Подавляй свою волю

«Я хотела, чтобы меня освободили» «Ты должна находиться только под его защитой»

Я избегала зеркала: не хотелось лишний раз убеждаться в том, что меня сломили. Практически — я всё еще жива, и дышу с помощью желания отомстить. Хочу сыграть в ту же игру, в которую сыграл со мной падший ангел — ему время упасть еще ниже. Поэтому я ничего не делала. Я делала вид, что ничего не произошло, и что никакой боли не существует. Внутри не болело, ведь оттуда что-то вырвали и заменили чем-то другим: чувством того, что веры никому нет. Что маски, которые мы носим, врастают в кожу, и срываются легко, стоит наступить одиночеству — одиночеству на двоих. Линд хотел разделить со мной одиночество. Он меня спас, я была ему благодарна. И ровно в той же мере старалась держать от него дистанцию, ведь было так легко стать от него зависимой. Он не хотел заживить мои раны; он жаждал расправиться с тем, кто их нанес. Но я хотела своей мести: поэтому попросила не вмешиваться и преподать урок Шики. Лучшей расплатой для него будет бездействие — показать, что я не сломалась. Тачибана внимательно вслушивался в мои слова, поглаживая мою ладонь. Я невольно её отдернула. Линд не удивился: хотел прижать к себе, уже протянул руки, но сразу их отпустил. Я не могла его бояться, ведь он был так обходителен со мной. Он понимал, что мне нужно время, что я не настолько сильна — просто притворяюсь. Мне нужна защита, и Линд готов стать этим щитом; за щитом есть место нам двоим. Место только для него. Я перестала ходить в школу — не по своей инициативе. Я забыла, где мой настоящий дом, ведь чаще бывала у семейства Тачибана, а Линд был чаще в кругу моего семейного быта. Он стал неотъемлемой частью моей жизни — хотя я об этом даже не просила. Он стал самой моей жизнью. Каждый шаг был под контролем — Линд делал это ради меня, чтобы я никогда не столкнулась с болью и унижениями. Даже когда мы были только вдвоем, я видела неприкрытую заботу и болезненное опасение, словно кто-то мог меня украсть. Казалось, что ему хотелось, чтобы мир был только для нас двоих, ведь тогда в нем не будет страха. И радости тоже. Я не знала, разделяю ли я чувства Линда. Я была благодарна — это так далеко от любви. Я ощущала себя защищенной — но не могла довериться. Ведь он ранил меня совершенно по-иному. Возможно, даже хуже, чем Шики. Я верила, — знала — что выберусь из оков, ведь они были настоящими, хорошо ощутимыми на запястьях. Невидимые же цепи разорвать намного сложнее, ведь я не знаю как. И я не могу заставить себя его ненавидеть, потому что это было бы жестоко — падшего ангела же я могла проклинать, не стесняясь беспомощной ярости. Мой спаситель услышал мои проклятия, но не мои просьбы. Всё случилось неожиданно для него — я же даже бровью не повела, увидев избитого Шики. Всё к этому шло, я сама это накликала. И должна радоваться, но кроме ужаса ничего не ощущаю. Потому что снова оказалась в руках тюремщика. Они как будто вели со мной игру в доброго и злого надзирателя. Или существовал только один вид надсмотрщика? Тачибана всё вторит, что это ради меня — я отступаю на один шаг. Сначала назад, потом вперёд — потому что мне надо смириться. Смириться с тем, что свободы мне никогда не видать, когда мой щит медленно превращается в тюрьму.

***

Я не находил себе места, когда узнал о её пропаже. Не понимал до этого момента, насколько она важна для меня — потребовалось лишь потерять. Когда она вновь оказалась рядом — изувеченная, но не сломленная — я пообещал себе, что не отступлю от неё ни на шаг, превратившись в тень. В один момент мне было не под силу оставаться немым защитником, ведь кроме её защиты, я желал её. Я понимал, что это эгоистично! Ведь она пережила настоящий ад, и я никогда не прощу Шики, сколько бы она меня не просила об этом. Она слишком добра и сильна — я не располагаю подобной силой. Именно поэтому хочу подарить ей тепло, ласку — свою любовь. Мне хочется верить, что это поможет ей, заставит забыть — но она всё помнит, как отчетливо помню и я. Это сводит меня с ума: от того, что ей до сих пор больно, сколько бы я не старался, что она помнит о другом… Её мысли должны быть сосредоточены только на мне — ведь я хочу спасти её. Я послужу её спасением — одному мне это под силу. «Они все одинаковы: те, кто хочет сломить; те, кто хочет спасти — им нужна лишь моя свобода в их руках»