Songfic challenge

      Ты — огонь, говорят случайные знакомые, глядя вслед удаляющейся фигуре. Кто ты, спрашивают, союзник, враг? Кто ты, если ты не человек? Книжник, лекарь, боец. Странник. Раб. Ветер. Соль земли. Ты — огонь, мятущийся дух, бесполезный чудак, — чего только ни наслушаешься даже за одно столетие.       Он намного, намного старше, меняющий имена и лица с кажущейся лёгкостью. Иногда кажется, что там, где был огонь, остался лишь пепел, безвкусное похрустывание на зубах, до мяса обожжённые губы и боль настолько старая, что уже почти перестала чувствоваться.       Степной ветер колышет травы, путается в волосах и уносит с собой кошмары. Небо синее-синее, у горизонта плещутся алые, как живое пламя, сполохи.       Старый друг Оркан слегка щурится, делая шаг навстречу; его глаза — глаза ястреба, смотрят внимательно и, кажется, немного зло. Солнце садится за его спиной.       — Бланс, — говорит он, — сколько лет. Зачем пожаловал?       Ну, давай, ответь в двух словах. Придумай то, чего он и так не знает — умбра отлично чувствуют смерть друг друга. Да и не мог Оркан, даже привязанный к одному месту, остаться настолько в стороне, чтобы ничего не знать. Не мог случайно отправить в Опакум рыжую девчонку, которая и рассказала о том, где его можно найти.       — Хопер. Теперь меня зовут так, — качает головой человек, которого когда-то звали Бланс. Имена — что листья, уносимые ветром. Последний листок со старым именем — цена загадки Чилдао и яда Адны. Не хочется думать, что это он, всё ещё Бланс, убил ту, кого когда-то любил больше жизни.       — Из-за неё, верно? — спрашивает Оркан, сохраняя почти утвердительную интонацию. — Всё же её убил ты, вероятно, после того, как она снова стала тенью Адны, и теперь пытаешься отгородиться, как можно сильнее врасти в новое имя.       Хопер — нет, всё ещё Бланс, — хмурится. Всей силы воли, которая в нём есть, едва хватает на то, чтобы не отвести взгляд, — очень уж неудобная тема, слишком свежая рана.       — Не только. Но ты проницателен, как всегда.       На кончике языка — история, горячая и солёная, как кровь. Кровь смывает пепел; если рассказать хотя бы малую часть, возможно, станет легче. Поэтому-то семь сотен лет назад, оставшись единственным выжившим из тринадцати, он написал балладу — и поэтому так горячился, услышав, что её переврали. Баллада — история о тех, кто оказался лучше тебя, и чью память нельзя топтать ногами в угоду публике. Баллада — исповедь того, кто ещё не научился жить со своей ошибкой, хотя это и ошибкой в полном смысле не назовёшь. Ошибка — выжить не из-за трусости или храбрости, а по воле врага, который решил сыграть сразу против тебя и собственных союзников.       А теперь напротив орлиный взгляд Оркана и его лицо, чем-то похожее на посмертную маску людских владык. Рассказать ему, оправдаться — или спрятаться за улыбкой, как прятался перед новыми знакомыми, и ждать, пока буря не выстудит всё внутри, превратив в очередную горсть хрустящего пепла? Сколько ещё чужого праха он унесёт в себе, не сломавшись?       — Прежде чем ты определишься, что именно хочешь сказать, Бланс, — перед именем Оркан делает выразительную паузу, — постарайся свыкнуться с мыслью, что для нас, умбра, любой из твоих псевдонимов не значит ровным счётом ничего. И уж тем более ничего не изменит. Ты слишком привык жить среди людей, их век короток, и поэтому они склонны искать символизм там, где его нет. Не следуй дурному примеру.       — Знаешь, старый друг, мне уже говорили про вред человечности не так давно, — улыбается Бланс, но улыбка получается болезненной, едкой, как кислота. — Это была Адна. Зови меня так, как тебе будет угодно, но не пытайся перекроить на свой манер. Каждый сам выбирает, как ему жить и за что — за кого — умирать.       — Ты всегда был другим, чужаком, как среди людей, так и среди нас, — Оркан качает головой, приподнимает уголки губ в подобии улыбки, — рад, что это не меняется.       В следующее мгновение происходит сразу несколько событий. Раз! Заходящее солнце пересекает невидимую черту на небе, уже гораздо больше алом, чем синем, воздух словно уплотняется, и вдруг возникает Блуждающий Менгир — осколок необычного камня, застывший в воздухе, как мираж. Гладкие сколы на его поверхности причудливо сверкают, отражая и преломляя иллюзорный свет. Два! Бланс неожиданно даже для самого себя принимает решение, точно такое же, как много раз до этого, когда терял кого-то. Лучшее из решений.       — Значит, ты ещё не разучился испытывать эмоции? — говорит он. — Это радует уже меня.       Решение — действовать согласно тому, что считаешь правильным, точнее, считал до того, как мир пошатнулся в очередной раз. Не стоит перекраивать убеждения под влиянием эмоций, это может дорого обойтись, и поэтому решение — делать то, что раньше считал своим долгом, даже если отчаяние по-кошачьи скребёт грудную клетку, раздирая лёгкие.       Почему-то кошки никогда не любили умбра, как будто чувствовали их истинную природу. Жаль, он бы хотел однажды поселиться в небольшом домике где-нибудь на краю света и завести себе пушистое чудовище с весёлыми янтарными глазами.       — Ладно, это всё пустое, — провести рукой по лицу, как будто смахивая с него невидимую паутинку, и снова встретиться взглядом с Орканом, но уже немного по-другому. — Это ведь ты научился отделять части менгиров, не лишая их силы, мастер-кузнец. Как насчёт того, чтобы подумать об охоте на беглое божество?       — Ты же помнишь, чего стоило создание оружия в прошлый раз. И всё равно пришёл, альтруист и человеколюб.       Бланс помнит, хотя иногда кажется, что лучше было бы забыть. Особенно то, как не хватило смелости смотреть на последствия собственного выбора. Цель оправдывает средства, да, разумеется, но если ты так считаешь, не следует отводить взгляд, когда эти средства — малолетки, выловленные на рынках беспризорников, — визжат так, что закладывает уши. Страх, отчаяние, гнев и боль — это чудовищная сила, если знать, как её использовать.       — Я предлагаю только подумать о возможностях. Подготовить план на случай, если более гуманные решения себя исчерпают, — нехотя уточняет Бланс. — Но если у меня будет хотя бы крошечный шанс избежать жертв, тем более таких, как тогда, ты знаешь…       Кто-то другой на месте Оркана мог бы рассмеяться, обрадовавшись, что его словесная ловушка сработала так, как надо, но он только поджимает губы.       — Я подумаю об этом. Но если у меня получится создать то, о чём ты просишь, последствия могут быть чудовищными. В прошлый раз мир едва не раскололся пополам, в самом буквальном смысле слова.       — Тогда не смею больше отнимать твоё время, — Бланс колеблется, но всё-таки добавляет, — старый друг. Не хочу здесь задерживаться.       Через несколько шагов его догоняет вопрос. Последний из заданных Орканом в эту встречу.       — Книжка, которую ты таскаешь с собой три века подряд. Что в ней? Ты же никогда не вёл путевые заметки.       — Истории о людях. Те, в которых они поступают как люди, а не чудовища, — но обязательно реально произошедшие. Моё напоминание, — Бланс говорит, стоя вполоборота к собеседнику, так, что нельзя понять выражение его лица. Но смягчившийся голос выдаёт улыбку. На этот раз совершенно искреннюю. — И, знаешь, конкретно эта книжка — далеко не первая. Другие успели закончиться.