Реквием

      Ему плохо.       Хана чувствует боль Конохамару как свою собственную, и сердце разрывается на части. Из всех людей меньше всего она хотела причинить страдания именно ему. Ее солнечный мужчина, первый человек, которому была нужна она, а не ее способности или происхождение.       Тошнота подкатывает к горлу, а непролитые слезы жгут глаза. Хана оседает на пол около плиты и издает всхлип, за который себя ненавидит.       Она поступила правильно. Так почему же ей так плохо?       Узумаки прижимает ко рту руки, до последнего подавляя в себе истерику.       К сожалению, она прекрасно знает еще одну вещь: Конохамару из тех людей, которые, ощутив на себе боль, причиняемую другим, будут всеми силами пытаться устранить ущерб. Своими руками Хана только что толкнула его к Моэги. Да, возможно, некоторое время пройдет, но все равно вскоре она узнает, что они вместе.       Ну и пусть так. Лучше с Моэги, но живой и невредимый, чем рядом со мной и мертвый.       Вот только легче от этого не становится. Эмоции выходят из-под контроля, и Хана бежит в ванную, склоняется над унитазом и расстается со своим скудным ужином.       Ее трясет.       Сколько еще раз она причинит страдания тем, кто ей дорог? Быть может, надо бежать из этой деревни.       Лишь убедившись, что желудок больше не будет бунтовать, Хана встает с колен, смотрит на себя в зеркало над ванной и кривит губы. Кожа белая как полотно, глаза красные, потухший взгляд — просто красотка! Узумаки отворачивается и тянется за зубной щеткой.       А ведь ее реакция действительно слишком сильная…       У Ханы появляется нехорошее предчувствие, и она со скрипом ставит ментальные щиты. Это должно быть легче.       Узумаки сплевывает зубную пасту, смотрит на свои трясущиеся руки и тихо стонет. В последнее время она почти не отгораживалась от чужих эмоций, ей нужны были ее силы. С последнего приступа прошло всего две недели, но, судя по всему, новый начнется совсем скоро.       Выйдя из ванной, Хана чувствует невероятную духоту. Она пробегается по помещениям, распахивая все окна, но легче не становится, и девушка выскальзывает на улицу, усаживаясь на крыльце. Узумаки задумчиво крутит в руках сигарету, но недавняя тошнота отбивает все желание курить.       Ощущение чужой боли, наконец, покидает ее сознание, и Хана остается лишь со своими демонами. В конце концов, она справится. Да, будет тяжело видеть эту пару вместе, но со временем ее чувства погаснут.       Ведь так?       — Хана?       Узумаки дергается и видит Сараду, стоящую у калитки.       Куноичи из тебя тоже так себе. Сколько раз к тебе так подкрадывались, а?       — Мама только пришла с работы, сказала, что вы вернулись с миссии.       Узумаки чувствует вину, ведь сама же обещала кузине, что даст знать, когда они завершат это задание.       — Да, я совсем замоталась. Извини.       Сарада заходит в сад, присаживается рядом с Ханой на крыльце.       — Что-то случилось?       — Ничего особенного. Миссия провалена.       — Я не об этом. Ты плакала?       — Нет.       Вполне честный ответ. Она ведь действительно не смогла заплакать.       — Но что-то произошло, — утвердительно говорит Сарада и внимательно смотрит на Хану.       Хана может отшутиться, сказать, что просто отвратительно себя чувствует и поэтому так плохо выглядит. Но ей ужасно хочется иметь родного человека, которому можно рассказать любую тайну. Пусть даже это двенадцатилетняя девочка.       — Я сильно обидела дорогого человека.       Сарада осторожно кивает.       — Зачем?       — В смысле зачем? Иногда люди обижают друг друга просто так. Случайно.       — Другие — может быть. Но не ты, Хана. Во всем, что касается человеческих чувств и взаимоотношений, ты действуешь хладнокровно и расчётливо.       Моя проницательная девочка…       Хана чувствует невероятную нежность по отношению к кузине и мягко улыбается девочке. Ее давно никто так легко не раскусывал. Даже Саске не смог этого сделать.       — Рядом со мной ему находиться опасно. Нужно было оттолкнуть.       Сарада грустно улыбается, и только сейчас Хана обращает внимание на одну небольшую деталь. Изменение во внешности кузины.       — Сарада, хитай-ате…       Девочка усмехается, явно сдерживая насмешки касательно внимательности Ханы, и гордо заявляет:       — Сегодня были экзамены. Теперь я официально генин.       Хана не сдерживает порыв, обнимает Сараду, шепча на ухо поздравления.       — Свою команду уже знаешь?       — Да. Нам очень повезло с сенсеем. Завтра будет первое собрание.       И тут она отводит взгляд. Хана не позволяет своим щитам упасть, чтобы просканировать чувства девочки. Ее смущение прекрасно различимо и без сверхъестественных способностей.       — Что не так?       — Это Конохамару. Он будет нашим учителем. Не хотела тебе говорить, ведь это его ты обидела, верно?       Хана растерянно смотрит на девочку.       — Как?..       — Это все Боруто. Он часто видел вас двоих вместе, а Конохамару для него почти как член семьи. Вот он и рассказал мне.       Узумаки кивает, оставляя эту реплику без особого ответа. Вряд ли стоит удивляться тому, что Сарада так легко складывает маленькие кусочки информации.       — Он может постоять за себя, тебе не стоило отталкивать его, — осторожно произносит Сарада, и Хана снова обращает на нее внимание.       — Кое-кто открыл охоту на меня лично. Пока он рядом, он будет в опасности.       — О, значит, за меня ты не боишься?       — Боюсь. Но обеспечить тебе защиту куда проще. За тобой всегда будут приглядывать, ведь ты — дочь Саске, будущее клана Учиха.       — Моя ценность несколько упала с твоим появлением, — ехидно кидает Сарада.       — Я ведь не об этом, — устало выдыхает Узумаки. — Ты уже была поставлена под удар, они уже пытались тебя похитить. Они не сделают новой попытки, ибо знают, что теперь тебя охраняют лучше. А о том, что я беспокоюсь о Конохамару, им пока не известно. Если он будет держаться от меня на расстоянии, то они и не узнают о нем.       Сарада кивает, и какое-то время сестры сидят в тишине.       — Ты переживаешь.       — Конечно.       Кузина некоторое время смотрит на Хану, словно раздумывает над тем, что сказать.       — Если хочешь, я останусь с тобой на ночь. А утром вместе проводим отца. Он возвращается на миссию.       Хана улыбается, догадываясь, что Сарада, видимо, обижена на Саске за очередной уход. Дядя, наверное, только сегодня рассказал дочери, что уходит. И Учиха ушла из дома и захотела остаться на ночь у Ханы, просто не знала, как попросить. Узумаки понимает, что должна отправить кузину домой, чтобы Сарада провела последнюю ночь с отцом. Кто знает, когда Саске вернется в следующий раз?       — Хорошо. Я пошлю Сумрака, он предупредит твоих родителей.       И Сарада одаряет ее благодарной улыбкой. ***       Конохамару кажется, что первое собрание его новой команды будет испытанием. Боруто всегда был шумным ребенком, а в свете последних событий Сарутоби просто хочется побыть одному в тишине. Сарада одним своим видом будет напоминать о своей кузине. Ну, и конечно, темная лошадка Мицуки.       Но все проходит довольно легко. Боруто — естественно — ноет, что миссии, которые им предстоит выполнять, слишком легкие, а Сарада выглядит поникшей и почти не смотрит Конохамару в глаза. И все же все не так плохо, как боялся Сарутоби.       Он заканчивает собрание и просит Сараду задержаться. Девочка неохотно подходит к нему, и Конохамару, дождавшись ухода остальных ребят, спрашивает:       — У тебя все хорошо?       Она неловко мнется, и Конохамару кажется, что Хана все ей рассказала.       — Мы сегодня утром провожали отца.       Сарутоби не показывает ей своего облегчения.       — Как все прошло?       Девочка показательно-безразлично пожимает плечами. Совсем как Хана.       — Нормально. Я переживаю не из-за него.       Ему не стоит спрашивать. Он и так знает ответ на следующий свой вопрос. О ком же еще Сарада может переживать? Но Конохамару не в силах себя остановить.       — А из-за кого?       — Из-за Ханы. Она говорит, что слишком часто использовала свои силы и может навредить мне во время приступа. Просит не приближаться к ней.       Конохамару помнит про рассказы Ханы об отдаче. Об эмоциональном выбросе, во время которого девушка себя не может контролировать. Она правильно поступает, прося Сараду держаться подальше.       — Я, наверное, пойду, — говорит Учиха и направляется к выходу.       Конохамару лишь рассеянно кивает ей в след, когда слышит:       — Конохамару-сенсей, это все было иносказательно.       И девочка уходит, оставляя Сарутоби недоуменно смотреть на то место, где она только что стояла.       Иносказательно?       Значит, из-за заботы Хана отталкивает не Сараду, а… его? Это похоже на Узумаки, так боящуюся потерять близкого человека. Значит, он ей дорог?       Или Сарада, в силу своего возраста и веру в Великую Любовь, пытается вмешаться в их отношения. Девочки склонны к излишней романтике.       Он давит в себе порыв пойти к Хане. Если он пойдет к ней, то опоздает на следующую встречу. А помириться с друзьями ему тоже нужно. Если Узумаки опять испортит ему настроение, то он уже не сможет сегодня наладить отношения с ребятами.       Конохамару подходит к кафе самым последним. Через окно он видит друзей, видит, как Удон утешает расстроенную Моэги. Сарутоби все еще немного злится на подругу, хоть и понимает, что в ее словах была забота. Моэги действительно может верить, что Настоятельница и Хана — это один человек, и просто пыталась уберечь его.       При его появлении друзья застывают. Видимо, Моэги уже сказала Удону, что Конохамару сегодня не появится.       — Привет.       Моэги настороженно смотрит на него, но кивает в ответ на приветствие, а Удон привычно пожимает руку.       Они рассказывают друг другу впечатления о своих командах, сетуют на возвращение к легким миссиям ранга D и делятся страхами перед первыми днями наставничества. Все кажется нормальным, будто не было недавней ссоры.       Удон на некоторое время уходит в уборную, и взгляд Моэги снова становится настороженным, как у дикого зверя.       — Почему ты передумал?       — Потому что вы — мои друзья.       Подруга кривит губы в нехорошей усмешке.       — Или же та девчонка тебя кинула, верно?       Об этом уже вся деревня знает?       — Почему ты так решила?       — Потому что сейчас ты не отвечаешь на мой вопрос прямо.       Конохамару делает глубокий вдох, устало потирает лицо ладонью. Возможно, правы были люди: не бывает дружбы между мужчиной и женщиной. И зря он годами пытался поддерживать отношения с Моэги.       Внезапно он чувствует прикосновение к своей руке. Моэги выглядит виноватой, губа нервно прикушена.       — Прости, сама не знаю, почему веду себя так.       Они оба прекрасно знают, почему Моэги так себя ведет. Подруга с детства вспыльчива и не всегда умеет держать под контролем свои чувства. Именно они вдвоём были головной болью для тихого Удона, для Эбису-сенсея и всей деревни. Конохамару тепло пожимает руку Моэги и улыбается.       И конфликт, на этот раз действительно, исчерпан.       Они сидят до поздней ночи, много пьют и болтают. Между ними больше нет напряженности, потому что…       Потому что, несмотря на слова Сарады, он не уверен, что хочет бороться.       Он вспоминает сцену, что показала ему Хана. Ее разговор с тетей о матери. Айяно Узумаки была эмпатом, не умеющим контролировать свой дар. Она видела насквозь чужие души. А Хана уже демонстрировала, что не ограничена одной силой. Так что, если она унаследовала способность матери? Что увидела она в его душе?       Детство Конохамару прошло в период, когда шиноби правили миром. Но после войны они стали практически не нужны. А он мечтал о приключениях и славе, о тяжелых миссиях и сражениях с известными преступниками. Появление Ханы дало ему возможность ощутить себя нужным и сильным.       Конохамару смотрит на Моэги, на то, как она смеётся. Да, подруга иногда перегибает палку со своей ревностью, но ее беспокойство о нем совершенно искреннее. Ему уже за тридцать, Старейшины клана давно советуют обзавестись семьей, так почему бы и не с ней? Им всегда было хорошо вместе, они понимают друг друга с полуслова.       А он, будто несмышлёный подросток, тянется к дикой и опасной женщине, которой и не нужен.       Уже далеко за полночь друзья решают разойтись. Конохамару во внезапном для себя порыве решает проводить Моэги до дома. Подруга явно польщена и на прощанье решается поцеловать его в щеку. Он не возражает. Стоит ещё минут пять у ее дома, смотрит на свет в ее окнах, пока алкоголь в крови не подкидывает — явно бредовую — идею.       Конохамару доходит до дома Ханы и чувствует, что решимость пропадает. Что он скажет ей? Что принимает ее выбор? Что не будет преследовать и оставит эти чувства? Стоит ли ради этого будить ее?       Он уже разворачивается, чтобы пойти к дому…       Окно в спальне Ханы разбивается. ***       Тьма. Ненависть. Решимость.       Сквозь сон Хана ощущает эти чувства, и сначала ей кажется, что это снова Саске стоит над ней, желая проучить за угрозу своей дочери. Вот только с дядей она помирилась.       Хана открывает глаза и в слабом свете луны видит холодный блеск металла. Тело реагирует почти мгновенно: едва катана опускается на то место, где находится шея, Хана откатывается на другую половину кровати.       Мужчина в черной одежде снова заносит руку для удара, и Узумаки падает с кровати. Спина ноет от столкновения с полом, но Хана не позволяет себе задуматься о боли. Она активирует шаринган, и от мужчины исходит волна страха и ярости.       Хана пытается подняться, но ноги путаются в тонком одеяле, и Узумаки снова падает, чувствительно прикладываясь поясницей об пол.       Ее несостоявшийся убийца времени даром не теряет: разбивает окно и выпрыгивает наружу, пока Хана раздирает одеяло.       — Ну, нет, не уйдёшь, — рычит она, наконец, вставая на ноги.       Она выпрыгивает в окно, как и была в одной лишь огромной футболке, наступает на осколок, разрезая ступню, но упрямо ускоряется, двигаясь за тенью. Мужчина пытается убежать, но у него нет чакры и двигаться так быстро, как ниндзя, он не может. Хана почти настигает его, когда кто-то другой сбивает мужчину с ног.       Конохамару.       Она удивленно смотрит на Сарутоби, на знакомый голубой шарф и взъерошенные волосы. Он действительно ей не привиделся.       — Что ты здесь делаешь?       — Мимо проходил, — кидает он, заламывая напавшему руки.       От Конохамару снова ощутимо тянет болью, и Хана поднимает ментальные щиты, упавшие во время сна. Узумаки рассматривает щетину, покрывшую его щеки, сеточку морщин вокруг глаз, и ей нестерпимо хочется прикоснуться к мужчине.       Их пленник начинает жутко трястись. Конохамару вопросительно смотрит на Хану, но у нее внутри все застывает от ужаса. Капсула с ядом в щеке…       — Приведи медика! — вскрикивает Хана, падая на колени рядом со своим убийцей.       Конохамару вмиг исчезает, а Узумаки растерянно смотрит на пленника. Почему она никогда не интересовалась ирьениндзюцу? Ведь должна же была, сколько раз она получала травмы в своем путешествии? Она пытается удержать содрогающееся тело мужчины, внутренне воя от собственного бессилия.       Когда Конохамару появляется вместе с медиком, мужчина уже затихает. Хана тупо смотрит на печать на его виске — не такую, как у других — и почти не двигается. Медик осторожно присаживается рядом, руки мужчины загораются зеленым светом, но быстро потухают. Ему остается лишь засвидетельствовать факт смерти.       — Мне жаль, — шелестит медик, вызывая подкрепление для транспортировки трупа.       Хана рассеянно кивает головой.       Печать на виске мужчины не защищала его сознание, она должна была скрыть его чакру. Даже не скрыть — полностью запечатать. Вот почему он не мог по-настоящему ускориться.       Хана касается рассеченной ступни, обмакивает пальцы в собственную кровь и складывает печати. Касаясь виска мужчины, Узумаки ждет, что вязь фуин исчезнет. Но не исчезает. Что-то изменилось…       Кто-то касается ее ноги, и Хана дергается, сталкиваясь взглядом с холодными голубыми глазами медика.       — У Вас кровь идет.       — Ничего. Сама справлюсь.       В последнее время она так часто бывала в больнице, что ее уже тошнит от этого заведения.       Медик еще секунду сверлит ее взглядом, но согласно кивает.       Конохамару, наконец, подходит к ней, протягивает руку, помогая встать, и горестно смотрит на ее ногу, на которую Хана старается не опираться. Узумаки хочет отправить его домой, она и сама сможет добраться, но тут он подхватывает ее на руки, заставляя девушку судорожно цепляться за его плечи от удивления.       Он молча доносит ее до дома, молча усаживает на диван и — так же молча — ищет аптечку. Хана уже хочет подсказать ему, как Сарутоби и сам находит нужный ящик. Он осторожно промывает рану, и Узумаки старается не дергаться от боли, хотя, кажется, Конохамару все равно замечает ее дискомфорт.       — Прости.       Ей ужасно хочется прикоснуться к нему, стереть следы усталости и боли. Взгляд невольно падает на его губы, и тело медленно загорается.       Близость к смерти заставляет забыть о каких-то глупых убеждениях.       — Тебе не за что извиняться, — шепчет Хана, отчаянно желая поймать его взгляд. — А мне есть за что.       Конохамару на нее не смотрит, молча забинтовывает ее ногу, но своих рук не убирает. В местах соприкосновения их кожи, кажется, словно электричество пробегает.       — Все в порядке, я просто неправильно истолковал твое поведение.       — Я не об этом. Я соврала, что не испытываю к тебе ничего.       Он, наконец, смотрит Хане в глаза, и девушка видит, как сильно он устал. Впервые за время их общения Узумаки осознает их десятилетнюю разницу в возрасте. С Конохамару очень легко забыть, что он не ее ровесник, а состоявшийся мужчина.       Он пошлет тебя, идиотка. Так тебе и надо.       — К чему эти игры? — измученно выдыхает Сарутоби.       Хана нервно прикусывает губу.       Пошлет, пошлет, пошлет.       — Я боюсь за тебя.       Он явно удивлен ее ответом и, судя по выражению глаз, ждет продолжения.       — Настоятельница слишком сильна и знает слишком многое. Если бы я не находилась на грани отдачи, то не почувствовала бы чужое присутствие. И была бы уже мертва.       — Я могу постоять за себя, — вкрадчиво начинает Конохамару.       — Знаю! — вспыхивает Хана. — Но ведь ребята совсем не помнят, как потеряли сознание. Я не хочу, чтобы ты стал ее целью.       Хана отводит взгляд, боясь показать Конохамару закипающие слезы. Как он не понимает? Она не вынесет, если с ним что-то случится. Пусть Настоятельница посылает своих людей за ней, пусть пытается убить ее. Но не Сараду и Конохамару. А Хана вынесет все, что Настоятельница для нее приготовит.       И тут случается удивительное: Конохамару мягко касается ее щеки. Хана пораженно смотрит на мужчину, видит удивительную смесь чувств в его глазах и удерживает ментальные щиты на месте. Ей совсем не хочется лезть к нему в голову, не хочется быть эмпатом-всезнайкой. Она хочет — хоть немного — побыть обычной девушкой, а не холодной и расчётливой куноичи.       — Ты прекрасная девушка, Хана. Но не стоит пытаться защитить всех и каждого, некоторые в состоянии позаботиться о себе.       Ее дыхание перехватывает от этих слов. Она ведь знает, что ему было больно, многие люди не прощают обид. Он не должен был нести ее до дома, не должен был возиться с ее раной и уж точно не должен был выслушивать ее откровения. Но он здесь.       В этот раз она знает, что тянется первой. Зарывается пальцами в его волосы, притягивая к себе, и касается его губ своими. Конохамару отвечает мгновенно, перехватывая инициативу, обвивает рукой ее талию, заставляя сползти с дивана ему на колени.       От близости их тел воздух вспыхивает.       Хана на миг отрывается от его губ, нетерпеливо стаскивает с него жилет джонина и хитай-ате. Конохамару выглядит не сильным шиноби, а обычным мужчиной с темными от желания глазами. На миг она задыхается от восхищения, а затем снова притягивает его к себе, жадно и страстно целуя. Хана чувствует прикосновения его горячих рук к своим обнаженным ногам, и жар возбуждения сладкой болью бьет в низ живота. Она чуть двигает бедрами, прижимаясь к нему совсем близко, и слышит его сдавленное «ох».       — Если нас снова кто-нибудь прервет, я убью его, — улыбается мужчина, но в его глазах черти пляшут.       — Согласна, — практически стонет Хана и одним движением снимает с себя футболку.       На миг воцаряется тишина.       Конохамару скользит — руками и взглядом — по ее бедрам и кромке нижнего белья, по узкой талии и твердым мышцам живота. Хана выгибается, когда его губы касаются ее чувствительного соска.       Ее стон подстегивает Конохамару, их дыхания смешиваются за мгновение до нового короткого — яростного — поцелуя.       Хана знает, что больше не желает терпеть. Она хочет этого мужчину немедленно, и, пусть хоть дом загорится, ей будет плевать. Она чувствует, как Конохамару зарывается пальцами ей в волосы, чуть оттягивая назад и заставляя посмотреть себе в глаза.       — Не смей больше…       Он не заканчивает фразу, но это и не нужно.       — Не буду, — выдыхает Хана, цепляя край его водолазки.       Она губами и пальцами исследует его тело, оглаживает мускулы и шрамы, сгорая от возбуждения. Они встречаются на миг взглядами, и Хана понимает, что Конохамару тоже на грани. Он подхватывает ее, встает на ноги.       Только не в эту спальню.       Кажется, он понимает ее нежелание возвращаться в место, где она чуть не попрощалась с жизнью. Конохамару складывает печати, и они оказываются в его спальне.       Спиной Хана чувствует холод простыней и выгибается, прижимаясь к его телу еще ближе и чувствуя, как он дрожит. Нетерпеливо помогает избавиться от остатков их одежды, обвивает ногами его талию, готовая умолять, если потребуется.       Не требуется.       Когда их тела сливаются, Хана не сдерживает стон. Цепляется за его широкую спину, оставляя на ней следы.       Хана помнит, как они двигаются вместе. Как целуются — горячо и влажно, оставляя следы на шее. Помнит тяжелое дыхание и стоны удовольствия. Помнит жар, растекающийся по телу и заставляющий содрогаться в оргазме.       Даже после они не разрывают контакта. Прикасаются друг к другу, будто боятся, что вскоре это у них отнимут.       — Не отталкивай меня больше, — шепчет Конохамару.       Хана мягко касается его щеки, проводит по распухшим губам и молчит.       Молчит.