Реквием

      Идиотка. Идиотка. Идиотка!       Хана чувствует, как горят от поцелуев губы, и сдерживает стон.       Она расслабилась, забыла о том, что является их главной целью. Но Конохамару был так напряжен, что любой, кто наблюдает за рестораном, узнал бы в нем шиноби. И Узумаки опустила ментальные щиты, пыталась заставить его расслабиться.       Расслабила.       Молодец, Хана.       То, что рядом бордель, Узумаки осознала слишком поздно, не успела закрыться и прогнать эти чувства из своего тела. И она точно не ожидала, что спроецирует всю эту похоть на Конохамару.       Она просила не трогать себя лишь потому, что боялась накинуться на него. А оказалось, что она смогла передать ему эти эмоции.       Прямо как тетя Ли.       Хана всю жизнь пыталась развить свои способности, тетушка верила, что у нее получится. Но не получалось. И Хана смирилась, жила со своим даром, не боясь, что когда-нибудь навредит кому-нибудь.       Она косится на Конохамару, застегивающего пуговицы на рубашке, и вина расцветает где-то в животе. Хана его вынудила. Это не было его волей.       Узумаки рассеянно поправляет сползшие лямки сарафана, одергивает юбку, стараясь не смотреть в сторону Сарутоби.       — Конохамару, я…       Он снова оказывается рядом, привлекает к себе за талию и целует. Это не та яростная жажда, что была раньше, но у Ханы все равно подкашиваются ноги, и руки сами собой цепляются за широкие плечи мужчины.       Былая похоть огнем расцветает внизу живота.       Но на этот раз ее дар спит, Конохамару отстраняется, скользит темным от желания взглядом по ее лицу и улыбается.       — Нам нужно идти.       — Конохамару!       — Ты не виновата, — в голубых глазах ни капли лжи. — И нам, правда, нужно идти.       Слишком хороший.       Эта фраза набатом стучит в висках, пока Конохамару ведет ее по улицам к точке. Они легко взбираются на крышу, с которой виден ресторан. Это должна была быть позиция самого Сарутоби, и здесь они обнаруживают Моэги и Удона.       — Наконец-то, — закатывает глаза Моэги, и Хана мстительно жалеет, что уже не держит Конохамару за руку.       Показная неприязнь этой женщины наждачной бумагой проходится по венам. Они подходят к краю крыши и видят в окне ресторана знакомое лицо. Жар ненависти на мгновение опаляет Хану, и лишь усилием воли она отгоняет от себя наваждение.       — Может, он посылал сообщение нашему коматознику о смене времени встречи? — предполагает Удон. Но даже в его голосе слышится недоверие.       Что-то не так.       Интуиция буквально вопит об этом.       — Вряд ли он живет в этом месте и ужинает тут каждый день, — замечает Моэги.       Хана рассматривает профиль мужчины, его светлые волосы и холодные серые — она это помнит — глаза. В животе камнем оседает тошнота. Как ей зайти внутрь и выполнить свою часть миссии, если она боится посмотреть в глаза тому, кто убил ее тетю?       — Мы не можем!       — Нет, мы обязаны! Мы упустим идеальный шанс!       — Да заткнитесь! — шипит Конохамару, и Хана вздрагивает, понимая, что упустила суть спора.       — Нас никто не ждет сегодня, они не ожидают засады.       Хана хочет верить в то, что все так просто, что они выполнят задание просто на день раньше, но идти ей совсем не хочется.       — Конохамару, да скажи же ей! — шмыгает Удон.       А Хана все молчит, не желая вступать в их перепалку. Интересно, у них на каждом задании так?       — Моэги права. Если будем осторожны, то сможем выманить его сегодня.       Хана поджимает губы и молчит. Настоятельница не дура, она могла почувствовать ловушку.       А, может, нет никакого подвоха? Может, они тоже пришли заранее? Может, у этого человека другие дела в этом городе, кроме встречи с коматозником?       — Начинаем. Все на позиции, держим связь.       Команда синхронно кивает, и Удон мгновенно исчезает. Только Моэги, прежде чем уйти на свою позицию, наклоняется к Хане, шепча ей на ухо:       — Шею прикрой.       Щеки против воли вспыхивают, Узумаки смотрит женщине в глаза, замечая неприкрытую ненависть. Перед Конохамару Моэги может притворяться, что все в порядке, но за его спиной снова вспыхивает от ревности.       Хана зарывается пальцами в волосы, прикрывает ими шею и, кивнув Конохамару, спрыгивает вниз. Оставшись одна, Узумаки на секунду поддается панике. Она не сможет, не справится, не возьмет свои эмоции под контроль и все провалит.       Эмоции…       Ну, конечно! Ей нужны эмоции. Только не свои.       Она прикрывает глаза, делает глубокий вдох, очищая сознание и открываясь чужим чувствам. Ей нужен кто-то, настроенный на флирт и достаточно расслабленный. Хана быстро сканирует ресторан, находит нужного человека и тянет на себя шлейф его чувств. Они душным облаком накрывают Хану, на мгновение, выбивая воздух из легких.       — Хана, ты готова? — раздается голос в наушнике.       — Да.       Ее губы, будто сами по себе, тянутся в легкой улыбке.       Когда Хана заходит внутрь, она понимает, что рестораном это место можно назвать лишь по меркам этого города. Зловоние с улицы, пусть и слабое, ощущается даже здесь, контингент лишь немного отличается от того, что стоит на улице у каждого кабака.       Узумаки медленно подходит к барной стойке, ощущая на себе мужские взгляды, присаживается, закинув ногу на ногу, и делает заказ. Бармен с восторгом разглядывает ее, прежде чем уходит наливать.       Хана пользуется заминкой, чтобы лениво осмотреть помещение. Замечает тихо ругающуюся пару, алкаша, что уже почти спит от выпитого спиртного, и… их объект смотрит на нее.       В его взгляде и чувствах нет узнавания или ненависти. Это не он, это не… Нобу. Хана вспоминает его имя.       Ей приносят выпивку, и Хана намеренно переключает внимание на свой бокал, помешивая трубочкой алкоголь. Если бы она только поняла, как контролировать воздействие на других людей, то смогла бы, как это делала тетя Ли, увести не-Нобу без лишних разговоров. Но дар прорывается стихийно.       Хана делает маленький глоток, вновь раскидывает ментальную сеть, чувствуя, как все внутри замирает. От не-Нобу почти ничего не идет, будто он и не человек вовсе. Узумаки играет с прядью волос, наматывая ее на пальцы. Кокетливый жест, призванный скрыть нарастающую нервозность.       Что-то не так. И позаимствованная расслабленная веселость практически полностью исчезает.       Краем глаза Узумаки следит за своей жертвой, облизывает губы, собираясь подойти к нему… но он встает со своего места и движется к барной стойке. Сердце на мгновение заходится в быстром и неровном ритме, но Хана снова натягивает на себя то игривое настроение и встречает мужчину томной улыбкой.       — Могу я Вас угостить? — вежливо интересуется он, кивая бармену.       — Благодарю.       — Не видел Вас здесь раньше.       Хана не позволяет тревоге вновь поднять свою голову.       — А Вы часто здесь бываете? — улыбается она, помешивая алкоголь в стакане.       Он отвечает ей скупой улыбкой, явно не собираясь разглашать такую информацию. Но даже это молчание многое дает.       — Меня зовут Таро.       Мужчина протягивает ей руку, и Хана пожимает ее в ответ.       — Аи.       Внезапно оживает наушник, про который Узумаки уже успела забыть.       — Хана, Моэги и Удон не отвечают, что-то случилось. Уходи оттуда.       Сердце на миг пропускает удар.       — Красивое у Вас имя, Аи. Моему брату Вы представились им же?       Его серые глаза холодные-холодные, будто неживые. И эмоций в этом человеке столько же, сколько в стакане у него в руке. Он не Нобу, но откуда-то ее знает.       — Это мой город, Аи. Вам не уйти.       Хана подскакивает со своего места, пулей несется к выходу, замечая, как поднимается с места ругавшаяся пара, как выпрыгивает из-за барной стойки любитель пофлиртовать. Половина ресторана — подсадные утки.       Они сумели обмануть меня. Обмануть мой дар.       Она выпрыгивает наружу, чуть не попадает в руки преследователю, которого ловко вырубает прямым ударом в нос.       Бежать!       Это Хана и делает. Она несется по улицам, не запрыгивая на крыши, чтобы не стать мишенью. Несколько раз ее чуть не ловят, но в последний момент Узумаки активирует додзюцу и отправляет нападающего в иллюзию.       Хана останавливается лишь тогда, когда замечает, что погони нет. Сердце бьется, как сумасшедшее, и Узумаки прикладывает руку к груди, пытаясь успокоить его.       — Конохамару, ты слышишь меня?       — Да. Ты в порядке?       — Ушла. Где ты?       — На точке Удона, он без сознания. Не могу разбудить его. Сможешь проверить Моэги?       Хана сглатывает, и пересохшее горло отзывается болью.       — Да, сейчас.       — Не пропадай, выйди на связь сразу же, как найдешь ее.       — Поняла.       Применив маскирующую технику, Узумаки выходит из своего укрытия. Она до конца не верит, что такое простое дзюцу сработает, но люди, явно ее выискивающие, проходят мимо. Хана без препятствий добирается до точки Моэги, тихо забирается по стене на крышу и находит свою сокомандницу.       Моэги лежит на боку без сознания, ее рыжие волосы в темноте кажутся чуть ли не кровью. Узумаки отгоняет от себя неприятное видение, падает на колени рядом с женщиной и трясет ту за плечо.       — Моэги! — шипит Хана и трясет сильнее. — Моэги, очнись! Ну, давай же!       Но женщина так и не просыпается.       Хана активирует шаринган, быстро сканирует тело, но не находит чужеродной чакры. В отчаянии и из страха быть обнаруженной Узумаки укладывает Моэги на спину и отвешивает сильную пощечину.       И Хана солгала бы, если бы сказала, что ей не понравилось.       Моэги слабо стонет, и ее ресницы начинают подрагивать.       — Давай, давай, проснись!       Женщина морщится и пытается руками отмахнуться от Ханы. Но попытки слишком слабые, и Узумаки с тревогой понимает, что Моэги придется тащить.       — Оставь меня в покое.       — Ты на задании, идиотка! Очнись уже, — шипит Хана, и именно это почему-то отрезвляет женщину.       Она, наконец, открывает глаза и даже самостоятельно садится.       — Что случилось?       — Это у тебя нужно спросить. Кто тебя вырубил?       Моэги рассеянно трет глаза, пытаясь сбросить сонливость.       — Ничего не помню. Вот я слежу за вами, а в следующий миг темнота.       Хана чувствует вибрацию от того, что кто-то прыгает на их крышу, и резко оборачивается, активируя додзюцу. Но это лишь Конохамару. На плече он тащит бессознательного Удона, а в свободной руке держит свиток, куда вечером они все предусмотрительно запечатали свои вещи.       — Так и не смог его разбудить.       Моэги встает, чуть качается, но, кажется, больше не свалится с ног.       Хана смотрит на Удона, и ей не нравится та мысль, что пришла в голову. У Моэги плечи закрыты, и, пока Узумаки ее тормошила, никакого эффекта не было. Но стоило коснуться открытой щеки, как Моэги начала приходить в себя. Судя по ярко-красному лицу Удона, Конохамару уже пытался его пробудить тем же способом. Что если…       Нет! Забудь! Ты ведь знаешь, что это будет значить!       Но Хана лишь нервно дергает головой и просит:       — Положи его.       — У нас нет времени, нужно уходить.       — Он пойдет на своих двоих. Ну же!       То ли Сарутоби убеждает ее напор, то ли подступающая истерика, различимая в голосе, но он послушно кладет Удона рядом с Ханой, и та легко касается щеки мужчины. И Удон медленно открывает глаза.       Губы у Ханы против воли начинают подрагивать, и она силой заставляет себя успокоиться.       Невозможно. Немыслимо.       Конохамару и Моэги в гробовой тишине переводят взгляд с Ханы на Удона и обратно.       — Что случилось? — хрипит мужчина, приподнимаясь на локтях, и Конохамару помогает ему встать.       Моэги выглядит уже намного лучше.       — Все разговоры потом. Надо убираться. Используйте технику перевоплощения.       Все моментально меняются, и Конохамару решает разделиться на всякий случай. Он уводит Удона, и со стороны они кажутся подвыпившими друзьями. Моэги еще секунду скептично смотрит на Хану и спрыгивает вниз. Узумаки следует за ней.       Они идут медленно, хотя больше всего хочется пуститься вперед со всех ног. Непримечательная маскировка оставляет их вне внимания местных алкашей и головорезов Таро, которых на улицах становится все больше.       — Это была ловушка, верно? — уныло интересуется Моэги, и Хана вспоминает, что именно она настаивала на выполнении плана сегодня.       — Да. Они в любом случае нас ждали. Они знали, что их человек пойман.       Они ждали не нас, Хана. Они ждали именно тебя. Интересно, правда?       — Легче мне от этого не стало.       Но Хане откровенно плевать на состояние Моэги.       Они бредут по улицам, показательно разглядывают лавки, пару раз Моэги специально задерживается около торговцев. Хана даже немного благодарна ей за поддержание маскировки, сама она на такое сейчас не способна.       — Оставь Конохамару в покое.       Хана удивленно вскидывает голову. За ними идет охота, их миссия провалена, а Моэги хочет поговорить об этом?!       — Сейчас не лучшее время.       — Сейчас самое время, потому что потом я с тобой разговаривать не желаю. Я серьезно, Хана, не приближайся к нему.       Внутри Ханы разгарается уже знакомый пожар злости, подогреваемый тем, что в эмоциях Моэги нет ревности. Этот приказ вызван другими причинами.       — С чего ты решила, что я тебе подчинюсь?       — С того, что ты — грязь, что портит любого, к кому прикасается. И ты это знаешь. В один момент ты устанешь либо от него, либо от жизни в Конохе. В любом случае ты исчезнешь, а ему будет больно. Или же он подставится, чтобы уберечь тебя от беды. А я этого не хочу.       Она не врет. Хана чувствует это так ясно, что становится тошно. Моэги права, в Хане слишком много тьмы. Это она виновата в гибели тети. Это она довела собственного дядю до того, что он был готов убить ее. Конохамару опасно находиться рядом с ней, ведь в какой-то миг эта тьма доберется и до него.       Она уже отправила его в больницу. Рассорила с друзьями. Подавила его волю буквально час назад.       Хана смотрит на Моэги и внезапно начинает чувствовать к ней уважение. Ни ревности. Ни эгоизма. Только беспокойство и любовь, которую Хане никогда не познать.       Она ведь сможет.       Солгать. Оттолкнуть. Прогнать.       Надавит на больную точку, и дело с концом.       Солнечный мужчина.       Хана смотрит на Моэги и не может выдавить такое простое слово «да».       Потому что в мыслях всплывают его голубые глаза и искренняя улыбка. ***       Первый привал они делают ближе к рассвету. Хана вызывается первой дежурить, но так больше никого и не будит. Мыслей в голове так много, что уснуть совсем не получается. К одиннадцати все просыпаются и смущенно смотрят на Узумаки.       — Почему не разбудила? — интересуется Удон.       Хана лишь пожимает плечами, ковыряясь палочкой в земле.       Они достают скудные пайки, едят в мрачной тишине. Удон, как и Моэги до этого, совершенно не может вспомнить, кто его обезвредил.       — Я одного не понимаю, — тихо начинает Конохамару. — я пытался разбудить Удона достаточно долго, он был не под техникой, и ничего не помогало. Но ты его просто коснулась.       Нет, пожалуйста.       — Мне кажется, — глубокий вдох. — С ними работает эмпат.       Эмпат, который ждал, что именно она придет на встречу к Таро.       — Вас же мало?       Хана согласно кивает, все еще не поднимая взгляда на остальных.       — Кроме своей тети я не встречала ни одной.       — Одной?       — Эмпаты только женщины, — поясняет Узумаки и готовится к прыжку в пропасть. — И эта женщина сильнее меня.       — Ты думаешь, это она усыпила нас? — снова шмыгает носом Удон.       — Да, поэтому только я смогла вас разбудить. И еще она смогла укрыть всех в ресторане от моего дара. Я не почувствовала реальных эмоций никого из них.       На мгновение воцаряется тишина, а потом Моэги — молчи, женщина, я только перестала тебя ненавидеть — начинает:       — Подожди, так они были готовы к тому, что придет эмпат? Сама сказала, что вас мало. Они ждали именно тебя.       Тишина начинает давить, и Узумаки, чувствуя, как начинают трястись руки, откидывает палочку прочь, сцепляя пальцы в замок.       Конохамару первым встает со своего места.       — Надо идти. В Конохе расскажем все Хокаге и Шикамару, они решат, что делать.       Хана чувствует привычную вспышку ревности в Моэги. О чем думает эта женщина? Что Конохамару сейчас вступился за Хану?       — Ты уверена, что твоя тетя мертва, а не помогает им сейчас?       Никто не успевает понять, что происходит дальше, но в следующую секунду Моэги уже лежит на земле, а Узумаки нависает над ней, держа кунай у горла. В ярко-алых глазах проявляется черный цветок.       Наруто. Сакура. Моэги.       Хану тошнит от этих предположений.       — А ну, повтори!       Чьи-то сильные — знакомые до боли — руки перехватывают Хану под талию, резко поднимают, оттаскивая подальше от Моэги.       Вдох. Выдох. Вдох. Деактивация.       — Успокойтесь обе! — рявкает Конохамару, и девушки от неожиданности замолкают. — Никаких стычек пока не доберемся до дома! Там хоть глотки друг другу перегрызите.       Он, конечно, так не думает. И говорит лишь то, что должен сказать капитан во время опасности. Хана расслабляется, давая Конохамару сигнал о том, что она больше не кинется. Ее (явно нехотя) отпускают.       Команда собирает вещи, маскирует место стоянки, и Хана во всей этой суете лишь раз пересекается взглядом с Моэги. Та одними губами произносит слово.       Грязь.