Свет проклятых звёзд

— Я назову его Айкалотэ и буду защищать Дортонион вместе с тобой, папа, — выставив напоказ копьё, сказал Арагарон, с вызовом ожидая реакции родителя. Все собравшиеся в зале заулыбались, а Эльдалотэ сделала вид, будто совсем не имеет к подобному именованию отношения. — «Аэглос» — запишут Синдар, — пояснила леди-летописец, — цветок, защищённый шипами. Это оружие обязательно войдёт в историю. Ангарато тяжело вздохнул. — Да, — согласился он, косясь на ухмылявшегося брата, — меня не надо оберегать, сам справлюсь. — Великий герой Арагарон Дортонионский войдёт в легенды бесстрашным воином, сражавшим рабов Моргота одним своим пламенным взором, — провозгласила Эльдалотэ, словно репетируя публичное выступление. — Орки в ужасе бежали от него, а некоторые падали замертво, сражённые белым огнём мести, вспыхивавшем в сердце героя во время боя. — Белым огнём, из которого рождены звёзды, — мечтательно произнёс Финдарато. — Арагарон — воплощение света творений любимой нами Элентари. Подтверди мои слова, Эдрахиль. Слуга покорно и восхищённо подтвердил. Все прекрасно понимали, почему леди так себя ведёт: после побега Вирессэ Арагарон начал угасать, и для матери это стало катастрофой. Эльдалотэ не могла бесконечно мстить непосредственно обидчику, поэтому делала для сына всё, что получалось, порой поступая странно и не слишком красиво. Например, как сейчас. Однако кто станет спорить с несчастной матерью, в руках которой летопись целого мира или хотя бы одного королевства? — Слава Арагарону, сияющему светом звёзд! — провозгласил Халиндвэ, по взгляду которого было видно, что лорд хочет поговорить о более насущных проблемах. — Я хочу поинтересоваться: вы тоже заметили, что у смертных рождаются дефективные дети, если мать и отец — родственники? Ауриэль, беседуя и обучая женщин, обратила внимание на такую закономерность. — Что за новая беда? — устало хлопнул себя по лбу Айканаро, оторвавшись от созерцания копья, названного в свою честь. — Беда заключается в том, — встал из-за стола Финдарато и начал расхаживать по залу, будто под медленную плавную музыку, — что раньше люди не так ревностно относились к качеству жизни и своего потомства, но теперь, глядя на нас, начали оценивать себя иначе. Но они не понимают главного: Фирьяр никогда не станут Народом Звёзд, могут лишь пытаться приблизиться к нам, только способны ли? Да, близкородственная связь для Младших опасна рождением больных детей, но почему им вообще приходит в голову брать в жёны дочерей или сестёр?! Жену ведь любят совсем не так, как мать! Это совсем иные отношения! К сестре, с которой вместе растёшь, никогда не возникнет влечения! Вот скажите мне, мудрые Эльдар, можно ли вложить такое понимание в головы существ, для которых нет разницы, в чьё лоно проникать? — Бывает так, что с сестрой не был знаком до взрослого возраста, — пожала плечами Эльдалотэ. — Это исключение, прекрасная леди, — улыбнулся король, однако глаза горели злобой. — Чтобы разобраться в подобных вопросах, нужно понять, что именно не так с человеческой моралью! — Её нет? — предположил Айканаро, многозначительно посмотрев на кузена. — Пора напомнить о стихах, которые мне присылали? Ангарато сдержанно рассмеялся, Эльдалотэ смутилась. — Я рассказал Беору сказку, — проигнорировал Финдарато, — вы ведь знаете, что в его семье есть дети обоих полов? Мне мерзко думать, что его жена может начать с сыновьями… Неважно, вы поняли, а я продолжать не хочу. Я рассказал сказку о том, что его род избран Творцом, что Беор из рода кого-то особенного — у них в племени была легенда про это — как крупный самородный алмаз, которому суждено рассыпаться мириадами крошечных бриллиантов-звёзд, украсив будущую Арду. Но Моргот проклял даже его… хм… семя, поэтому если однажды рассеянные алмазы рода Беора воссоединятся, родится крупный самоцвет, прекрасный и необычный, он будет сиять новым светочем над миром, однако тень проклятья усилится в нём многократно, и прекрасный самоцвет уничтожит всё, к чему прикоснётся даже нечаянно. Всё, что он полюбит, рассыпется прахом, и даже нетленное истает весенним снегом. — Уверен, — с трудом сдержал смех Айканаро, — твой друг Беор ничего не понял. — Я объяснил, — укоризненно покосился на лорда король. — Доступно. К тому же мой дорогой оруженосец Эдрахиль подтвердит, что я очень понятно выражаю мысли, даже для дикарей, да, Эдрахиль? Арагарон напрягся, устав от бессмысленного и совершенно не смешного фарса. — Ты понимаешь, в чём заключается проблема, владыка? — Айканаро как бы шутливо толкнул в плечо племянника, намекая, что не стоит выражать недовольство, по крайней мере сейчас и прямо здесь. — Понимаю, — кивнул Финдарато, продолжая ходить по залу, — я не смогу каждому смертному красиво наврать. Но рассчитываю, что за меня это сделают другие. Увы, бессмысленно надеяться на озарение, которое постигнет разом всех Младших, одарив их пониманием, что жена — это жена, подруга — подруга, сестра — сестра, дочь — дочь, а не все эти женщины — жёны. — Какой кошмар, — схватилась за голову Эльдалотэ. — Простите, лорды и леди. Спешно встав из-за стола, супруга Ангарато стрелой вылетела за дверь, даже не попытавшись открыть её осторожно или подождать, когда это сделают слуги. — Зря прекрасная леди ушла, — остановился, наконец, Инголдо, — я как раз хотел начать обсуждать более приятные темы. — Приятные? — зная суть вопроса, переспросил Айканаро. — Пожалуй, да, — кивнул король. — В такие моменты, войны мне кажутся менее отвратительными, чем мир, в котором есть место подобным существам. Ох, я неверно выразился! Не существам, но подобному их поведению. Но мы ведь это исправим, да, мои мудрые сородичи? — Да, — привычно согласился Эдрахиль, остальные же деликатно промолчали. *** Нолофинвэ сидел на троне совершенно неподвижно, постепенно бледнея. Никто из советников не спешил нарушать молчание, ожидая разрешения говорить, однако единственными звуками, которым позволили доноситься, было пение струн арфы Аклариквета. Сколько раз приходилось бояться за свою жизнь? Уже и не сосчитать да и не вспомнить каждый эпизод. Только самый первый не забыть никогда — приставленный к груди меч разъярённого Феанаро Куруфинвэ, проклятого полубрата, не дававшего жизни второй — Второй! — семье отца. Была ли та угроза настоящей? Тогда, в далёком мирном Тирионе было страшно обдумывать это. Разум заставлял пытаться повернуть ситуацию себе на пользу, не анализируя, и это, надо сказать, удалось. А теперь… Теперь никто не бросался на верховного нолдорана с оружием, не кричал и не прогонял из дворца. Единственное, что произошло: прилетело известие о том, что Моргот готовится к войне и делает это уже давно. Почему вроде бы очевидные слова, подтверждённые разведкой, прозвучали настолько страшно? Вспомнилось расставание с женой; остро, до пронизывающей боли ощутилась тоска по дому и любви, которую совсем не ценил. Да, в Амане многое было «не так», но ведь в Средиземье «не так» абсолютно всё! Почему понимание этого пришло только вместе с обессиливающим страхом, лишившим способности говорить с собственными советниками? «Анайрэ, — мысль унеслась далеко за море, — прости меня». Стало холодно, словно в подземелье. Что если Моргот победит? Он тогда захватит короля своих врагов в плен и… Сделает его орком? Или повесит за руку на скалу? Содрогнувшись от разыгравшегося воображения, верховный нолдоран заставил себя встряхнуться и посмотреть на портрет отца. Как живой… — Моргот готовится к войне, — повторил вслух Нолофинвэ, постепенно фокусируя взгляд на Ранионе и Аралкарионе. — Мы тоже должны готовиться. Потребуйте подробные отчёты со всех рубежей, понятно?! Границы должны быть защищены! Однако этого мало. Нужно больше сведений! Посылайте новые отряды! И пусть не допускают ошибок Мараха! Никаких стычек с местными! Всем всё ясно? Воины кивнули, молча встали и вышли, воцарилось молчание, и только музыка продолжала звучать. Тихая, неуверенная, напуганная. И совсем не красивая. *** Когда Зеленоглазке сказали, что к ней пришёл гость, колдунья не поняла, о ком именно речь. Зато как только открылась дверь, эльфийка растерялась и смутилась. — Привет, — сказал постаревший осунувшийся мужчина, полысевший и седой, с морщинистым желтоватым лицом, — это я. Неосознанно поправив причёску и платье, Зеленоглазка неестественно зажато встала со стула, попыталась улыбнуться, не зная, что делать. Опять придётся с этим ложиться в постель?! — Э-эх, — всё поняв по взгляду, отмахнулся смертный, — я уже всё, не то, что тогда! Уже всё. Я так, поговорить пришёл. Увидеться. Может, напоследок, Моргот его знает. Окончательно растерявшись, так и не решив, что было бы проще: молча получить сомнительное удовольствие или беседовать, не понимая, как себя вести, эльфийка налила в две чашки ягодный отвар. — Мне б чего покрепче, — хрипловато хмыкнул мужчина, — есть? С улыбкой покачав головой, колдунья достала вино. — Вот! — обрадовался смертный. — Другое дело! Выпив сразу целый бокал, старый воин крякнул и довольно вытер кулаком морщинистый рот. — Донесения эти, — начал говорить мужчина, любуясь эльфийкой, словно всё ещё был способен на игры в постели, — которые мы всем отрядом корольку твоему корябали, это всё стручок дрочёный, как орки говорят. Не напишешь же этому твоему Голфину, что мы все жопы отморозили на этом долбучем севере! А оркам там чудно живётся! По-хозяйски взяв вино, налив себе и выпив, разведчик снова довольно крякнул. — Поселились мы, значица, у того чудилы, которому ваш певец последние мозги своротил. Сказать чесна, он так поёт, что любому своротит. Не люблю я таких, держись от него подальше! Зеленоглазка заулыбалась. — Что? Нравится он тебе? Да брось, девочка! Гад он конченный! Найди мужика нормального. — Хорошо, как скажешь, — рассмеялась эльфийка, отпила вино. — Не будет нормальный мужик в чужой башке копаться! — Да, ты прав, — закивала Зеленоглазка. — Не мужское это дело. — Вот! Правильно говоришь. Так вот, стали мы у этого морготова чудилы жить. Пришлось всем соседям дома построить, чтоб нас не сдали! Но зато мы теперь поняли: селиться у Моргота на окраине может кто угодно, главное, местных поить-кормить-одевать. И хоть целыми днями хвалу Голфину пой, тебе ещё и подпоют и гусли принесут. Но мы-т не жить пришли. Нам пришлось вглубь сунуться. И вот тут началось! На угольной шахте, которая там ближайшая, все главари, смотрители эти долбаные, они за места свои боятся очень. Пока они в шахте главные, им всё можно: и бить, и калечить, и сношать кого захочется, а потеряют власть… Сама понимаешь, тогда будут сношать и калечить уже их. И когда мы на шахту сунулись, нам сразу дали понять, что наши жопы тут лишние. Ну мы такие: «Да не вопрос, лишние, так лишние. А где не лишние?» На войну, грят, топайте. Вон, кнутодолбы, грят, армию собирают. Ну, мы с ребятами не дураки, спрашиваем: «На какую, долбаный стручок, войну? Мы ток с восточного фронта!» А те такие: «Да имели мы ваш долбаный восточный фронт и в хвост, и в гриву, и в уши, и в ноздри! Южный собирается! Южный! Валите туда!» Тут мы и смекнули, что дело жареным пахнет, отправили донесение Голфину, а тот такой: «Давайте подробнее!» Ну подробнее, так подробнее. Убедили мы чокнутого орка, что надо на север переехать, потому что там уж точно безопасно, никто его не знает и эльфохрены не потребует. — Что? — Зеленоглазка расхохоталась. — Ну хрены. Эльфов. Торгует он ими, чё непонятного? Уговорили его, значит, уехали, а там! Долбаный стручок! В общем, там темнотища, мороз, туман чёрный вонючий, пыль чёрная везде оседает. Дышать невозможно. А эти живут! У нас двое сразу заболели, мы их домой отправили. Оказалось, там на севере всё самое главное и происходит, и правда кто-то к войне готовится. Ну мы быстрей карты рисовать, где какие кузни, шахты, посёлки. Поняли, кто такие кнутодолбы или долбокнуты: это такие огненные гады с плетями — прислужники Моргота этого. Вот они сразу на нас стали косо смотреть, но мы такие: ничё не знаем, местные мы, вот этот орк подтвердит. Однако что-то этим гадам не понравилось, а орки-надсмотрщики над рабами в кузницах тут же выслужиться решили, собрали толпу и на нас. Марах тогда мне и дружку моему отдал все наши записи и сказал бежать обратно, чтоб донести хоть что-то до короля. Пожелал нам удачи и с остальными вышел драться, чтоб внимание от нас отвлечь. Вот так. Мужчина замолчал, выпил. Зеленоглазка подлила ему вина, отхлебнула. — А у тебя что? — спросил разведчик, отмахнувшись. — Да ничего особенного, — пожала плечами эльфийка, — как всегда. Можно было бы, конечно, рассказать о недавней новости, потрясшей Барад Эйтель, однако колдунья была уверена: разведчик не поймёт или поймёт неправильно, а что-то объяснять не хотелось. — Тогда, — мужчина тяжело поднялся, — пойду я. Ехать пора. Я ж семью давно не видел, мож, внуки выросли уже, а я и не в курсе. — Счастливого пути, — улыбнулась Зеленоглазка. — А тебе — счастливо оставаться, бессмертная. Дверь закрылась. Решив, что лучше не задумываться над разговором, а продолжить работу, эльфийка взялась за записи и увидела подробно описанное течение болезни того, чья смерть стала на удивление важным событием в Крепости Исток. Какая злая ирония! Тот, кто уверял, будто лекари нужны только тем, кто сеет искажение, последние годы жизни не мог без помощи знахарей и дня. Смешно? Митриэль смеялась, припоминая выступления на площади, а Зеленоглазке было неприятно думать о том, что лекарства вновь оказались бессильны против воли Рока. *** В библиотеке было непривычно тихо: все, кто жили в здании, молчали, либо говорили шёпотом, ходили осторожно, словно боясь спугнуть чуткую дичь. В последнее время хозяин книгохранилища тяжело болел, редко выходил из дома, чтения проводил короткие и не регулярные, пускал к себе лишь двоих учеников, а ещё лекаря-мужчину, не позволяя женщинам даже приближаться к своей комнате. Не желая слышать о возможной смерти, Пойтар ругал и проклинал знахаря, требуя чудодейственные снадобья, однако в последний день жизни вдруг позвал учеников и сказал, не вставая с постели, что библиотеку отдаёт им. Было много невнятных слов о том, что чтецы и книжники не должны жениться, потому что женщины не дадут мужчине творить и украшать мудростью мир, что лучше вообще не пускать этих нечистых существ даже во двор хранилища, и слушать истории им не положено, однако как этих искажённых тварей остановить, коли лезут вечно? Потом Пойтар попросил лекарства, выпил и заснул. Навсегда. На похороны библиотекаря собралось небывалое количество Фирьяр — столько не приходило даже на площадь во время выступлений странного книжника. Стража крепости на всякий случай следила за порядком, однако ничего плохого не случилось, народ в молчании постоял и разошёлся. А на следующее утро, когда ученики, ставшие новыми хозяевами библиотеки, разбирали разбросанные по столу записи, им на глаза попался красиво разрисованный узорами листок, на котором не было привычных историй о сказочной любви или поучительных слов о правильном образе жизни. Текст был путаным, однако оба наследника единогласно решили, что это главный труд в жизни учителя и повесили листок на стену в гостевом зале, вставив в красивую рамку, чтобы каждый приходящий слушать истории видел важнейшее завещание победившего тьму собрата: «Славьте Народ, славьте — Великий во все времена! И славьте свою душу — Великую во все времена! Счастливый Народ живёт там, Где люди сознательны И мечтают о совершенном человеке, Об истине, ведущей к избавлению от искажения Ради людей, ради добра, Ради братства человечества. Идеи человека — единственное, что никогда не исчезнет, И сквозь время потомки узнают прошлое. Нет среди нас способного править миром — Человек умрёт. Но не его идеи. Счастливый Народ! Мы идём сквозь время — Счастливый Народ, Победивший Искажение».