Свет проклятых звёзд

Посмотрев сначала на письма, потом — на карты, после — снова на письма, Макалаурэ поймал себя на мысли, что дядя Ноло всё-таки умеет пугать. Пожалуй, его мудрости хватает как раз на это, и данный талант развит у опостылевшего родственника гораздо лучше всех остальных — сияет ярко, трогает сердце, завладевает чужим разумом и волей. Гений, провались он к Валараукар! Зато старший брат, не желая соглашаться с тем, что верховный узурпатор хоть в чём-то бывает прав, прислал владыке Поющей Долины целый талмуд обоснований, почему дядя ошибается в своих доводах, и даже подробно рассказал, как работает оборона крепости самого Макалаурэ… Это было бы очень смешно, если бы не касалось короля-менестреля непосредственно. Должно было бы сделать выводы и самому взяться за военные проекты, однако второй сын Феанаро Куруфинвэ понимал: есть те, кто могут сделать это лучше, и вполне достаточно распределить вознаграждение за труд нужным образом, чтобы все остались довольны, и дело с успехом делалось. Однако письмо клятого дяди-узурпатора не давало покоя, несмотря ни на что. Да, с Нельо давно всё обсудили, он даже прислал дополнительный отряд разведки, но… Что если нолдоран-насмешка-над-титулом прав? Вдруг вовсе не жажда власти движет им сейчас? Может быть, Марах и его соплеменники в самом деле увидели нечто, что не смогли описать словами? — Но ведь я ещё не придумал ничего по-настоящему великого! Мне нельзя отправляться в бездну! — вслух произнёс менестрель, смотря на небо через окно. — Моя музыка не затмила все остальные мелодии! Я ведь не просто так одарён талантом, правда, Эру? Я ведь должен исполнить некую важную роль в истории Арды, а не просто быть инструментом тех, кто хочет использовать мой голос и рифму для удовлетворения личных амбиций и бессмысленного развлечения! Когда я понимаю, как воспринимают мою музыку, мне совсем перестаёт хотеться петь. Но я исполню твой Замысел, Илуватар! Я клянусь! То, ради чего мне дан талант, я сделаю, вложив всего себя! Как… как отец, создавая Сильмарили! Макалаурэ осёкся, обхватил голову руками. — Я просто боюсь за свою жизнь, вот и торгуюсь. Какой же я жалкий! От стыда ненавидя себя и презирая весь мир, король-менестрель снова посмотрел на карты, потом — на письма. — Нельо утверждает, что если повторится Дагор Аглареб, мои владения выстоят. Но почему в это совсем не верю я?! Холодный ветер ударил в окно, разбился о стекло, отступил обратно в продрогшую осеннюю высь и разорвал тяжёлые тучи в невесомые клочья. — Я буду жить, пока не исполню волю Творца, — твёрдо сказал себе Макалаурэ и горько рассмеялся: — Это веская причина жить вечно. *** Одиночество в лесу пугало не привыкшего к подобным путешествиям эльфа, хотя он и уверился — для него так безопаснее. Да, его будут искать и не только потому, что соскучились, да, он поступил очень некрасиво, но в момент побега казалось, будто иначе нельзя. Не возвращаться же теперь! — Пока одни сомневаются, другие делают! — сказал сам себе эльф, натягивая капюшон ещё ниже. Холодно. — Я знаю, многие меня поймут и, возможно, поступят так же. Однажды. Потом. Когда-нибудь. Или будут вечно терзаться в нерешительности. Впереди, в постепенно опускавшихся сумерках замелькали просветы, стали попадаться молодые, посаженные ровными рядами, деревца, значит, здесь была вырубка. Рядом есть поселение! Присмотревшись к деревьям, кочкам и кустам, эльф примерно прикинул направление, откуда могли приходить собратья и решил двигаться в ту сторону. Конечно, ночью приходить в незнакомое поселение не стоит, зато утро для знакомства с сородичами, кем бы они ни были, подойдёт как нельзя лучше. Радость и тревога смешались в сердце беглеца, рождая музыку. Собственную. Любимую уже заранее. Идущую из души. Роль давно сплелась с личностью и лишила имени, однако вокруг была лишь ложь, которая и сейчас оставалась неизменным спутником и ношей. Руки сами собой опустились в дорожную сумку, достали записи, бросили под ноги и подожгли. Стало тепло и радостно, захотелось плакать и хохотать. — Гори, моя неволя! Гори! Пусть войне и суждено случиться, но моей вины в этом больше не будет! Моё поле без конца и края, Моё поле кровью напоённое. Что случится в будущем, я знаю — Поругание, да города сожжённые. Не покинуть мне Благую Землю, Я вернусь в неё звездой упавшею. Вместе с ветром пролечу я тенью, Над разбитым сердцем войска нашего. Здесь граница света с силой вражьей, Мрачной злобою, что в души тьмою падает. Здесь мы ляжем все за клятву нашу, Расцветём весной клочками флага алого. Пусть омоет небо поле ливнями, Нас рассудит с памятью по-честному. Не простился я с тобой, любимая. Может быть, вернусь из неизвестности. Бумага догорела, холод и тьма окружили одинокого путника. — Это именно то, что должно было звучать из моих уст! Всегда! — эльф поспешил сквозь ровные ряды молодой поросли. Свобода опьянила, и сейчас казалось, будто за эти счастливые мгновения не жалко расплатиться вечностью. *** Медные колокола и трубы торжественно запели, и день сразу перестал быть сумрачным. Туивьель, как и все приближённые химрингского лорда, знала о планах Маэдроса вернуться в осадный лагерь после поездки в Хитлум, однако… Легенда приехал домой. Открыв в спальне все шторы и распахнув северное окно, леди наскоро накинула плащ и шкуру морготовой твари и побежала навстречу своей жизни — если любимый решил вернуться не на войну, а к ней, значит… Решив не думать о плохом, Туивьель, погрузившись в ощущение радости, поспешила к воротам. Весёлые возгласы на улице сопровождали каждый её шаг, медное пение торжественно разносилось по крепости, над которой на шквальном ветру лениво качалось исполинское алое знамя. Всадники влетели на площадь, Маэдрос, усталый, однако не выглядевший опустошённым или мрачным, спрыгнул с коня и, словно много лет назад, подхватил свою избранницу на руки. А потом в спальне закрылось северное окно, задёрнулись шторы. — Удивлена? — спросил Легенда, сбрасывая с плеча алый плащ. — Мы ведь не верим Нолофинвэ, что Моргот собирает армию. Мы не готовимся к войне. Зачем же мне бдить? В Арде ведь царит мир и покой. Туивьель не поняла, как правильно реагировать на шутку — или что это было? — поэтому просто сомкнула губы любимого нежным требовательным поцелуем на фоне плотно занавешенного тёмно-бордовой тканью прочного холодного стекла.