Муки творчества

Когда Акито пропал из мастерской в третий раз, наученный горьким опытом Маширо не стал ждать несколько дней, не стал ждать даже несколько часов. Но Акито не торопился подходить к телефону. Маширо позвонил ещё раз, слушал гудки долго, терпеливо, пока ухо не вспотело от прижатого к нему телефона. Потом позвонил ещё и ещё, каждый раз со всё более тяжёлым сердцем, хотя у него ещё не было, пока не было причин для испуга: Акито мог забыть телефон, мог не слышать звонков, мог быть с Каей, мог… — Алло, — раздался голос Такаги, и вместо облегчения Маширо почувствовал, как его внутренности захолодели. Потому что Акито никогда ещё не говорил таким голосом. А Маширо никогда ещё не мчался на велосипеде так быстро. — Я не могу в это поверить, — повторял Акито, пряча лицо в ладонях. — Мне кажется, что я сплю и могу проснуться, и тогда всё это окажется неправдой, — его голос был слабым и дрожал, но не прерывался, потому что Такаги не плакал, наверное, уже выплакал все слёзы. — Я не могу поверить, — повторил он, — что у меня умер отец. Маширо ничего не ответил. Ему нечего было сказать. Когда умер его дядя, ему тоже нечего было сказать. Что говорят люди в таких случаях? Искренние, но вымученные слова сожаления? Маширо никогда не был хорош в этом, из них двоих Такаги всегда занимался репликами персонажей. Вслед за этой мыслью в голову Маширо просочилась мысль о манге. Что с ними станется? Даже в такой момент он оставался эгоистом, никак не мог перестать думать о работе, перестать думать о своей мечте. Какое-то время — вероятно, очень долгое, — Такаги будет выбит из колеи и не сможет полноценно думать о персонажах и о сюжетах. Конечно, Маширо ни одним словом не поторопит его, об этом не будет и речи. И всё-таки это существенно замедлит работу Ашироги Муто. Маширо ни за что не станет художником у другого сценариста, это было исключено, однажды он уже допустил такую мысль и быстро от неё отрёкся. Однако… однако… Такаги прерывисто вздохнул, ничего не подозревающий о мыслях своего друга, и Маширо наконец-то вспомнил, зачем ещё совсем недавно стирал велосипедные шины в отчаянной гонке за Акито.  — Как это случилось? — может быть, не самый удачный вопрос, но всё же лучше, чем размышления о манге, не оставляющие его даже в преддверии чужих похорон. Акито нервно дёрнул головой, наконец, отнимая лицо от рук. — Какие-то проблемы на работе, — неуверенно сказал он. — Много нервных поручений. Вот и заработал инфаркт, — кажется, он сам не мог поверить в то, что такими скупыми словами описал смерть родного отца, но ничего не добавил. Маширо стиснул зубы. Он опять ничем не мог помочь, не мог даже выразить своего сопереживания; всё, что он чувствовал, трудно было облечь в слова, он всегда видел образами. — Я боюсь встречаться с ней, Сайко, — вдруг жалобно сказал Такаги. — С кем? — С мамой, — ответил тот, и сначала Маширо ничего не понял. Наверное, всегда боишься тягостных разговоров, боишься расклеиться на глазах у тех, кому плохо ничуть не меньше, чем тебе. Маишро подумал, что стоит, пожалуй, удалиться ненадолго и дать Такаги побыть с семьёй. — Помнишь, я рассказывал тебе… про тот случай из детства? Может, Маширо и хотел уйти, но Такаги явно не желал расставаться с его компанией, даже сейчас. Они стали лучшими друзьями и сами не заметили, когда это случилось. — Она просила меня отомстить за отца. Выучиться и занять его место, а потом двинуться выше, доказать начальству, что меня так просто не отправишь в отставку. Я тогда разозлился и попросил её не выбирать за меня, как прожить мою жизнь, и мы больше никогда об этом не говорили. Отец вернулся на работу, и всё наладилось, но ему было слишком тяжело. И я иногда… чувствую себя виноватым за то, что мне всё достаётся так легко. Маширо продолжал молчать, но слова уже бурлили в нём, буквы складывались в нужные фразы. Из них двоих именно Такаги обычно звонил редакторам и получал от них звонки; но когда Маширо был в больнице, даже Акито с трудом подбирал фразы ободрения; значит, не только одному Маширо тяжело выполнять эту роль? — И ещё я думаю… Конечно, я не считаю, что мама была права, а я — нет, но иногда не могу отделаться от мыслей… что, если бы я послушал её? И пошёл по стопам отца? И… отомстил? Это изменило бы что-то? Может, отец знал бы, что у него есть надёжный тыл? Может, он не стал бы так сильно переживать? Может, я бы смог стать его заменой, и тогда ему не пришлось бы… Конечно, мама никогда не заговорит со мной об том случае, но я знаю, что она помнит о нём. Будет ли она считать, что во всём этом есть моя вина? — Моя мама тоже долго не хотела, чтобы я занимался мангой, — слова понемногу начали находить выход. — Ты знаешь это не хуже меня, ты был свидетелем… Но даже ей стало очевидно, что я не могу быть счастлив на другом месте. И я думаю, что твоя мама больше никогда не вспоминала тот случай не потому, что решила, будто это бесполезно или затаила обиду. Я думаю, всё совсем наоборот. Я думаю, она молчала, чтобы случайно не сбить тебя с пути плохими воспоминаниями. Акито вздохнул и нашарил очки. За ними почти не было видно красных глаз — почти. — Ты так считаешь? — доверчиво переспросил он. Маширо кивнул. Долгожданные слова всё ещё бурлили в нём — он высказал далеко не все. — Я в этом уверен. И кроме того, тосковать на нелюбимой работе — не самый лучший способ мести, ты не находишь? На этот раз Акито слабо улыбнулся. — Да, пожалуй. — Он ещё раз вздохнул, на этот раз немного спокойнее. — Я думаю, папа тоже согласился бы с тобой. — Конечно, согласился бы, — Маширо сам не понимал, откуда в нём рождалось столько напора, но пришло время поддержать Такаги, своего друга и делового партнёра… почему он продолжал думать о деле? — Никакому родителю не хочется видеть своего сына несчастным. Такаги медленно кивнул, но Маширо ещё не закончил: — И вот ещё что, — наступила очередь для самого главного. — Ты сказал, что тебе всё достаётся легко. Но это неправда. Ты ведь лучше меня знаешь, что это неправда. Разве нам было легко? Разве мы не пробивались шаг за шагом? Разве у нас не было трудностей, разве ты высыпался, разве не нервничал, когда что-то шло не так, как планировалось? Акито кивнул ещё раз, на этот раз быстрее и увереннее. — Ты совершенно зря преуменьшаешь свои заслуги. Нам никогда не было легко. Работа мангаки такая же трудная, как и многие другие. Просто она нам нравится, и в этом главное отличие. И в этом наше везение. Словно подытоживая столь редкую для Маширо речь, в дверь позвонили, и Акито вздрогнул, сник и оправил воротник чёрного похоронного костюма, и поднялся открывать. Маширо не отправился следом. Его роль окончилась. Теперь он был лишним. В следующий раз Акито появился в мастерской, когда Маширо, наоборот, его не ждал. Под глазами у него были круги, но в руках — привычная охапка бумаг, зародившая у Маширо робкую надежду, которую ему было слишком неловко высказать вслух. — Сюдзин… — выдохнул он. — Прости, я пока не думал так скоро тебя здесь увидеть. — После всего, что ты тогда наговорил? — искренне удивился Акито. — Вот ещё. Никому не будет лучше, если я запрусь дома и перестану работать. — Так ты правда… пришёл работать? — спросил Маширо быстрее, чем успел себя остановить; его неуёмная потребность двигаться всё дальше и всё быстрее не могла не всплыть на поверхность, и он опять ощутил себя бесчувственным тираном. Он не мог перестать думать о манге все эти дни и сделал примерно тысячу набросков, нетерпеливо ожидая партнёра, не подгоняя, но изводясь. — У меня всё схвачено, — подтвердил Такаги. Его голосу явно недоставало весёлости, однако он всё больше походил на себя прежнего. — Вовсе не обязательно… — Маширо всё-таки смутился. — Я хочу сказать, тебе вовсе не обязательно заставлять себя. Хаттори обо всём договорился, и мы подождём столько, сколько нужно. — Ждать нужно нисколько, — отозвался Такаги и разложил первый лист у себя на коленях. — На самом деле, я думал о работе уже на следующий день и всё время гнал этим мысли, пока не понял, что в них нет, в общем-то, ничего плохого. Впрочем, не мне тебе рассказывать. И он подмигнул Маширо, совсем как прежний Акито. Конечно, он сразу прочёл мысли Маширо — те самые, что он так отчаянно пытался скрыть, мысли о работе, о раскадровке и о скринтоне, об опросах после глав и цветных страницах, столь неуместные тогда. Что, если дело было всё-таки не в эгоизме и бесчувственности, а в самом обычном трудоголизме, одержимости на двоих? — Я придумал историю о мести, — неожиданно сказал Такаги. — О том, как главный герой манги становится на тропу войны, чтобы отомстить за смерть отца, — он говорил об этом так легко, что Маширо не мог не открыть рта. — Можно будет вставить много моральных конфликтов и сражений тоже, чтобы подходило под формат журнала. Я придумал только завязку, но пока ты будешь рисовать, пораскину мозгами над продолжением. — Сюдзин… — Маширо протянул руку и разложил раскадровки на столе. — Спасибо тебе. — Я же не только ради тебя стараюсь, — пожал тот плечами и схватился за ручку. — Нет смысла запираться в комнате и смотреть в потолок. Меня ждёт очень жестокая и очень продуманная месть.