Реквием

      Жизнь в большом Селении для Ханы непривычна. Шум электропоездов, гомон человеческих голосов и жужжание кондиционеров начинают выводить ее из себя. Узумаки никогда не жила в настолько больших городах, даже не была в них. Тетя Ли боялась их как огня, а Хана никогда не горела желанием посетить их.       В больших городах слишком много людей, слишком много чужих эмоций.       Узумаки и сейчас их ощущает: ненависть и страсть, огорчение и нежность, раздражение и воодушевление. Хана чувствует настроение каждого человека в этом общежитии и в трех домах по соседству. И это сводит с ума. Голова нещадно болит, а в желудке камнем оседает тошнота. Хана мечется по комнате, как загнанный в угол зверь.       Сумрак улетает на охоту, и Узумаки очень завидует своему питомцу. Вот бы и ей иметь крылья, чтобы скрыться из этой душной коробки, что зовется общежитием.       — Черт побери, — рычит Хана и выскальзывает за дверь.       В несколько мощных прыжков она добирается до крыши по пожарной лестнице, быстро-быстро дышит полной грудью. Чужие эмоции все еще давят на виски, и Хане хочется то смеяться, то плакать, то кричать от бешенства каждую минуту. О, тетушка Ли была очень мудра, что избегала городов.       Когда Хана только вошла в Коноху, она была сосредоточена на цели, нервничала перед разговором с Хокаге и потому совсем не замечала этот жуткий поток чужих чувств.       Хана отводит волосы от лица, вцепляется пальцами в черные пряди и тихо стонет. Мимолетная боль не приносит никакого облегчения. Она скользит взглядом по резиденции Хокаге, по крышам домов и деревьям, по каменным изваяниям на скале. Ее беспричинно накрывает волна страха, и руки начинают трястись.       — Твою мааааать, — Хана падает на колени, тянет за волосы все сильнее.       Каменное лицо господина Седьмого будто смотрит ей прямо в глаза, и девушка концентрируется на нем, постепенно приходя в себя. Прохладный воздух ласкает кожу, и Хана чувствует почти эйфорию из-за отступающего напряжения.       — Ты в порядке? — раздается рядом знакомый голос.       Конохамару стоит, прислонившись к двери чердака. В его глазах Узумаки видит беспокойство, и ей почти хочется рассмеяться. Она видит, не чувствует.       — В полном.       Хана усаживается на попу, вытягивает чуть затекшие ноги и довольно улыбается.       — А что было минуту назад?       — Голова болела, — она беспечно пожимает плечами. — Уже прошло. Шпионишь?       Мужчина смеется и чуть качает головой.       — Мимо проходил, заметил тебя и решил поболтать.       Мимолетная вспышка вины опаляет кожу Ханы. Она едва заметно улыбается, понимая, что он солгал.       — И куда направлялся?       — Просто гулял. Тебе провести экскурсию?       — Экскурсию?       — Ну да, знаешь, когда один человек показывает другому незнакомую местность, — закатывает глаза мужчина.       Хана усмехается. Она морально не готова оказаться в толпе людей, не после недавнего срыва.       — Я вообще-то думала полюбоваться закатом, — она хлопает ладонью по месту рядом с собой. — Присоединяйся, шпион.       Окинув придирчивым взглядом не самую чистую крышу, Конохамару усмехается.       — Я думал, что девушки более чистоплотные и не любят сидеть в грязи.       — Я думала, что мужчины за тридцать лучше разбираются в девушках, — ехидно кидает Хана.       Конохамару театрально хватается за сердце.       — Ваши слова меня ранят.       Хана легко смеется, откидывает назад голову, подставляя лицо заходящему солнцу. Она слышит тихие шаги, и Конохамару устраивается рядом.       — Я не угадала? Тебе меньше тридцати?       — Угадала, угадала, — выдыхает мужчина.       Небо постепенно окрашивается в розовый. Хана с интересом разглядывает пушистые облака, похожие на сахарную вату, и невольно задается вопросом: как часто ее отец так же смотрел на закаты в этой деревне?       — Сколько тебе лет?       Вопрос заставляет Хану вздрогнуть и удивленно уставиться на собеседника.       — Неприлично задавать такие вопросы девушкам.       — Воровать тоже неприлично.       — Это была не я, — возмущается Узумаки. — Это мой ворон. И я уже извинилась.       Хана делает глубокий вдох, чуть морщится от смеси неприятных запахов и понимает, что чужие эмоции медленно подбираются к ней. Чтобы снова не свалиться в припадке, Узумаки полностью сосредотачивается на сидящем рядом мужчине. От него веет спокойствием и чуть-чуть любопытством, и эти ощущения сродни прохладному ветерку в жаркий день.       — Осенью мне будет двадцать два.       — О.       — О? Что значит это «О»? Я выгляжу старше, да? Мне стоит обидеться?       — А ты обидишься?       — Вот еще.       Они смеются, глядя друг на друга. Хане кажется, что она целую вечность не разговаривала с кем-то вот так просто.       Сумрак появляется неожиданно. Приземляется на крышу, громко хлопает крыльями и пристально смотрит на Конохамару. Не дождавшись нужной ему реакции, ворон прыжками подбирается к мужчине и громко каркает.       — Что он от меня хочет?       — Ты сидишь слишком близко ко мне, он недоволен.       — Так он у тебя в роли папочки?       — Что-то вроде того.       Мужчина поднимается, отряхивает штаны от пыли и мелких кусков черепицы.       — Ну, раз уж у тебя такой защитник, я могу идти.       Они прощаются, но Конохамару так и стоит, будто думает, стоит ли говорить то, что у него на уме.       — Знаешь, иногда «О» — это просто «О».       Он исчезает в ворохе листьев, Хана подхватывает один, задумчиво крутит в руке. Она не сомневается, что Конохамару послали следить за ней. И, конечно, он видел ее вспышку, забеспокоился и вышел из укрытия. А дальше? Почему он не попытался что-нибудь выведать? Вся их беседа была ни о чем: шутки и малозначимые факты.       Кряхтя, Хана поднимается, но даже не пытается привести себя в порядок. Солнце уже скрылось за горизонтом, и скоро совсем стемнеет. Хана смотрит на загорающиеся по всей деревне огни, испытывая смятение.       Иногда «О» — это просто «О». ***       Саске появляется в воротах Конохи с рассветом. Он останавливается на мгновение, ищет чакру Наруто, чтобы понять, стоит ли заходить домой. Но друг уже в Резиденции Хокаге, и Учиха медленно бредет в ту сторону.       За годы после войны деревня сильно выросла и изменилась. Саске не узнает улицы и заведения, не видит знакомых с детства лиц. Утреннее солнце мажет светом по Скале Хокаге, словно напоминая, что это все та же деревня, что и раньше. Чуть качнув головой, Саске устремляется дальше и быстро доходит до Резиденции.       Он игнорирует секретаршу и нескольких мелких клерков, спокойно проходит к кабинету Хокаге и заходит внутрь. Наруто почти не видно за стопками бумаг на столе, и Саске подходит ближе, чтобы друг его заметил.       — Ты быстро, — выдыхает Узумаки, отрывая взгляд от очередного отчета.       — Был недалеко. Что за срочность?       Наруто жестом предлагает Саске сесть, мнётся несколько секунд и начинает рассказ. Учиха с присущим ему спокойствием слушает о девушке-Узумаки, её тете и матери, бегло просматривает досье из Деревни Дождя и материалы полицейского дела.       — Наруто, зачем понадобился я? Ты не можешь сам разобраться с новой родственницей?       — Шикамару считает её угрозой.       — Для Деревни?       — Для тебя.       Саске впервые за разговор проявляет эмоции: недоуменно смотрит на друга. Мысль о том, что кто-то может ему угрожать, смешна. Только Наруто может сравниться с ним по силе, и то, что недоумок-Узумаки вызвал его в Коноху ради подобного, вызывает легкое раздражение.       — Наруто…       — Я не все тебе дал, — перебивает его друг. — В материалах дела есть описание человека, который несколько раз навещал Айяно. Считается, что он — отец её ребёнка.       Наруто протягивает лист бумаги, и Саске опускает взгляд.       «Высокий, рост примерно 180 см. Имеет выправку шиноби. Бледная кожа, чёрные глаза. Волосы средней длины, чёрные, завязаны в низкий хвост. Из уголков глаз по щекам расходятся полосы. Одежда неприметная, опознавательных знаков нет»       — И что?       — Ты не понял? Прочитай снова, — голос у друга до странного напряжен.       Саске закатывает глаза, но читает снова. И снова не может ничего понять. Судя по тону Наруто, Учиха должен знать этого человека. Саске перебирает в голове своих знакомых, но никто не приходит на ум.       — Ну?       — Что «ну»? — раздраженно кидает Саске и на мгновение замолкает. — Я его убил? Поэтому она угроза для меня?       Наруто кивает. Учиха снова смотрит на лист, раздражаясь все больше. Этому делу больше двадцати лет, он сам тогда был ещё ребёнком, злым на весь мир и в частности на… Саске резко выпрямляется, перечитывает описание уже в пятый раз, и в его голове эти приметы находят отклик. Он вспоминает хитай-ате с перечеркнутым символом Конохи, плащ с красными облаками и рисунок Мангеке Шарингана.       — Это шутка? Ты хочешь сказать, что… ты хочешь сказать…       Наруто сцепляет пальцы в замок и смотрит на Саске почти с сочувствием.       — Я ничего не хочу сказать. Но да, Хана хочет, чтобы мы думали, что её отец — Итачи Учиха.       — Анализы? Тесты? Воспоминания проверили?       — Сакура сегодня возьмет у нее образец ДНК, Ино готова к извлечению воспоминаний, но, кажется, у нас может не получиться.       — Почему?       — Хана сказала, что мы можем попробовать. А когда такое говорит человек, утверждающий, что он мастер фуин, это наводит на определенные мысли.       Саске задумчиво стучит пальцами по подлокотнику.       — Сначала устрой ей бой, хочу посмотреть, на что она способна. А после Ино влезет ей в голову. Или я сам.       Они быстро обсуждают кандидатуры бойцов, и Наруто пишет несколько посланий: Хане, Сакуре, Ино и выбранному для схватки Конохамару. Секретарь приносит им чай и легкий завтрак, друзья обсуждают текущее расследование Саске и делают вид, что все вполне нормально.       Но мысли Саске постоянно возвращаются к Узумаки Хане, и он понимает, что испытывает злость. Как она вообще посмела использовать имя его брата?       Они выдвигаются к полигону через час, и Наруто внезапно добавляет:       — Скрой свою чакру. Хочу кое-что проверить.       И Учиха молча повинуется, чувствуя, что и Узумаки маскируется.       Они прячутся на высоком дереве, с которого видна площадка. Листья надежно укрывают их от любопытных глаз. Через пятнадцать минут появляется девушка, и Саске невольно наклоняется вперед.       Она не похожа на его брата, Саске не видит ни единой черты, что давала бы знать о возможном родстве. Хана поправляет бинты на предплечьях, выглядя показательно-спокойной. Саске чувствует очередную вспышку злости.       Он замирает, когда девушка чуть ведет головой в его сторону, будто прислушивается. Саске хмурится, пытаясь понять, чем он себя выдал, но Хана невозмутимо начинает разминаться.       Через пару минут на полигоне появляется Конохамару, коротко приветствует девушку, и Хана улыбается, кокетливо склонив голову на бок. Эти двое так и болтают, и Саске, теряя терпение, откидывает челку с левого глаза.       Риннеган видит чакру так же хорошо, как и шаринган. Саске с некоторым удивлением рассматривает предплечья девушки, сплошь покрытые печатями. Теперь понятно, почему она прячет руки под бинтами, думает Учиха.       Соперники расходятся, опять перебрасываются парой фраз, и бой начинается.       Сарутоби молниеносно переходит в атаку, выкидывает вперед руку, и в девчонку летят кунаи. Хана играючи уходит в сторону. В дальнейших действиях мало зрелищности: Конохамару все так же преследует, периодически делая выпады, а девушка постоянно уходит в сторону. Она его выматывает, в какой-то момент понимает Саске. Клан Узумаки славится стойкостью и большим запасом жизненных сил, и Хана успешно этим пользуется.       Ненадолго они вступают в рукопашную, а когда отпрыгивают в разные стороны, Конохамару внезапно атакует воздух. Он так и ведет бой с тенью, Хана тихо хихикает в кулак, пока Сарутоби все же не рассеивает иллюзию.       Конохамару коротко смеется и мгновенно посылает огненный поток в девушку. Хана складывает печати стихии воды, заставляя всех чуть нахмуриться, но водяная стена послушно вырастает перед пламенем.       — Итачи умел использовать стихию воды без источника, — тихо замечает Наруто, и Саске дергается, абсолютно забыв про присутствие друга.       Пар накрывает полигон, соперники, будто пули, выскакивают из белесого облака. Все еще находясь в полете, они складывают печати. В девушку летят воздушные лезвия, но она уворачивается, посылая в Конохамару поток сжатого пламени. Саске эту технику не узнает.       Поток взрывается, но вместо цели опаляет бревно, а девчонка шипит, потирая рассеченное плечо. Саске анализирует последние пять секунд, и не понимает, почему она не успела уйти от атаки. Хана не могла уже устать, но все равно замешкалась.       Срываясь с места, Конохамару выдыхает еще один поток, и Хана просто летит ему на встречу с хитрой улыбкой на губах. Время будто застывает, Саске чуть наклоняется вперед и замирает, когда пламя проходит сквозь стаю черных воронов.       Тишина оглушает.       Саске кажется, что даже его собственное сердце не бьется.       Вороны собираются снова, обретают уже знакомую форму. Хана торжествующе улыбается и смотрит прямо Саске в лицо.       В ее глазах — издевка. ***       За окном бушует гроза. Ли всегда терпеть не могла подобную погоду. К дождям она привыкла, но сверкающие молнии навевают первобытный страх. Вчера у соседа из-за попавшей молнии сгорел сарай с запасами сена на зиму, и Ли уже обдумывала, куда бы отправиться из этих штормовых земель.       Она оборачивается и смотрит на племянницу. Хана кормит с рук Сумрака и выглядит абсолютно невозмутимой.       — Не стоит бояться, тетушка. Говорят, к ночи гроза прекратится.       Хане уже двенадцать и со своими способностями эмпата она справляется отлично. Ли всегда восхищало то, что от племянницы невозможно укрыться. Она бы и сама хотела не зависеть от тактильного контакта, однако, возможности эмпатов различаются между собой так же сильно, как и навыки у шиноби.       — Заставь меня, — Ли протягивает руку, ладонью вверх.       Отрывая взгляд от ворона, Хана смотрит на тетю совсем уж смущенно.       — Ты ведь знаешь, что я так не умею.       — Ты можешь. Просто не хочешь.       Щеки Ханы вспыхивают, и не нужно быть эмпатом, чтобы почувствовать ее негодование.       — Нет, не могу!       Словно поддерживая эту вспышку, Сумрак резко хлопает крыльями и громко каркает. Ли кажется, что между этими двумя странная, почти нереальная связь.       — Ну же, попытайся.       Хана поджимает губы, берет тетю за руку и сосредотачивается. Ли легко окунается в эмоции племянницы: недовольство, неуверенность и легкое разочарование. Делая глубокий вдох, Ли разрывает контакт.       — Вот видишь, — хмурится племянница и легко касается блестящих крыльев Сумрака.       — У тебя есть потенциал, ты просто его не развиваешь.       За окном снова громко хлопает, и Ли подскакивает на месте. Глупый ворон заходится в крике, но успокаивается, когда Хана мягко гладит его по голове.       — Мне не нужны эти способности, чтобы управлять людьми.       Глаза девочки загораются ярко-красным, напоминая о ее происхождении. Ли испуганно падает перед племянницей на колени, хватает за руки и посылает импульс. Глаза Ханы снова становятся синими.       — Ты не должна использовать это, — шипит Ли.       Хана виновато опускает взгляд.       — А если бы можно было?       — Хана, ты же знаешь…       — Прошу, не перебивай, — девочка подскакивает со своего места. — Мы обе знаем, что у меня есть дядя. Если я ему раскроюсь, то нам больше не придется бегать, и он может обучить меня.       — Он может тебе не поверить.       Ли подскакивает со своего места и начинает ходить из угла в угол.       — Ты умеешь убеждать, а я позволю ему залезть мне в голову, убедить, что я не лгу.       Воспоминания девочки ничего не дадут, понимает Ли, но вот ее… Ли кривит губы. Ее воспоминания тоже могут не сработать. Она ни разу не видела Итачи, только слышала от своей сестры об их встречах. Но она видела рождение Ханы, она с ней всю жизнь. Ли может доказать, что девочка — не чей-то безумный эксперимент.       — Что ж, мы можем попробовать.       — Правда? — Хана выглядит такой восторженной, что Ли не удерживается и треплет девочку по голове.       — Да, завтра поговорю с хозяйкой, вернем залог за дом и отправимся на поиск твоего дяди.       Ли не видит, как Сумрак одобрительно кивает головой. ***       С раннего детства Хану учили скрываться. Ей нужно было четко следить за своим поведением, манерами и речью. И, хотя в детстве Хана не понимала, к чему такая скрытность, эти уроки она выучила.       Однако утаивать приходилось и нечто большее: собственные техники. Хана не могла пользоваться шаринганом, а, после заключения контракта на призыв с воронами, тетушка запретила и это. Узумаки покорно изучала стихии, экспериментировала с фуиндзюцу и от скуки кидала в мишень любой острый предмет, какой могла найти. И все это время ждала шанса показать себя.       А еще тетя Ли обожала театр. В любой деревне таскала с собой Хану на всевозможные представления. Будучи ребенком Хана капризничала на спектаклях, будучи подростком — откровенно скучала, но со временем она таки оценила постановки. Наверное, поэтому ее план, все ее действия, приведшие к этому моменту, были не лишены театральной драматичности.       Рана на плече все ещё ноет, но то совсем небольшая плата. Весь бой ей фактически приходилось разрываться надвое: уходить от атак Конохамару и следить за дядюшкой Саске. У последнего мужчины клана Учиха эмоции абсолютно фантастические — чуть приглушённые, будто идущие из-под толщи воды. Хана никогда подобного не ощущала.       Зато потрясение она прочувствовала сполна.       В кабинет Хокаге её буквально приволокли после боя. Теперь в помещении кроме неё и Конохамару никого не было. Остальные, не объясняясь, оставили их минут пять назад.       — Вам не кажется, что вы все излишне драматизируете? — начинает Хана. — Это же просто техника.       Конохамару впервые за все время смотрит на неё. Его глаза не выражают ровным счетом ничего, и Хана не позволяет себе забраться в его голову. Ей до странного не хочется знать, что он чувствует.       — А это действительно просто техника?       Хане не дают ответить. В кабинет заходят Хокаге, Учиха Саске и женщина с розовыми волосами, на которую Хана не обращает внимания.       Узумаки напускает на себя равнодушный вид, хотя внутри все трясется от страха и нетерпения. Хокаге опускается на свое место и начинает:       — Итак, Хана, расскажи подробнее о своих способностях.       — Какие именно способности Вас интересуют?       Из-за царящего в помещении напряжения, кажется, даже воздух стал холоднее.       — Ты эмпат, как и твоя тетя, верно?       — Вас действительно интересует именно этот вопрос?       Их молчание и яркие вспышки раздражения, опаляющие кожу, дают понять, что терпение собеседников на грани.       — Да, я — эмпат.       — И тебе не нужен тактильный контакт, — утверждает Хокаге.       Хана закатывает глаза и расслабляется.       — И как вы только догадались, — язвит она.       — Ты умеешь управлять людьми?       — Тетя могла, но мой дар не так силен.       Она специально уходит от прямого ответа. По сути, она нисколько не лжет. Ее способности сильно отличаются от того, что умела ее тетя. И Хана не умеет с помощью прикосновения влиять на чувства и эмоции людей, не может заставить их делать то, что хочет.       Но шаринган может.       — Где Узумаки Ли?       Этот вопрос ожидаем, но все равно неприятно бьет по сердцу.       — Умерла год назад, похоронена на побережье Страны Молнии, — Хана ненавидит свой севший голос и волны сочувствия, исходящие от всех, кроме Саске.       — Соболезную, — произносит Хокаге, и Хана только кивает.       Женщина с розовыми волосами выступает вперед.       — Ты готова к проверке воспоминаний?       — Как я уже говорила, вы можете попробовать, я готова, — выдыхает Узумаки, смотрит на их недоуменные лица и закатывает глаза. Она легко убирает волосы с правого виска, чуть наклоняет голову, позволяя всем разглядеть тонкую вязь печатей. — Это техника, защищающая от вторжения в разум.       Правый глаз ее дяди вспыхивает ярко-красным, Хана давит в себе порыв активировать в ответ свой шаринган.       Рано.       Печать на виске начинает жечь, и эта боль становится все сильнее. Узумаки морщится, но зрительный контакт не разрывает. От вечно невозмутимого Саске исходит раздражение, такое же приглушенное, как и все его эмоции.       — Саске?       Учиха другу не отвечает, чуть качает головой, и его правый глаз снова становится черным.       — Сними ее.       — Не могу, — Хана улыбается. — Эта печать выполнена кровью, и только тот, кто ее создал, может ее снять. Мне печать поставила тетя.       В этом заявлении есть маленькая ложь, но никто из присутствующих не достаточно компетентен в искусстве фуин, чтобы это понять.       Хана наклоняется вперед, упирается локтями в свои бедра.       Финальный акт.       — Вы хотите залезть ко мне в голову вовсе не для того, чтобы убедиться в моих добрых намерениях по отношению к Деревне. Готова поспорить, что других Узумаки Вы, господин Седьмой, так не проверяли. Вы хотите знать ответ на свой вопрос, — Хана упивается витающим в воздухе нервным напряжением. — Так задайте его.       Троица переглядывается, а Конохамару смотрит на Хану с чем-то, напоминающим разочарование. Саске выходит вперед, и Узумаки откровенно раздражает его спокойное, даже равнодушное лицо.       — Кто твой отец? — спрашивает Учиха.       Хана предусмотрительно ставит ментальные щиты, и чужие эмоции пропадают из ее сознания.       — Разве ты еще не понял, дядюшка?       И синева из ее глаз исчезает.