Running after my fate

      Иногда Гарриет казалось, что она что-то упускает.       Это случалось резко, без каких-либо предпосылок, точно как помрачение сознания, застигающее тебя в самый разгар дня, во время встречи с давней подружкой в кафе, или поздним вечером, когда время собираться домой. Но, как и это самое помрачение сознания, неожиданно появляющееся вязкое чувство чего-то «не того» столь же неожиданно и исчезало. Она просто не успевала поймать эту мысль, дабы разобраться, в чём же всё-таки дело.       — Ну как, дорогая? Село? — любопытство Джорджианы Говард, её вездесущей матери, было воистину бесконечным. Высунувшись из-за тяжёлой бархатной ширмы, она замерла, оглядывая свою дочь в зеркальном отражении четырёх высоких зеркал. — По-моему, это платье было создано для тебя, — довольно заключила она, усмехаясь.       Гарриет повернулась сперва в одну сторону, затем в другую. Закусив губу и поддерживая рукой волосы в некоем подобии хвостика, она обернулась через плечо, рассматривая длинный газовый шлейф, весь усыпанный мелкими стразами, будто бы облако-след летящей кометы. Платье было действительно великолепным. Узкое, плотно облегающее фигуру, сверкающее перламутром и расходящееся книзу эфемерным русалочьим хвостом, оно хорошо на ней смотрелось, и всё же… Всё же что-то было не так. Гарриет изо всех сил старалась разгадать загадку, что давало прореху в её душевном спокойствии: восемь самых разнообразных платьев, теперь окружающих её по периметру примерочной, будто призраки, томящиеся в ожидании, или всё же помолвочное кольцо, несколько большое для её безымянного пальца, точно это некий намёк от Вселенной.       «Нет»,— упрямо качнула головой она. Глупости это всё. Никакой это не намёк. Это всего лишь волнение. Обыкновенное волнение перед свадьбой. Со всеми невестами так бывает.       Вот только взгляд её в зеркальном отражении выдавал с головой всё глубинное и сокровенное. В своих собственных глазах Гарриет видела немой вопрос.       «Почему ты это делаешь?»       «Ты колеблешься. Ты боишься. Поэтому ты предпочитаешь плыть по течению вместо того, чтобы прислушаться к собственным чувствам и решить, чего же ты на самом деле хочешь».       Ах, если бы это было так просто.       Гарриет во многом улыбалась удача. Ей посчастливилось родиться в хорошей, зажиточной, именитой семье, и этот факт ещё в момент её появления на свет уложил в определённом порядке всю её жизнь на много лет вперёд. Фамильный особняк в Белгрейвии, бидэльская школа-интернат, имперский колледж, который пронёсся у неё перед глазами лишь пёстрой мишурой из бурных вечеринок и бессонных ночей, потраченных на подготовку к экзаменам… Она была послушной, примерной дочерью, ни на шаг не отступающей от того плана, который ей наметили родители. Точно таким же образом она и сошлась с Джорджем. Вернее сказать, приняла его внимание к собственной персоне. В этом вопросе, по крайней мере, Гарриет не колебалась.       Джордж был мил. Очень трогательно мил и совершенно точно в неё влюблён. Он красиво ухаживал: встречал её по вечерам у подъезда художественной галереи, которой она и заведовала, слал ей её любимые фиолетовые тюльпаны, устраивал совершенно простые, но тем и очаровательные сюрпризы и, в общем и целом, был настолько идеальным, насколько это вообще могло быть возможно. Джордж был — просто был, — а ей уже исполнилось двадцать шесть. Прекрасный возраст для замужества, прекрасный жених. Мать была просто вне себя от восторга. Гарриет — послушная, примерная дочь и, предчувствуя, к чему ведут их с Джорджем отношения, приняла предложение руки и сердца с мягкой, чуть усталой улыбкой. Всё было великолепно: тёплый апрельский вечер, горевший румяным закатом на крыше его квартиры, игристое шампанское, они лишь вдвоём, и в ещё стылом с зимы воздухе особенно ярко ощущался запах круассанов из местной пекарни. Всё было незабываемо великолепно, но отчего-то то самое чувство «чего-то не того» с тех пор надёжно поселилось в её душе.       Гарриет ко многим вещам в жизни относилась со здоровым прагматизмом. По этой причине она никогда — сколько себя помнила, даже в самом далёком детстве, — никогда не имела буйных романтических фантазий. Любовь в её понимании была взаимовыгодным союзом двух людей, находящихся в равном положении и намеревающихся создать вместе некое независимое пространство. Маленькое государство. Это и была настоящая любовь — уверенность в своём партнёре, общие планы, общие цели. Всё же прочее — лишь быстрый гормональный всплеск, взыгравшее либидо, которое хорошо в коротком промежутке, но для длительных отношений никак не годится — слишком уж быстро выгорает. Однако, подобным образом раскладывая по полочкам любое своё чувство, Гарриет, тем не менее, порой только сильнее путалась. Если представлять в подобном свете чувство любви, можно ли было сказать, что она любила Джорджа?       Она знала: не любила.       В таком случае, что такое любовь?       — Нет, — Гарриет поджала губы, глядя в зеркале на собственные руки, упёршиеся в бока. — Мне не нравится.       Позади послышался разочарованный вздох матери, тут же со злостью задёрнувшей штору. К восьми белоснежным кисейно-шёлковым привидениям в итоге присоединилось девятое. Пожалуй, где-то глубоко-глубоко внутри Гарриет и понимала, что весь этот фарс с подготовкой на деле был не более, чем отчаянной попыткой оттянуть свадьбу, однако она старательно предпочитала избегать подобных мыслей.       — Временами я тебя совершенно не понимаю, — возмущённо сказала ей мама, когда они, после трёх часов, проведённых в свадебном салоне, изрядно проголодались и решили пересидеть полдень в уютном семейном ресторане неподалёку. — Что с тобой, Гарриет? Ты в последнее время будто сама не своя. Ты из-за чего-то переживаешь? Из-за свадьбы, да? Всё будет отлично, милая, тебе не за чем беспокоиться об этом. Просто наслаждайся этими днями, солнышко!       Джорджиана участливо положила свою ладонь на её. Подняв взгляд на мать, Гарриет рассеяно улыбнулась, мол, «да-да, конечно, я и сама знаю». Что, безусловно, никак не могло остановить маму, всегда излишне опекавшую её так, что от этой опеки становилось тяжко дышать.       В руке Гарриет держала смартфон, посему слушала мать лишь вполуха, изредка кивая, поддакивая или и вовсе молча. Это было немного странно для девушки, собравшейся замуж, но в последнее время она неожиданно стала зависима от социальных сетей. И не просто социальных сетей, а различных приложений, предлагающих анонимные и открытые чаты с незнакомцами. В общем-то, изначально на всё это безобразие её подсадила знакомая, настойчиво рекламировавшая в своём инстаграме одно такое приложение. Однажды Гарриет не спалось, и она шутки ради решила утомить себя подобным монотонным времяпрепровождением. Скачав чат и наспех зарегистрировавшись, она в считаные секунды получила больше десятка предложений пообщаться, многие из которых не стоило даже и открывать, так как какой-нибудь парень с аватаркой-селфи из туалета, горделиво демонстрирующий свой шестикубиковый пресс, навряд ли желал среди ночи поговорить с ней о насущном. Однако, среди моря аналогичных экземпляров рода человеческого, ей всё же удалось познакомиться с несколькими довольно приятными собеседниками. Их не связывало совершенно ничего: они не знали ни реальных имён друг друга, не профессии, статуса, места жительства, в конце концов, они не видели друг друга вживую и при любой возможности могли свернуть окошко чата, удаляя любой признак их переписки, поэтому это её и привлекало — с виртуальным незнакомцем, которого определял лишь цвет облака с его сообщением, можно было быть откровенной. Можно было писать всякие глупости, можно было притворяться кем-то другим — всё зависит лишь от того, чего ты в действительности желаешь. Зачастую, конечно, разговоры были довольно унылыми, но даже в этом Гарриет находила плюс: под такие было превосходно засыпать.       И вот таким образом в какой-то неуловимый момент она стала постоялицей приложения-чата.       Машинально пролистав, казалось, миллион анкет с запросом пообщаться, она отметила сердечком несколько понравившихся ей профилей и готова была уже заблокировать экран телефона, как вдруг в последнюю минуту на дисплее высветилось новое уведомление.       «Эрл_н хочет с вами общаться! Просмотрите его анкету».       К их столику как раз поднесли салат и запечённую с брюссельской капустой рыбу. Гарриет слегка пригубила белое вино, вновь открыла приложение.       Эрлэну — как удалось ей прочесть ник жаждущего с ней «пообщаться» — было тридцать, в графе «о себе» он довольно кратко выразился «отпетый гедонист», а его профильное фото показывало лишь часть лица: левую, со снисходительно-ироничным взглядом карего глаза и густыми тёмными усами да бородой. Других своих фотографий у него в анкете не было, а предыдущая аватарка… что ж, вызывала вопросы. Гарриет несколько минут довольно сосредоточено рассматривала снимок обычной ванной комнаты: белоснежный умывальник, такой же унитаз на заднем плане, однако привлекало внимание не это всё, а худосочная лисица на крышке унитаза, заинтересованно глядящая в камеру.       «Что за глупость?», — подумалось ей, но тут её окликнула мама.       — Давай выпьем за твою свадьбу! — с придыханием произнесла Джорджиана, направляя свой бокал к Гарриет. Они звонко чокнулись, и Гарриет вновь вернулась к смартфону, игнорируя неудовольствие матери.       Она закусила губу, так и сидя с замершим в сантиметре от сенсорного «сердечка» пальцем, но потом всё же решила, что ей и не такие писали, так что почему бы и нет. Из тех, кого она уже добавила к себе в чат, этот «Эрл_н» был единственным, кто всё ещё находился в сети.       Гарриет одобрила запрос и спешно заблокировала экран смартфона, тем самым возвращаясь в реальность.

___

      Список Дрины неумолимо рос, а решения не находилось.       Она, казалось бы, сделала всё, что только можно было сделать. Исправно вставала спозаранку, изо всех стараясь материализовать своё единственное желание — «явись, явись, явись, ну появись же, чёрт бы тебя побрал!», — однако это не давало ей ровным счётом ничего, кроме затёкших ног и тёмных кругов под глазами, которые зоркий взгляд мамы определял на раз. Тогда она перешла к более серьёзным действиям: попыталась нагадать Гоблина на картах, призывала его, стоя глубокой ночью перед зеркалом, даже чертила на полу пентаграммы — словом, делала всё, что могла припомнить с детства, когда никаких призраков в её личном мирке не было, а соответственно и не было запретов на просмотр низкосортных ужастиков. Как и предполагалось, ничего из этого не было магией, и её новоявленный жених приходить к своей юной невесте совершенно не спешил.       Что, однако, было ещё удручающе, чем всё это, так это тот коварный факт, что все её детские вещи — включая книжку Лецен — давно были переданы местному детскому дому в знаке благотворительной акции.       — Да как так-то! — всполошилась до нельзя возмущённая Дрина, но тут же была осаждена гувернанткой, собственно говоря, и пришедшей сообщить ей эту неприятную новость.       — Тише, — опасливо прошептала Лецен. — Что ты так носишься с этой книгой? В чём дело, Дрина?       Она лишь недовольно поджала губы. Рассказать обо всём, конечно, было никак нельзя, но и идей для хоть немного внятной отмазки не находилось.       — Просто мне она нужна, — буркнула Александрина. — Почему вообще мои вещи без спроса кому-то отдаются? А если мне это жизненно важно?       Луиза тяжело вздохнула, глядя на свою насупившуюся подопечную. Ей-Богу, с этой девчонкой ни один день не мог быть спокоен, и дело было вовсе не в её болезни.       — Миссис Кент поступает так, как считает нужным, — с расстановкой, как непреложную истину, сообщила она. — И если она посчитала, что твои детские вещи тебе уже ни к чему, то так тому и быть. Если тебе была так дорога эта книга, то я могу поискать её в магазинах, — неожиданно предложила Лецен, видя, как моментально зажёгся плутовской огонь в глазах Дрины, — но ничего не обещаю, хорошо?       — Хорошо, — с улыбкой кивнула та, и на короткое мгновение Лецен с некоторой безнадёжностью задумалась, во что опять она позволила этому маленькому монстру втянуть себя.       Но всё, что оставалось, — это ждать.       Дрина обречённо растеклась по поверхности стола одним всклокоченным облаком. Волосы её были ещё спутанными со сна — на макушке демонстративно торчал огромный колтун, — веки слипшиеся, с одного плеча спал рукав, обнажающий кожу в разводах от подушки и небольшую тёмную родинку, но её свой внешний облик заботил в последнюю очередь. Снова всё впустую. Она со злостью вычеркнула очередной пункт в списке «как призвать Гоблина?». Рядом с названием с некоторых пор красовалась не слишком изящная карикатура на самого виновника, и сейчас Дрина занималась тем, что с упоением вырисовывала на его квадратном лице закрученные усы.       — Бросил меня, да? — зло прошипела она бумажной физиономии. — Испугался, значит? Ну точно испугался. Ой, как будто мне это надо! — горделиво воскликнула Дрина, однако быстро стушевалась: — Конечно, мне это надо.       И принялась усердно обдумывать последующие действия.       Будь у неё возможность без чьего-либо надзора проводить поиски ответа на свой вопрос с помощью интернета, всё бы обстояло в корне иначе. Но такой возможности у неё не было — несмотря на то, что прямо-таки в аскетичных условиях её никто не держал, тем не менее, Дрина прекрасно знала, что любой её поисковой запрос так или иначе узнавала мать, и это уже значительно её сковывало. Кроме того, время, которое можно было провести в интернете, также было строго ограничено. Вот и приходилось заниматься всякой ерундой, полагаясь лишь на то, что всевышние силы всё же будут к ней благосклонны и наконец-то пошлют решение сей ужасно трудной задачи.       Пока, правда, ничего такого не посылали, но Дрина не унывала.       Если бы только она знала, чем в это самое время занимался её Гоблин, вполне вероятно, это вызвало бы у неё саркастичный смех.       Потому что, казалось, Уилл сошёл с ума.       Нет, однозначно.       С недавних пор его гостиная превратилась в некий гротескный штаб-пункт ФБР. Всё вокруг было погребено под различными бумагами, распечатками, фотографиями, книгами, изредка элементами одежды в виде галстуков или носков (никто не идеален), а также бесчисленной вереницей пустых чашек с кромкой засохшего кофе на самом их дне. У Уилла шёл активный поисковой процесс, он не на шутку разыгрался, пытаясь собрать все странные события последних дней в одну цельную картину.       Одно было совершенно ясно: всё не просто так.       Даже если рассуждая логически, он мог найти миллион доводов того, что столкновение с этой девчонкой, её упоминание интерпретации Братха, ещё одно совпадение с Эммой в действительности ничего не значило, Уилл просто чувствовал. Он чувствовал магию. Это было похоже на геомагнитные бури, которые люди чувствуют, даже если сами того не сознают, только в его случае это всё было во сто крат сильнее. Он ощущал прилив волшебства, переполнявший его всё сильнее и сильнее, и он прекрасно понимал, что подобный прилив знаменует собой начало конца.       Настало его время.       Сколько ни беги от смерти, вероятно, даже бессмертному однажды суждено умереть.       Оставалось лишь решить, действительно ли девчушка станет его погибелью или же она не имеет к этому никакого дела. Это, собственно, составляло суть проблемы.       Уилл изучил Александрину Викторию Кент настолько детально, насколько только могли ему позволить документы, переданные Эммой. Теперь он знал все её мысли, всё её страхи, приснившиеся кошмары, комплексы и беспокойства. Какую бы роль она не играла в его судьбе, он всё же пришёл к выводу, что ему банально жаль её — никто не заслужил подобной жизни, особенно когда тебе всего лишь восемнадцать лет. Уилл знал и о её абсурдно строгой матери, и о пагубном влиянии на эту самую мать её неугомонного спутника Джона Конроя, негласно заведующего всеми финансовыми делами семейства. Финансовый вопрос психического состояния Алексадрины — как бы это смешно ни звучало, — также был весьма примечателен. Уилл поинтересовался у Эммы, не кажется ли ей возможным вариант с намеренным «сведением с ума» девочки, дабы та никогда в жизни не получила в свои руки достаточно прибыльную компанию, и Эмма, хоть и лишний раз напомнила о том, что собственноручно проводила обследования мозговой активности Дрины, всё же была вынуждена признать, что в первое время ей приходила в голову та же мысль. Так или иначе, но отношения внутри семьи, очевидно, были весьма напряжёнными и мутными.       С другой стороны был Дервин Братх, к которому Уилл вернулся с усталым негодованием. Его просто одновременно и забавлял, и раздражал тот факт, что кто-то мог знать о судьбе Гоблина больше самого Гоблина. Могла ли та предназначенная ему душа взаправду быть его Невестой? Возможно, именно это и значили слова о «чистой, не запятнанной грехом»? То есть, чистая, незапятнанная грехом Невеста — это ведь получается… девственница?       Всякий раз эта мысль вызывала у Уилла смущённый кашель. Как-то неправильно он думал о совсем ещё юной девочке, он ещё, хвала небесам, не так низко пал, и всё же… Других вариантов ему на ум не приходило.       В конечном итоге он пришёл к выводу, что так быстро всё не разрешится. Пока что он послал запрос в Оксфорд одному «знакомому знакомого» с просьбой предоставить оригинал «Блужданий», хранящийся в архивной секции их библиотеки, и на этом вопрос Братха на данный момент застопорился. Ответ — каким бы он ни был — придёт в лучшем случае дня через два, так что сейчас заниматься этим просто не имело смысла. Посему Уилл и принялся за Александрину Кент.       Его задача была предельно проста: выяснить, видит ли она меч. Однако сделать это надо было аккуратно, ведь в противном случае он, чего доброго, мог бы вызвать у больной девочки приступ. В этом-то и заключалась основная причина, почему он не явился к ней с расспросами на следующий же день.       Он должен был встретиться с ней иначе.       Глубоко выдохнув через нос, Уилл рассеянно почесал затылок одной рукой, а другой схватился за кружку с уже давно остывшим кофе. Он лениво елозил ею по столешнице, вперив взгляд в пробковую доску, всю утыканную кнопками, которая с недавних пор висела на стене кухни вместо часов. Большую часть доски занимали странички личного дела Александрины, несколько её фотографий, в том числе одна детская — весьма умилительная по скромному мнению Уилла, с какого-то торжественного вечера, — и много-много цветастых стикеров с его собственными заметками. На одном таком стикере вырвиглазного цвета фуксии было поспешно выведено: «призраки???»       «Что ж, — подумал Уилл, отпивая небольшой глоток и тут же морщась от невыносимой жижи, в которую превратился предполагаемо бодрящий напиток. — Приступим».       Традиционно-холостяцким жестом он поставил кружку в раковину, а затем засуетился по всей квартире, быстро набрасывая на себя пиджак и не глядя застёгивая последние пуговицы рубашки.       — Чего застрял здесь? — обратился он к пустоте, поправляя у зеркала в прихожей свою причёску. — Я уж думал, ты и сгинул совсем.       Конечно же, никто ему не ответил. По крайней мере, обычный человек, глядя на эту небольшую бытовую сценку, подумал бы именно так, а если ещё точнее: подумал бы, что Уилл сошёл с ума, раз разговаривает сам с собой. Однако, если бы в этот самый момент зритель пригляделся чуть старательнее, то наверняка бы заметил, что, когда Уильям привычным шагом покидал собственную квартиру, за ним следовало две тени.       Одна — чуть в стороне.

___

      Всё было как никогда стандартно.       Два часа дня, чуть ли не родной белый кабинет на Уайтхолл-стрит тринадцать — старые створчатые окна были раскрыты настежь, отчего по всему помещению проносился приятный летний сквозняк, с улицы доносились звуки проезжающих мимо автобусов, приглушённые обрывки чьих-то разговоров. В руках у Дрины и Лецен было по чашечке жасминового чая. Каролина отчего-то сегодня была в особенно приподнятом настроении и обслужила их во время ожидания по высшему разряду — даже угостила конфетами, которые, впрочем, были подарены её незадачливым кавалером. Она без устали ворковала о всякой насущной чепухе, периодически замолкая и загадочно улыбаясь самой себе, что вызывало вопросы, однако у Дрины не было желания вновь вляпываться в бесконечную беседу о романтических похождениях ассистентки мисс Портман. Спасибо, прошлого раза хватило.       И всё же предчувствие её как будто бы не обманывало. Мисс Портман никогда не задерживалась и всегда встречала их уже в кресле, с аккуратно разложенными анализами перед собой. А теперь место напротив них пустовало. Дрина в нетерпении закусила губу и усиленно закрутила чайной ложечкой, вызывая в чашке небольшой жасминовый тайфун. Настенные часы указывали на восемь минут третьего. Бога ради, с чего такие задержки?       — Так это ты… — послышалось унылое кряхтение где-то позади неё. Дрина, точно зверёк, слабо дёрнулась в кресле, повела ухом, ощущая могильное дыхание прямо себе в плечо. — Ты же меня слышишь сейчас, надеюсь?       Ох, как же ей хотелось сейчас запустить чем-нибудь тяжёлым в этот источник звука. Даже если ничего ему не будет, всё равно желание было слишком велико.       Она бросила короткий взгляд на Лецен — та, казалось, увлечённо листала какой-то научно-популярный журнал, наверняка оставленный здесь именно для пациентов или их сопровождающих, дабы скоротать время, — а затем осторожно склонилась чуть в сторону, шепча быстро и крайне зло:       — А я смотрю, вам в этом кабинете прямо мёдом намазано.       Лецен с некоторой запинкой глянула на Дрину, но та только лучезарно ей улыбнулась. Тем временем призрак пренебрежительно фыркнул.       — Лапуля, — начал он устало, поправляя на остром, крючковатом носу свои призрачные очки. Вообще, судя по тому, что могла мельком заметить Дрина, это был тщедушный парень немногим старше неё; студент скорее всего. На его хлипкой шее выразительно темнели следы от петли, — будь моя воля, я бы вообще сюда не припёрся. Но как будто меня кто-то спрашивал… — обиженно добавил он под скрип входной двери, и конец его фразы Дрина уже не дослушала, оборачиваясь к доктор Портман.       Тот, кто, однако, вошёл, конечно же, мог быть доктором, но вовсе не Портман.       Что было ещё более важно: даже несмотря на то, что это была не мисс Портман, Дрина прекрасно знала вошедшего.       У неё буквально и очень некультурно отвисла челюсть. Лецен наконец оторвалась от изучения страниц апрельского выпуска «Психологии Сегодня» и, подняв свой извечно строгий взгляд, замерла точно так же, как и Дрина, разве что окидывая незнакомца менее удивлённым взглядом. У самой же Дрины сердце моментально забилось в груди с удвоенной силой.       Всё смешалось в её голове: ошеломление, бессильная злость, некое противоестественное торжество, радость и даже испуг. Как отчаянно она билась над своей задачей, и вы только поглядите, что же происходит!       В итоге во взбудораженном мозгу промелькнула лишь одна цельная, но при этом совершенно дикая мысль.       Дрина вдруг подумала: «Ему чертовски хорошо без пиджака».       Очевидно довольный произведённым эффектом, Уилл неспешно сел в кресло, излишне вальяжно откидываясь в нём назад и, сощурившись на Александрину, наконец прервал затянувшуюся паузу, в то же мгновение переведя взгляд на вторую женщину:       — Прошу прощения за то, что внедряюсь совершенно без предупреждения, — проникновенно начал он, улыбнувшись лишь краешком губ. Глаза его в свете солнечных лучей на мгновение потусторонне блеснули. — Моё имя — Уильям Лэм, я — бывший профессор факультета психиатрии и нейробиологии университетского колледжа, коллега и близкий друг доктор Эммы Портман, — он сделал выверено театральную паузу, позволяя Лецен усвоить всё услышанное, а затем продолжил голосом ещё мягче прежнего: — С вашего позволения, мисс Лецен, я бы хотел провести эту встречу вместо мисс Портман. Всё, безусловно, останется исключительно конфиденциально. Я лишь хочу помочь вашей воспитаннице, — улыбнулся Уилл и взглянул на Дрину тем взглядом, который та моментально подхватила.       Вместе они выглядели, словно были связаны друг с другом телепатическим каналом. Между ними шла напряжённая конфронтация.       — Можно я уже пойду? — послышался утомлённый оклик позади.