Реквием

      С утра на Наруто свалился ворох новостей и работы. Кто-то мог бы подумать, что в мирное время у него может быть столько работы. Хокаге просматривает отчет об аварии на строительстве нового участка железной дороги, читает прошение директора завода по переработке отходов разогнать бастующих работников и думает о том, что в юности его должность казалась более…захватывающей.       Следом идет отчет из больницы — вчера вечером Конохамару слег с чем-то, что Сакура охарактеризовала, как «расстройство психики после гендзюцу». Во что влип Сарутоби, и почему Хана применила к нему нечто настолько мощное?       Наруто с головой уходит в дела, как обычно, забывая про время. Поэтому, когда в два часа Шикамару входит в кабинет, Узумаки уверен, что Советник напомнит ему про необходимость пообедать (кто бы мог подумать, что Наруто — Наруто! — будет забывать про еду).       — У тебя выходной, не забыл?       Наруто тупо смотрит на Шикамару, пытаясь понять смысл его слов.       — Что?       — Ты неделю назад собирался с семьей на пикник.       Хокаге подскакивает со своего места, а потом устало присаживается обратно.       — Работы много, надо написать Хинате, отменить все.       Шикамару выразительно закатывает глаза и отбирает у друга заготовленный под письмо лист бумаги.       — Знаешь, если ты отлучишься на полдня, Коноха не рухнет.       — Смотрю я на вот эти прошения, и что-то мне так не кажется, — качает головой Узумаки.       Советник бегло просматривает утренние прошения и чуть пожимает плечами.       — Я отправлю команду к месту аварии, прослежу, чтобы полиция занялась забастовкой. Иди, а то твои дети скоро забудут, как ты выглядишь.       Привычно ощутив укол вины, Наруто ежится. Став хорошим Хокаге, сильным, как когда-то мечталось в детстве, он превратился в отвратительного отца. Шикамару часто делится новостями о Шикадае, его успехах в учебе, в освоении клановых техник и игре в шоги. Наруто не может сказать, что знает своих детей так же хорошо.       Когда он приходит домой, вся семья застывает в прихожей. В руках у Хинаты корзина для пикника, но по их удивленным взглядам Наруто понимает: они его не ждали. Жена отмирает первой, подходит к нему и целует в щеку, передавая корзинку, а Химавари крепко обнимает его. Боруто, ожидаемо, остается в стороне, скрестив на груди руки, но по его взгляду видно, что сын доволен.       Они располагаются на берегу реки, и ведут себя так, как любая другая семья на пикнике. Хината помогает Химавари плести венок из собранных цветов, Боруто усаживается ловить рыбу, хотя при таком течении вряд ли у него что-то получится. Они вспоминают разные истории, много шутят и смеются.       Несколько лет назад Хатаке Какаши отдал должность Хокаге почти с облегчением. Сенсей никогда не хотел занимать этот пост, но после отставки Пятой оказался единственным, кто подходил на эту роль. В день инаугурации Наруто Шестой Хокаге был уж неприлично счастлив.       Будет ли он так рад отставке?       Он смотрит на играющих в карты детей, на улыбающуюся Хинату, прижавшуюся к его боку, и понимает, что у него нет ответа на этот вопрос. Наруто безмерно любит свою семью.       Но и деревню он сильно любит.       И пока он может сделать так, чтобы родное Селение жило в мире и процветало, уходить глупо и безответственно.       Он действительно провалился как отец.       Кстати, о плохих отцах.       Когда уже вечером семейство Узумаки возвращается домой, на пороге они видят Саске. Учиха сидит, уставившись на землю, и будто не замечает, что уже не один. Хината быстро оценивает ситуацию, тихо приветствует бывшего одноклассника и уводит детей в дом. Наруто выдыхает и присаживается рядом с другом.       — Ну что?       Саске по-прежнему на него не смотрит.       — Она — дочь Итачи.       — И что будешь делать?       Саске пожимает плечами.       — Не знаю. Я понимаю, что должен поговорить с ней, но не знаю, с чего начать разговор.       Они молчат и слушают песни сверчков. Наруто не знает, чем помочь другу, и чувствует себя от этого очень неловко.       — О чем с ней говорить? — Саске взъерошивает волосы. — Об Итачи? Она его не знала. Я его, можно сказать, не знал, — он фыркает. — Уверен, что и Итачи не знал о существовании дочери. О ее целях? Разве вы не пытались у нее узнать? Она ничего не скажет.       — Если и скажет, то только тебе, — тихо замечает Наруто.       — Что?       — Все, что она делала, было направлено на тебя, — поясняет Узумаки. — Уверен, она ждет этого разговора. Только будь осторожен.       Они замолкают и некоторое время сидят в тишине. Саске часто не принимает врага всерьез, признавая его силу лишь после демонстрации оной. А способности Ханы им не известны — ее бой скорее заинтриговал всех, чем дал ответы на вопросы.       Наруто не хочет думать о девушке как об угрозе, но убежденность Шикамару прочно засела где-то в голове.       — Пригласи ее на ужин, познакомь с семьей. Думаю, это поможет вашему разговору. Сакура и Сарада помогут задать нужные вопросы.       Саске мгновение обдумывает эту идею, поднимается на ноги и кивает другу.       — Я пойду. Удачи.       Учиха скрывается из вида еще до того, как Наруто успевает сформировать в своей голове ответ. Он еще некоторое время сидит на пороге, тяжело выдыхает и слышит, как Хината зовет ужинать.       И искренне надеется, что не подвел семью Учиха. ***       Ее трясет всю ночь.       Вечером ее едва хватает на то, чтобы дотащить Конохамару до больницы. Хана раньше ни разу не показывала человеку так много и не могла представить последствия. И из-за собственной глупости травмировала единственного человека, настроенного к ней по-дружески.       Ночью Хана начинает сходить с ума. Отдача из-за перегрузки накрывает ее сознание, и девушка лишь успевает добраться до дома, прежде чем окружающий мир исчезает.       Сердце начинает биться быстро-быстро, грудь стискивает боль, а ладони холодеют. Беспричинный страх сковывает тело и сознание. Она дышит ртом, руками пытаясь нашарить хоть что-нибудь: стены или мебель, чтобы опереться. Но зрение оставляет ее, мир превращается в размытые темные и светлые пятна.       Хана не знает, сколько стоит так, дрожа, словно кролик перед лисой. Вместо боли в груди разгорается пожар ярости.       Какого черта она боится?!       Температура тела, кажется, повышается на несколько градусов, а перед глазами расстилается алая пелена. Хана упирается руками в край своего маленького обеденного стола и, рыкнув, опрокидывает его. Что-то падает, бьется, звук до странного нравится девушке. Хана все еще не видит, но ходит по маленькой комнатушке, снося все на своем пути. Вещи падают, звенит разбитое стекло, и Узумаки удовлетворенно улыбается.       Первый смешок слетает с ее губ совсем неожиданно. Хана замирает, прислушиваясь к этому звуку, а затем не может сдержаться. Она смеется и смеется, пока не садится голос, а горло не начинает саднить.       Она просыпается на полу.       Хана почти не помнит, что было. Так происходит всегда, когда эмоции выходят из-под контроля. Она поднимается с жесткого пола, потирает щеку, убирая остатки высохших слез, и недоуменно оглядывает комнату. Вокруг царит погром и разруха, на остатках мебели, будто снег, лежит белый пух. Хана проводит рукой по волосам, выуживает мягкое перо и рассеянно крутит его в пальцах.       Что, черт возьми, вчера произошло? Она и раньше теряла контроль над собой, правда, всего пару раз, но никогда еще не устраивала такой беспорядок.       Хана неловко поднимается на ноги, чуть пошатывается, обхватывая руками кружащуюся голову и издавая стон боли. От движения левая рука остро ноет, и девушка с удивлением смотрит на темно-фиолетовый огромный синяк, расплывшийся чуть выше внутренней стороны локтя.       А вопросов все больше.       Окинув взглядом комнату, погруженную в вечернюю темноту, Хана находит электронные часы, чудом уцелевшие в этом бедламе. Глядя на неутешительные семь-тридцать пять, девушка понимает, что выпала из реальности почти на сутки. Хана прикусывает нижнюю губу, чуть качает головой, и белый пух падает с ее волос.       Она и раньше теряла связь с реальностью, но сутки?       Хана скидывает одежду прямо на покрытый пухом и щепками пол, проходит в ванную, где одной рукой минут десять пытается достать из волос застрявшие перья. Она снимает нижнее белье, встает под теплые струи воды и не выходит из душа, пока кожа на ладонях не сморщивается, а растущий голод становится невыносимым. Узумаки не помнит, когда ела в последний раз.       Вытерев волосы, Хана оборачивает полотенце вокруг тела и выскальзывает обратно в комнату. Набив руки едой из холодильника, Узумаки ногой расчищает небольшой участок пола — обеденный стол и стулья она в припадке уничтожила — и усаживается под окном. Еда почти не имеет для нее вкуса, но хотя бы набивает желудок.       Девушка вгрызается в яблоко, осматривает немногие уцелевшие предметы мебели и понимает, что ее точно выселят из общежития. Может, оно и к лучшему. Хана вполне готова пожить в палатке в каком-нибудь парке, лишь бы подальше от глупых людишек с их мерзкими эмоциями.       На подоконник приземляется Сумрак, окидывает скептическим взглядом погром и громко каркает. Хана пожимает плечами, дожевывая бутерброд.       — Я не виновата.       Ворон явно не впечатлен этой фразой. Хана приподнимается, открывает окно чуть шире, впуская поток теплого вечернего воздуха, и мягко гладит птицу по голове. Сумрак выгадывает момент и выхватывает остатки хлеба из руки хозяйки. Хана на это только фыркает.       — Знаешь, иногда я почти готова поверить, что ты разумен. Иногда.       Внезапно ворон дергает головой и начинает сверлить взглядом дверь. Хана оборачивается в тот же миг, когда раздается стук. Отряхнув руки от крошек, Узумаки закрывает глаза и делает глубокий вдох. Но медитативный транс не помогает, чужие эмоции не вспыхивают перед ее глазами.       Хана чертыхается, открывая глаза. Она всего пару раз ощущала «отдачу» до этого момента, и каждый раз в течение следующих нескольких дней эмпатические способности переставали действовать.       — Открыто, — кидает Хана.       Узумаки не помнит, чтобы закрывала вчера дверь, да и вряд ли в ее состоянии она могла бы этим озаботиться.       В комнату заходит Саске.       У нее мгновенно пересыхает во рту, и в животе скручивается узел. Хана чувствует себя нашкодившим ребенком, хотя она давно уже взрослая и не сделала ничего плохого, а Саске — вовсе не ее отец.       Учиха, вопросительно выгнув левую бровь, окидывает взглядом сломанную мебель, белые пушинки, потревоженные сквозняком, и саму Хану, стоящую перед родственником, как и была — в одном полотенце.       — Хм.       Если честно, Хана рассчитывала на большее, чем «хм».       — Красноречиво, дядюшка.       — Не зови меня так.       Хана отворачивается от родственника, поднимает с пола свою рубашку и накидывает ее себе на плечи, пряча довольную улыбку.       — Разве ты еще не удостоверился в нашем родстве?       Саске не отвечает, но Хане этого и не нужно. Ее способности, может, и не работают, но она научилась читать даже мельчайшие изменения в человеке. Дядюшка уже получил все необходимые доказательства, но, возможно, еще не принял правду.       — Чего ты хочешь? — спрашивает он. — Зачем пришла?       Узумаки демонстративно закатывает глаза.       — Я не ждала, что ты меня моментально полюбишь, но рассчитывала на прием потеплее.       Разговор не клеится. Они оба недолюбливают друг друга и, можно сказать, боятся. И этот барьер мешает им говорить. Мешает Саске задать интересующие его вопросы, мешает Хане узнать то, что мучает ее с детства.       И они молчат. На лице у Учиха непроницаемая маска, и Хана бесится от осознания того, что в самый нужный момент осталась без дара. Нельзя ей сейчас говорить с дядюшкой, не тогда, когда она не может следить за его реакцией.       — Ммм, слушай, если ты так и хочешь сверлить во мне дыру, то, пожалуйста, покинь помещение. У меня тут уборка накопилась, если ты не заметил.       Он делает глубокий вдох, будто перед прыжком в бездну.       — Завтра семейный ужин. В семь. Здесь адрес, — он оставляет на кровати небольшой лист бумаги. — Приходи.       Саске уже давно ушел, а Хана все еще рассеянно смотрит на дверь. Она ожидала допрос, обвинения, разговор на повышенных тонах. Разве он не должен был настаивать на том, чтобы она ответила, почему пришла? Разве не должен был спросить, почему она скрывалась двадцать лет? Зачем устроила этот «поиск сокровищ»? Разве не должен желать узнать ее цели, как истинный защитник Конохи?       Или ты решил, что я не могу желать зла? Что не могу навредить твоей семье? Почему, дядюшка? Ведь яблоко от яблони, как говорится… ***       Саске тяжело это признать, но он на взводе. И Учиха прекрасно видит, что его семья нервничает так же сильно, как и он. Сакура за весь вечер не сказала ни слова, чего он не ожидал от своей бойкой жены.       Он никогда не допускал и мысли, что в один прекрасный день в Конохе появится его родственник, более того, ребенок Итачи. У старшего брата была трагичная судьба, и он расписал свою жизнь (и жизнь самого Саске) вплоть до того боя в Убежище. Прошло уже двадцать лет с его смерти, никто и не ждал никаких сюрпризов.       Особенно сюрпризов, что с такой издевкой произносят слово «дядюшка».       Его идеальный брат — и вдруг допустил ошибку? Саске не сомневается, что рождение Ханы — не более чем случайность. И он абсолютно не знает, что с этим делать. Учиха — ужасный отец, оставивший свою дочь, так что он может сделать с племянницей?       Стук в дверь заставляет всех замереть. Сакура быстро снимает передник и уходит в прихожую, а Саске ловит на себе обеспокоенный взгляд дочери.       — Ты боишься?       Сарада качает головой.       — Скорее, не знаю, чего от нее ждать. Это напрягает.       Саске кивает, довольный этими словами. Он и сам чувствует себя так же.       Сарада подхватывает стаканы и уходит в гостиную, где накрыт стол, и Саске, чуть помедлив, двигается за ней и натыкается на давящую тишину.       Его дочь и племянница застыли друг напротив друга, и, если Хана стоит с хитрой улыбкой на губах, то Сарада явно ошарашена.       — Так это ты — Хана?       Узумаки кивает.       — Очень приятно познакомиться. Снова.       Сакура ненавязчиво встает перед гостьей и улыбается, указывая рукой на обеденный стол.       — Давайте садиться.       Через полчаса Саске был готов признать, что идея Наруто не так уж и плоха. Если в самом начале в доме витало напряжение, то постепенно оно начало исчезать. Сакура и Сарада действительно сильно помогли в выяснении биографии Ханы. Так, им стало известно, что родилась она в Стране Земли, что редко задерживалась где-то больше, чем на полгода, что до пробуждения шарингана абсолютно не испытывала интерес к гендзюцу.       — А чем вы зарабатывали на жизнь? — спрашивает Сакура, разливая чай по пиалам.        Хана кивает в знак благодарности.       — Выполняли ту же работу, что обычно выполняют шиноби, но дешевле и в тех местах, где ниндзя обычно не бывают.       — Твоя мама погибла на задании? — интересуется Сарада.       — Нет, ее убили. Она не была куноичи.       На мгновение Саске абстрагируется от разговора, в котором он и не принимал активного участия. Возможно, он последний дурак, раз заподозрил девушку в каких-то злых намерениях. У Ханы не было родителей, но была тетя. И потеряв ее, девушка пришла туда, где живет другая часть ее семьи. Несомненно, она выбрала экстравагантный способ привлечения внимания, но ведь сработало?       Теперь Саске может вернуться к своей миссии со спокойной душой, он и так задержался в Конохе гораздо дольше, чем планировал.       — Твоя мама была монашкой?! — Саске чуть дергается на восклицание дочери. Сарада поворачивается к матери. — Разве им можно иметь детей?       — Нельзя, — отзывается Хана.       — Слышал, Саске, твой брат соблазнил монахиню, — фыркает Сакура.       Саске демонстративно закатывает глаза. Эта фраза звучит так, будто это не Итачи, а он сам переспал с монахиней, и это его дочь сидит перед ними.       Но больше всего его удивляют одинаково-ехидные улыбки, которые Сарада и Хана вовсе не пытаются спрятать. Он никогда не думал, что его племянница хоть немного похожа на Учиха, и увидеть такое сходство, пусть и в мимике, для него немного странно.       Они собирают посуду и возвращаются на кухню. Сакура встает к мойке, а девушки убирают еду по контейнерам. Что-то есть в этой сцене успокаивающее, навевающее непонятное приятное чувство. Будто они действительно одна семья.       — Как тебе удалось столько лет скрываться? Мне, например, уже тяжело не использовать шаринган, когда он нужен.       Саске прислушивается к их разговору, заинтересованный в этом ответе не меньше собственной дочери. Но Хана лишь пожимает плечами.       — Как я и говорила, гендзюцу не сильно меня интересовало, да, некоторые возможности шарингана полезны, но я научилась обходиться в бою и без них. Со временем я начала пользоваться додзюцу и его способностями, смогла это сделать так, чтобы никто и не заметил, — Хана чуть улыбается. — А, глядя на меня, никто и не думал, что я могу происходить из клана Учиха.       Сарада внимательно приглядывается к своей кузине.       — Да, твои глаза сбивают с толку.       Хана чуть наклоняется, чтобы заглянуть в глаза Сараде, и улыбается.       — Ага. Будь у меня черные глаза, пришлось бы тяжелее. Как думаешь, Сарада, мне бы пошел такой цвет глаз, как у тебя?       Они не понимают. Ни Сакура, ни Сарада не чувствуют подвоха в словах Ханы. Но Саске видит ее насквозь, слышит малейшие колебания интонаций в ее голосе и замечает мимолетный хитрый взгляд, направленный на него самого.       Выросшая вдали от Конохи и клана Учиха, Хана почему-то знает страшную тайну этих глаз, тайну самого Саске. И она пришла в Деревню не для того, чтобы обрести семью и дом. Хана пришла за глазами.       Ее слова — ложь. Она сказала, что ей не интересен шаринган, но только ради него она и выползла из тьмы, в которой скрывалась всю свою жизнь. Наруто и Шикамару просчитались. Хана не была угрозой для Саске, она опасна для Сарады — единственной кровной родственницы, обладающей шаринганом.       Ты уже теряешь зрение, Хана? Как плохо ты видишь? Когда Мангеке окончательно ослепит тебя?       На миг он готов подумать, что это паранойя, что он увидел скрытый смысл там, где его нет.       Но Хана поднимает на него взгляд. И усмехается.