Цветы магнолии

      Сражаться с широкой рваной раной и в совершенно истощённом состоянии трудно даже для смертного греха, а особенно, когда верная подруга — регенерация — отказывается работать как положено. Прайд пережимает ладонью ранение, на секунду жмурясь и откидывая назад голову, затем резко втягивает воздух и продолжает подниматься по лестнице. Большая часть солдат осталась там, внизу, с Линой и Эдрианом, и лишь небольшая группа отправилась на верхние этажи под командованием фюрера. Первым сейчас Эренберг не нужна — они и сами прекрасно справятся, а вот Гекидо помощь не помешает.       Толчком плеча открыв последнюю дверь, девушка вваливается в маленькую комнатёнку, единственным источником света в которой является небольшое оконце, и сразу оказывается втянутой в сражение. Противников здесь не так уж и много, но все они, безусловно, сильны, как черти.       Гордыня сильнее вцепляется в рукоять меча и резким взмахом отражает удар симфониста. Она потеряла приличное количество крови, и перед глазами уже немного плывёт, но девушка держится. Ничего, это пройдёт…       Фюрер резко перехватывает за кисть мужчину — главу группировки — и, пока тот не успел оклематься, заламывает ему руки за спину, обездвиживая. Большинство противников уже повержено, можно было считать, что бой они выиграли, если бы только один из магов не схватил растерявшуюся Прайд за отворот кофты и не вытолкнул ту, всё ещё держа за ткань, в окно.       У Гекидо на секунду перехватывает дыхание. Кажется, что мир замер. — Отпусти нашего командира, иначе я!.. — но договорить он не успевает. Кофта рвётся, жалобным клочком оставаясь в руке парня, и Гордыня в последний момент, прежде чем отправиться в свободный полёт, успевает ухватиться за каменный подоконник.       Толкнув командира к одному из своих солдат, Андант подбегает к выступу и пытается затащить девушку обратно в пределы комнаты. Но: сильный толчок в спину, и рука темноволосой ускользает от фюрера. Прайд чувствует как окончательно теряет связь с какой-либо опорой и сознанием, а Гекидо лишь в последний момент успевает удержаться, чтобы не полететь вслед за майором. Но он видит, как та падает, видит, как опускаются её веки, и, даже кажется, слышит шум оглушительно свистящего в ушах ветра. Учитывая серьёзные ранения, после такого девушка может и не выжить…       И Андант кричит.       «Ани».       Он был единственным кому она по-прежнему разрешала так к себе обращаться. Все остальные же, в ответ на такое обращение, получали едкое: «Зови меня Прайд».       Мир снова на несколько мгновений замирает. Но вместо приглушенного удара тела о землю слышится громкий всплеск воды.       Под окном башни протекает речка.

***

      Слабо пробивающийся сквозь кроны корявых деревьев свет режет глаза, и Эренберг морщится. Бок только начал регенерироваться, из-за чего он больно жжётся при любом касании.       Приподнимаясь на локтях, девушка шипит и только потом осматривается.       Так. Что за подстава?       Прайд совершенно без понятия где она находится и как сюда попала. Помнит, как падала вниз, а потом…       Резко возникнувшая головная боль в перемешку с приступом тошноты не дают нормально думать.       Темноволосая поднимается на ноги. Ага, речка.       «Видимо, меня течением снесло куда-то», — осознает девушка и снова осматривается. Трудно понять сколько времени она провалялась тут в бессознательном состоянии, но, во всяком случае, уже успело стемнеть. Искать обратную дорогу ночью будет трудно.       Гордыня опускается на землю, спиной откидываясь на мощный ствол дерева.       Ну, вот почему у неё вечно всё не слава богу? Почему она постоянно находит новые шишки на свою задницу?..       Отдышавшись, она снова встаёт, стаскивает с себя кофту и отжимает её от воды. По-хорошему, надо было бы так со всей одеждой сделать, да вот только стоять голой, посреди леса, даже если поблизости никого нет, такая себе затея.       Прайд расстилает элемент одежды на земле и садится на него — дожидается пока ранения закончат регенерироваться. Стоит ей прикрыть глаза, как, вдруг, в голове раздаётся оглушительный звон.       И крик.       «Ани».       Только одному человеку она по-прежнему разрешала так к себе обращаться. Перед глазами встаёт немного расплывчатый образ Гекидо, а затем дыхание перехватывает. — Дерьмо, — сипит темноволосая и срывается на надрывный кашель.       Девушка чувствует, как в лёгких распускаются бутоны, как лепестки мокрым комком поднимаются вверх по горлу и осыпаются на колени. Тело пробивает сильная дрожь. Всё. Баста. Сейчас ей уже никто не поможет — она одна.       От безысходности ситуации Эренберг невольно начинает корить себя и свою гордость: ну неужели сложно было ему признаться?! Неужели так сложно было сделать первый шаг в попытке разрушить образовавшуюся между ними стену, по обе стороны от которой они безмолвно стоят? Сложно было просто поблагодарить за то, что помогал, за то, что был рядом? Сложно было хоть раз спокойно поговорить о каких-то пустяках, например, о том как свежо на улице после дождя или о том как пахнут старые книги? Неужели всё это правда было настолько сложно?!       … Кашель прекращается так же резко, как и возникает. Прайд понимает, что её отпустило. Цветы внутри неё исчезают, а дыхание возвращается в норму.       Переведя дух, Гордыня всё-таки поднимает на ноги, отряхивает колени, а потом и поднятую с земли кофту. Одевшись, она осматривается и решает идти вверх по реке, пока болезнь снова не проявилась. По идее, она должна выйти к той башне, в которой скрывались симфонисты, а оттуда и до города рукой подать.       За лесом раскинулось широкое поле ржи. Ни конца ни края, как говорится. Кромешная ночная мгла и звенящая тишина нарушались лишь подающимся откуда-то издалека стрекотанием кузнечика да тихим журчанием речки.       Через какое-то время где-то вдалеке стали виднеться огни. Наверное, это в деревнях, в окнах домов, горят лампы или свечи. Впрочем, и они быстро скрылись из виду. И снова — поле.       Прайд невольно вспомнила, что когда она была значительно младше, они с Марией часто бывали в подобных этому местах. Будучи маленькой девочкой, ей нравились палящее золотое солнце и улыбающееся лицо матери. Ещё ей нравилось, как они могли сесть в тени дерева и начать говорить о том, почему небо голубое, или почему растения вылезают из-под земли, или почему вода журчит.       А потом вспомнилась одна из первых их тренировок с фюрером. Тогда он потащил её на точно такое же поле, и у неё точно так же, как в детстве, вызывали улыбку жар солнца и раскалённый воздух. Они пришли в полдень, когда жарче всего, и под конец тренировки оба до ужаса вымотались. По возвращению в централ, Лина долго удивлялась как только они не словили по солнечному удару.       Эренберг резко встряхнула головой. Последнее время она стала замечать за собой много навязчивых мыслей на тему того, что солдаты централа стали для неё… Семьей? Да, пожалуй так.       Мария и Элисия всегда встречали ее дома тёплыми улыбками, от которых «бабочки порхали в животе», и точно так же улыбалась Алс; точно так же, как и младшей сестре, Прайд могла дать дельный совет Эдриану, а вот Гекидо… Иногда, она считала его за кого-то вроде старшего брата, периодически бесящего её до дрожи в коленках, но всё равно очень родного.

***

      Уже начало светать, когда девушка дошла до одной из главных улиц города. Она устала и сильно вымоталась, но продолжала идти. Осталось немного — в конце улицы свернуть налево, пройти площадь и вот он — централ. Идти в таком виде домой не хотелось: Мария будет лишний раз сильно волноваться, хотя и вовсе не из-за чего. А в управлении есть и госпиталь, и место, где можно просто спокойно отдохнуть.       Но вот незадача — главная дорога перекрыта. Значит, придётся пройтись переулками.       Прайд ныряет в первый попавшийся и идёт параллельно нужно улице. Перед глазами уже плывёт, а дышать отчего-то становится тяжело, когда темноволосая видит главный вход в централ.       Всего пара шагов.       Но в последний момент ослабевшие от долгой ходьбы ноги подкашиваются, и, стесав о грубый камень мостовой кожу на коленках, Эренберг падает, практически, ничком. — Ани?.. — слышит она, как сквозь толщу воды взволнованный оклик, когда пытается приподняться на локтях. — Ани!..       Только одному человеку она разрешала так к себе обращаться.