Реквием

      Вечерняя прохлада после душного дня выгнала семейство Учиха в сад. Сарада, явно чувствующая себя неловко в обществе родителей, вскоре убегает на встречу с Чо-Чо в кафе, и Саске и Сакура остаются одни. Супруги некоторое время обсуждают последние новости, успехи дочери и замолкают.       Саске дает дочери небольшую фору, ведь прекрасно знает, что встреча у нее вовсе не с Чо-Чо, а с Ханой. Учиха всего раз наблюдал за тренировкой Сарады и своей племянницы, и это событие заставило его задуматься о том, каковы истинные мотивы Ханы. Узумаки не пыталась навредить Сараде, честно занималась с ней какой-то техникой фуин и перенимала у нее знания клана Учиха.       Однако при каждой мимолетной встрече Саске натыкался на полный издевки взгляд Ханы и презрительно искривленные губы. Хана вообще слишком часто появлялась в его поле зрения — умышленно и случайно. Саске видел, как Узумаки наблюдает за его дочерью, как ходит в больницу на перевязки и прогуливается с Сарутоби. Все это наталкивало Саске на мысль, что Хана не испытывает ненависти ни к кому, кроме него самого.       Истоки этого чувства вполне понятны — Учиха убил ее отца и забрал себе его глаза. У Ханы есть все основания не любить его, но вот в исполнении плана она явно провалилась. Узумаки следит за Сарадой, завуалированно угрожает ей и делает вид, что просто ждет подходящего момента, чтобы украсть глаза и убить девочку. Но при этом проводит тренировки, на которых кузины общаются вовсе не как враги, а Сакура недавно сообщила, что глаза у Ханы здоровы, и видит девушка лучше Сарады.       Наруто был прав — все действия Ханы направлены только на Саске, и ему предстояло узнать племянницу поближе.       Сакура лишь усмехается, когда Учиха выскальзывает из сада, направляясь на полигон. Саске прячется в пышной кроне высокого дерева и замирает, прислушиваясь к разговору.       Сарада потирает от досады лоб, глядя на оставленную на столбе печать, и недовольно выдыхает.       — У меня не получается.       Хана, сидящая на траве и методично метающая кунай в землю, лишь кидает на кузину мимолетный взгляд.       — Попробуй еще раз. Это сложная техника, никто и не ждет, что ты ее освоишь за сутки.       — Может, лучше еще потренируем Огненный Шар? Сама знаешь, у меня тоже не очень хорошо выходит.       Узумаки снова кидает кунай и качает головой.       — Для этой техники требуется контроль над дыханием, а я даже достаточно глубокий вдох сделать не могу.       Сарада понимающе кивает и возвращается к тренировке фуин.       Очевидно, Саске перестарался. Сакура говорила, что у Ханы достаточно серьезные травмы ребер, но до этого Учиха не осознавал насколько. Впрочем, Саске уверен, что, если бы Хана по-настоящему хотела, то увернулась бы. Их единственная схватка оставила после себя странное послевкусие. Под конец Хана, будто специально, перестала уходить от атак, словно хотела проверить не только скорость Саске, но и силу удара.       На ветку рядом с Учиха приземляется черный ворон — Саске видел его несколько раз рядом с Ханой. Кинув взгляд на девушек, Саске убеждается, что птица не выдала их местоположение, и с интересом рассматривает крылатого соседа. Он сканирует птицу риннеганом… и наталкивается на белое пятно. Ему лишь чудом удается не удивиться — Хана бы точно раскрыла его местоположение — Саске рассматривает птицу, светящуюся чакрой, и ничего не понимает. Что же это за техника?       Ворон сидит смирно, будто дает время изучить себя, а потом плавно спускается вниз, усаживаясь рядом с подозрительно задумчивой Ханой.       — Сарада, — тянет Хана, не отрывая пустой взгляд от истыканной земли. — Во время Четвертой Войны… моего отца воскрешали, да?       Саске видит, как меняется лицо его дочери, как Сарада изучающе смотрит на Хану.       — Да, — осторожно произносит Сарада. — В наших учебниках коротко написано о тех, кого воскрешали.       Хана рассеянно кивает.       — Почему ты об этом спросила?       — Просто раньше я об этом не знала, — пожимает плечами Узумаки. — Я вообще мало знаю про эту Войну.       — Как можно не знать? — удивляется его дочь, но Хана все так же не смотрит на нее.       Узумаки выдыхает, ласково гладит ворона и, наконец, переводит взгляд на Сараду.       — Я жила в маленьких Странах, в маленьких деревнях. Там не было тех, кто участвовал в военных действиях, а сама война обросла массой слухов.       Сарада кивает, принимая такой ответ, и возвращается к тренировке.       Что-то было в этой беседе неуловимо важное, но Саске не мог в полной мере осознать что. Может, тот факт, что Хана почти ничего не знает про войну? Или то, что при всей ненависти к нему, Узумаки желает иметь семью — это видно по ее отношению к Сараде.       Учиха решает, что вскоре должен поговорить с племянницей. Саске обязан узнать, почему она пришла и почему так не любит его самого. И на этот раз он не позволит ей изворачиваться. ***       В свой новый дом Хана въезжает лишь через два дня после разговора с Конохамару. Ее новому жилищу требовался небольшой ремонт, и Узумаки использовала это время, чтобы, наконец, разобраться с делами. Завершить медосмотр, получить звание, сказать коменданту, что она выселяется из общежития.       Комендант, естественно, устроил скандал, требуя компенсацию за сломанную во время приступа мебель. По мнению Ханы, цену он заломил раза в два выше, чем стоила та старая рухлядь. В конце концов, Узумаки таки смогла сбить цену (умение видеть людей насквозь сильно помогает в торговле) и оплатила все из собственных накопленных средств.       К воротам нового дома Хана приходит с рассветом. Она почти с восторгом рассматривает маленький сад, где сможет — когда-нибудь потом, конечно, — посадить цветы, касается кончиками пальцев листьев вишни и не сдерживает довольную улыбку.       Опустив ментальные щиты, Хана не чувствует ровным счетом ничего, и от облегчения ей хочется плакать. Если бы она осталась в общежитии, то в какой-то момент от постоянного удерживания щитов Узумаки ослабла бы, и чужие эмоции снова взяли бы над ней контроль.       Сумрак, забравшийся на вишневое дерево, с сомнением смотрит на красные ягоды, но, кажется, остается довольным новой локацией. Ему тоже было тяжело жить в маленькой комнатке общежития.       Хана заходит внутрь, кидает у входа свой рюкзак, и быстро обходит свое жилище. Нет ни тарелок, ни соли, ни даже туалетной бумаги, но Узумаки все равно довольно кружится по комнате, составляя в уме список. Магазины начнут открываться лишь через час, тогда и пойдет за покупками.       Девушка выходит на небольшую веранду, усаживается, достает сделанные еще в общежитии бутерброды и жертвует один Сумраку. Друзья завтракают под теплыми лучами солнца, и Хана довольно жмурится. Можно даже представить, что так будет всегда…       — Привет, соседка!       Хана открывает глаза и сталкивается взглядом с Мираи. Сестра Конохамару приветливо улыбается, опираясь на невысокий забор.       — Доброе утро, Мираи.       — Освоилась?       Хана оборачивается, скользя влюбленным взглядом по домику.       — Пока нет, но, как только все докуплю, будет отлично.       Мираи подходит к веранде, присаживается рядом с Ханой, вытягивая ноги.       — Здорово, что Конохамару отдал этот дом тебе. Все равно пустовал.       Что-то в словах девушки настораживает Хану.       — Это его дом?       Впрочем, думает Хана, откуда у него два дома?       — В некотором роде. Как глава клана, братишка владеет всем имуществом.       — Глава клана? — удивленно тянет Узумаки. — Разве он не слишком молод?       Мираи пожимает плечами.       — Мы — военный клан, а военные кланы идут за силой. А братишка — один из сильнейших в клане. У нас есть Совет Старейшин, и Конохамару может прислушиваться к их мнениям, но окончательные решения за ним.       Хана рассеянно кивает. Она знает Конохамару не так уж и долго, но никогда бы не подумала, что он занимает подобное положение.       — У него могут быть проблемы? Из-за этого? — Хана кивает в сторону домика.       — Нет, как распоряжаться имуществом, решает только он. К тому же он не подарил ведь его тебе, верно?       Узумаки кивком подтверждает слова Мираи. Даже если бы Конохамару сказал «живи, сколько хочешь и бесплатно», она бы все равно платила ему.       Мираи рассказывает ей о Конохе, о клане Сарутоби и Третьем Хокаге. Хана с интересом слушает девушку, отчасти не понимая, зачем она столько рассказывает.       Сарутоби вызывается помочь Хане с магазинами и, хотя Узумаки пытается вежливо отказаться, стоит на своем. Впоследствии Хана действительно оценивает помощь своей новой знакомой. Покупок вышло много, ведь кроме продуктов потребовалась и бытовая утварь. Хотя девушкам и пришлось бегать несколько раз, если бы Хана была одна, то времени ушло больше.       Они заканчивают ближе к полудню, выпивают на веранде по стакану холодного сока, и Хана терпеливо рассказывает Мираи о Сумраке. Пернатый друг очень заинтересовал девушку.       — Ладно, — выдыхает Мираи, поглядывая на наручные часы. — Мне уже пора, скоро моя смена начнется.       Хана рассеянно кивает и не отрывает взгляда от новой знакомой.       — Мираи, — тянет Узумаки. — Зачем ты мне помогла?       Девушка беспечно пожимает плечами.       — Потому что тебе нужна была помощь.       Мираи нет уже минут десять, а Хана все еще пытается осмыслить происходящее.       Она не планировала оставаться в этой деревне на всю жизнь. Коноха была домом для Итачи Учиха, и, быть может, поэтому Хану и тянуло сюда. Но жить здесь постоянно? Нет уж, увольте. Слишком много людей, слишком много шума. Да, и из-за своей кочевой жизни, Хана не может представить, как можно сидеть на одном месте.       Но, кажется, эта деревня не желает ее отпускать.       У Ханы было немного связей за всю жизнь. Из родных — только тетя Ли, единственная подруга погибла еще в детстве, а первая влюбленность оставила после себя неприятные воспоминания. Узумаки редко позволяет себе думать о Ясуши — на самом деле, она не думала о нем вовсе. Они познакомились в тот год, когда Хана и Ли достаточно сильно поссорились — Хана, как обычный подросток, желала свободы, а тетушка со своей паранойей действовала на нервы. В сердцах Ли отослала племянницу прочь, и Хана впервые в жизни осталась одна. Уже тогда, в семнадцать лет, Хана желала посмотреть на Коноху и двинулась в сторону Страны Огня. Она остановилась на несколько дней в приграничной деревушке и застряла там на несколько месяцев — внезапно вспыхнувшие чувства к красавцу Ясуши сильно скорректировали планы.       Ясуши был мил и галантен, смотрел влюбленными глазами на Хану, и девушка растаяла, потеряла бдительность. В какой-то миг ей показалось, что эти чувства — на всю жизнь. И Узумаки совершила ошибку: она раскрыла Ясуши свое происхождение. Парень не пришел в восторг от ее родства с преступником, чьего имени когда-то боялась вся страна, пришел в ярость и устроил скандал. Хана поставила ему печать, чтобы исправить его воспоминания: Ясуши помнил ссору, но не помнил причину. И Узумаки сбежала.       Из этой истории Хана вынесла два урока. Никто не будет хорошо к ней относиться, зная ее родословную. А еще — любить девушка не умеет. Ясуши она не любила — чувствовала эмпатически его восхищение и желание и отражала на себя. Оставшись без поддержки тетушки, Хана сразу же запуталась в собственном даре.       С помощью воронов Хана отыскала Ли и вернулась обратно. Тетя так и не спросила, что произошло, но их собственная ссора была забыта.       Хана чуть качает головой, стараясь выкинуть нелепое воспоминание. У нее было немного связей за всю жизнь, и все она потеряла.       И вот, Коноха заявляет на нее свои права. Дает ей Сараду, Конохамару, Мираи. Они знают, кто ее отец, знают о ее даре, и почему-то принимают. Будто это место не желает ее отпускать. Ведь у нее даже появилась новая цель, более гуманная и законная, — разобраться с Настоятельницей.       Глупости!       У Ханы уже есть цель, к которой она идет практически год. Разве стоит сейчас сворачивать с намеченного пути? И зачем? Потому что появились люди, которых Хана не хочет разочаровать?       Девушка злится, хмуро смотрит на противно-ясное небо над головой и уходит в дом. Ее всегда кидало из стороны в сторону, но в Конохе эта черта обострилась. Надо бежать отсюда, выполнить свою миссию и бежать, пока эти связи не стали крепче. Пока смерть, что ходит за ней по пятам с самого рождения, не зацепила никого из этих людей.       Весь день проходит как в полусне. Хана разбирает покупки, готовит обед, но практически полностью скармливает его Сумраку. Аппетит бесследно пропадает. Ворон обеспокоенно смотрит на хозяйку, но молчит.       На закате Узумаки закрывает дверь и медленно бредет к полигону на тренировку с Сарадой. Эти встречи тоже надо прекратить. Хана чувствует, что Саске больше не верит в ее недобрые намерения по отношению к девочке. И самой Сараде будет легче, когда Хане придется уйти.       Она практически доходит до полигона, когда пронзительное карканье Сумрака вырывает ее из транса. Хана вскидывает голову, прислушивается, и ее захлестывает волна злых намерений. Ей хватает доли секунды, чтобы понять — случилась беда.       — Приведи помощь! — кидает Хана Сумраку и срывается с места.       Послушный ворон улетает прочь, но девушка даже не оглядывается. Вылетая на полигон, Хана замирает на мгновение от шока. Вокруг кишит море из людей.       Они все одеты в черное, лица мужчин скрыты под масками или замотаны шарфами. Их столь много, что Узумаки даже не понимает, что они все здесь делают. А потом видит вспышку пламени в самой гуще, и до Ханы долетают эмоции Сарады — испуг и решимость. Это подталкивает Хану к действиям: она ловко раскидывает первую волну, пускает несколько пламенных потоков и оставляет на нескольких нападающих сковывающие печати.       Хана впадает в боевой транс, забывает про свою травму и беспокоившие весь день мысли. Все меняется, когда Узумаки активирует шаринган. Нападающие на миг замирают, и девушка упивается охватившим их изумлением, а потом кидаются на нее с не меньшим рвением, чем на Сараду.       Им нужен шаринган.       Хана кривит губы в злой усмешке и вступает в бой с новыми силами.       Постепенно бой затихает. Некоторые замирают столбами, оказавшись в иллюзии, некоторые чертыхаются, скованные печатью. Повсюду пахнет горелой плотью, и пустой желудок Ханы болезненно сжимается.       Когда сражение заканчивается, кузины подходят друг к другу. Сарада дарит Хане вымученную, слабую улыбку.       — Спасибо, спасибо тебе, — шепчет девочка.       Хане безмерно жаль ее. Она еще даже не генин, а ее только что чуть не похитили и вынудили вступить в неравный по силам бой. Одежда Учиха испачкана и порвана, волосы растрепаны, напоминая воронье гнездо, и Хана заправляет прядь волос Сараде за ухо.       — Неплохая вышла тренировка, да?       Сарада тихо смеется, смотрит на кузину, и глаза ее расширяются от шока. Хана чувствует чужие эмоции позади себя: злость опаляет ей спину. Резко развернувшись, Узумаки видит одного из тех, что был пойман в иллюзию. Он смог развеять технику и запустил в девушек град кунаев.       Ну уж нет!       Ярость вспыхивает в Хане, опаляет грудную клетку и щеки. Томоэ в глазах вертятся, сливаются в цветок, и черное пламя охватывает оружие и пустившего его мужчину. Узумаки трясет от злости, не отрываясь, она смотрит на того, кто посмел покуситься на жизнь Сарады.       Черное пламя ярко напоминает о своем прошлом применении, о другой родственнице и другом мужчине.       — Хана!       Девушка дергается, смотрит вниз и видит испуганные глаза Сарады. Это отрезвляет Хану, и шаринган уступает место привычной синеве.       — У тебя кровь идет, — шепчет девочка.       Хана бегло осматривает себя и кривится, замечая кунай, по рукоять вошедший в плечо. В боевой горячке она даже не почувствовала боли. Узумаки тянется к кунаю, чтобы вытащить, но голова начинает кружиться, и девушка тяжело усаживается на траву.       — Ты как?       — Кажется, он отравлен, — недовольно бурчит Хана.       — Сиди здесь!       И Сарада скрывается с места. Хана лишь на секунду удивляется тому, откуда у девочки еще есть силы после такого боя, и совсем забывает ей сказать, что Сумрак уже ведет помощь.       Впрочем, ворон может и не привести медика.       Поддерживая отчаянно кружащуюся голову здоровой рукой, Хана осматривает поле боя. Их было почти пятьдесят. Безумно много для одного ребенка. Зачем посылать такую огромную группу? Кому это понадобилось? Хана неловко задевает ногой лежащий рядом труп и замирает.       С головы последнего намотанный шарф уже слез. И на виске мужчины Узумаки замечает до боли знакомую печать.       Настоятельница.