Реквием

      Сначала тьма не сильно пугает.       Хана обводит взглядом окружение и терпеливо ждет продолжение. Вот только его так и нет. Темнота не рассеивается, звуки не появляются, и Узумаки начинает нервничать. Ощущение чужого присутствия неприятно давит, и Хана несколько раз оглядывается, пытаясь поймать взгляд.       Затем в темноте появляются серые пятна, маленькие проблески света. Хана концентрируется на них, боясь, что изменения в пейзаже ей только кажутся, но проблески увеличиваются, превращаясь в очертания окон.       Хана делает шаг и ощущает прохладу дерева под ногами. Она сильнее вглядывается в темноту, замечая, как наполняется красками окружающее пространство, как проступают стены и мебель, за окнами возникают сад и вид на до боли знакомую гору. Узумаки подходит ближе, разглядывает улицу, которую тщательно скрывают листья ближайшего дерева.       Что-то не так, но Хана не может понять, что именно. Пейзаж ей знаком, но кажется абсолютно неправильным, будто чего-то не хватает.       Котлован, вдруг понимает Хана, его нет. Деревня стоит на ровной поверхности. Она невольно касается кончиками пальцев стекла, ощущает его холод и одергивает руку.       Ощущение чужого присутствия становится практически невыносимым, и Хана резко отворачивается от окна, позволяя инстинктам привести тело в боевую готовность.       И сталкивается взглядом с чужими-родными глазами.       Перед ней стоит Учиха Итачи.       Ее отец.       В голове одновременно роятся тысячи мыслей и воцаряется абсолютная пустота. Это не может быть он, Итачи погиб двадцать лет назад, он не знал о рождении дочери, и не мог послать Сумрака к ней. И эта мысль внезапно злит Хану. Как кто-то посмел использовать образ ее отца?!       Однажды, много лет назад, в музее Хана нашла Книгу Бинго тех времен, когда Итачи Учиха еще ходил по земле. Узумаки с жадностью рассматривала равнодушное лицо, запоминала каждую черточку, представляла, как бы он выглядел сейчас. Были бы в его волосах седые прядки? Появились ли морщины в уголках глаз?       Человек перед ней выглядит как ее ровесник. Он молод, красив и статен, а в глазах совсем не видно того холода, что запомнился Хане по фотографии из Книги Бинго.       Этот Итачи разглядывает ее с интересом, выглядя при этом настолько спокойным и расслабленным, что Хана понимает: он совсем не считает ее угрозой. Это немного задевает.       — Здравствуй, Хана. Рад, наконец, увидеть тебя своими глазами.       Своими глазами.       Своими.       Ведь раньше он наблюдал за ней через глаза ворона. Сумрака.       Сумрак поправлял ее при выполнении техник — но именно он был их создателем.       Сумрак помогал ей в битвах — это Итачи приглядывал за дочерью.       По комнате разливается ощущение силы, чакры этого мужчины. И это ощущение так похоже на звучание чакры самой Ханы, что не остается сомнений, что они — родственники.       Чувствуя, как слабеют ноги, Хана рукой нашаривает тонкий подоконник и цепляется за него.       — Это невозможно. Это не можешь быть ты.       — Правда? — Итачи выгибает тонкую бровь.       Хана мучительно подбирает слова, окидывает взглядом комнату, в которой оказалась, и напоминает себе, что они все еще в сознании ее ворона. Ворона, что прилетел к ней совсем малышом.       — Ты был мертв уже десять лет, когда Сумрак нашел меня.       Итачи кивает, делает шаг навстречу, и Хана напрягается, что не остается незамеченным. Он останавливается, не пытаясь более приблизиться.       — Перед смертью я заложил часть сознания в своего ворона. Я знал, что он выберет из своего потомства того, кто сможет присматривать…       Он замолкает, и Хана подсказывает:       — За мной?       — Нет. За твоей матерью.       Хана открывает рот, но так и не находит, что сказать. Первые два года ее жизни Итачи Учиха был жив, и втайне Узумаки надеялась, что он знал о ее существовании. Придумывала тысячи причин, по которым он так и не встретился с ней. Ей действительно казалось, что она права, особенно, когда начала догадываться о необычном происхождении Сумрака.       Со временем надежда на то, что ее мать таки известила отца о рождении дочери, начала таять. И, хоть особой боли Хана не испытывает, получить подтверждение все равно неприятно.       — Она уже была мертва.       — Тогда я этого не знал.       — Тогда почему твоя техника сработала? Я ведь… не она.       Итачи отводит взгляд, хотя Хана более чем уверена, что он давно нашел ответ на этот вопрос. Она пользуется возникшей паузой, чтобы рассмотреть родителя, … хотя трудно было воспринимать как своего отца ровесника.       Они совершенно не похожи внешне. Тетушка Ли часто говорила, что Хана — копия своей матери, и теперь Узумаки понимает, что это правда. Итачи Учиха аристократично бледен, и на его фоне смуглая кожа Ханы кажется еще более темной. У них нет ни одной похожей черты лица: разный цвет и разрез глаз, отличаются формы носа, губ и подбородка. Именно то, что Хана не была похожа на своего известного отца, и помогало ей скрываться, но теперь это почему-то немного удручает.       У нас один цвет волос.       Хана цепляет свою длинную прядь, наматывает на палец, внимательно рассматривая оттенок. Этот черный цвет — единственное, что отличает ее от Айяно Узумаки. Она отрывается от своего занятия, сталкивается с понимающим взглядом Итачи.       — Я вложил в технику ее образ. То, что помнил. Мой ворон, Тьма, нашел максимально похожего на тот образ человека, и отправил своего отпрыска к тебе.       Найдя в себе силы, Хана отпускает подоконник и медленно подходит к отцу. Ей все же немного хочется ударить его, выплеснуть всю ту ярость и боль, испытываемую по отношению к обоим родителям. Но вместо этого, слабо качнувшись, Хана упирается лбом в ключицу мужчине.       Она не плачет — за последнее время слезы ей опротивели — но горло все равно предательски сжимается. Хана чувствует успокаивающие прикосновения рук на своей спине, запах травы, дорожной пыли и карамели и думает о том, что было бы, если бы Итачи знал о ней. В ее воспоминаниях рядом с тетей Ли появляется отец, на тренировках место Сумрака занимает его высокая фигура.       Тело пробирает дрожь, с которой Хана безуспешно пытается бороться. Итачи не пытается утешить ее словами, и Узумаки понимает, что он испытывает ту же неловкость, что и она.       — Я, наверное, тебя разочаровала.       — Почему ты так думаешь? — спокойным голосом спрашивает Итачи.       Хана цепляется за его черный плащ, делает глубокий вдох, сильнее чувствуя запах карамели. Она и сама всю жизнь любит сладкое, и эта схожесть заставляет ее невольно улыбнуться.       — Я проиграла. Ты был гением, тебя боялись и уважали. А я недостойна твоего имени.       Чуть отстраняясь, Итачи заглядывает ей в глаза.       — Еще ничего не кончено.       — Не для меня.       — Правда? Давай присядем, у нас мало времени.       Тон его голоса заставляет Хану задуматься. Если признанный гений, такой как Учиха Итачи, видит выход, то она обязана к нему прислушаться.       Жестом отец приглашает ее сесть на диван, и Хана подчиняется, поворачиваясь к родителю лицом.       Я столько хочу тебе сказать. Столько спросить. Я бы хотела, чтобы ты был рядом, чтобы опекал, учил, переживал за меня.       И тут Хана понимает, что он и так был рядом все это время. Он присматривал за ней, находясь в теле Сумрака, помогал осваивать свои техники, гонял ее поклонников, как самый настоящий папа. Она всегда шутила, что ворон ведет себя, будто обеспокоенный родитель, но это действительно оказалось правдой.       Сумрак часто выражал свое недовольство ее поведением, так или иначе, наставлял на истинный путь. Он был разочарован ее желанием убить Саске и навредить всему семейству Учиха, ведь не желал зла брату. И это Сумрак не остановил Саске, когда тот устроил демонстрацию силы, потому что считал эту меру правильной.       — Я не понимаю.       — Ты пытаешься бороться с Мивой, как эмпат. Но ведь это не единственная твоя сторона.       Хана дергается.       — Если ты не заметил, то у меня больше нет сторон.       Он снова загадочно улыбается, заставляя Узумаки лихорадочно пытаться понять, что же она упускает из вида.       — Твоя тетя обучила тебя фуин. В этом ты намного сильнее, чем когда-либо сможет Настоятельница. Потенциально ты сильнее многих шиноби, так используй это.       — Но у меня нет чакры!       Во взгляде Итачи появляется странная эмоция, и Хана понимает, что она должна о чем-то догадаться, что-то вспомнить. Но что? Она ни разу не сталкивалась с плодами экспериментов Мивы, не видела тех детей, что она похищала и лишала чакры…       Детей.       Сердце на миг пропускает удар, когда слабая догадка начинает маячить перед глазами. Она вспоминает ночь покушения, мужчину, что пытался снести ей голову. У него не было чакры. Зато была печать, не поддавшаяся крови Ханы.       Итачи одобрительно кивает, правильно понимая, что Хана начала двигаться в верном направлении.       — Ты хочешь сказать, что на мне печать?       — Именно.       Хана подскакивает со своего места, не в силах усидеть без движения, и начинает ходить по комнате. Теоретически, это возможно, взять основы, доработать, подстроить под каждого конкретного человека…       Настроение снова падает, и плечи Ханы опускаются.       — Саске почувствовал бы, что на мне фуин.       — Нет, если печать в неактивной форме.       Хана хмурится. В голове возникают десятки и сотни воспоминаний из уроков тетушки. Да, печать могла подавить ее чакру и уснуть, ведь больше она не была нужна. А пока сама вязь находится на коже Ханы, не тронутая и не разрушенная, то и чакра не может вернуться.       Вот почему кровь не сработала на мужчине. Эта печать похожа по свойствам, но для нее нужна чакра. И именно чакра того человека, кого подавляют.       — Думаешь, она додумалась до этого?       — Я встретил Миву в библиотеке в стране Дождя, где брал книги по фуин. В одной из книг описывался способ запечатывания объектов, которые можно достать обратно, используя чакру определенного человека.       Хана осторожно кивает и снова начинает ходить из стороны в сторону. А ведь и сам Итачи умел использовать фуин, срабатывающие при контакте с шаринганом одного из Учиха. Сарада поделилась с ней этим на одной из тренировок, девочка была восхищена этой техникой и хотела ее освоить.       А ведь если к Хане вернется чакра, она знает, как добыть спасение для кузины и при этом не отдать медальон в руки Настоятельницы.       Чакра.       Твою мать.       Хана чертыхается. В мире не осталось ее чакры, она не делала запасы, все ее печати давно выдохлись/сломаны/сняты. Или не все?..       Полтора месяца назад она поставила печать на Конохамару, ту самую, что должна была вытянуть из его организма остатки ее чакры.       Она резко останавливается, смотрит на отца дикими глазами, и Итачи Учиха осторожно поднимается с дивана. Он успевает подхватить Хану, прыгнувшую ему в объятия.       — Спасибо! Спасибо, — задушено шепчет она, не в силах поверить, что все было так просто.       — Родители должны помогать своим детям, верно?       Хана слышит смешок в его голосе и не может не улыбнуться.       И все равно ей стыдно. Это она называет себя мастером фуин, это она должна была додуматься до такого решения.       Вот только почему Мива использует фуин? Почему не создала сыворотку? У Настоятельницы было в запасе достаточно времени и ресурсов, чтобы придумать медицинское решение проблемы.       Впрочем, и тут Хана достаточно быстро находит ответ. Тсунаде и Сакура — два сильнейших медика, которые рано или поздно нашли бы вакцину. В то же время, Мива считала, что ей нет равных в фуин.       Хана отстраняется от отца, смотрит ему в глаза, не в силах сдержать радостную улыбку.       — Почему ты не приходил раньше? Есть столько вещей, которым ты мог бы меня обучить. Столько всего рассказать. Не дал бы мне пойти войной на Саске, - усмехается она.       В его взгляде появляется тоска и легкое снисхождение. Так смотрят на маленького ребенка перед тем, как сказать ему плохую новость. Улыбка сползает с губ Ханы.       — Я мог появиться лишь единожды, и у меня уже почти не осталось времени. После нашего разговора часть моей души, заточенная в вороне, отправится на покой. Нужно было беречь такую возможность.       Хана потрясенно качает головой, отходит от Итачи подальше, запуская в волосы пальцы. Она чуть тянет за пряди, надеясь, что слабая боль хоть немного отрезвит воспаляющийся разум. Это их первая и последняя встреча.       Его техника могла функционировать до конца жизни Сумрака, и, если бы непутевой Хане не потребовалась помощь, так оно и было бы. А теперь она останется одна, ее ворон потеряет тот разум, что всегда светился в непроглядно-черных глазах. И это только ее вина, это ей не хватило ума догадаться самой.       Внутри что-то бьется, ломается, и тьма, сопровождавшая Хану на протяжение всей жизни, снова поднимает свою голову.       Теплые мужские руки осторожно ложатся поверх ее, мягко обхватывая кисти и опуская вниз. Итачи приподнимает подбородок Ханы, заставляя посмотреть себе в глаза.       — Тебе больше не нужна моя защита. У тебя есть тот, кто защитит тебя. Есть, кто обучит клановым знаниям. Ты больше не эмпат, но можешь стать куноичи, которую будут уважать и бояться.       Не отрываясь, Хана смотрит в глаза отца и покорно кивает, не в силах произнести ни слова. От Итачи исходит такая сила, что Узумаки не знает, как кто-то вообще мог бы ему отказать.       Больше я тебя не разочарую.       Настоятельница не станет пределом. И уж точно она больше не будет отрицать свою вторую половину и пренебрегать додзюцу.       Он делает шаг назад.       — Передай Саске, что я рад, что он выбрал верный путь.       Хана автоматически кивает, прежде чем осознает, что это прощание, что их время вышло. Она снова всматривается в молодое лицо отца, пытается выжечь в своей памяти каждую черточку.       Он показался ей лишь потому, что знал, что ей нужна подсказка. А еще знал, что теперь есть люди, которые прикроют ее спину. Итачи заслужил покой, но Хана все равно не может отпустить его. Узумаки делает неловкий шаг ему навстречу, хватает за руку, не в силах разорвать контакт.       — Отец…       — Носи мое имя с гордостью, Хана. Ибо я тобой горжусь, — его губ касается мягкая улыбка.       Итачи Учиха поднимает свободную руку, и два пальца аккуратно утыкаются в лоб Ханы.       И мир озаряет вспышка.       Хана жмурится, судорожно вдыхает теплый летний воздух. Ощущение чужой руки в своей пропадает. Она уже не в сознании ворона, но открыть глаза, чтобы убедиться в этом, почему-то страшно.       Рядом раздается карканье, и Узумаки все же открывает глаза, сталкиваясь взглядом с Сумраком. Ворон склоняет голову набок, и, глядя в его умные глаза, Хана не замечает разницы. Пока. Итачи Учиха, наконец, отправился на покой.       Им нужно было больше времени. Хана сказала бы ему, как сильно его любит, как ценит его заботу о ней. Тоска сжимает сердце в тиски.       У тебя есть тот, кто защитит тебя. Есть, кто обучит клановым знаниям.       Он оставил ее на Саске.       Хана переводит взгляд на светлеющее небо, на диск солнца, поднимающийся над горизонтом, и понимает, что время уходит. Подскакивая на месте, она бегом устремляется обратно в дом, задевает бедром диван и чуть морщится от боли.       — Конохамару!       Она вбегает в комнату, где на кровати подскакивает сонный мужчина. Он настороженно обводит взглядом помещение, явно ожидая нападение, но, поняв, что угрозы нет, немного расслабляется.       — Что случилось?       Хана запрыгивает на кровать, чуть подскакивает на матрасе и хватает Конохамару за руку.       — Помоги мне найти печать.       Быстрее, быстрее, быстрее.       Конохамару быстро приходит в себя и помогает перебирать ее волосы, находя на голове маленькую вязь фуин, скрытую от глаз. Хана чувствует прилив надежды, но заставляет себя взять эмоции под контроль.       Настороженный взгляд мужчины следит за ней, и Хана берет руки Конохамару в свои, сжимая их от избытка чувств.       Отец был прав. Выход есть.       — Тебе нужно кое-что сделать.       Хана медленно и подробно объясняет, как нужно перенести печать, находящуюся на виске Конохамару, на нее, чтобы при этом разрушить технику, сковавшую чакру девушки.       — Я никогда этого не делал. Что, если не получится?       — Ты справишься. Я буду подсказывать, какие печати сложить, куда и как направлять чакру.       Конохамару долго и пристально смотрит ей в глаза, будто что-то ищет в них. Что он видит? Ее надежду? Нетерпение? Но даже это не прогоняет его страх, Хана чувствует его и без всякого дара.       Удобнее устраиваясь на кровати, Конохамару начинает следовать ее инструкциям, осторожно и четко повторяет за ней последовательность печатей, разгоняет в теле чакру и касается кончиками пальцев своего виска — вязь фуин остается на них. Хана смотрит на крошечный рисунок, чувствуя, как учащается сердцебиение. Пересохшими губами она произносит:       — Повторяй за мной, а потом приложи это четко на место этой печати, — для наглядности Хана касается своей головы в том месте, где находится фуин.       Конохамару повторяет за ней, и Узумаки замечает, что его руки немного подрагивают. Он боится ее подвести, понимает Хана и едва сдерживается от того, чтобы обнять его.       Утреннее солнце заглядывает в окно, ослепляет Хану на мгновение. А потом она чувствует прикосновение. Сердце замирает, а потом начинает неровно биться, и разочарование бьет кувалдой по сознанию.       Не вышло.       Ничего не произошло.       Открывая глаза, Хана сталкивается взглядом с Конохамару. Нужно что-то сказать ему, утешить, ведь он переживает не меньше. Она уже открывает рот, как в следующий миг изнутри, оттуда, где горит очаг чакры, исходит мощная пульсация.       Волна проносится по телу, заставляет Хану качнуться и пробегается от самого центра до кончиков пальцев. Руки, скрытые рубашкой, начинают зудеть — это восстанавливается поисковая техника. Все тело гудит, вибрирует, наполняется прежней силой.       Мир вокруг меняется, становится громче, ближе — усиленные чакрой органы чувств начинают свою работу.       Когда Хана, наконец, приходит в себя, она обнаруживает, что лежит спиной на матрасе. Конохамару нависает над ней, обеспокоенно зовет по имени, и Узумаки, под влиянием эйфории, заполнившей ее целиком и полностью, притягивает его к себе за шею, вовлекая в короткий поцелуй. Мужчина отстраняется, выжидающе смотрит в ее светящееся счастьем лицо, и его губ касается неуверенная улыбка.       — Получилось, — шепчет он, сенсорно ощущая ее чакру.       Хана посылает энергию к глазам, активируя шаринган. Ярко-красный свет отражается в голубых глазах Конохамару. Мужчина улыбается уже увереннее, мягко касается ее щеки, лаская кожу. Это прикосновение заставляет тело вспыхнуть, и Хана закрывает глаза, заставляя себя успокоиться.       Теперь, когда чакра вернулась, она может дать отпор Настоятельнице, может спасти Сараду. Осталось чуть больше трех дней, и нельзя терять ни минуты.       План, который она вынашивала десятилетие с момента гибели Эри, вспыхивает в голове со всей ясностью.       К черту эмпатию. Настоятельница тут ее переплюнула. Узумаки будет бороться, как куноичи, как мастер фуин и неплохой тактик.       Хана прислушивается к мощному гудению собственной чакры, понимая, что есть человек, который может помочь с исполнением плана. Ее дядя, Учиха Саске.       Готовься, Мива. Игра началась.