In The Deep

В этом ангаре гулял самый настоящий ветер. Он нес вонь синтетики, кислятину органических контейнеров и совершенно непередаваемый запах космоса. Вечное ничто начиналось сразу за двойной мембраной, так что звезды плыли и покачивались, словно их тошнило. На самом деле, конечно, тошнило меня. Меня тошнило от звенящих пауков, от кишок огромного корабля, которому место на картинках про конец света. И мне не снились сны — безо всяких лекарств и нейролептиков, и это оказалось едва ли не хуже всего. Впрочем, были вещи и куда отвратительнее — вот, например, это. У второго причального модуля висел иссиня-черный фрегат. Настоящий космический хищник, убийца, это видно даже по обводам, по прищуренным глазкам ракетных шахт, по пластинам и шипастым катушкам. Двигательные пилоны, сильно зализанные к корме судна, намекали на нешуточные возможности фрегата, они так и манили к себе: давай, детка, коснись настоящей силы. Я рассматривала свой новый корабль, шевелила крыльями носа, и меня мутило.  — «Сангоки». Кораблю уже три года, мы все пилота подобрать не могли, — сказал кто-то сзади. — Это ты его забираешь? Пришлось обернуться. Я еще не разобралась в здешних нашивках — они очень отличались от всех прочих на флоте, но передо мной стоял, несомненно, старший офицер. Возможно, даже ангар-мастер. И он не был протезирован — просто устал, просто забросил полиокуляры на макушку и подслеповато щурился, рассматривая меня.  — Капитан-лейтенант Макото Хьюга. А ты?..  — А я — нет, — сообщила я, вернувшись к изучению фрегата. Живой человек на борту «Тени» — да еще без всяких нарочитых металлических деталек. Какая прелесть. Позади меня что-то зашипело, а потом раздалось утробное уханье. Черт побери, да что ж такое, опять оборачиваться, что ли? Капитан-лейтенант ржал. Вернее, пытался ржать, и зрелище было жалким, смешным и завораживающим: он будто бы с детства не смеялся, и вот сейчас мой плоский дебилизм разбудил в нем какие-то призабытые ощущения.  — П-прости, — проперхал он, держась за живот. «„П-прости“. Черт, я не знаю, где ты, но я по тебе скучаю». Я одернула китель и подошла к смешливому гражданину.  — Капитан Сорью Аска Ленгли. Развлекаешься? Хьюга от души растирал правый глаз, пытаясь размазать слезы.  — Ага. Знаешь, тут не часто доводится слышать такую реакцию на простой вопрос. Никогда не думал, что буду скучать по такой ерунде. «Еще и болтун. Ну и ладно». Тупая тошнота в мозгах, одолевавшая меня с самого утра, слегка притупилась. Кошмары — фигня. Лучше просыпаться со ртом, разорванным криком, чем с ощущением, что ты вот-вот выблюешь свои мозги. И вот от простого разговора с человеком, который мной не командовал, но и не лез мне в печенки, неожиданно стало легче.  — Ты пришел служить на «Тень», — зевнула я. — Чего ты ждал? Макото надвинул на лицо свои многоглазые очки, враз сделавшись серьезным:  — Я пошел сюда за войд-коммандером Кацураги, Аска.  — Пафосно, — одобрила я. — И как служится?  — Скука, — пожал плечами Макото. — Всюду металлоподы эти протезированные, по кораблю ходить страшно.  — Ты же можешь ими командовать, по идее. Как можно бояться подчиненных?  — Они страшные и скучные. Скучно-страшные, — хихикнул Макото. — Но я не о них говорю.  — А-а, — протянула я. Можно было не уточнять. Огромный корабль давил на мозги похлеще «Араила». В любой его точке каждую секунду ощущался весь циклопический размах «Тени», самого настоящего орудия судного дня. Было еще что-то, какое-то ощущение перехода размаха в новое качество. Качество. Количество. Мать вашу. Я перестала видеть кошмары, но это не значит, что я прекратила сходить с ума.  — Я пойду, пожалуй.  — Всего доброго, Аска. Корабль готов, если тебе интересно. Передо мной раскрывались ворота, уводящие назад в недра жуткой махины, позади оставался скучающий ангар-мастер и корабль, который будет моим. Как жаль, что мне даже не захотелось заходить внутрь. *** Я столкнулась с ним буквально в дверях офицерской столовой. Знаете, как это бывает: ты идешь, думаешь о чем-то или ком-то и — бах! Это что-то уже перед тобой. Стоит такое, голову чешет. Самое странное как раз то, что я не думала о Синдзи. Я думала, как бы мне не выблевать съеденный обед.  — Аска? На нем была все та же рвань, что и тогда, в последний момент, когда я его видела на «Сегоки». Мой китель сразу же показался мне тесным и неудобным рядом с по-простецки одетым обормотом.  — Синдзи. Это я выдохнула. Я, черт побери, выдохнула его имя, как последняя портовая шлюха. Черт, черт, черт. Он улыбнулся: наверное, я выглядела забавно. А еще — он улыбнулся одними губами, просто потому, что я забавная и ему надо улыбнуться. Просто по ситуации надо. Это была дистиллированная салонная фальш.  — Ну ты как? — спросила я, видя, что научившийся фальшивить обормот не торопится начинать разговор. Синдзи пожал плечами:  — Д-долгая история. Но я искал тебя как раз. Верю, но почему-то мне ни разу не приятно. Ни капельки.  — Да? Здорово. Мимо нас шли люди, позванивали стражи — тоже вроде как люди. А мы вот стояли и светски молчали, рассматривая друг друга, и секунда за секундой росла между нами прочная металлорганическая стенка. Проклятая «Тень» умеет и любит это.  — Ты знаешь, Майю убили, — сухо сказала я. Он склонил голову, пряча взгляд, а я все не могла отделаться от впечатления, что это все не то, это фальшивка, подделка, что он делает то, чего от него ждут, сам ни хрена при этом не чувствуя, что он просто хочет, чтобы я считала его прежним, и я…  — Мать твою, говнюк! Ты понимаешь, сука, что ее убили, или нет?! Я ухватила его за ворот и влепила в противоположную стенку — с разбегу, так, чтобы косточки хрустнули. И — поистине ужасное чувство. Я даже не сразу поняла, что произошло, но на какую-то крошечную долю секунды ощутила, что мой капитан мог уклониться, мог вывернуться из захвата, мог впечатать меня в стену и заломить руку за спину. Мог. Но не стал, сраная фальшивка.  — Понимаю. Идем со мной. Пустой взгляд, о который я просто-напросто разбиваюсь.  — Идем?! Да пошел ты сам! Куда хочешь! Только сейчас я поняла, что вокруг что-то не то, и украдкой огляделась. «Позорище, бывший инквизитор. Позорище». Полукольцом вокруг нас сгрудились вперемешку офицеры и стражи, все они не стремились подойти ближе, но у всех в руках было оружие. Огромная полутемная кишка разрушителя миров, тускло поблескивающие силуэты — и мой капитан, который теперь больше не мой капитан, а просто кусок подделки. И мне этого хватит. И с меня этого хватит.  — Ты сволочь, Синдзи, — сообщила я ему прямиком в лицо. Наверное, нос бы могла откусить, если бы захотела. — Меня от тебя тошнит.  — Аска…  — Иди в жопу, Его Сын! Я отвернулась и пошла прямо на стража. Ходячий гротеск звякнул и подался в сторону, сдвигая соседей, освобождая мне путь, и только сейчас я поняла — по глазам какого-то мелкого офицеришки, что на самом деле все почтенные зрители были до глубины души растеряны. «Они не знали, кого защищать. Вот в чем дело». Открытие потрясло настолько — «Как? Это же сын Его Тени? Почему?» — что я не сразу поняла: меня ухватили за руку. Бережно, но сильно, прямо за локоть.  — Аска. П-пожалуйста. Ты мне нужна. Полутемный коридор разрушителя миров. Немые статисты, больше похожие на декорации. И огромные глаза человека, в которых больше не было гнета непрожитых лет — там теперь была боль. Синдзи, капитан «Сегоки» и сын Его Тени очень сожалел о том, что вернул себе память. ***  — Т-тихо тут.  — Да. Синдзи сидел на столе, я — на кровати. Молчать было очень уютно, а начинать говорить по сути — страшно. Правду сказать, если бы не любопытство, горела бы в аду эта вся прошлая жизнь обормота. Он тут и со мной. И это потрясающе — неожиданно — здорово.  — Я никогда не жил на R6O, — вздохнул Синдзи.  — Оу, серьезно?  — Да.  — Тогда как все так получилось? Синдзи тускло улыбнулся:  — Жутко иронично, н-но это я сам стер себе память. Стер и вживил н-новую. Я нахмурилась: получалась редкостная ахинея, и скрывать это я не собиралась:  — Синдзи, что за бред? Откуда такая возможность — такие операции с памятью? Ты же не об уборке в шкафу рассказываешь! Еще одна улыбка. Еще тусклее, чем предыдущая, ровно под стать освещению коридоров «Тени».  — Н-наверное, надо рассказать все с самого начала. Редкостно меткое наблюдение.  — По-моему, пробел в пять лет интереснее.  — А, это, — он тряхнул чубом. — Это как раз н-не интересно. Я идиот. *** Синдзи с забавной фамилией Икари, посмертный сын канцлера Юго-восточной Империи. Пилот. Истребитель. Убийца. Он родился на полгода раньше меня, и все его детство — это огромный корабль и яркие лабораторные лампы, пытливые взгляды, странные тесты. Ученые имели строжайший приказ: внимательно следить за тем, что причуда давно уже мертвого канцлера — человек. Нормальный ребенок без отклонений в развитии. Синдзи сохранил о своем детстве немного деталей, запомнил только одну: однажды опыты прекратились, а ему стало пусто. Я представляла себе ребенка, бродящего по кишкам и пищеводам «Тени», и мне было страшно. Звенящие стражи перешагивали через малыша, офицеры приносили его в лаборатории, когда Синдзи забирался слишком далеко. Синеглазый паренек хотел общаться и учиться, а исследователи замеряли пульс и ставили уколы. Синдзи рос в окружении молчания, полутьмы и книг. Святое небо, как это банально. Почему дети не растут на дешевых шоу, почему их не подсаживают на бесконечные сериалы? Мой обормот рос на длинных-предлинных историях, одобренных Имперскими канцеляриями. Книги были скучными, там всегда побеждал Человек, и врагам становилось плохо, а Человек был всегда прав, даже если предавал всех вокруг во имя Великой Цели. Человеком Синдзи вырос. Вот только почему-то не вырос тупым оболваненным фанатиком. Гены, наверное. С двенадцати лет его посадили в корабль. Так Синдзи впервые увидел сверхдредноут снаружи. В тот же день его познакомили с отцом, но в последнем он не уверен — слишком уж яркое впечатление произвела на него «Тень». «Придет день, и ты сможешь в одиночку уничтожать таких же больших врагов». Парень сидел в углу своей каюты — почему-то я вижу это так — и думал над словами отца. Не мог он не думать на ними — маленький мальчик, умеющий врастать в мощную скорлупу и больно драться десятками видов космического вооружения. Тогда в его жизни появилась Рей. *** -… Однажды меня позвали в огромный испытательный отсек. Кто-то из ученых решил п-побаловать зрелищем. Там что-то происходило, в н-наблюдательной все суетились, писали и копировали д-данные на ручные терминалы. Но я тогда мало что запомнил: там мелькало, стреляло, звучали взрывы, плохо заглушенные силовыми п-полями. В толпе прозвучало слово «Аянами», и оно мне показалось приятным. Т-такое хорошее слово… Перехватив мой взгляд, Синдзи кивнул:  — Да. Мне всегда нравились слова. Незнакомые, з-знакомые. Я с ними всегда что-то ассоциировал. М-можно сказать, что я влюбился в Рей до того, как ее увидел. Это была плохая фраза, она пахла дрянной трагедией и страшной детской любовью мальчика, у которого никогда не было матери. Увы, Синдзи даже не попытался меня разочаровать.  — Она была красивая — и взрослая. И прошла мимо меня. Малыш оказался настойчив, и удача ему улыбнулась. Или как сказать. *** Червоточина открылась прямо у Кристаллвардена-2, и планета в мгновение ока исчезла. «Тень» оказалась в часовом переходе от трагедии, а уже спустя два часа корабль размолотил на атомы двух Предвестий, вылезших из закатного зазеркалья. Синдзи выволокли из кровати, посадили в теплую и знакомую машину, а в награду — ну как иначе? — с ним отправили Рей Аянами, которая тогда еще не была последней из. Пареньку было тринадцать лет, когда он впервые попал в Закат. Мне хотелось хохотать. Я слишком живо представляла это: надутый от гордости и смущения мальчик, который везет свою женщину в опасность и твердо верит, что неуязвим. Я бы, наверное, рассмеялась, но было лицо Синдзи, который все это рассказывал, и было четкое подозрение, что могучее беловолосое супероружие посадили на «Сегоки» не ради безопасности Его Сына. Скорее, хотели, чтобы мальчик почувствовал себя в ответе за нечто большее, чем какое-то там человечество. Черт, я обожаю лабораторных крыс. По ту сторону оказалось зазеркалье. В видеолокаторах «Сегоки» мальчик увидел судьбу человеческого мира. В причудливый узор сложились над планетой Предвестия, а с Кристаллварденом что-то происходило, там что-то менялось: поверхность становилась рыжей, а потом в яркой вспышке расцвел алый крест. Плеча мальчика коснулась ледяная ладонь:  — Уходим, Синдзи, — сказала Рей. — Мы опоздали.  — Опоздали? Мальчик едва дышал, глядя на пылающую зеленоватыми искрами планету — он даже не понял, что Аянами впервые обращается к нему.  — Да. Они только что создали новое Предвестие. *** Обормот упорно смотрел мне в глаза, точно пытаясь передать весь свой тогдашний ужас, весь без остатка. Ты щедрый, Синдзи. Щедрый и добрый.  — Из планеты людей создают этих тварей?!  — Да. У меня на языке крутился следующий вопрос, и я позорно пасовала, глядя на Синдзи. А он глядел на меня: «Ну, давай, дура рыжая, решайся уже». Не дождался.  — Ты права, — вздохнул он. — Именно так. Так же, как создавались Аянами. Наверное, это больно. Я не стала уточнять, каково мальчику было узнать про параллели между врагами и своей первой любовью. Я не стала спрашивать, как такое технически возможно и как люди такому научились. Черт побери, у меня сегодня отличное воображение. Меня просто тошнит воображением, я словно лечу в какой-то колодец, и меня всю сжимает, сжимает, сжимает…  — Постой, — сказала я, нащупав ниточку, и быстро полезла из этой страшной ямы к спасительному свету нормального разговора. — Кацураги сказала мне, что никто не знает, что происходит с планетами в зазеркалье… Синдзи нахмурился, а потом веско обронил:  — Она солгала. Ниточка оборвалась. Черт.  — Но зачем?!  — Не знаю. У войд-коммандера свои правила и п-привычки. Я это уяснил сразу после возвращения из своей первой червоточины. Меня отдали ей в обучение. «Первой?» Почему-то я в этом не сомневалась. Странно, да? На очереди у нас, наверное, страшная правда о том, «первая из скольких». *** Войд-коммандер дрессировала своего подопечного, как животное. Синдзи помнил о первых месяцах знакомства с ней только ужасающую усталость и разбитое тело. Он синхронизировался с кораблем, и его расстреливали целой группой бешено маневрирующих судов. Юный пилот едва не терял сознание от одного вида стремительных векторов. Они стреляли, стреляли, стреляли, а Синдзи только и делал, что убегал, уходил, искал невероятные лазейки и прятался в изнанке. Тогда Кацураги отобрала у него мультипликаторы. Подросток по ночам скрипел зубами от боли, и однажды ему приснилась странная вещь: открылась дверь его крошечной каюты, и вошла Рей. Сияющая в темноте девушка долго держала раскрытую ладонь над его лицом, и с нее стекал безумно приятный холод — на разгоряченный лоб, на щеки. «Ужас, — подумала я, слушая рассказ. — Знал бы ты, что по ночам видели в твоем возрасте сверстники». Утром в ангаре его встретила Кацураги. Мрачная войд-коммандер впервые остановила его у самого шлюза «Сегоки» и сказала что-то вроде:  — Так надо. Иначе тебе не выжить. Запястье войд-коммандера опоясывал странный ожог — точно кто-то ухватил ее за руку раскаленным захватом. Или ледяным. А Рей пропала на долгие месяцы. *** …Мы с ним сидели рядом на кровати, и я чувствовала себя дрянным-дрянным эмпатом. Меня захлестывало его болью, его прошлым. Оставалось не так уж много существенных вопросов, но они были неприятными, важными и кусачими.  — От чего ты бежал?  — От своего долга. Я устал.  — Устал?  — Устал. Синдзи принялся рассказывать — сквозь зубы, и это был последний круг. Обормот уже разделся, а теперь просто срывал с себя кожу.  — Один раз м-мы успели. …Он отогнал двух Предвестий, прилетевших к проглоченной планете, одну тварь развеял. «Сегоки» исчерпал почти треть своего ресурса, но еще оставался мир, человеческий мир. Синдзи даже не знал, что это за планета, но она была не слишком густонаселенной. В видеолокаторах виднелись напуганные толпы, которые смотрели в изменившееся небо, там были купольные города, там ждали своей судьбы колонисты, оказавшиеся на пути Заката. Аянами передала ему приказ отца: любой ценой Предвестий не должно было стать больше. -…У меня не оказалось на борту п-планетарного оружия — слишком спешным был вылет. Я валялся в ногах у Рей, умолял ее отменить приказ. Аянами сказала, что мы т-тратим время. «Сегоки» ушел на первый заход. Почти все вооружение фрегата было непригодно для массовых убийств, оставались только боеголовки ядерных торпед и сверхмассивные заряды. Обормот выходил из синхронизации над очередным купольным городом, шел в шлюз и вручную замыкал взрыватели. Рей открывала грузовой шлюз, а он сталкивал бомбу вниз — на людей, которые ждали чего-то совсем другого. На выходе из атмосферы они засекли приближающийся флот Предвестий. -…Мы ушли от них. Убежали от врагов, убив своих. Х-хорошая война, правда? Синдзи только-только исполнилось пятнадцать.  — И ты…  — Я попросил отставки. Я каждую ночь видел, как смотрю в небо — чужое небо, а оттуда на меня валится огненная оскаленная пасть.  — Тебе не дали отставки.  — Нет, конечно. Я прожевал, проглотил и ушел к себе. Каюта плыла, словно кивая в такт рассказу. Я слушала очень знакомую историю.  — И ты сбежал?  — Н-нет. Я честно успел еще три раза, а п-потом сорвался. На очередном вылете я попросил Рей улететь со мной.  — Она отказалась?  — Х-хуже. Она доложила отцу. Я стиснула зубы: в этих словах звякнуло отчаяние тех лет. Отчаяние и непонимание подростка, которого предали, который все не так понял. Еще бы он что-то понял, идиот: первая любовь — и та Аянами.  — Н-но я все равно улетел, Аска. Просто теперь мне еще больше хотелось изменить себе память. Уничтожить т-того человека, который влюбился в эту… К-куклу. А вот это уже ненависть. Я смотрела на него, на окаменевший профиль обормота и изо всех сил убеждала себя, что не нужно кусать губы. «Кукла. Святое небо, Синдзи Икари, ты идиот».  — П-помнишь те большие файлы в ядре системы? Это данные с моей памятью. «С-сегоки» нарушила приказ и отказалась стирать резервную копию. Д-да еще и защитила ее от взлома.  — Но как ты смог так лихо заменить себе память? И что за пять лет пробела? Синдзи рухнул на кровать, раскинув руки, и тихо засмеялся. Я обернулась и обнаружила все ту же пустую улыбку, которая почти не сходила с лица всю его кровавую исповедь.  — ATF — это странная вещь. В-возможность невозможного. Я запустил руки в базу данных проекта «Араил» и украл копию памяти к-какого-то повстанца, сверстника. Потом ввел ее в п-память фрегата — и вошел в ATF.  — Пять лет, — напомнила я. Я устала удивляться. «Возможность невозможного. Долбаный ты засранец, Аустерман. Мы кромсаем себе память, а твое чудо просто подменяет воспоминания. Долбаный ты засранец».  — А, да. Там была ошибка. П-пленный на самом деле был на п-пять лет моложе. Ошибка. О, mein Gott.  — Ты ведь все поняла, да? Глаза человека, который… Который пришел ко мне, как к последнему спасению от себя и всего, что он натворил. Да, я все поняла, мой обормот. Ты бегал по галактике, а галактика бегала за тобой — выжигая миры, теряя и вербуя агентов, стараясь вернуть придурка, захотевшего странного. А ты бегал за тем, чего никогда не было. Его Тень подсунул тебе сделку со «взломом» его счетов — просто в надежде, что где-то выплывет мерзавец на самом быстром корабле. Кацураги огнем шла по фронтиру, напоминая о себе и о том, в чьих руках меч, — а ты даже не оглядывался. Потом за тобой отправили Аянами, и она… Стоп.  — А как же… Рей?  — Она все помнила, — проскрипел Синдзи. — Все. И ничего м-мне не сказала. О, да. Еще бы она тебе что-то сказала. Она подставилась, упала и сделала все, чтобы снова тебя увидеть, чтобы быть с тобой, а ты, идиот, ухитрился снова в нее влюбиться. Символичный идиотизм.  — Она осталась с тобой, — сказала я как можно мягче. — Не попыталась сдать…  — Это что, имеет значение? «Имеет. Только не для такого идиота, как ты». Я и на ангстрем не пролезу в мысли ледяного чудо-оружия, но не понимать очевидного может только некий заикающийся обормот.  — За мной шла смерть, Аска… Красиво сказано, только вот пафосно до чертиков, как и положено сыну канцлера человеческой империи. -…в-вот и получается, что лучшее, что со мной случилось за в-все это время, — это ты. Ух. Впрочем… На фоне того, что я услышала, у меня были все шансы и впрямь оказаться лучшим. Луч рыжего света в, мать его, темном царстве.  — Я тебя люблю, — сказал он. «Гонишь», — отстраненно подумала я, чувствуя его пальцы на своей щеке.  — Т-ты… Просто не бросай меня. «Пошел вон, придурок!», — орала я, гладя его щеки ладонями. Пошел вон, ты же пожалеешь, идиот. Тебе же прямо на утро хреново будет, ты же как был обормотом, так им и остался, ты очень-очень-очень пожалеешь!.. Я мертвой хваткой впилась в его спину, моя шея горела от поцелуев — а я смотрела в потолок. Он-то пожалеет, а вот я — нет. Видишь ли, мой обормот, проблема в том, что: «Ты мне нужна»,  — это ведь до хрена взаимно. До хрена. *** Я лежала в кровати и смотрела на невидимый потолок. В каюте было темно, тепло и уютно. До мертвого ничто в любом направлении тянулись сотни метров корабельной плоти, а в ушах словно набилась вата, и только сдвоенный пульс убеждал меня: я не оглохла. И я впрямь это все выслушала.  — Синдзи, — позвала я.  — Да.  — Ты ведь знаешь, что я свихнулась, верно?  — Знаю. «Знаю». Ты просто чудо, сын Его Тени. Ты не засыпаешь, не уходишь, ты лежишь рядом и просто говоришь, что знаешь. Ты просто ублюдок.  — Почему ты устроил тот фарс с файлами памяти «Сегоки»? Темнота молчала и ровно дышала носом — у него даже частота дыхания не изменилась. Черт, ты ведь так научишься врать даже мне, обормот.  — Я в т-тебя верю.  — О, неужели?  — В конце концов, я оказался п-прав. Д-делал, хотя и не помнил, почему п-прав. Бред? Все-таки засыпает. Он все-таки отрубается, рассказывая мне об этом. Я сжала кулак и чувствительно двинула его в нервный узел на руке.  — Пххх… Аска!  — Договори. Тишина — вязкая и пахнущая откровениями.  — Способность к созданию ATF и безумие н-напрямую связаны. Б-без одного нет другого. Наверное, чего-то такого я и ожидала.  — Ты старался меня отвлечь?  — П-примерно. Наверное… Не знаю. Я потянулась.  — Отвлечь от чего? От шизофрении? Может, ты и диагноз знаешь?  — Могу п-поспорить, что ты сама не знаешь своего диагноза. Черт, мне нравится этот тон. В этом тоне так мало неуверенного мальчика с крутого фрегата и так много сына канцлера. Который, кстати, понятия не имеет, как думает женщина. Ей-богу, внимательный и осторожный пацаненок, который все выволакивал на удаче и обаянии, вдруг перемешался с отчаявшимся парнем «мне-все-простят». В удачных пропорциях. Для меня как раз, дурищи.  — Не знаю.  — Потому что нет т-такой болезни, — сказал Синдзи и осторожно поцеловал мне плечо.  — Нет?  — Нет. Это безумие понарошку. «Б-болезнь» закладывают в детстве. Нарочно. Раз ты способна устанавливать поле п-продвинутой тактики, то ты участвовала… Слова уплывали в звон. «Мама. Чтоб тебя, мама». Я сейчас тянулась к парню, чтобы забыть о том, что ты сделала со мной. Спасибо тебе, век помнить буду. Недолгий век, мама, но какой уж есть.