Реквием

      Хана застегивает рюкзак и тихо выдыхает. Сборы, наконец, окончены. Завтра она отправляется на свою первую официальную миссию, и надо бы поспать, но только сон так и не идет. Стрелки часов неумолимо показывают полночь, и Узумаки раздраженно поджимает губы.       Отправляться в путь она будет уставшей.       Стягивая волосы в высокий хвост, Хана чувствует удовлетворение. Медики буквально за сутки поставили ее на ноги, исцелив и ребра, и глубокую рану в плече. Конечно, если бы не приказ Хокаге, то маялась бы Хана с этими травмами еще долго.       Узумаки наливает себе в кружку уже остывший чай, выходит на веранду и делает глубокий вдох. Ночь совсем не по-летнему холодная, и девушка ежится, но не уходит. Прохладный воздух помогает прояснить мысли, а их в последнее время уж слишком много.       Как мог выжить убийца тети Ли?       Она не верит в версию с клонами, которую выдвигал Хокаге. Впрочем, эта идея настолько же бредовая, как и использование шиноби группой, желающей их уничтожить.       Отставив чай в сторону, девушка достает из кармана пачку сигарет, прикуривает, раздраженно хмурясь. Могла ли она не убить его? Могла ли заменить свои воспоминания догадками? Хана была слишком потрясена смертью своей тети, чтобы четко помнить все, что происходило после.       — Привет.       Хана дергается и видит Саске, застывшего у калитки. Она слишком увлеклась своими мыслями, чтобы следить за окружением. Непозволительно.       — Привет, — шелестит она в ответ, испытывая неловкость.       После того срыва в больнице им еще не удавалось поговорить. Да, они решили свои разногласия, вся правда вышла наружу, и им больше незачем воевать. Но вот и общаться легче не стало.       Внезапно на нее накатывают чувства Саске: та же неловкость, вот только… Больше нет приглушенности. Его эмоции чисты и ощущаются так же, как и эмоции любого другого человека. Словно, выяснив правду, дядя стал понятнее и проще.       — Разве тебе завтра не на миссию?       — Ну, да.       — Стоит отдохнуть.       — Мне не спится.       Саске рассеянно кивает и присаживается рядом. Учиха косится на тлеющую сигарету в руках у Ханы, но не говорит ни слова. Узумаки все равно тушит ее и убирает подальше.       — Почему ты здесь? Уже поздно.       — Мне тоже не спится.       Они ненадолго замолкают, и Хана чувствует его решимость.       — Когда ты вернешься с миссии, мне придется покинуть Коноху.       Такого Хана не ожидала. Она удивленно смотрит на родственника.       — Но почему?       — У меня есть миссия. Она важна. Но в свете последних событий я не могу оставить Сараду без защиты кого-то с шаринганом.       Хана недовольно поджимает губы. Все ее нутро буквально кричит от возмущения.       — Та самая миссия, из-за которой ты не видел родную дочь всю ее жизнь?       Она знает, что упрек в ее голосе прекрасно слышен. Знает так же, как и то, что Саске этот вопрос раздражает… хоть и не так сильно, как Хана предполагала.       — Хана, уж ты-то должна была меня понять.       Узумаки удивленно вскидывает брови.       — Но я не понимаю. Они — твоя семья.       — Почему ты так рьяно пытаешься остановить Настоятельницу?       Резкая смена темы немного остужает Хану.       — Потому что она — угроза для всего мира.       — Вот и я не могу вернуться, потому что есть угроза. Да, я мог бы сложить руки, остаться в Конохе, выполнять редкие миссии, ужинать с семьей в семь вечера и тренировать Сараду по выходным. Но какой в этом смысл, если скоро придет опасность, которая уничтожит и мою семью, и Коноху, и весь мир?       Его чувства прорываются к Хане, и Узумаки прислушивается к ним. Саске любит свою семью и беспокоится о них, но знает, что Сакура и Сарада вполне могут позаботиться о себе. Только не тогда, когда речь заходит об этой угрозе, что держит Учиха на расстоянии. Эта миссия, этот бесконечный поиск — его, пусть и своеобразная, но забота. Он хочет, чтобы его семья имела будущее.       Хана чувствует себя так, будто ее отчитали. Такого не случалось с момента гибели тетушки Ли. Дядя прав, из всех людей она должна была понять его поступок.       — Хорошо, я за ней присмотрю.       Они замолкают, и Хана понимает, что Саске просто решает, как тактично уйти. И это кажется ей несколько странным, дядя никогда не производил впечатление нерешительного человека.       — Я пойду.       Узумаки кивает, наблюдая за тем, как Саске поднимается. Она чувствует себя дурой. Она не разобралась в истории, пошла по пути, проложенному косвенными уликами. Если бы она не верила слепо, что только дядя виноват в гибели обоих ее родителей, то, наверное, им было бы проще сейчас общаться.       — Хана, когда я вернусь, мы можем… — Саске поджимает губы. — Спокойной ночи.       — Спокойной ночи.       Хана прикрывает глаза, прекрасно понимая, какой должна была быть последняя фраза.       Когда я вернусь, мы можем стать семьей. ***       Его выдергивает из сна слишком резко, заставляя часто и неровно дышать. Конохамару дрожащей рукой проводит по лицу, будто в попытке стереть остатки видения, а потом приподнимается на локтях, убеждаясь, что одна часть тела уж точно проснулась.       Эти сны меня доконают.       Иногда он всерьез думает о том, что лучше бы его изводили кошмары. От них хотя бы не просыпаешься с эрекцией. Впрочем, эротические сны, что посещают его вот уже несколько дней, являются плодом не только его фантазий, но и воспоминаний Ханы.       Особняк. Спальня. Кровать под балдахином. Ее обнаженное тело в свете свечей.       Конохамару касается кончиками пальцев виска, на котором Хана поставила печать. Либо ее чакра все еще в его организме, либо он окончательно помешался.       Холодный душ помогает телу остыть, а мыслям прийти в порядок. Им предстоит совместная миссия, и, как капитан, он должен быть объективен.       Правда, и место капитана на этом задании он чуть было не потерял. Моэги пыталась оспорить решение Хокаге. Это было словно удар под дых. За всю их жизнь подруга его не предавала, не сомневалась в решениях Конохамару и всюду следовала тенью. Но едва Наруто огласил, кто будет в команде и кто назначен капитаном, как Моэги попросила предоставить эту роль ей или Удону.       Не объективен.       Вот и весь аргумент.       После собрания Удон красноречиво посмотрел на Сарутоби.       — Не стоило тебе с ней спать. Теперь от ревности она угрожает и твоей карьере, и нашей миссии.       — Это было пятнадцать лет назад. Мы были молоды и глупы.       — Ты — может быть. А Моэги уже тогда знала, чего хочет. Она влюблена в тебя с детства, и тогда ты дал ей надежду на взаимность.       Роман с Моэги начался, когда Конохамару исполнилось шестнадцать. Бурлящие гормоны, всплеск адреналина на миссиях и внезапно похорошевшая подруга, что всегда была рядом — так они и оказались в одной постели. Их связь была недолгой, и Конохамару искренне считал, что не только у него не возникла эмоциональная привязанность. Моэги жила своей жизнью, крутила романы (иногда вполне длительные и серьезные: два года назад она чуть не вышла замуж) и, казалось, совсем не обращала внимания на его девушек.       Казалось.       Конохамару еще раз умывает лицо холодной водой, тоскливо смотрит на часы и начинает собираться. Он закидывает рюкзак на плечо, когда уже светает, и решает выдвинуться на место встречи — к центральным воротам. Сарутоби более чем уверен, что придет первым и, наверняка, прождет остальных не менее часа.       Однако на месте обнаруживаются Удон и Хана, болтающие в полголоса о необычном ландшафте. Вполне логично, что в какой-то момент девушка должна была задаться вопросом, почему деревня расположена в котловане.       — Почему вы так рано?       Они оборачиваются, синхронно кивают в знак приветствия, и Удон произносит:       — Сегодня всем не спалось.       Дурной знак.       Конохамару не любит полагаться на приметы, у него не было особых обрядов перед миссиями, как у некоторых шиноби, но подобные совпадения всегда навевают страх. Будто действительно случится что-то плохое.       Они ждут Моэги полчаса, Хана и Удон беседуют об истории, а Конохамару разглядывает карту и прокладывает маршрут. Если свести остановки к минимуму, то они доберутся до пункта назначения примерно за сутки, и у них будет еще день в запасе, чтобы осмотреться на местности и продумать план захвата.       Давай, сиди, уткнувшись в бумажки. Все что угодно, лишь бы не смотреть на предмет твоих фантазий.       — Всем привет! — жизнерадостно раздается где-то рядом. — А я-то думала, что первая буду.       Моэги выглядит удивительно… нормальной. Будто не было споров в кабинете Хокаге, не было ссор у Конохамару в квартире, злых взглядов и упреков. Подруга выглядит как раньше, до того, как в Коноху пришла Хана. Впрочем, на Узумаки Моэги принципиально не смотрит, словно на месте той никого нет вовсе. Конохамару замечает лишь ехидную усмешку Ханы, видящую насквозь все эмоции Моэги.       — Выдвигаемся. — Конохамару убирает карту в рюкзак и первым проходит через ворота.       Путешествие начинается в тишине. Для их команды такое непривычно, они всегда смеются, шутят и обсуждают все на свете. Но, естественно, не сегодня. После бессонной ночи все ужасно хотят спать, одна часть команды обижена на другую, и всеобщее плохое настроение сильно давит на Конохамару.       Он оглядывается через плечо и мысленно дает себе пинок. Они в пути уже почти пять часов — для шиноби, привыкших к долгим переходам, ничто, но Хана только вышла из больницы. Впрочем, он не видит ни признаков усталости, ни дискомфорта на ее лице. И все же он чуть качает головой.       — Сделаем привал, — кидает Сарутоби, останавливаясь на ветке дерева и ловко спрыгивая вниз.       Сзади раздаются удовлетворенные вздохи, и вся команда следует за Конохамару. Они едят, вполголоса разговаривают о миссии, и, естественно все интересуются, какой план. Предвидя возражения, Конохамару внутренне готовится к спору и излагает свои мысли.       Но, на удивление, возражений нет.       Только Моэги спрашивает, согласованно ли это с Хокаге.       — Да.       Подруга кивает и утыкается в свою порцию риса, которую уже десять минут просто размазывает по контейнеру.       Он и сам хочет последовать ее примеру, как замечает кивок Ханы. Нужно поговорить.       Они отходят чуть в сторону, так чтобы другим не было слышно, о чем говорят, и Хана шепотом выпаливает:       — Это был твой план? Ты его придумал?       В ее синих глазах заметен страх, и это обстоятельство удивляет Конохамару. Чего ей бояться? Что что-то на миссии пойдет не так? Что это он подвергает ее опасности?       — Нет, это была идея Шикамару.       Сарутоби специально говорит чуть громче, так что и Моэги, и Удон, наверняка, услышат. Краем глаза он замечает, что подруга виновато дергается.       Предвзятость. Предвзятость. Предвзятость.       Конохамару ненавидит это слово. Да, он не скрывает своего увлечения Ханой, но от этих чувств он не стал плохим шиноби и капитаном.       После привала становится легче. И дело даже не в отдыхе и пище — мрачная атмосфера, наконец, рассеялась над их командой. По пути они останавливаются еще несколько раз, но всегда ненадолго. Несмотря на усталость, никто не хочет ночевать в поле.       В город команда заходит уже ближе к полуночи, Удон и Хана к тому времени едва держатся на ногах, хоть и упрямо отрицают свою усталость. Оставив их в кафе, Моэги и Конохамару идут искать гостиницу.       Сарутоби не нравится это место. В этом городе по последним сведениям находится база черного рынка, которую до сих пор не прикрыли лишь потому, что хотят накрыть всю сеть. Конохамару скользит взглядом по питейным заведениям, по мало одетым женщинам, по храпящим прямо в лужах пьяницам и кривит губы. Этот город пропитался запахом скисшего пива и человеческого дерьма.       Наконец, взгляд цепляет долгожданную гостиницу, выглядящую более цивильно, чем те, что остались позади.       — Мне кажется, эта подойдет. Надо зайти узнать…       — Прости меня! — перебивает его Моэги.       Конохамару резко поворачивается к ней, видит нервно прикушенную губу и испуг в глазах.       — Я вела себя, как ребенок. Ты не заслуживаешь недоверия и упреков.       Он не понимает, почему подруга меняет гнев на милость, почему просит прощения, хотя еще вчера в ее глазах полыхало пламя ненависти. Разве что-то изменилось?       — Я не обижался на тебя.       — Знаю. И поэтому чувствую себя еще хуже.       Конохамару лишь хмурится и снова кивает в сторону гостиницы.       — Я пойду, спрошу у них про места.       Да, он знает, что таким ответом обижает Моэги… но он устал. От ее претензий, от резкой смены настроения, от колючего взгляда и презрительно искривленных губ. А еще он боится, что завтра она снова его возненавидит. Так зачем привыкать к благосклонности Моэги, если вскоре она будет его упрекать?       На ресепшене ему сообщают о двух свободных двухместных номерах. Конохамару с тревогой оплачивает комнаты, понимая, что он будет жить с Удоном, а Моэги… с Ханой.       Надеюсь, гостиница не загорится посреди ночи.       Впрочем, ночь проходит на удивление тихо. Вся команда утром собирается на завтрак, а после него поднимаются по лестнице в комнату Конохамару и Удона, чтобы детально проработать план. Краем глаза Сарутоби замечает, что Хана оставляет на дверном косяке печать от прослушки.       Они несколько часов обсуждают свои позиции и роли, время и местоположение, сверяют карты и проверяют оборудование. Удон замечает, что им стоит посмотреть на ресторан, где пройдет встреча, а также на свои позиции, и все с ним соглашаются.       — Разделимся, не стоит привлекать внимание. И переоденьтесь в гражданское.       На этом все и разбредаются. Конохамару решает пойти на разведку вечером, поэтому пока начинает заполнять отчет о миссии. Лучше начать расписывать сейчас, чем мучиться с бумажками после.       День тянется невыносимо медленно, к нему заходят с перерывом в час Моэги и Удон. Каждый из них уже осмотрел свою точку. Ханы все нет. Стоит ли говорить, что все его мысли занимает она? Конохамару пытается сосредоточиться на их цели, перебирает в уме возможные трудности, составляет план «В» и план «С». Но едва он отвлекается, как в голову снова лезут непрошеные образы.       Дерзкий взгляд в их первую встречу.       Улыбка, прячущая боль.       Тонкие пальцы, сжимающие оранжевый палантин.       Ее смех, что притягивает взгляд всех мужчин в округе.       Конохамару качает головой, не позволяя себе и дальше думать о ней. Уже почти закат, значит, пора и ему осмотреть свою позицию. Он быстро стаскивает с себя форму, натягивает такую непривычную гражданскую одежду, оставляя на шее лишь голубой шарф.       Вот только сбежать от мыслей не получается.       Он сталкивается с Ханой в холле и замирает. На ней белоснежный сарафан, так красиво оттеняющий гладкую смуглую кожу, черные волосы рассыпаны по открытым плечам, а юбка едва доходит до середины бедра.       В его снах эти ноги так сильно сжимают его талию.       Он пытается отогнать неуместный сейчас образ.       — О, — выдыхает Хана, наконец, замечая его.       — Я собирался на разведку.       — И я.       — Наверное, мне стоит пойти позже.       Он уже разворачивается, как чувствует прикосновение к своей руке.       — Стой! Мы не вызовем подозрений, если пойдем вместе.       На самом деле Конохамару хочет скрыться потому, что находиться рядом с Узумаки и оставаться сосредоточенным на миссии ему невыносимо трудно. Стоило попросить Наруто изменить состав, отказаться самому от задания — сделать что угодно. Только не находиться рядом с ней так близко, когда в опасности их жизни.       Ты раскис, Конохамару.       И ведь он не может отказать ей сейчас, не может отправить одну. Не тогда, когда на ней этот сарафан.       Он кивает, и они вместе выходят в душный вечер. Сарутоби моментально тянет за ворот своей рубашки, расстегивает верхнюю пуговицу, будто от этого воздух будет поступать лучше.       Хана кидает на него хитрый взгляд, берет его за руку и тянет за собой.       И не выпускает.       Они уже прилично отходят от гостиницы, когда девушка оборачивается, замечая четко написанное удивление на лице Конохамару.       — Маскировка, — подмигивает она, а мужчина мысленно стонет.       Но… ее план определенно работает. Хана постоянно улыбается и что-то щебечет, обращает его внимание на уличных музыкантов и на торговые точки, льнет к нему, чтобы сказать что-либо на ухо. Мало-помалу Узумаки заставляет его расслабиться и забыть о том, что это не настоящее свидание.       Они выглядят естественно вместе. Конохамару замечает это в завистливых взглядах, направленных на их пару, и с довольной ухмылкой обнимает Хану за плечи, притягивая к себе еще ближе. От ее мягких волос пахнет цветочными духами и чуть-чуть табаком.       Тепло ее тела сводит с ума.       Прикосновение ее груди к его руке, когда Хана встает на носочки, чтобы прошептать что-то на ухо, сводит с ума.       Конохамару чувствует себя лет на десять моложе, будто он снова мальчишка, ведомый гормонами. И это жутко приятно.       Бредя окольными путями, они еще даже не доходят до нужного ресторана, как Хана останавливается и с хитрецой смотрит куда-то в сторону. Сарутоби следит за ее взглядом, но видит лишь шлюху, флиртующую с потенциальным клиентом.       — Что там?       Кивая в ту сторону, девушка поясняет:       — Редко можно встретить проститутку, которая так правдоподобно имитирует похоть, — Хана смотрит на женщину почти с восторгом. — Ты бы знал, насколько пусто у нее внутри, ни единой эмоции. Разве что скука…       Конохамару усмехается и тянет ее дальше, рассматривает витрины, замечает неоновую вывеску…       Хана останавливается и пытается оттолкнуть его руку.       — Хана?       Ее щеки заливает румянец, дыхание становится поверхностным и тяжелым. Узумаки на грани некоего приступа.       — Мне не…       Мне нехорошо.       Она отступает на шаг, чуть качается, и Конохамару ловко подхватывает ее.       — Нет!       Поздно.       Он уже ощущал на себе чужие эмоции в воспоминаниях Ханы, он помнил, как это странно и как сбивает с толку. Трудно понять, твои эти чувства или же навеяны.       По венам растекается жар, всепоглощающий и невыносимый. Сердце бьется быстро и сильно, будто хочет пробить грудную клетку.       От прикосновения к коже Ханы электричество пробегает по всему телу.       Неоновая вывеска с обнаженными девушками на ней. Бордель.       Конохамару делает вдох, заставляя этот запах — цветы и табак — проникнуть еще глубже в легкие. Он чуть наклоняется, бессознательно проводит носом по черной гриве волос, и жар расходится сильнее.       Хана чуть поворачивается, смотрит ему прямо в глаза…       Ее глаза черные-черные, без привычной синевы.       Он касается пальцами мягкой щеки, вызывая у нее судорожный вздох, и волна проходит по всему телу, делая возбуждение почти болезненным. Нужно больше, нужно ближе.       Он бы не смог вспомнить, кто начал это первым. Прикосновение губ жесткое, яростное, полное неприкрытой жажды. Хана проводит языком по его нижней губе, а затем чуть прикусывает ее, заставляя его издать низкий рык.       Его руки ощущают твердые мышцы спины, а затем ложатся на ягодицы, сильно сжимая и заставляя их тела мучительно сблизиться. И вместе с протяжным стоном Ханы, что вибрирует во всем теле мужчины, приходит мысль.       Не здесь, не здесь, не здесь.       Конохамару не помнит ни то, как его руки складывают печати, ни то, как они оказываются в темном, безлюдном проулке. Зато в памяти отпечатывается, как он прислоняет Хану к стене дома, как подхватывает ее, заставляя ногами обхватить его талию.       Как во сне.       Ее руки зарываются в его волосы, чуть царапая кожу головы, пока Конохамару покрывает ее шею поцелуями-укусами, смещает лямки сарафана вниз.       — Пожалуйста…       Он возвращается к ее губам, ловит этот полу-выдох–полу-стон, руками собирая юбку где-то у девушки на талии. Ее руки быстро расправляются с пуговицами его рубашки, и от легких прикосновений болезненный жар становится невыносимым, мужчина знает, что больше терпеть не сможет.       — Прошу… сейчас…       Хана притягивает его к себе, целует глубоко и влажно, проводит ноготками по его обнаженному прессу. Сейчас, сейчас, сейчас.       — КОНОХАМАРУ!!!       Они вздрагивают одновременно, и ярко-алая пелена на мгновение слетает с глаз. Хана все еще невыносимо близко, так что их тяжелое дыхание смешивается. Конохамару смотрит в ее темные-темные глаза, переводит взгляд на влажные губы и думает, зачем он вообще остановился.       — Конохамару! Хана! Ответьте уже кто-нибудь!       Голос Удона, наконец, доходит до сознания, и Конохамару касается маленького наушника, поддерживающего связь между ним и командой.       — Я слушаю.       Удивительно, насколько ровный у него сейчас голос.       — Мы с Моэги пошли на разведку. Он в городе, наша цель уже в городе, в том самом ресторане.       Они с Ханой переглядываются, и в их глазах одинаковый страх.       Что-то не так. У них еще больше суток в запасе.       — Скоро будем, — бросает Конохамару и отключается.       Хана опускает ноги, двигается чуть в сторону, выскальзывая из его объятий.       Конохамару тянет носом воздух, почти задыхаясь.       Цветы, табак и похоть.       Неоновая вывеска. Бордель. Сумасшествие.       Теперь он в полном дерьме.