Полетай со мной

      Восьмого марта пошел снег. Он плотной пеленой с самого раннего утра накрыл город, словно зима вдруг очнулась и вспомнила, что как-то не порадовала напоследок москвичей снежными заносами, скользкими улицами и прочими «прелестями». Миша, Лиза и Анна завтракали, глядя, как за окном становится все белее и белее; Миша ворчал, что теперь убьет лишние полчаса на уборку машины, а Лиза подозревала, что из неотложки сегодня будет много «гостей», пострадавших в результате аварий, да плюс еще и праздник… Одну Анну, казалось, непогода не заботила. Накануне вечером она звонила Тане; подруга очень обрадовалась переменам в жизни однокурсницы и, услышав, что Анна хочет вернуться в академию, тут же забросала ее заданиями по прошедшему материалу по сольфеджио, гармонии и истории музыки – так что девушке было чем занять себя. Вечером обещал заехать Володя, поздравить ее и Лизу. Он уже успел позвонить, чем, собственно, Анну и разбудил; смеялся, слушая ее недовольное бурчание, а потом сказал, что непременно компенсирует.       - Ты не забыла наш уговор? – его голос вдруг стал серьезным.       - Я помню, - ответила Анна. – Что ты хочешь услышать?       - Решать тебе, - сказал Владимир. – Подумай, что волнует тебя сейчас больше всего… Помимо меня, конечно.       Девушка рассмеялась.       - Умеешь ты настроить человека плыть в нужном русле!       - Мне за это очень хорошо платят, - даже не видя, Анна готова была утверждать, что он сейчас довольно ухмылялся. – До вечера!       - До вечера, - улыбнулась девушка.       Но позже, оставив на время учебники, чтобы немного передохнуть, Анна поняла, что все же предстоящий разговор ее немало беспокоит. Начать с того, что она действительно не знала, что может – и хочет – вот прямо сейчас Владимиру рассказать. Как ни странно, наименее привлекательной была мысль поговорить о матери. Казалось, стоит просто даже произнести ее имя, как хмурое лицо и резкий голос вмешаются в только-только начавшую налаживаться жизнь и все непременно испортят. А пытаться рассказывать о том, как она жила до приезда в Москву, не затрагивая больную тему, было нереально. Да и, в сущности, о чем говорить-то? Друзей толком не было, все вертелось вокруг школы и уроков музыки. Анна вдруг осознала, что даже простые радости вроде кино, роликов, велосипедов, цирка и прочего, ей были неведомы; и что самое удивительное, когда одноклассники восторженно рассказывали о том, где побывали за выходные, девочка даже намека на зависть не чувствовала, потому что жила каким-то своим, совершенно иным миром с иными ценностями. В кино она впервые пошла на первом курсе, после успешной сдачи зимней сессии в колледже; а собственного велосипеда до сих пор не приобрела, иногда беря напрокат летом, чтобы покататься в парке. Наверно, как никто другой, Анна знала, что на деле человеку для счастья нужно совершенно другое… И именно этого она так долго была лишена.       О чем тогда еще рассказать? Об изнасиловании? Анна не понимала, как можно в принципе говорить о том, что так отчаянно пытаешься забыть. Даже сейчас, сидя на кровати в своей комнате, девушка не чувствовала себя полностью защищенной. А может… может, именно об этом и стоит спросить Владимира? Скорее, не как психотерапевта, а человека, который одним взглядом умеет успокоить и вселить уверенность в себе. Правда, в последнее время пристальные серые глаза внушали ей совсем другие мысли. Анна вспомнила недавнюю сцену в гостиной. Она не собиралась вести себя так, но разум словно отключился, руки сами проскользнули под его свитер, потому что он был настолько близко – теплый, настоящий, сильный – что не прикасаться к нему было пыткой. Но когда Владимир так резко прижал ее к себе, ей вдруг стало страшно: однажды она уже пережила подобное и, хотя понимала, что на этот раз ничего не грозит, не смогла перебороть внезапно нахлынувший испуг. Как избавиться от постоянного ощущения, что ее преследуют, загоняя в угол? Слава богу, хотя бы кошмары больше не мучают, но вот это самое подспудное беспокойство до сих пор заставляло девушку пару раз за ночь просыпаться, смотреть в потолок, прогоняя дурные мысли, и засыпать только тогда, когда чернильная темнота ночи начинала потихоньку разбавляться серым рассветом. Пока она на долгосрочном больничном, отоспаться можно и днем. Но если вернется в академию, так дело не пойдет. Анна воспрянула духом: тема для непростого разговора найдена. Не хотелось, конечно, омрачать подобной беседой Женский день, но от Володи никуда не денешься.       Лиза присела на кушетку в коридоре; как она и предполагала, из-за снегопада в больнице сегодня было жарко: то переломы в результате падения на льду, то пострадавшие в авариях – не продохнуть. В кармане халата зазвонил телефон. Долгорукая глянула на дисплей и недоуменно приподняла брови, принимая вызов:       - Володь, привет! Что-то случилось? Только не говори, что не приедешь сегодня!       - Лиза, я хотел тебя попросить кое о чем. Ты не злись, но… я бы хотел сегодняшний вечер провести вдвоем с Аней. У себя.       Лиза немного помолчала, потом спросила:       - Она знает?       - Еще нет. Я, как послушный мальчик, сначала спрашиваю у тебя.       - Володя, я же не надзирательница! Я – ее сестра. Поэтому такие вещи обсуждай с Аней. Мне, конечно, жалко, что мы не сможем собраться все вместе…       - Лиз, ну сегодня же ваш праздник, Миша тебя на руках носить должен, а потом подарить незабываемую ночь, как минимум.       - Фу, блин, Корф, ну туда-то хоть не лезь! Погоди… А что ты будешь делать, если Аня не согласится?       - Она согласится, - уверенно заявил Корф. – У нас уговор.       - Какой еще уговор?       - Что-то вроде игры по принципу «ты – мне, я – тебе». Анна рассказывает все, что у нее накопилось на душе, а я…       - Что ты?       - Учу ее не бояться главной темы в книжках Фрейда.       - Ты серьезно?! – Лиза соскочила с кушетки и заходила по коридору взад-вперед.       - Вообще-то секс – часть отношений между мужчиной и женщиной, - невозмутимо ответил Владимир. – Что тебя смущает? Анна знает о моих намерениях, пусть и не в подробностях. Она зажата собственными страхами, как тисками, и ее можно понять. Но также можно и освободить. Вернее, нужно.       - Смотри, не переусердствуй, - буркнула Лиза, понимая, что друг, как обычно, прав. Анна давно уже не ребенок, а перенесенная трагедия, как ни горько и цинично это признавать, открыла ей ту сторону жизни, которую девушки в ее возрасте должны познавать в постели партнера, выбранного по собственному желанию. – И позвони Ане. Побегу дальше. Пока.       Положив смартфон обратно в карман, Лиза вздохнула, взъерошив себе волосы. До чего дошло: обсуждать интимную жизнь сводной сестры и лучшего друга. С этим самым лучшим другом. Кому сказать – не поверят. Может быть, фокус в том, что они оба – врачи, и стесняться им нечего; а может, и в том, что знают друг друга сто лет, и опять-таки нет смысла что-то скрывать, тем более что дело касалось Анны, в счастье которой были заинтересованы и она, и Володя. Получится ли что-то из этой затеи, которая, откровенно говоря, казалась Лизе слегка ненормальной? Сможет ли Володя отнестись к тому, что произошло с Аней так, как если бы был просто лечащим врачом? У него самого хватает болезненных воспоминаний, с которыми он еще умудряется существовать более-менее мирно. Лиза была готова спорить на что угодно, что за тот короткий срок, что они вместе, друг начал испытывать к ее сестре глубокие чувства, которые постепенно начинали из простой, но сильной влюбленности превращаться в любовь настоящую. «Кто еще там кого лечить будет в итоге - большой вопрос», - усмехнулась про себя Долгорукая и вернулась к своим обязанностям.       Анна как раз дочитала последнюю заданную главу учебника по истории музыки, когда зазвонил лежавший рядом телефон. Она бросила на него взгляд и радостно улыбнулась.       - Привет, ты уже освободился?       - Привет, еще нет, но есть несколько минут перерыва, так что решил позвонить. Что делаешь?       - Занимаюсь. Хочу наверстать то, что пропустила, пока лежала в больнице.       - Молодец, - похвалил Корф. – А у меня к тебе предложение. Как ты смотришь на то, чтобы сегодня приехать ко мне в гости?       - В гости? К тебе? Но мы же собирались отмечать вместе…       - Знаю, но, если честно, я бы предпочел ни с кем тебя не делить. Даже с Лизкой и ее женихом. Устрою тебе маленький праздник. Ты хотела посмотреть мамины работы. Они все у меня. Я покажу.       Он говорил медленно, маленькими предложениями, давая Анне возможность подумать, но не слишком долго. Мысль показать ей картины пришла в последний момент, и Владимиру вдруг стало любопытно, что она сможет о них сказать. Анна ничего не знала о художнице Вере Корф, и в то же время ему упорно казалось, что они с мамой чем-то похожи. Искренность, открытость, сила духа, спрятанная в хрупком теле. Только у девушки ее оказалось чуть больше – ровно настолько, чтобы выжить после столкновения с машиной, изнасилования и пренебрежения от женщины, подарившей ей жизнь. Владимир слышал, как Анна размеренно дышит в трубку, и молчал: решение остается за ней, но он не сомневался в том, каким оно будет.       - Я бы очень хотела их увидеть, - наконец, произнесла Анна. – Но… мы же хотели поговорить.       - Поговорим, - ответил Владимир. – Одно другому не мешает. Аня… - он добавил просящих ноток в голос, отчего он стал еще ниже. – Я соскучился. И хочу тебя поцеловать.       Анна закусила губу. Стоило только упомянуть поцелуи, как ее тут же снова захлестнула непонятная жаркая волна, и нестерпимо захотелось оказаться с ним рядом, чтобы хоть немного успокоиться… Или, наоборот, придти в еще большее волнение. Если то, что она ощущала, можно было так назвать. Одно ясно: противиться этому желанию она не в силах.       - Во сколько ты заедешь? – спросила она.       - В семь или чуть позже. Позвоню, когда буду выезжать. И Аня… Ничего не бойся.       - Не буду, - пообещала Анна.       Быстро пообедав, девушка отправилась собираться. В честь праздника хотелось выглядеть нарядной, и она стала перебирать все свои платья, которых было не то чтобы много. Концертные, в пол показались мрачноватыми; еще парочка – слишком легкими, их только в летнюю погоду носить. Девушка нахмурилась, потом опустилась вниз и, немного покопавшись в стопке одежды в глубине шкафа, вытащила небольшой полиэтиленовый прозрачный пакет. В нем лежало шерстяное платье изумрудного цвета, которое она купила пять лет назад, получив премию за отличную учебу, причем только потому, что Таня никак не хотела уходить из магазина, пока Анна не сдалась и не взяла его. Но с тех пор платье так и лежало в фирменном пакете со всеми бирками – уж слишком оно было вызывающим на ее вкус: длиной до колена, абсолютно облегающее, с воротником под самое горло и рукавами три четверти. Но, примерив платье теперь, Анна подумала, что, пожалуй, на сегодняшний вечер оно подойдет идеально. Впервые в жизни ей хотелось выглядеть соблазнительно и привлекательно – но не столько для себя самой, сколько для Владимира, потому что такой, как он, достоин только самого лучшего и красивого. Жаль, делать макияж она толком не умела и никогда не покупала косметику; придется ограничиться прической: по крайней мере, тут Анна была уверена в успехе, потому что с детства научилась сама справляться со своей толстой косой и часто придумывала какие-то хитрые переплетения.       В семь часов вечера от Владимира пришло сообщение, что он в пути и совсем скоро приедет. Анна уже была полностью готова и, чтобы скоротать время, достала из тумбочки «Мифы». Желтый дубок, все так же лежавший в начале «Эроса и Психеи», теперь стал совсем хрупким, так что девушка даже страницу боялась переворачивать лишний раз. Впрочем, читать ей сейчас едва ли хотелось: голова была занята совсем другими мыслями. Анна вдруг пожалела, что не прислушивалась к разговорам соседок по комнате, когда те с увлечением обсуждали свои отношения с парнями, совершенно не стесняясь постороннего присутствия: обычно она старалась уйти, потому что ей были неприятны все эти коечные подробности, но теперь… может, кое-что из их обсуждений могло бы пригодиться… Или нет? Девушка нервно стиснула руки между коленями, и тут раздался звонок телефона – очень вовремя!       - Выходи, я жду тебя в машине, - сказал Владимир.       Анна надела куртку, сапоги, и, кинув последний оценивающий взгляд на свое отражение в зеркале, вышла из квартиры. В салоне автомобиля как всегда играла какая-то приятная джазовая музыка, а на заднем сидении Анна заметила несколько больших бумажных пакетов из супермаркета.       - Будем готовить праздничный ужин, - Владимир перехватил ее взгляд. – Вернее, я буду готовить, а ты – украшать мою холостяцкую кухню своим присутствием. С праздником! – он мастерским жестом фокусника вытащил из-за спины роскошный букет роз, своим оттенком очень напоминавших персиковый свитер, в котором Анна была на их первом свидании. Девушка восторженно ахнула, принимая цветы.       - Спасибо, Володя, - улыбнулась она и потянулась за поцелуем. Владимиру не хотелось спешить, но сдерживаться было непросто: оказалось, он успел настолько соскучиться по ее мягким податливым губам, что едва Анна коснулась его, все тело будто пронизал заряд тока; а сладкий аромат роз лишь усиливал желание. Он вообще любил целоваться, но раньше поцелуи редко оставались без продолжения; с Анной же каждое соединение губ было сродни путешествию в другой мир. Ему нравилось ощущать, как она буквально трепещет, познавая эту новую для нее грань жизни. Губы покорно раскрывались, нежно захватывая, отвечая; язык – проворный, гибкий, но стоило поймать его, как девушка замирала, прижималась, пытаясь быть еще ближе.       - Аня… - Корф все же нашел в себе мужество оторваться от нее, иначе еще буквально минута, и секс в машине был бы неизбежен. – Мы так домой до утра не доберемся…       - Ну хорошо, я согласна немного подождать, - прошептала Анна, глядя на него потемневшими блестящими глазами.       А девочка-то осмелела! Молодой человек ухмыльнулся, заводя двигатель. Он вел машину не спеша, потому что, несмотря на всю снегоуборочную технику, дороги никак нельзя было назвать безопасными. И еще она рядом… Владимир смотрел на нее на каждом светофоре: Анна сидела, любуясь цветами, периодически зарываясь носом в букет, чему-то улыбалась, покачивала головой в такт музыке и… показалось, или она действительно едва слышно что-то напевала себе под нос? Со стороны это больше походило на мычание, но разве оно бывает настолько мелодичным? Корф прислушался: нет, Анна определенно пела! Очень, очень тихо; выражение лица мечтательно-отстраненное – вполне возможно, она сейчас сама не понимала, что делает, поступая чисто рефлекторно. Значит, какой-то барьер, который девушка сама поставила себе, замкнувшись после перенесенных испытаний, наконец-то снят. Владимир не без удовольствия подумал, что, пожалуй, в этом он сыграл не последнюю роль.       Выйдя из машины, Анна оглядела аккуратный большой двор нового элитного многоэтажного дома. Снег убран, скамейки и бордюры чистые; много фонарей, так что даже ни одного темного угла не нашлось бы. Владимир вытащил с заднего сидения пакеты, захлопнул дверцу и щелкнул сигнализацией. Девушка последовала за ним к подъезду. Молодые люди поднялись на последний этаж. «Тут воздух чище, птицы за окном пролетают, и не так шумно. А еще вид отличный», - объяснил Владимир, заходя в квартиру и на ощупь включая свет.       Большая комната представляла собой гостиную, совмещенную с кухней. Анна увидела, что стоит на площадке, которая служила прихожей; Владимир взял у нее куртку и повесил вместе со своим пальто на вешалку справа. Сняв обувь, девушка спустилась вниз по двум ступенькам – пол оказался теплым, ходить по нему было приятно. Пространство делилось надвое: слева – зона гостиной, справа – кухня. От прихожей в сторону уходил маленький коридорчик с тремя дверьми. Несмотря на внушительные размеры, в комнате было уютно; то ли из-за мягкого освещения, то ли из-за растянувшегося во всю стену шкафа с различными секциями: для книг, для каких-то статуэток и безделушек, большая часть которых представляла собой коллекцию кораллов и ракушек самых разных форм; а посередине секции расположился огромный плазменный экран. Комнату пересекал интересной формы бежевый диван, похожий на изгиб морской волны, причем сидеть на нем можно было с двух сторон. У панорамного окна, сейчас скрытого плотными шторами насыщенного кофейного цвета, стояло два кресла того же дизайна и цвета, что и диван. Кухня же, в противовес гостиной, оказалась яркой, сочетая в себе оранжевые, малиновые и красные оттенки. Владимир аккуратно поставил пакеты на кухонный островок и подошел к Анне, которая первым делом отправилась изучать содержимое книжных полок. Девушка обнаружила огромное количество литературы на английском языке - логично, учитывая долгое проживание молодого человека в Штатах. Книг по психологии, психоанализу и прочему на русском было куда меньше; зато художественных произведений – море, от классики до современных модных писателей; впрочем, практически все книги явно были куплены еще в советское время, новых оказалось мало. Небольшую полку слева занимали художественные альбомы с репродукциями, которые тоже выглядели довольно старыми и потрепанными.       - Их собирала в юности мама, у меня фактически вся библиотека из ее книг, - Владимир заметил, с каким интересом девушка разглядывала корешки альбомов. – В детстве я очень любил их разглядывать. Больше всего нравился вот этот, в основном из-за размеров, - он указал на внушительный альбом «Русские сезоны в Париже», в котором были собраны эскизы декораций и костюмов русских художников, работавших с Сергеем Дягилевым в начале двадцатого века.       - В нашей школьной библиотеке был только старый-престарый альбом с плохими репродукциями из Третьяковки, - вздохнула Анна. – Его даже на дом не давали, поэтому я иногда после уроков оставалась в библиотеке, чтобы посмотреть картинки. Мечтала, что когда-нибудь увижу оригиналы. И, когда приехала в Москву на прослушивание, уговорила Галину Степановну, мою учительницу музыки, сходить в галерею. Она потом меня оттуда еле вытащила, - улыбнулась девушка своим воспоминаниям. Владимир обнял ее сзади, и Анна, довольно вздохнув, откинулась головой ему на грудь.       - Пожалуй, я не дам тебе пока рассматривать мои альбомы, у нас были совсем другие планы, - пробормотал он, склоняясь к маленькому ушку, кокетливо выглядывавшему из-за светлых вьющихся прядок. Сегодня у нее была очень красивая прическа из нескольких кос, переплетенных между собой каким-то хитрым образом; но Корф подумал, что больше всего Анна нравилась ему с распущенными волосами – они делали ее трогательно-юной, беззащитной и, на контрасте, еще более сексуальной, соблазнительной и женственной. Про себя он отметил и платье, самым выгодным образом подчеркнувшее тонкую фигурку. Определенно, она менялась, на его глазах становясь все более похожей на настоящую Женщину. Такую, какой была мама. Как хорошо стоять с ней вот так, обнимая, чувствуя тепло тела, сладкий запах кожи… Владимир вдохнул поглубже, потом выдохнул и ощутил, как Анна дрогнула, прижимаясь ягодицами так тесно, что он тут же начал возбуждаться. Пришлось чуть-чуть отодвинуться назад, ради своего же блага.       - Нравится? – шепнул он.       - Очень, - едва слышно ответила Анна. – У меня… мурашки по всему телу, когда ты так делаешь…       - Это называется эрогенной зоной, - мурлыкнул Корф, обводя контур уха пальцем. – Место, которое доставляет особое удовольствие, когда его ласкают. Одно я уже нашел… Но, думаю, у тебя есть еще…       - Ты… хочешь… прямо сейчас их все… н-найти? – у Анны заплетался язык; наслаждение было настолько неожиданным и острым, что строить связные предложения казалось равносильным полету на Марс. Владимир медленно развернул ее к себе лицом; серые глаза, чуть прищурившись, взглянули на нее, губы растянулись в довольной улыбке:       - Нет, милая, это удовольствие лучше принимать маленькими порциями. Пойдем, - он потянул ее за руку в сторону кухонной зоны, - я буду готовить ужин.       Облокотившись на столешницу островка, Анна наблюдала, как из пакетов появились овощи, большой кусок говядины, фрукты, бутылка вина и, в довершение приятной картинки, коробка эклеров. Она попыталась предложить свою помощь, но Корф решительно помотал головой: сегодня праздник, так что готовка – на мужчине. Глядя, как Владимир аккуратно и явно со знанием дела разделил мясо на две части, почистил и нарезал мясистые болгарские перцы, подготовил спаржу и картофель, Анна не могла не поинтересоваться, где он всему этому научился.       - В основном у друзей в Америке, - ответил молодой человек, доставая сковороду-гриль, чтобы пожарить стейки. – Был у меня коллега один, звали Кевином. Зачем он пошел в психоаналитику, я понятия не имею: парень был повар от бога, многому меня научил, в том числе как готовить стейк. Кевин говорил, что хороший кусок мяса – лучшее лекарство от депрессии. Мы у него частенько зависали и каждый раз спрашивали, почему он до сих пор не открыл свой ресторан или, на худой конец, закусочную. Кевин пожимал плечами и отвечал, что ему и так неплохо.       - Может, он чувствовал, что помогать людям – его призвание, - предположила Анна. – Интересы у людей разные бывают, но призвание – всегда одно, и ему нужно следовать. Интересы меняются, а призвание остается.       - Вполне возможно, - кивнул Владимир, опуская мясо на сковородку. – Но, не в обиду тебе, Аня, ты от своего чуть не отказалась. Извини, если прозвучало резко, но вот честно скажи: если бы не я, ты бы не вернулась к пению, правда?       - Правда, - Анна грустно вздохнула. Она ничуть не обиделась, понимая, что Владимир прав: легко говорить о призвании, о том, как важно исполнять свои мечты, но при этом сдаться самой, пройдя уже такой длинный путь. Ей вдруг захотелось выговориться, чтобы хоть как-то оправдаться; вряд ли, конечно, это поможет, но она все равно собиралась рассказать ему о своих страхах. Пока не тех, глубинных, но не менее тревожных. – Понимаешь, как только я открываю рот, делаю вдох, пытаюсь что-то спеть, мое горло отказывается повиноваться. Первое время я просто сипела и хрипела, даже говорила с трудом. Меня это так напугало… Я никогда не испытывала проблем с голосом, он ни разу меня не подвел, простуда не в счет. И… после того, что было… Я решила, что мой голос меня предал. Я… не заслуживала его больше. – Обхватив себя руками, Анна покачала головой. – Меня охватило такое отчаяние, все и так было плохо, но пропавший голос добил окончательно. Я столько раз пыталась, вспоминала все упражнения, которые обычно использовала после болезни, но бесполезно.       - Почему ты не обратилась за помощью к своим педагогам? – спросил Владимир.       - А что бы они сделали? – с горечью ответила девушка. – Галина Степановна не певица, а Алина Александровна сказала бы то, что я и так знала: нужно время, продолжай пробовать, делай упражнения… Но на самом деле я не пошла к ней, потому что боялась услышать, что теперь действительно никогда больше не смогу петь. От нее это было бы… не знаю, как смертный приговор. И даже сейчас, после того, как ты дал мне надежду, что все можно исправить, я все равно боюсь.       - Чего именно?       - Что ничего не получится. Что я никогда не смогу освободиться от воспоминаний, они будут всплывать в самый неподходящий момент, отвлекать меня. Что… - Анна запнулась, внутреннее похолодев от одной только мысли. Владимир отложил в сторону нож, которым резал картофель, сполоснул и вытер руки, подошел к девушке и обнял ее. Только тогда она нашла в себе силы прошептать: - Что все может повториться…       - Аня… - протянул Корф, покачивая девушку в своих объятиях, - не говори так! Это никогда не повторится. Я не позволю. Понятно? – он улыбнулся, приподняв ее лицо за подбородок. – Тебе нечего бояться.       - Я не знаю, как от этого избавиться, - жалобно прошептала Анна. – Ты всегда такой спокойный, уверенный и сильный, а я так не могу! Я все время боюсь! Володя, мне так трудно, я просыпаюсь каждую ночь, потому что мне кажется, что меня преследуют, загоняют в угол, что все узнают и будут тыкать пальцем, начнут жалеть, а от этого только хуже! – она так разволновалась, что вывернулась из мужских рук, нервно зашагала по комнате, схватившись за голову. – Они меня сломали, сломали… Это ужасно! – простонала девушка.       Владимир вздохнул: очевидно, долгой беседы не получится, Анну так легко вывести из равновесия, что малейшее давление теперь приведет к срыву. «Надо ее отвлечь» - подумал он.       - Анна!       Его строгий голос заставил девушку придти в себя. Она взглянула на молодого человека, который все так же стоял у кухонного островка. По комнате плыл соблазнительный запах жареного мяса; за это время Владимир успел приготовить стейки, которые теперь лежали на тарелке под прозрачным колпаком, а на сковороде уже румянилась спаржа. Анна словно вынырнула из глубокого холодного озера обратно к свету, но ее все равно лихорадило, как если бы поднялась температура. Она покачнулась, и Корф тут же подбежал к ней и, обняв, отвел к дивану.       - Девочка моя, ты дрожишь, - заметил он. – Прости, я не думал, что тебе будет так трудно говорить. Прости меня... – он крепко прижал Анну к себе, баюкая, как маленькую.       - Я не могу так жить, - всхлипнула девушка, уткнувшись ему в рубашку. Потом резко выпрямилась и с жаром прошептала, глядя в серые глаза, в которых сейчас было столько жалости и сочувствия: - Володя, пожалуйста, научи меня не бояться! Я хотела попросить тебя об этом, помоги мне избавиться от этих страхов, я не хочу больше быть такой! Я хочу быть свободной, как ты, как Лиза…       - Милая, - ласково сказал Корф, хотя сердце в этот момент у него чуть ли не кровью обливалось, - все твои страхи – лишь плод воображения. Их нет, Аня. И они не властны над тобой. Никогда не были. Тебе просто нужно в это поверить.       - Я не знаю, как!       - Очень просто. Как только ты почувствуешь страх, скажи себе: «Я не боюсь». Скажи так, чтобы это было убедительно, чтобы любой со стороны мог увидеть, понять, что это правда. Ну, давай, Аня, - Владимир взял ее лицо в ладони, глядя прямо в наполненные страхом и слезами голубые глаза. – Скажи! Так, чтобы я поверил.       - Я н-не м-могу… - дрожащими губами произнесла девушка.       - Можешь! Ну же! – Корф чуть повысил голос. – Давай, Анна!       - Я… не боюсь… - прошептала Анна, закрывая глаза.       - Еще раз!       - Я не боюсь!       Сколько раз ему самому приходилось говорить себе так? Каждый вечер, ложась спать, зная, что во сне ему приснится кровь на осколках стекла, пронзительное чириканье птиц, постепенно превращавшееся в крики на улице, а он опять будет сжимать до боли кулаки, пытаясь не подходить к разбитому окну, не смотреть, не видеть… Но его тянет, как магнитом, и кошмар повторяется раз за разом, ночь за ночью, и конца этому не видно. У него ушло немало лет, чтобы заветная фраза подействовала, и он смог спать спокойно, не опасаясь своих воспоминаний, потому что они все равно никуда не уйдут, придется смириться и как-то научиться жить с ними. Пока ты сам себе не поверишь, никто другой не поверит тем более.       - Я не боюсь!       В ее голосе все еще чувствовалось сомнение, но Владимир видел, что страх уже не застилал ей глаза. Анна сидела прямо, не дрожа, но не выпускала его рук из своих, крепко держась за них, как за опору.       - Ты молодец, - похвалил он, и девушка расслабилась. Некое подобие улыбки тронуло бледно-розовые губы. Владимир уже собирался поцеловать ее, но тут почувствовал запах горелого.       - Черт, - выругался он, бросаясь к плите.       - Извини, - расстроено сказала Анна, глядя, как он спокойно выкидывает испорченную спаржу в мусорное ведро.       - Я все равно ее терпеть не могу, - пожал плечами Владимир.       - Зачем же тогда купил? – удивилась девушка.       - Ну, это вы, дамы, за фигурами следите! Я предпочитаю жареную картошку!       Это показалось Анне настолько забавным, что она рассмеялась.       - Я тоже люблю картошку, - наконец, сказала она. – А еще я жутко голодная, ведь кто-то кормит меня одними только словами!       - Разве? – хитро прищурившись, улыбнулся Корф, про себя радуясь, что обстановка разрядилась. Он в два счета очутился около девушки, и на добрых две минуты в кухне стало абсолютно тихо. Он жадно ласкал ее губы; она отвечала не менее пылко, словно компенсируя пережитое.       В конце концов, они все же поужинали, хотя стейки пришлось подогревать. Владимир ворчал, что это кощунство, но Анна, улыбаясь, заверила, что они все равно очень вкусные. Как и жареная на масле картошка. Однако когда девушка потянулась к коробке с эклерами, чтобы выложить пирожные на тарелку, Владимир остановил ее.       - Десерт подождет, - сказал он. – Пойдем.       Заинтересованная, Анна последовала за молодым человеком по коридорчику к одной из закрытых дверей.       - Аня, позволь познакомить тебя со своей мамой, Верой Корф, - сказал Владимир.       Дверь тихо открылась, автоматически вспыхнул свет, и Анна замерла.