Цветы магнолии

      Когда Эренберг пришла в себя, она лежала на койке в больничном крыле. Лучи солнца игриво перебегали с её лица на подушку и обратно, вынуждая девушку прикрыть глаза ладонью. За окном щебетали птицы, где-то в коридоре слышались чьи-то шаги. — Как ты?..       Девушка молчала. Она с самого начала знала, что он здесь: сидит на стуле около тумбочки, потирая сонные глаза. Он — Алан. — Нормально, — Прайд говорит шёпотом. — Откуда ты тут? — Не поверишь, — ухмылка, — Андант позвал. — Андант? — темноволосая приподнялась на локтях, сбивая под собой простыню. — Сам? — Сам, — кивок головой. — Хотя сейчас с ними всё в порядке, ранее, твои раны, по какой-то причине, не регенерировались, поэтому он обратился ко мне.       Парень замолчал. — Он волновался за тебя.       Гордыня сжала в руках белую ткань и отвернулась лицом к стене. — Позвать фюрера?.. — Послать фюрера! Скажи ему, что я нахрен не хочу видеть этого тугодума.       Вот ни разу не правда. Она очень хотела его увидеть. И не только увидеть — хотела обнять, почувствовать его руки на своих плечах, взглянуть в эти глаза цвета молодой листвы… И Алан это знал. Поэтому, со снисходительной улыбкой окинув спину девушки взглядом, вышел из палаты, тихонько прикрыв за собой дверь.       Девушка слышит его удаляющиеся по коридору шаги, слышит, как он остановился, а затем к его шагам присоединились другие — приближающиеся. Прайд вздрогнула. Стук этих сапогов с тяжёлой подошвой она узнала бы из тысячи других.       Гекидо появляется в палате практически бесшумной, какое-то время мнётся в дверях, а потом проходит к койке, на которой лежала майор. Эренберг старается не подавать признаков жизни, ну, точнее, мастерски притворяется спящей. Фюрер внимательно вглядывается в расслабленное, непривычно спокойное лицо. Смотрит на подрагивающие ресницы, водопадом ниспадающие волосы и не удерживается — проводит по ним рукой.       А потом вздыхает. — Хватит прикидываться, я же знаю, что ты не спишь.       Девушка чертыхается и переворачивается на спину, но почти сразу едва ли не утыкается во что-то лицом. «Что-то» щекочет своими прикосновениями и вкусно пахнет. Когда Прайд открывает глаза, до неё доходит — цветы. Этот недоромантик принёс ей букет цветов. Магнолии.       Андант кладёт подарок на колени севшей Гордыне, сам садится около неё, взглядом изучая носки собственных сапог. И молчит. Молчит, потому что впервые не знает, как высказать ей всё, что накопилось. — Как твои раны? — глупый вопрос, сам же видел, что на ней нет и царапины.       Эренберг передёргивает плечами. — Затянулись. Жить буду. — Это хорошо…       И снова молчит.       У Гекидо было предостаточно времени, для того чтобы покопаться в себе, и парень уже решил, что, как бы та не хамила, в какие бы передряги не влипала — он её любит. Любит не как грех или как свою подчинённую, нет. Любит, как девушку. До чёртиков проницательную и целеустремлённую, наглую и, возможно, немного эгоистичную, но, ту самую, которая сейчас сидит рядом с ним на больничной койке в нежно-голубой майке, что на пару размеров больше, чем надо.       Но, твою мать, он не знал, как сказать всё это самой Прайд!       В коридоре снова послышался топот, и уже через пару минут дверь снова открывается. — Фюрер! Вас разыскивает полковник Алс! — выкрикнул стоящий на пороге солдат. — Да, сейчас, — темноволосый кивает и поднимается на ноги.       Солдат скрывается в коридоре, не заботясь о сохранности двери, из-за чего та оглушительно громко хлопает.       Гекидо делает шаг по направлению к выходу, но чувствует, что его удерживают за край рукава форменной кофты. Он оборачивает, и Гордыня сразу выпускает ткань из рук, продолжая сидеть с низко опущенной головой так, что бы волосы скрывали её лицо.       Андант еле слышно усмехается. Парень берёт девушку за руку, встаёт на одно колено и совсем легко и мимолётно касается тыльной стороны горячими губами. — Я зайду к тебе вечером, ладно? — Прохладно, — в свойственной себе манере отвечает Эренберг.       Гекидо не раз убеждался в том, что, если она дерзит, значит — всё в порядке, поэтому он треплет майора по волосам и покидает палату.       Девушка ещё какое-то время сидит совершенно неподвижно, прижимая к груди букет, а потом откладывает его на тумбочку и прижимает ладони к лицу, закрывая его. Нет, ей не плохо, страшно или грустно, вовсе нет. Просто, если кто-то прямо сейчас зайдёт её навестить, она не хочет, что бы этот кто-то, кем бы он ни был, увидел её раскрасневшиеся щёки.       Фюрер и правда заходит к ней вечером.       К тому времени, Прайд уже собрала волосы в хвост и поставила пышный букет в вазу, любезно предоставленную ей заходившими Марией и Элисией. Пересидеть в централе ей не удалось — мать и сестра всё-таки были у неё, и Мария волновалась за девушку даже больше, чем если бы та пришла в таком состоянии домой.       Когда юноша зашёл к палату, Эренберг сидела на койке, и он сел рядом с ней, наблюдая за тем, как девушка чистит занесённые полковником мандарины. Кожура податливо расходится под давлением неострых ногтей и спадает на колени в больничных шортах. Прайд разделяет фрукт на дольки и откладывает их на противоположное от кожуры колено, а затем собирается отправить одну из них к себе в рот, но Андант перехватывает её запястье и прямо с пальцем сцапывает часть мандаринки. — Эй! — возмутилась та, но быстро успокоилась, осознав, что фрукт уже не спасти.       За окном не спеша темнело. Солдаты расходились по домам, и в основном корпусе гас свет. Уже и окно МэйЛины потухло, а вот и она же идёт по коридору вместе с Эдрианом. — Как думаешь, — спросила переместившаяся на подоконник Прайд, — между этими двумя что-то есть? — Определённо, — Гекидо кивнул. — Между ними есть работа. — Работа? — вскинулась девушка. — То есть, ты считаешь, что между начальником и подчинённым ничего не может быть кроме работы? — Не всегда… Но, лично на мой взгляд, именно между ними ничего кроме рабочих отношений нет. Максимум — дружеские.       Из окна второго этажа, на коем и находилась палата, отлично было видно центральный вход, из которого, держась за руки, вышли младший лейтенант и полковник. — Хах, — лёгкая усмешка, — видимо, неправильный у тебя взгляд… Ты очки, что ли, купил бы.       Андант фыркнул.       Гордыня взглядом проводила парочку до соседней улицы, а затем откинулась спиной на оконное стекло, прикрыв глаза. — Кстати, — как бы между прочим спросила она, — а, вот, допустим, между нами, могло бы быть что-то кроме рабочих отношений?       Парень встрепенулся. Так, значит, да?.. — Между нами-то?.. А что, хотелось бы? — Ой, да очень ты мне нужен! — вспылила Прайд.       Фюрер снова усмехнулся. Сейчас он понимал, что Эренберг ёжиком колется не так, как делает это обычно, а потому что не хочет сознаваться в своей влюблённости.       Парень не спеша подходит к переключателю и гасит в палате свет. — Ну, и зачем? — спросила майор, продолжая неподвижно сидеть.       Тот возвращается на прежнее место, но в этот раз сам садится на подоконник, совсем близко к Эренберг.       Гордыня внимательно следит за каждым его действием, пытаясь догадаться, что он задумал. Андант же запускает руку в волосы девушки, перебирает локоны на затылке, а потом тянет её к себе, сам наклоняясь чуть вперёд.       Прайд успевает лишь поражённо вдохнуть, прежде чем её затыкают поцелуем. Губы у Гекидо искусанные и обветренные, но действует он необычайно мягко и плавно, отчего темноволосая впадает в ещё больший ступор.       Гекидо довольно быстро отстраняется, но почти сразу майор целует его уже сама, заставляя фюрера улыбнуться. Он перехватывает одно из её запястий и прижимает его к своей груди, свободной рукой приобняв Гордыню за талию. Та сначала дёргается в сторону от внезапных прикосновений, но потом уже сама подаётся к ним.       Когда их губы разъединяются в последний раз, Эренберг роняет голову фюреру на плечо и загнанно дышит, как если бы пробежала марафон. Андант не лучше — дыхание сбилось, но он довольно быстро привёл его в порядок. — Ну, что, больше не будешь цветами давиться? — прозвучал тихий вопрос.       Повисло минутное молчание. — Сволочь, так ты всё знал! — воскликнула девушка.       На самом деле он не знал. Ему при последней встрече рассказал Алан. И, для того чтобы темноволосая не разразилась тирадой, Гекидо снова накрыл её губы своими, вынуждая успокоиться.

***

      Утро в централе началось шумно, впрочем, как и всегда. А ещё очень рано — в третьем часу ночи. — Не спать, страна! — на стол Прайд с грохотом опустилась тяжеленная папка бумаг.       Майор открыла один глаз и посмотрела на Анданта. — И что это? — она ткнула пальцем в кинутый предмет. — Сама же просила достать отчёты с дела о симфонистах. — Да? — Манда.       С громким вздохом Эренберг снова уткнулась лбом в стол. Сказать, что она не выспалась — ничего не сказать. — Напомни, зачем они мне нужны были? — Так как ты отсутствовала во время последней стадии этого дела, то ты хотела узнать, что там да как из отчётов. По крайней мере, так мне передала твои слова Алс, — ответил фюрер.       Ещё раз взглянув на объём папки, Прайд обречённо застонала. — Ладно, — выдохнул Гекидо, — как закончишь, можешь поспать на диване в моём кабинете.       Гордыня мигом встрепенулась, хватая в руки бумаги и разыскивая нужный разворот. — А ты чего здесь встал? Иди-иди, не отвлекай меня, — обратилась девушка к с усмешкой наблюдающим за всей этой картиной парню. — Больно надо было, — на секунду склонившись над Эренберг и чмокнув ту в щёку, фюрер покинул кабинет, оставив майора наедине с отчётами.       …А на окне стояла ваза с букетом магнолий.