Чарли Бон и пустынный волк

      Можно было бы подумать, что со стороны Чарли это весьма неразумно — потерять своего отца едва после того, как он его нашёл. Они не виделись в течение долгих десяти лет, лет, которые Лайелл Бон пробыл в гипнозе, время, проведённое им в глубоком забытье, когда он не мог вспомнить ничего из своего прошлого, даже собственное имя.       Но на этот раз Чарли точно знал, где его отец. Он вместе с матерью Чарли уехал на второй медовый месяц. Что может лучше в холодные, тёмные февральские дни, чем смотреть на дельфинов, ныряющих в залитом солнцем море. Они, правда, предлагали Чарли поехать с ними, но он вежливо отказался. Его родителям необходимо было побыть вдвоём. К тому же, ему было чем заняться дома — прояснить кое-какие вопросы.       В данный момент Чарли стоит перед домом, где он когда-то родился. Это старое, из красного кирпича здание с отвесной шиферной крышей и четырьмя ступеньками голубого цвета перед дверью. Чарли с матерью покинули этот дом, когда ему было два года, и он не мог помнить его. Даже название казалось ему незнакомым — Бриллиантовый переулок. Он находился на углу Бриллиантовой улицы и Лайм-авеню.       Сейчас Чарли уже двенадцать. Это мальчик среднего роста с тёмными непослушными волосами и карими, цвета грецкого ореха, глазами. Совершенно обычный мальчик за исключением одной особенности: он может проникать в картины и фотографии — талант, который он унаследовал от легендарного Алого Короля.       Рядом с Чарли стоит очень высокий мужчина с ярко выраженными чертами лица и прямыми чёрными волосами почти до плеч. Он одет в длинное тёмное пальто, края его черной шляпы нависают, закрывая глаза, хотя не видно ни малейшего намёка даже на солнечный лучик в этот мрачный воскресный день.       — Нуждается в капитальном ремонте, — заметил человек, глядя на тёмные дыры, где черепица отвалилась с крыши.       — Я бы хотел осмотреть его прямо сейчас, дядя Патон, — сказал Чарли.       — Нет нужды откладывать, мой мальчик, — ответил его дядя, — На следующей неделе здесь начнут работу строители, маляры, водопроводчики и кровельщики.       — Тогда давайте посмотрим. — Чарли открыл калитку и шагнул на заросшую тропинку. Дядя Патон последовал за ним, звеня связкой ключей. Когда они подошли ближе, то заметили свет в одном из нижних окон.       — Там кто-то есть! — Чарли подбежал к двери. Его дядя, только что бывший позади, мгновенно взлетел по ступенькам и вставил один из ключей в замок. Голубая дверь распахнулась, и Чарли вошёл внутрь. Коридор был заполнен затхлым плесневелым воздухом. Доски — сгнившие и пыльные, а полосы обой свисали с тёмных крашеных стен. Чарли старался ступать как можно осторожнее, но голые доски скрипели на каждом шагу. Он тихо открыл дверь слева и оказался в той комнате, где он видел свет. Там было пусто. Дядя Патон выглянул из-за приоткрытой двери.       — Кухня, — выдохнул он. Раздался шаркающий звук. Трудно было определить, откуда он шёл. Чарли торопливо пересёк комнату, тяжёлые шаги его дядя раздались позади. Но кухня тоже оказалась пуста. Звук хлопка заставил Чарли покинуть кухня и вернуться в коридор.       Входная дверь распахнулась, ударившись о стену с громким хлопком. Порыв холодного ветра хлестнул Чарли по лицу. Он буквально на секунду увидел две фигуры, проскользнувшие через сломанный забор в конце двора.       — Эй! — крикнул Чарли, пробегая через заросли высокой сухой травы и сорняков. Когда он достиг забора, заглянул в узкую щель. Но злоумышленники уже исчезли.       — Должно быть, бродяги. — Дядя пнул кучу газет в углу, — Пойдём, Чарли.       — Можно я схожу наверх? — попросил Чарли, — Я хочу посмотреть комнату, где я спал.       — Хорошо, — дядя двинулся за Чарли. Когда они поднялись, Чарли остановился и посмотрел на две двери перед собой. Дверь слева от него вела в гостевую комнату, и он выбрал дверь справа.       — Ты вспомнил, Чарли!       — Я только предположил, — сказал Чарли. Он толкнул дверь. — Ох!       Пройти в комнату оказалось невозможно. Все паркетные доски были сняты. Некоторые стояли у стен, другие валялись на узких досках, которые поддерживали пол.       — Очень странно! — дядя выглянул из-за плеча племянника. — Я не знал, что строители уже начали работу.       Они посмотрели остальные комнаты и увидели ту же картину: половицы были подняты и небрежно брошены в угол или валялись на тонких досках.       — Похоже, будто кто-то что-то искал… — заметил Чарли.       — И очень тщательно искал, — согласился дядя, — Я полагаю, они проделали то же и на нижних этажах, но доски положили на место, на случай, если вдруг кто-то заглянет в окно.       — Мне не нравится мысль, что какие-то незнакомые люди приходят сюда и разрушают мой старый дом, — сказал Чарли.       Когда они спустились вниз, то внимательно все осмотрели в поисках любого намёка на то, что половицы и здесь тоже поднимались. И на этот раз они заметили опилки, отвинченные гвозди, и что перила немного шатаются.       — По-моему, надо бы поменять замок, — заметил дядя Патон, когда они вышли на улицу, — Я сообщу в спецслужбу.       Они направились домой, в номер девять по Филберт-стрит. Дядя Патон задумался о том, кто мог забраться в дом, и не заметил, что они вышли на улицу, уставленную фонарями. Прежде, чем Чарли успел его предупредить, дядя небрежно бросил взгляд вверх, и фонарь над его головой лопнул.       Дядя Патон пригнулся, град осколков посыпался ему на голову.       — Кошмар! Ужас! Позор! — воскликнул он.       Патон Юбим, один из потомков Алого Короля, унаследовал не лучший дар. Если он посмотрит на свет, откуда бы он ни исходил: из окна здания, из витрины, дома или на улице — произойдёт скачок напряжения и лампочка неизбежно взорвётся. Поэтому Патон редко выходил из дома в дневное время. Фары, светофоры и витрины могли оказаться в опасности из-за его несчастного таланта. И он чувствовал себя из-за этого очень неловко. На этот раз неприятность, случившаяся с дядей Патоном, помогла кое-что выявить. В яркой вспышке, на мгновение заполнившей улицу, Чарли удалось разглядеть две фигуры, съежившиеся возле изгороди. Момент длился меньше секунды, но их лица чётко запечатлелись в памяти Чарли. В них было… что-то нечеловеческое.       Чарли моргнул из-за осколков, посыпавшихся на них с дядей. Когда он открыл глаза снова, фигуры уже исчезли.       — Давай, Чарли, пойдём отсюда, пока кто-нибудь не увидел нас. — Дядя Патон взял Чарли за руку и потащил его прочь с места происшествия.       — Кто-то нас видел, дядя Патон, — сказал Чарли, — Я думаю, это были ОНИ. Ну, знаете, те, кто был в доме. Но они как будто не совсем люди. Если вы понимаете, о чём я.       — Нет. — Дядя сжал руку Чарли ещё крепче. — Быстрее, быстрее! Сюда.       Он поволок Чарли по улице. Быстро приближающийся автомобиль дал предупредительный гудок, и дядя оттянул Чарли на тротуар.       — Что ты имел в виду под «не совсем люди»? — Дядя Патон натянул поля шляпы на глаза. Теперь даже носа его не было видно из-под неё.       — Они какие-то жуткие, дядя Патон, — запыхавшись, выдавил Чарли, — Я не могу это объяснить.       — Попытайся, — попросил дядя, — Я хочу знать, с кем именно мы имеем дело.       Дядя Патон двинулся дальше, как всегда с бешеной скоростью. Чарли пришлось поторопиться, чтобы поспеть за ним.       — Не так быстро! — взмолился Чарли, — У вас ноги в два раза длиннее моих.       — Я хочу побыстрее уйти от фонарей, — выпалил дядя. Он свернул за угол и замедлил шаг. — Теперь давай ещё раз. Что в них было нечеловеческого, Чарли?       — Во-первых, у них есть шерсть, — начал Чарли, — и их глаза… их глаза, ну, мне показалось, они были мало похожи на человеческие, скорее походили на глаза собаки или… или…       — Волка? — предположил дядя.       — Может быть, — осторожно сказал Чарли, — если у волков бывают жёлтые глаза.       — Хммм.… Почему-то мне кажется, что Блуры как-то связаны с этим. Скажи мне, Чарли, твой отец не упоминал ни о чём, что он мог оставить в старом доме?       — Нет, — сказал Чарли, — Но он ведь многое забыл.       Он улыбнулся про себя. Ему было достаточно того, что отец вспомнил его маму и его самого.       — Его память возвращается постепенно. Каждый день он вспоминает что-нибудь. Может быть, Когда он вернется домой снова, его память полностью восстановится.       — И они этого боятся — дядя Патон направился к остановке.       — Кто? Чего? — спросил Чарли.       — Послушай, мой мальчик, мы верили, что Манфред Блур загипнотизировал твоего отца, потому что он толкнул старого Иезекиеля. Но теперь я склонен думать, что здесь что-то большее. Я уверен, твой отец спрятал что-то, что нужно Блурам. Возможно, они надеялись, что под гипнозом он скажет, где он это спрятал. Но этого не случилось. И сейчас они боятся, что он вспомнит и найдёт это, что бы это ни было, раньше, чем они.       Чарли не мог понять, к чему клонит дядя. Но Патон Юбим имел пытливый ум. Он писал книгу об Алом Короле, и его комната была заставлена стопками книг о тех вещах, о которых Чарли едва слышал, и намного больше о тех, о которых он не имел понятия.       Бриллиантовая улица проходила на окраине города, и Чарли с дядей ушёл час на то, чтобы добраться до дома. К этому времени начало смеркаться, и густой туман пополз по улицам. На удивление, он пах солью, хотя море находилось за много миль отсюда.       Бабушка Чарли, Мейзи, встретила их на пороге. Она выглядела неприятно шокированной.       — Бабушка Бон вернулась, — прошептала она, выключая свет, чтобы избежать неприятностей с Патоном.       — Вернулась? — громко спросил Патон, — Почему так рано…       — Т-с-с! — Мейзи приложила палец к губам, — Входите сюда.       Чарли с дядей последовали за ней на кухню. Стол был накрыт, и пока Мейзи разливала грибной суп по тарелкам, она рассказала о трагическом возвращении бабушки Бон.       Бабушка Бон — сестра Патона. Она старше него на двадцать лет, и они никогда не ладили. Она не ладила даже со своим единственным сыном, отцом Чарли. Как только он вернулся после десяти долгих лет заключения в Академии Блура, бабушка Бон исчезла. Она ушла жить к трём своим сёстрам в конец мрачной и жуткой аллеи, называемой Тёмным переулком. Чарли понадеялся, что никогда больше не увидит её.       — У неё остались ключи, — начала рассказ Мейзи, — Она вошла, поставила сумки в коридоре и объявила: «Я вернулась!». «Зачем?» спросила я. «Что ж, я совершила ошибку. Можно подумать, ты сожалеешь». «Да — ответила я — Когда вы ушли, было лучше».       Чарли начал хихикать, а Патон спросил:       — Но в чём причина, Мейзи? Почему она вернулась?       — Свадьба! — воскликнула Мейзи.       — Чья? — изумился Патон.       — Твоей сестры, Венеции. Она выходит замуж на следующей неделе.       Чарли подавился супом:       — Тётушка Венеция? Да кто захочет на ней жениться?       — Действительно, кто, Чарли, дорогуша, — сказала Мейзи, — Но кто бы он ни был, бедняга скоро будет сожалеть об этом.       — Как странно… — Патон посмотрел на Мейзи в недоумении.       — Я бы решила, что бабушка Бон пошутила, но её сёстры вовсю к чему-то готовятся.       — Ффф-ух, — Патон подул на суп, который просто не мог быть горячим, поскольку он уже проглотил несколько ложек абсолютно спокойно. Он пытался не показывать этого, но было видно, что он совершенно сбит с толку и чрезвычайно потрясён.       Четыре сестры дяди Патона одна другой хуже. Они ненавидят своего брата и всю жизнь мучают его только потому, что он не согласен с их взглядами и делает все возможное, чтобы они об этом знали.       Все они были мелочные, злобные, высокомерные, нечестные и жадные. На самом деле, у Чарли просто не находилось слов, чтобы описать, насколько они ужасны. Ни одна из них не сказала Чарли и доброго слова, не говоря уже о подарках на день рождения или Рождество, даже от бабушки Бон.       Мейзи приберегла лучшую часть рассказа на конец.       — Пожалуй, самое ужасное во всем этом то, что у него есть дети! — сказала она драматично, — Что вы думаете об этом?       — Дети! — Чарли вздрогнул, — Ужасно. Только представьте себе тётушку Венецию мамой!       — Это невозможно, — Патон внезапно поднял глаза к потолку.       Чарли сидел спиной к двери и не видел, как вошла бабушка Бон.       — Я рада, что я не твоя мать, — сказала бабушка Бон недовольно. Она подошла к холодильнику и открыла его. — Здесь ничего нет, — заметила она, — ничего кроме куска сыра и засохшего бекона. Ни паштета, ни майонеза. А лососем даже не пахнет. Мейзи сделала большой вдох.       — Откуда я могла знать, что вы снова явитесь сюда со своим неизмеримым аппетитом? Присаживайтесь, Гризельда, и отведайте грибного супа.       — Нет, спасибо. — Бабушка Бон плюхнулась в свое кресло-качалку у плиты.       Патон нахмурился. Он, было, подумывал избавиться от кресла. Оно служило постоянным напоминанием о мрачном присутствии бабушки Бон в этом доме. Если бы он знал, что она вернётся, распилил бы его на дрова днём раньше.       Скрип! Скрип! Скрип! Она осталась сидеть там с закрытыми глазами, опустив голову на грудь. Крэк! Крэк! Крэк! Звук был такой, что, казалось, даже суп сейчас свернётся.       — Итак, — Патон, наконец, обрёл дар речи, — я слышал, ты поссорилась со своими сёстрами, Гризельда?       — Это и твои сёстры тоже. — Она фыркнула. — Брак, серьёзно! И слышать не хочу о подобной чуши. Венеции пятьдесят два. Она должна была думать о такого рода вещах гораздо раньше.       — О каких вещах? — спросил Чарли.       — Не будь нахалом, — откликнулась бабушка Бон.       Чарли доел суп и поднялся.       — Бьюсь об заклад, вы ушли потому, что папа вернулся, — сказал он.       — Ох, но вы же скоро будете жить в том маленьком уютном Бриллиантовом переулке, — она одарила Чарли одним из своих холодных взглядов. — Однако любоваться дельфинами может быть очень опасно. Он может никогда…       Чарли не хотел слышать, что его бабушка может сказать дальше.       — Я пойду, увижусь с Беном! — крикнул он, бросаясь в коридор и хватая свою куртку.       Мейзи позвала его:       — Чарли, уже темно, лапушка. Не обращай внимания на бабушку Бон. Она ничего такого не имела в виду.       — Имела, — буркнул Чарли. Он вышел из дома, перебежал через дорогу к дому номер двенадцать и позвонил. На Филберт-стрит в это время в субботу всегда стояла тишина. Было очень мало машин, и улицы были безлюдны. И всё же Чарли почувствовал неприятное покалывание в затылке, что подсказало ему — за ним кто-то наблюдает.       — Ну, давай же, давай, — Чарли нажал на кнопку звонка второй раз. Бенджамин Браун открыл дверь. Он был на несколько месяцев младше Чарли и немного ниже. Его соломенные волосы были того же цвета, что и шерсть у огромного пса, стоявшего позади него, виляя хвостом.       — Можно войти? — спросил Чарли, — Бабушка Бон вернулась.       Бенджамин всё понял немедленно.       — Вот беда. Я как раз собрался вести Спринтера-Боба на прогулку. Пойдешь с нами? Чарли был готов на что угодно, лишь бы не проводить вечер в компании с бабушкой Бон. Он зашагал рядом с Бенджамином по направлению к парку. Спринтер-Боб с радостным лаем забегал вокруг мальчиков, затем метнулся вниз по тёмной улице. Бенджамин не любил терять своего пса из виду, хотя знал, что волнуется напрасно.       Его родители всегда просили его возвращаться домой засветло, но Бенджамин не мог оставить Спринтера-Боба без прогулки.       По улице пополз необычный солёный туман. Чарли поёжился. Ну вот, снова. Это странное покалывание под воротником. Он остановился и оглянулся.       — Что такое, Чарли? — спросил Бенджамин.       Чарли рассказал ему о «не-совсем-людях», которых он вчера видел возле Бриллиантового переулка.       — Странный вечер, — сказал Бенджамин дрожащим голосом, — Я никогда раньше не чувствовал привкус соли в тумане.       И вдруг они услышали вой. Очень далёкий, но это несомненно был вой. Звук, который был почти человеческим, и все же не совсем. Впервые с того момента, как его родители уехали, Чарли захотелось, чтобы они остались дома.       Спринтер-Боб пулей вернулся к мальчикам, шерсть у него на загривке стояла дыбом, как иглы у ежа.       — Этот вой, — сказал Бенджамин, — Я уже слышал его раньше. Он нервирует Боба, хотя обычно его ничто не пугает.       Это случилось не намного позже, так что Чарли провёл связь между далёким воем и «не-совсем-людьми», которые, казалось, следовали за ним.       Что же касается солёного тумана, то он не имел к этому никакого отношения.