Свет проклятых звёзд

К хорошему быстро привыкаешь. Эту истину в первые же проведённые в подземелье ночи осознали все халадины, оказавшиеся в таргелионской тюрьме. Долгие годы жизни в пещерах, переносимость холода, голода и сырости оказались перечёркнуты всего несколькими зимами в тёплых домах, где достаточно еды, есть, во что одеться и где помыться. Ещё пару-тройку, или сколько там, лет назад темница показалась бы замечательным местом, где не дует ветер, нет хищников, каждый день сытно кормят, не капает сверху и не надо до изнеможения добывать необходимое для выживания, но теперь… Привыкшие к чистоте телá начали покрываться болезненными волдырями, от невозможности согреться появился кашель, носы перестали дышать, возникли боли в спине, локтях и коленях, мочиться стало хотеться постоянно, и каждый раз, присаживаясь в угол, тянуло выть от жжения, словно между ног изливался кипяток. Молодые девушки и немногие выжившие после нападения орков юноши переносили заточение легче, а для Халет и более старших соплеменниц темница грозилась стать гробницей. — Хал! Хал, сёстры и братья! — выкрикивать боевой клич день за днём становилось сложнее — мешал кашель и угасающая воля к борьбе. Халет смотрела на себя и уже не могла не замечать, какая она грязная и вонючая, лохматая, с ужасными ногтями. В первый день заточения хотелось уродовать себя, действуя против навязанного образа жизни и понятия о внешности, но потом… Очень неожиданно грязь стала мешать. Что же делать? Признать неправоту, согласиться оплатить долги и ущерб? Но будет ли это правильно? Нет? А что правильно? Как лучше? Лучше для кого? Поначалу узники хохотали, гордились собой, орали и плевали в сторону стражников: «Хал! Хал! Сдохни, Красномордый! Передайте Красномордому, чтоб он сдох! Пусть подавится своими мирьянами! Мы его мордой по Тракту протащим! Хал!» Эльфы-тюремщики молча качали головами и присылали убирать в камерах покорившихся нолдорану халадинов. «Предатели! — кричали узники собратьям. — Продались нолодранцам! Слыхали, что на площади троих наших убили?!» То и дело начинались драки, если уборщики отвечали что-то вроде: «Сами предатели! За дело их убили!» Стражники быстро разнимали сцепившихся дикарей, хвалили покорных, переставали вовремя кормить бунтующих, на остальных заключённых просто не обращали внимания. Первые несколько дней время от времени приводили новых бунтарок, и халадины горячо приветствовали соплеменниц, уверяя, что те всё сделали правильно. Однако постепенно гордые крики в пустоту сменились руганью, адресованной тюремщикам: «Еду нормальную давайте, твари! Сами-то такое не жрёте! Мы мёрзнем! Одеяла дайте! Солома гниёт! Новую несите!» Халет со смешанным чувством замечала, что обращённые на эльфов взгляды постепенно становятся не злыми, а просящими. Хотелось двинуть в каждую такую кислую рожу, а особенно злилась она потому, что сама то и дело допускала мысли сдаться. Одёргивать себя становилось всё труднее, и видя в других собственную слабость, леди-вождь вспыхивала ненавистью. Только ноющие суставы и боль в пояснице уже не позволяли никого сильно побить. — Живы ещё, смотрю, — очередную голодную холодную вечность прервал голос внезапно заявившегося «мешка яблок». — Кто-то уже одумался? Как же Халет хотела и не хотела выйти из темницы, сказав: «Да, я раскаиваюсь во всём!» И в то же время так приятно было надеяться, что никто из её гордого народа не падёт духом. Леди-вождь знала — это уже случилось, но очень хотела верить в обратное. — Да! — кто-то вскочил, кто-то, кряхтя, захромал, а подруга, проходя мимо, посмотрела с вызовом, мол, чего тебе не нравится? Я тут с тобой сидеть должна? С хрена ль? Когда снова закрылся замок на двери, Халет обернулась к оставшимся с ней несломленным. В основном это были молодые девушки, но кроме них на отсыревшей соломе по-прежнему сидели две старушки, пожилой мужчина и двое юношей. В соседних камерах ситуация сложилась похожая — из запертых четырёх десятков халадинов осталось не больше двух — тоже женщны. Все они могли бы стать матерями новому поколению халадинов, но вместо этого мёрзнут здесь. Мысль о том, что сама уничтожает свой народ, заставила Халет содрогнуться. — Чего мы здесь добиваемся, а, сёстры и братья? — как можно громче произнесла леди-вождь, подбоченившись. Выданное тюремщиками тряпьё висело мешком, неприятно касалось воспалённой кожи. — Мы ещё помним? По глазам, зорким и слепым, внимательным и ничего не выражающим, Халет поняла — нет, не помнят, а возможно, и не знали никогда. — Проблем вы захотели, с жиру беситесь, — напомнил вновь появившийся «мешок яблок». — А ты, — гаркнула леди-вождь, закашлявшись, — ответь, что с Вальяром сделал? После короткого замешательства эльф понял, о ком речь, и хмыкнул: — Я — ничего. — А по твоему приказу? — Я не отдаю такие приказы. Я лишь задаю вам вопрос: одумались? И тут Халет осенило. — Это вы должны одуматься! — заорала она, кашляя. — Вы должны сначала научить, а потом требовать! Орки поганые! Мы сидим здесь, а должны — вы! Мы сидим здесь, потому что вы — орочье дерьмо! А мы — не мухи, чтоб его жрать и причмокивать! Замок в одно мгновение открылся, и Халет полетела на пол. Больно стало не сразу, металлический скрежет резанул по ушам, а потом над женщиной склонились молодые соплеменницы, пытаясь помочь. Боясь, что не сможет подняться, потому что спину прострелило, голова закружилась, а челюсть заболела так, словно разом почернели все зубы справа, леди-вождь из последних сил снисходительно хмыкнула, выдохнула и напрягла мышцы. — Долбаный гад! — прошипела она, сгруппировавшись и всё-таки сев на соломе. — Нолодранец хренов! Да чтоб тебя орки поимели, волколюб обрыганный! То ли «мешок яблок» не услышал добрых слов в свой адрес, то ли решил не благодарить за комплименты, поэтому возвращаться не стал. — Мы знаем, почему сидим здесь, — кивнула молодая девушка, гладя свою леди-вождя по спине, — потому что мы не мухи-говноедки. Мы — соколицы, которые однажды вылетят на свободу и растерзают блохастых вонючих крыс. Халет не знала, откуда соплеменница набралась таких слов, и, по правде, не хотела знать, но сказанное очень понравилось. Из груди вырвался торжествующий крик, который на этот раз поддержали многие: — Ха-а-а-ал! Ха-а-а-ал! Ха-а-а-ал!