Реквием

      Хана пользуется небольшой паузой, чтобы осмыслить услышанное.       Мива приходится ей дальней родственницей, что не объясняет возможность снятия кровных печатей. Они не должны быть способны на такое.       Впрочем, Хана вспоминает тетю Ли. Она скрупулёзно записывала все, что знала о фуин, надеясь, что наследие клана не исчезнет. Хана помнит тихие зимние вечера, когда тетушка сидела у камина с толстой тетрадью, а за окном завывала вьюга. Помнит, как та беззвучно проговаривала все, что записывала.       Редкие гены усиливают кровную связь.       Тетушка поясняла Хане — тогда еще совсем ребенку — что додзюцу и способность использовать редкие стихии влияют на кровные печати. Эмпатия — тоже редкий ген.       Перестаньте. Эмпаты — редкость, но это не значит, что мы все родственницы.       Эти слова она сказала не так давно в кабинете Хокаге. Вот уж издевка судьбы — они-то как раз оказались родственницами.       Хана невольно вздрагивает, когда Мива снова начинает свою речь:       — Право слово, я совсем не знала, что все это время именно ты нас преследовала. Я уже давно живу в Конохе, и ты меня привлекла лишь как объект интереса Саске.       — Вы живете в Конохе? — удивленно спрашивает Сарада.       Настоятельница кивает, все еще не отрывая взгляда от Ханы, и Узумаки замечает разочарование в глазах женщины. Мива хотела удивить Хану, но у нее ничего не вышло.       Узумаки прекрасно понимает, почему женщина живет в Конохе. Она шпионит. Приглядывает за Наруто и Саске — главными угрозами для ее организации. Ищет их слабые места, чтобы нанести удар.       Кого-то это напоминает, верно?       Хана хмурится и смотрит на молчаливого Таро. Но ведь он-то знал о ней, так почему же не сказал своей начальнице?       — Таро хотел расправиться с тобой за убийство его брата и скрыл от меня твое существование, — улыбается Мива, довольная тем, что угадала ход мыслей Ханы.       Значит, попытка похищения Сарады — дело рук Мивы. А вот покушение на убийство Ханы организовал сам Таро.       — Было забавно наблюдать за тобой, я даже немного поколдовала с эмоциями подружки твоего парня. Заставила ее стать настоящей сукой. Поведение людей в любовных треугольниках всегда казалось мне занятным.       Эту женщину погубит болтовня.       Хана кривит губы от досады. Моэги так себя вела из-за манипуляций Настоятельницы. А стирание памяти у Конохамару и вовсе было бессмысленным — Мива и так знает о его существовании.       — Что же, ты знаешь, что мне нужно. Таро проводит тебя, и, через неделю максимум я жду свой медальон, иначе ты больше не увидишь свою сестру.       Хана и Сарада обеспокоенно переглядываются. Нельзя оставлять кузину здесь, понимает Узумаки. Они уже что-то сделали с Сарадой, нельзя позволить им и дальше проводить свои эксперименты.       Таро хватает ее за локоть, и Хана чувствует злость, поднимающуюся в ее теле. Чакры, быть может, у нее и нет, но навыки остались. Она быстро вскидывает свободную руку для удара, но в этот момент каждая мышца в ее теле застывает.       Знакомая волна силы накрывает Хану, сковывает движения и заставляет тело дрожать от страха. Узумаки давно не чувствовала на себе воздействие другого эмпата.       Таро, кажется, понимает, от чего его только что спасла Мива, и с размаху бьет Хану ладонью по лицу. Узумаки бессильно падает, больно прикладываясь головой об каменную стену. Она смутно слышит крик Сарады, чувствует металлический привкус крови во рту и сдерживает подступающие слезы.       — Не сопротивляйся и больше не пострадаешь, — слышится голос Мивы.       Таро резко поднимает Хану на ноги, и мир вокруг начинает опасно качаться, а в желудке поселяется тошнота. Мужчина склоняется к уху Узумаки, шепча так, что никто не слышит:       — Просто так я тебя не отпущу.       В его голосе неприкрытая ненависть, и внутри у Ханы все застывает. Ее тело все еще не слушается, ее дар опасен для использования. Она не только Сараду, но и себя защитить не сможет.       Мужчина выводит ее из камеры, практически тащит на себе, ведь ментальные путы, которые на нее накинула Мива, все еще сковывают каждую мышцу. Эти узы подпитываются страхом, а его-то у Ханы сейчас полно.       Тошнота усиливается, отдается болью в животе. Хана настолько увлекается оценкой собственного состояния, что упускает из виду момент, когда они заходят в совершенно иное помещение. Здесь тепло и сухо, и везде горят лампы.       И стоит кровать.       Паника заставляет сердце забиться еще быстрее, хотя, казалось, это уже невозможно. Таро резко толкает ее на кровать, и холод шелка на миг отрезвляет Хану.       И этого достаточно.       Она может бороться с Мивой, может снимать ее воздействие на других людей. Справится и сейчас. Хана роняет свои щиты, осознавая, как сильно рискует, но дар не приходит в неистовство. Он бурлит и терпеливо ждет команды.       И в тот самый миг, как Таро, снявший с себя брюки, касается Узумаки, она спускает свой дар с поводка. Серые глаза мужчины застывают, становятся мертвыми, как у фарфоровой куклы. Узумаки с трудом облизывает пересохшие губы и давит в себе всхлип.       — Убери от меня свои руки, — дрожащим голосом приказывает Хана.       Таро послушно встает и ждет дальнейшей команды.       Хана поднимается на ноги, кривит губы от всевозрастающей боли в животе и трясущимися руками поправляет на себе одежду. Мысленно она приказывает Таро одеться, неуверенная, что такой приказ сработает, но тот покорно натягивает брюки.       — Ключи от камеры у тебя?       Мужчина кивает.       Хана нервно прикусывает губу. Он хотел взять ее силой. И у него вполне могло бы это получиться, если бы ее способности не взяли верх. Вот почему Хана совсем не желает ощущать его прикосновения.       Она делает глубокий вдох, понимая, что время уходит, и произносит:       — Возьми меня за локоть и отведи к Сараде.       Таро повинуется, и Хане удается подавить дрожь отвращения от ощущения его прикосновения. Боль снова на миг царапает живот, и девушка судорожно вздыхает.       Не время.       Да, у нее совсем не было времени на боль, на обиду от утраты чакры, на ужас от осознания собственной связи с Настоятельницей.       Они бредут по слабо освещенным коридорам, и на какой-то миг Хане кажется, что ее раскусят. Что встречающиеся им на пути люди все поймут по стеклянному взгляду Таро. Но, на удивление, все проходит гладко. Таро размеренно кивает в ответ на приветствия, повинуясь мысленным командам Ханы, и девушка позволяет себе ненадолго выдохнуть.       При их появлении Сарада подскакивает, морщась от сковывающей мышцы боли, что напоминает Хане об еще одном деле.       — Что происходит? — настороженно спрашивает девочка, переводя взгляд с Таро на Хану.       Узумаки приказывает мужчине открыть замок на цепи Сарады и мимикой просит кузину не отвлекать ее. Хана не уверена, насколько сильно ее влияние.       — Ты знаешь, что сделали с Сарадой? — спрашивает она Таро.       Мужчина медленно качает головой, и Хана чертыхается.       — Это неважно, мама разберется.       Хана смотрит кузине в глаза, кивает и снова обращает все свое внимание на Таро, веля ему вести их к выходу.       В этот раз на пути им никто не попадается, и Хана позволяет себе немного увеличить темп. Ей до жути хочется убраться как можно дальше от этого места. Особенно, если учесть состояние кузины и собственную боль.       Резь в животе с каждой минутой становится все сильнее.       Они делают последний рывок, Таро распахивает перед кузинами дверь, и девушки с наслаждением тянут прохладный ночной воздух. Хана хочет спросить у мужчины, в какую сторону им двигаться, когда новый приступ боли буквально сбивает ее с ног. В глазах на мгновение темнеет, и кровь неприятно стучит в висках. Хана слышит взволнованный голос Сарады, зовущий ее, и пытается сосредоточиться на этом звуке. Резь постепенно утихает, и Узумаки снова может различить блеклый свет луны, непроглядно-черные глаза кузины… и Таро, лежащего без сознания.       — Давно он упал?       Сарада недоуменно хлопает глазами, переводит взгляд на мужчину, смотрит на Хану, чуть выше нее… и бледнеет. Узумаки, как и была на коленях, резко оборачивается, сталкиваясь с насмешливым взглядом Мивы.       — Пока, Хана, — Настоятельница машет рукой на прощанье.       И в этот миг мир вокруг Ханы взрывается. Дар горячей волной проносится по венам, бьет в голову, сковывая сознание. Ее охватывает слепая ярость, безудержное счастье, глубокая депрессия и вселенская тоска.       Все эмоции сразу и ни одна из них.       Сознание бьется испуганной птицей, выкидывает на поверхность воспоминания, терзая девушку. Вот тетушка Ли нежно дует на разодранные коленки Ханы — вот она гибнет от удара катаной. Вот Эри широко улыбается при их первой встрече — и падает замертво той злополучной ночью. Ясуши нежно целует ее и клянется в любви — и кричит на нее, называя выродком.       И десятки других, не менее болезненных воспоминаний.       Это не отдача. Это нечто худшее.       Хана не слышит собственного крика.       Хана ничего более не слышит. ***       Барьер взламывают.       Внутри находят ту пространственную печать, которую видели Хьюга, и на какое-то мгновения по рядам шиноби проносится воодушевление.       Пока не выясняется, что эта печать выдохлась, и более никого не перенесет.       Конохамару сидит недалеко от палатки, где обосновался Хокаге и Учиха Саске, и прислушивается к их негромкому разговору. Впрочем, он и так знает, о чем они беседуют. Полчаса назад Наруто разослал своих клонов прочесывать территорию, и положительных новостей пока нет.       Сарутоби никогда не чувствовал себя большим неудачником, чем сейчас. Его поставили капитаном седьмой команды потому, что верили в его способность защитить своих генинов. И он провалился с оглушительным треском.       Конохамару срывает травинку, задумчиво крутит ее в руке.       Его уже давно пытаются отправить отдохнуть, Сарутоби и сам понимает, что загонял себя за этот день, стараясь принять активное участие во всех розыскных операциях. Вот только спать он не может.       Он должен был лучше следить за Сарадой.       Он не должен был отпускать Хану одну.       При встрече Учиха Саске бросает на него уничижительный взгляд. Будто дает понять, что убил бы на месте, если б не Наруто. Конохамару просто смотрит в ответ. Он себя ненавидит куда больше, чем когда-либо сможет последний мужчина из клана Учиха.       Кто-то мягко касается его плеча, и Конохамару заторможено поднимает взгляд на подругу. Моэги выглядит усталой и обеспокоенной, под глазами залегли тени, одежда покрыта тонким слоем пыли.       — Тебе нужно отдохнуть, — замечает Конохамару.       Моэги хмыкает, усаживается рядом и качает головой.       — Кто бы говорил. Хорошо, что здесь нет зеркала. Ты бы сам себя испугался.       Сарутоби безразлично пожимает плечами. Он все еще пытается придумать, что еще можно сделать для поисков, но его сознание больше похоже на пустыни Суны.       — Ты ведь знаешь, что это не твоя вина?       — Это моя вина. Сарада должна была быть под моим наблюдением.       — За ней следил целый отряд АНБУ. Раз уж они не справились, то тебе не в чем себя винить.       Конохамару не отвечает. Сколько себя помнит, он мечтает стать Хокаге. И как ему обеспечивать безопасность целой Деревни, если он не смог защитить даже свою маленькую команду?       — Ты ведь не только за Сараду переживаешь, верно?       — Моэги, — устало тянет Конохамару. — Не начинай.       Он устало трет глаза. У него совершенно нет сил на очередную перепалку.       — Посмотри на меня.       Сарутоби переводит взгляд на подругу и удивленно ее рассматривает. В ее глазах нет злости. Только понимание и безграничное сочувствие. Все будто вернулось на круги своя, как было до появления Ханы.       — Я понимаю, что ты к ней привязан. И мне жаль, что сегодня ты лишился их обеих.       Конохамару сглатывает неприятный ком в горле и мягко привлекает подругу к себе. Они сидят в объятиях друг друга несколько мгновений, пока Моэги не спрашивает:       — Ты ее любишь?       — Я… не знаю.       Подруга кивает и улыбается ему, и Конохамару ужасно хочется поделиться с ней своими сомнениями. Не давая себе шанса передумать, он рассказывает о ночи перед побегом Ханы, о том нападении и их ссоре, которую он все никак не может вспомнить.       Моэги задумчиво трет переносицу.       — Я бы мог списать свое беспамятство на алкоголь, но все остальные события я помню очень четко.       — Ты сказал, что ее тетя умела с помощью фуин менять воспоминания. Ты не замечал никаких новых печатей на себе?       Конохамару хмурится. Он не давал себе всерьез задуматься над такой возможностью, не хотел верить, что Хана могла так с ним поступить.       Он разгоняет в своем теле скудные остатки чакры, чувствует уже знакомую печать на виске и еще одну… на затылке.       По его ошарашенному взгляду Моэги все понимает.       — Никуда не уходи, — бросает подруга и скрывается в толпе шиноби.       Она возвращается через несколько минут, таща за локоть растерянную девушку. Конохамару помнит, что она из барьерного отдела, специалист по фуин.       Вдвоем они быстро объясняют девушке, что нужно сделать, та легко находит печать на его затылке и некоторое время внимательно рассматривает.       — Я никогда с такими не работала. Воспоминания — очень тонкая материя, немногие способны поставить на них замок.       — Так ты сможешь убрать? — нетерпеливо прерывает восхищенную куноичи Моэги.       — Могу попробовать. Снимать легче, чем накладывать. Но предупреждаю: скорее всего, Вам будет больно, когда память вернется.       Конохамару лишь жестом велит ей приступать и через какое-то время чувствует поток чужой чакры, согревающий голову.       А потом, действительно, приходит боль. Она ураганом проносится по его воспоминаниям, сметает ту нелепую ссору и жгучую злость, оставляя после себя нечто столь же яркое и горячее.       Страстные поцелуи. Прикосновения к нежной коже. Почти болезненная потребность друг в друге.       В ту ночь ее чуть не убили. Адреналин превратил их страх в пламенное возбуждение, которое никто не хотел сдерживать.       «Не отталкивай меня больше» — просил он тогда, перебирая мягкие пряди цвета воронова крыла, но не получил ответа.       И наутро проснулся один и без воспоминаний о прошедшей ночи.       Конохамару несколько раз моргает, облизывает пересохшие губы и сталкивается с обеспокоенным взглядом подруги.       — Ну, как?       О, нет. Такое он рассказывать не станет. Сначала он хочет получить ответ на свой вопрос.       Какого черта Хана от него скрыла такое?       Он открывает рот, но не успевает произнести ни звука. Из палатки пулей вылетает Саске, за ним следует по пятам встревоженный Наруто. Конохамару и Моэги переглядываются и подходят ближе к Хокаге.       — Саске, что?..       — Я чувствую чакру Сарады.       Облегчение накатывает на всех. Облегчение и тревога. Конохамару не упускает из виду эту фразу.       Чакру Сарады. О Хане ни слова.       — Идем, Наруто, — кидает Учиха, открывая портал.       Моэги и Конохамару двигаются было за ними, но Хокаге хмуро качает головой.       — А вы отдыхайте.       — Но, Наруто!       — Пожалуйста, не спорьте.       Моэги явно хочет возразить, но Конохамару сжимает ее руку. Споры только отнимают драгоценное время. Подруга вопросительно смотрит на него, поджимает губы и кивает.       Конохамару еще долго не сводит глаз с того места, где горел портал, чувствует, как нервно трясутся его руки, и убирает их в карманы. ***       Старые друзья выпрыгивают из портала в полной боевой готовности. Они ожидают засаду, ловушку, в конце концов.       Но полянка тиха и безмятежна, где-то тяжко ухает сова, и недалеко слышится шум реки.       Саске окидывает взглядом местность, снова прислушивается, понимая, что дочь где-то рядом.       — Ты уверен, что мы в правильном месте? — спрашивает Наруто.       Саске коротко кивает, и тогда Узумаки складывает руки рупором и кричит во всю глотку:       — САРАДА!       Учиха морщится, давит в себе порыв стукнуть друга и слышит слабый голос со стороны реки:       — Я здесь.       Друзья переглядываются и, будто по команде, срываются с места, прорываясь сквозь колючие кусты.       Его дочь сидит на коленях на берегу, придерживает голову бессознательной Ханы и давится слезами. Сарада замечает его, и с ее губ срывается рыдание.       — Папа.       Внутри у Учиха все переворачивается. Он не чувствует чакру Ханы, кожа племянницы неестественно бледная. Саске только нашел ее, частичку Итачи, еще одну Учиха. И потерял.       Саске падает на колени, привлекает к себе дочь, крепко сжимая ее в объятии. Сарада позволяет ему этот миг близости, прежде чем начинает вырываться.       — Нет времени, Хана истекает кровью.       — Она жива? — удивляется Наруто, четко отображая эмоции, которые испытывает и сам Саске.       — Да, скорее, умоляю.       Учиха кивает и открывает портал прямо в госпиталь. Наруто подхватывает на руки Хану, и все проходят сразу в вестибюль больницы. Днем здесь всегда царят суматоха и хаос, но сейчас в помещении пусто, только скучающая медсестра лениво перелистывает страницы журнала. При их появлении женщина подпрыгивает на месте, ошарашенно смотрит на высокопоставленных гостей.       — Срочно нужна помощь! И вызовите Сакуру! — распоряжается Хокаге.       На его голос слетается мед персонал, забирают у него из рук Хану, увозя куда-то вглубь здания. Саске позволяет медикам увести Сараду на обследование, а сам так неловко и мнется в просторном холле, не зная, что ему делать.       Через полчаса к нему выходит доктор, говорит, что Сараде дали успокоительное, и она уже спит, что сейчас ее жизни ничто не угрожает, и Саске ненадолго успокаивается.       Наруто широкими шагами меряет вестибюль, пока они ждут новости от Сакуры. Та уже довольно долго проводит операцию Хане.       — Я подумал, что она мертва, — признается Хокаге.       Саске, рассматривавший белую плитку на полу, поднимает взгляд на друга и просто кивает. Он и сам заочно похоронил племянницу.       — Ты ведь понимаешь, что это значит? Настоятельница добилась своего. Уничтожила в ней чакру.       Губы Учиха нервно дергаются. О, Настоятельница ответит головой за их похищение. А за то, что покалечила Хану, смерть ее будет медленной и ужасно неприятной.       Наруто, наконец, успокаивается, усаживается на диван напротив Саске, пальцами барабаня по собственной коленке. Учиха раздраженно следит за действиями друга, тяжело выдыхает и упирается затылком в стену.       Сакура приходит к ним еще через два часа. Она выглядит уставшей и разбитой, благодарно принимает кофе из рук медсестры и смотрит на Саске, не решаясь заговорить. В голове у Учиха проносятся совсем страшные варианты, что кровотечение было слишком сильным, что не смогли остановить, что ее сердце не вынесло операции.       — Хана жива, — обрывает его мысли Сакура. — Операция шла тяжело, ее тело отторгает воздействие чакрой.       — Она поправится?       — Физически — да. Морально… я не уверена. Каналы ее чакры кажутся нормальными, но они абсолютно пусты и не принимают чакру других людей. Куноичи она больше быть не сможет.       Саске рассеянно кивает. В конце концов, чакра это еще не самое главное в жизни.       Ехидный внутренний голос спрашивает, а смог бы он сам прожить, не будучи шиноби, но Учиха не позволяет себе задуматься о таком.       — Когда ее можно увидеть?       — Она уже пришла в себя. Я провожу тебя.       Учиха благодарно сжимает руку жены в своей руке и следует за Сакурой по больничным коридорам. У палаты они останавливаются, Сакура шепотом желает ему удачи и возвращается к Наруто. Саске еще миг собирается с мыслями, прежде чем осторожно открыть дверь.       Встающее солнце мажет светом по хрупкой фигуре на больничной койке, особенно выделяя острые скулы и бледную натянутую кожу. Пустой — будто мертвый — взгляд Ханы направлен в окно, и она медленно поворачивает голову в сторону своего гостя.       Ее взгляд не меняется. Все такой же отстраненный и холодный. Что бы с ней не случилось, это окончательно ее сломало, понимает вдруг Саске.       — Хана…       Потрескавшиеся губы начинают мелко подрагивать.       — Я ничего не чувствую.       — Твою чакру забрали, это нормально.       Он моментально хочет отвесить себе пощечину. Не этих слов племянница от него ждет.       — Нет, ты не понял. Я ничего не чувствую.       Ее дыхание становится частым и поверхностным, тонкие руки начинают дрожать. Хана впадает в истерику, и тогда Саске понимает.       Не чувствует.       Эмоции.       Настоятельница не только уничтожила ее как куноичи. Она смогла забрать дар Ханы.       Саске знает, что Хана смогла бы справиться, останься она обычной гражданской. Эмпатия была такой же ее частью, как и чакра, и это помогло бы ей.       — Не чувствую, — надрывно шепчет она.       Саске садится на ее койку, осторожно накрывает ее руку своей. Хана будто и не замечает его прикосновения, повторяет, как заведенная эти два слова, не замечая слез, катящихся из глаз.       — Может, твой дар вернется.       Она резко качает головой, и черные пряди звонко бьют ее по щекам.       — Даже, когда он спал, я ощущала его присутствие. А теперь лишь пустота.       Она зажимает свободной рукой губы, будто пытается не дать рыданиям вырваться.       Саске чувствует, как все его тело начинает подрагивать от ярости. Теперь он не успокоится, пока каждый последователь Настоятельницы не сгорит в пламени Аматерасу.