Running after my fate

      Люди умирают по совершенно разным причинам: порой по невероятно трагическим, порой по смехотворно абсурдным. Великие люди погибали от застрявшей в горле абрикосовой косточки, а никому не известные бедняки могли героически пожертвовать собой, спасая младенца. Смерть бывала и отвратительной, и в некоем извращённом смысле прекрасной. Но, что оставалось неизменно, — смерть была для всех едина. Она — конечная точка для королей и бездомных; она — всё, что когда-либо существовало на этой бренной Земле и чему ещё предстояло появиться на свет. Смерть — это всё, что, в сущности, имело значение. Уж он-то об этом знал наверняка.       — Айс Американо готово! — выкрикнула розовощёкая студентка-бариста, поднявшись на цыпочки, и, выглядывая из-за стойки, попыталась отыскать взглядом одного примечательного покупателя. Примечательным он ей показался хотя бы потому что был невероятно бледен и не слишком улыбчив, однако ещё больше потому что в такую духоту обрядился — точно смерть — весь в чёрное.       — Спасибо, — услышала она где-то позади себя и аж подпрыгнула от неожиданности — загадочный покупатель подошёл слишком незаметно. Он протянул свою сухую белую руку за кофе, и на мгновение их пальцы соприкоснулись.       — Ой, — слабо пискнула она, тут же отдёргивая ладонь. Молодой мужчина уже зашагал прочь, но она всё так же глядела ему вслед и прижимала руку к груди. Ей казалось, что она прикоснулась к трупу — такими ледяными и будто не живыми были пальцы незнакомца. Однако стоило ему выйти из кафе, на прощанье звякнув колокольчиками на двери, как это странное чувство абсолютно выветрилось из её сознания. Она моргнула, хмыкнула себе под нос и принялась за следующего клиента.       Люди умирают каждую секунду. И, сколько бы ни было на свете различных версий загробного мира, в одном люди были правы: души существуют. И кто-то должен был их собирать.       Мисс Энн Лили Хартидж едва отметила двадцать девятый день рождения и вот-вот готовилась переехать в солнечную Италию к своему возлюбленному, однако случай распорядился иначе. У него было ровно две минуты сорок семь секунд до её смерти, и он, неспешно прогуливаясь вдоль тротуара, где в скором времени должен был случиться ужасный наезд на пешехода, как раз допивал свой кофе. Точность была его коньком. Никто из его сослуживцев не отличался такой педантичностью. За почти две сотни лет службы он выбился на самый верх исключительно благодаря своей принципиальной точности, и всё бы было хорошо…       Если бы не одна пропавшая душа, повисшая над его репутацией на том свете воистину мрачной тенью.       Тридцать семь секунд. Тридцать шесть. Он тяжело вздохнул, вновь бросил взгляд на карточку с именем и датой. Будет много крови. Хорошо бы не замараться.       Бывало ли у вас такое ощущение, что вот видите вы в толпе какого-то человека, видите и, в сущности, не обращаете внимания, но, стоит вам моргнуть, как он вдруг исчезает? Видение, думаете вы? Как бы не так. Жнецы смерти спокойно сосуществуют с людьми в этом мире. Разница заключается лишь в том, что жнецы уже мертвы. И случайный прохожий, чью голову венчает чёрная шляпа или же укрывающийся чёрным зонтом, может оказаться тем, кто однажды придёт за вами.       Его исчезновение было по-изящному незаметно. Разве что шум пластикового стакана, брошенного в урну у пешеходного перехода, привлёк внимание какого-то мальчишки-школьника, но, никого рядом не заметив, он тут же отвернулся и побежал через дорогу. Этому мальчику сегодня несказанно повезёт — всего через мгновение после того, как он вновь ступит на тротуар, серебряная Тойота с отвратительным визгом вывернет из-за угла и с разлёту врежется в молодую женщину.       Три. Два. Один.       Разнеженный июньский полдень пронзил ужасающий крик. Что-то глухо шмякнулось на асфальт, вокруг послышался множественный гомон, топот ног, охи и даже рыдания. Люди скопились вокруг обезображенного тела, самый крепкий нервами прохожий набрал номер скорой помощи. В этой суматохе никто даже и не заметил, что погибших в действительности было двое. Об этом знал лишь он. Перед ним стояли Энн Лили Хартидж и осунувшийся мужчина лет сорока, с ужасом глядящий на то, что происходило позади встречающего их жнеца, — это был водитель той самой серебряной Тойоты.       — Прошу простить мою нетактичность, — отстранённо усмехнулся жнец, прищёлкнув пальцами, и вот все трое покинули переполненный людьми лондонский перекрёсток, оказавшись вместо этого в странном туманном месте без начала и границы, однако полностью (по крайней мере, настолько «полностью», насколько позволяло человеческое зрение) заставленном полками с книгами. — Не могу представиться вам по той простой причине, что не имею имени. Однако надеюсь на ваше понимание. Мне выпала честь сопроводить вас в загробный мир. Прошу, присаживайтесь. Я как раз найду ваши истории.       Каждая книга должна была быть заполнена.       Душой.

___

      — Мне кажется, вы сейчас очень палевно выбиваетесь из своих ролей, — заметил эфемерный четвёртый присутствующий в кабинете, в котором по факту находились лишь трое. Призрак лёгким облаком переместился за спину ни о чём не подозревающей Лецен и нагло дунул ей в ухо. Та чуть дёрнулась, поёжилась, но не свела с Уилла взгляда. — Алё, это вообще-то педофилия, не?       — Мне восемнадцать, — огрызнулась Дрина.       В комнате на мгновение повисла неловкая пауза. Лецен быстро заморгала, Уилл негромко кашлянул и поправил очки. Зачем он их нацепил, один чёрт — простите, Гоблин, — знает. Александрина сомневалась, что у бессмертных могут быть проблемы со зрением. Но что правда, то правда — вышло неловко. Она бросила эту фразу так, будто действительно говорила с воображаемыми голосами у себя в голове. А всё из-за этого назойливого сморчка, будь он неладен.       Уилл едва заметно усмехнулся, оставил в покое анкету, которую до этого старательно перечитывал, задавая нудные технические вопросы, и, быстро пометив что-то в своём блокноте, наконец поднял взгляд на свою пациентку.       — Так вы видите призраков, мисс Кент? — самым что ни на есть обыденным голосом спросил он. Таким, каким обычно пользуются психиатры, опрашивая шизофреников и параноиков.       Но оба знали, к чему он именно клонит.       «Это ты его притащил сюда, — угрюмо констатировала про себя Дрина. — Решил проверить? И мисс Портман в это вмешал?»       — После половины кубика трифтазина я уже ничего не вижу, — парировала она с елейной улыбкой. — А сейчас, благодаря усилиям мисс Портман, уже как полгода не нуждаюсь в успокоительных. Зато вижу кое-что другое…       Даже если бы Дрина хотела договорить, она всё равно не успела этого сделать. Лецен грозно цокнула, глядя на неё исподлобья:       — Перестань паясничать, — одёрнула её гувернантка. — Что с тобой? С мисс Портман ты так себя не ведёшь.       — Именно потому что это не мисс Портман… — вновь начала возмущаться Александрина и вновь её самым наглым образом прервали.       В дверном проёме, напрочь забыв про общепринятую тактичность, встала Каролина. В руках она держала слегка подрагивающий серебристый поднос с чайным сервизом и лучезарно улыбалась. Неловкость состояла в том, что улыбка эта была обращена явно к одному-единственному человеку.       — Прошу, Каролина, — Уилл посчитал, что лучшим способом разрядить накалённую обстановку будет обратиться именно к ассистентке Эммы. Он галантно поднялся со своего места, когда она вошла, и помог ей с расстановкой чашек. — Как раз вас нам не хватало, — беззлобно хохотнул он.       Каролина ответила соблазнительной улыбкой, от которой Дрине сразу стало тошно — такой приторной она была.       — Мне показалось, вам не хватало чая, — прощебетала она, и Уилл покорно согласился:       — Чая никогда не бывает много, — его взгляд на секунду обратился на стол, на котором уже и так стояли пустые чашки Александрины и мисс Лецен.       «Нет, так продолжаться не может», — решительно подумал он.       — А знаете, — подал голос Уилл, — на мой взгляд, мисс Портман допустила серьёзное упущение, ограничив ваши встречи лишь кабинетом. Мне бы хотелось понаблюдать за Дриной в естественной для неё обстановке. Это было бы куда полезнее обыкновенных сеансов.       Второй раз за едва ли прошедший час в кабинете на Уайтхолл-стрит тринадцать повисла гробовая тишина. Гробовая в основном потому что даже тщедушный призрачный студент, всё это время с наглой ухмылкой наблюдавший за этой горе-драмой, издевательски вздёрнул брови. Уилл предусмотрительно грозно взглянул на него, мол, «не вздумай опять шуточки эти пошлые распускать, мигом прокляну». Тот театральным жестом воздел руки к небу в знаке совершенной покорности хозяину.       — Конечно же, если вам привычнее общество мисс Портман, то это будет именно она, никаких вопросов, — быстро проговорил Уилл. — Я лишь хочу предложить вам альтернативный процесс лечения, — совсем тихо добавил.       Лецен, всё это время не сводившая цепкого взгляда с новоиспечённого доктора, на несколько мгновений погрузилась в раздумья.       — Я должна обговорить это с миссис Кент, — осторожно отметила она.       — Конечно, — спешно согласился Уилл.       — А я согласна, — задорно вмешалась Дрина.       В её мозгу уже созрел грандиозный план.       Конечно, весь этот спектакль с призраком её порядочно вывел — со смекалкой у Александрины всё было в порядке, так что сомневаться в том, что всё это — одна большая проверка её способностей, не приходилось. Однако теперь так даже лучше. Если Уилл будет регулярно появляться в её доме, это же какой разгул для фантазии. Можно убегать на другой конец света из любого шкафа или подсобки под лестницей на первом этаже.       Такой расклад её совершенно устраивал. Дело оставалось за малым, однако крайне трудном заданием: во что бы то ни стало уговорить маму согласиться на это предложение.       И всё бы ничего, если бы не два самых мерзких слова в мире.       Джон. Конрой.       Формально Конрой считался юридическим советником четы Кент и когда-то очень давно, когда отец Дрины был ещё жив, так, должно быть, и было. Однако после смерти Эдварда Кента руки у Конроя развязались, и он не преминул запустить их в семейные дела, захватив контроль над всеми сферами бизнеса. Дрина с малого возраста знала о том, какую роль он играл в компании её отца, а также в жизни её матери. Они спали — это был факт. При этом Конрою — чью внешность Александрина без лишних стеснений сравнивала с жабьей — каким-то волшебным образом удалось полностью поработить Викторию. Она слушалась его беспрекословно и не было ни одной вещи, которая бы оставалась в секрете от Конроя.       Больше всего на свете Дрине хотелось однажды избавиться от ярма спятившей дочки Кентов и вышвырнуть этого подлеца на улицу, где ему и было место.       Но пока приходилось с ним мириться.       Поэтому, к вопросу своих привилегий в этом доме она подошла небывало взросло.       Начала она, естественно, с матери. Ужин в день после визита к Уиллу начался много позже обычного — Конрой задержался в дублинском аэропорту, куда летал в небольшую командировку. В итоге он прибыл домой только к восьми вечера и был страшно вымотан. Ел без аппетита, больше развозя по тарелке давным-давно остывшее рагу, нежели действительно кушая, и, кажется, был чем-то сильно озабочен.       Дрина знала, что Лецен уже сообщила матери о «новом докторе», но понятия не имела, как та отреагировала на эту новость. Посему, аккуратно промокнув губы салфеткой, она отставила прочь вилку, глубоко вздохнула и произнесла, будто бы невзначай:       — Сегодня был очень необычный сеанс у мисс Портман…       Она намеренно ни словом не обмолвилась об Уилле и лучезарно улыбнулась, поднимая взгляд на Конроя с матерью. Виктория нахмурилась, принявшись старательно накалывать на вилку кусочки овощей; Конрой же сперва никак не отреагировал, казалось бы, весь всё ещё погруженный в собственные мысли.       — И чем же он был необычен, Дрина? — монотонно пробубнил он после паузы, не отрываясь от своей тарелки. Это-то Дрине и было надо.       — Что ж, — с энтузиазмом ответила она, — вместо мисс Портман был кое-кто другой. Он представился её университетским наставником. Профессор Уилл Лэм. Он предложил альтернативный вариант лечения и хотел бы наблюдать за мной дома. Думаю, мама уже слышала об этом от Лецен, верно, мама?       На несколько мгновений в столовой повисла напряжённая пауза. Виктория не поднимала взгляда, Конрой был натянут, точно струна.       — Боюсь, — начал он не свойственно ему тихо, настороженно, — его услуги не подойдут нам.       — Это почему же? — тут же парировала Дрина. Он взглянул на неё и увидел, что она не на шутку сосредоточена.       — Потому что он нам не знаком. Разве можно так просто менять специалиста, когда дело касается столь деликатного случая?       — Он — профессор, — с нажимом сообщила Александрина. Сама того не заметив, она выпрямилась на стуле, а руки её оказались плотно сжаты в кулаки. Однако отступать она никак не собиралась: — Или вы не желаете мне выздороветь? В последнее время, мистер Конрой, у меня только такие подозрения…       — Прекрати, Дрина, — наконец вмешалась мать. Она с грохотом бросила столовые приборы на стол, но тут же взяла себя в руки, вновь натянув на лицо эту отвратительную маску воистину немецкой сдержанности. — Как ты можешь так говорить? Джон желает тебе самого лучшего…       «Ох, мама-мама, — подумала Дрина на короткий миг, — как бы ты ни старалась, ты вырастила меня слишком похожей на себя».       — Тогда я не вижу никакой причины для отказа, — улыбнулась она, не позволив Виктории договорить. «Джон желает тебе самого лучшего» — она слышала эти и подобные им слова сотни тысячи раз и ни разу, ни разу в жизни, какой бы неопытной она ни была, Александрина не поверила в их истинность. Ей надоело быть игрушкой в руках этого ничтожного человека. Теперь они должны были считаться с ней и играть по её правилам. Подавив в себе боязнь столь открыто противостоять матери, Дрина рвано выдохнула и продолжила: — Ты ведь сама всегда говорила мне, что однажды я возглавлю компанию папы, — в этот момент она перевела выразительный взгляд на Конроя. — Разве можно в таком случае пренебрегать профессиональной помощью? Когда моим случаем заинтересовался сам профессор университетского колледжа?       Она прекрасно знала, что теперь они не могли так просто отказать ей. В конце июня у Дрины должны была состояться первая деловая встреча с представителями банка Ллойда, и, так как она была уже совершеннолетней, Конрой имел право сопровождать её только в качестве советчика — все важные решения принимать было всё равно лишь ей. Конечно же, её психическое состояние официально всё ещё оставалось под вопросом, но, какие бы интриги ни плёл Конрой, против британского права он не имел никаких козырей в рукаве. Поднимаясь из-за стола и покидая столовую, Дрина прекрасно слышала их тихий спор — слова матери: «Я больше не могу контролировать её, Джон, ей уже не пять лет», — и, против воли, глаза её наполнились предательскими слезами. Как бы ей хотелось жить совсем другой жизнью. Пусть даже видеть чёртовых призраков, но жить в обычной, любящей и принимающей её семье. Разве это сложно? Разве это так недостижимо?       Каждый свободный шаг ей нужно было отвоёвывать. И что же её встречало в итоге? Верно.       Собственная комната была мрачна и пустынна, залитая вязкой ночной синевой, будто бы взаправду ледяной. От тепла дня ни осталось ни следа. Дрина устало расшвыряла по сторонам домашние тапочки и залезла на обитый мягкими подушками подоконник и опёрлась об окно головой.       — Гоблин-Гоблин, — произнесла она сипло, зябко поджав пальцы ног от сумеречной свежести, царившей в спальне, — забери меня отсюда. Что мне сделать для этого? Вытащить из тебя этот волшебный меч?       «Тогда ты станешь свободным?»