take me home

11 ноября 2038 года давно позади. Войне положен конец. Андроиды свободны. По крайней мере, на время. Кэра, насколько знает Коннор, сейчас в блаженной безопасности, вместе с Алисой, в Канаде, и есть что-то трогательное в их родстве. Для Коннора любая близость между особями одной или разных расами обозначалась только в виде кода ошибки, не более. Те девушки в клубе «Рай», Кэра и Алиса, Норт и Маркус… Всё это было странно и совершенно неправильно для разума бездушной машины. Пока машина не стала человеком. Коннор во многом может быть благодарен Хэнку, для которого он стал девиантом намного раньше, чем для себя самого. Говорят, что самая сильная материя — мысль, идея. И, в отличии от фильма «Начало», который Хэнк, к слову, презирает за заумность, никаких особых инструментов не требуется для того, чтобы вселить в светлую голову этого бестолкового парнишки нужные умозаключения. И, пожалуй, если бы Хэнк уже не был порядок лет седым, то за время общения с Коннором точно бы обзавелся мощной серой шевелюрой. В худшем случае, он бы этих самых волос на нервной почве лишился. — Лейтенант. — кажется, сейчас самое время, чтобы задуматься об искусственных волосах. Вредная жестянка снова пытается разбудить пьяного в стельку полицейского, что, конечно же, не слишком этому рад. В кои-то веки, у Хэнка хватило сил дойти до своей кровати. А это, кстати говоря, уже прогресс. Но жестянке плевать. — Иди нахуй, Коннор, — эту фразу девиант слышит слишком часто, а за сегодняшний день — уже порядка пяти раз: два раза, когда попытался отобрать у Хэнка бутылку, один — вместо «доброе утро», и два раза после, когда лейтенант, оказавшись, уже по старинной традиции, в собственной ванной, накрываемый ледяной волной воды. Впрочем, не ему жаловаться — это, по крайней мере, не кипяток. — Я Вам уже говорил, что Вам пора перестать пить, — и так каждый раз. Весь этот нарочито вежливый тон андроида, что стоит в своём идеальном костюме с иголочки, с идеальной осанкой и идеальным смазливым личиком. Будь Хэнк немного другого возраста (а Коннор — другого пола), то его бы ничего не смутило. Но Коннор для него — мальчишка, каких свет не видывал прежде. Может, глаза у него и умные, но, всё же, щенячьи; может, в его светлой голове и сотни умных мыслей, но наивность перед людьми берёт верх. Коннор — Моцарт своего времени, ведь имеет задатки вундеркинда, но в душе (которой у машин, естественно, нет, но Коннор — не машина) остаётся маленьким ребёнком, которому дай бы за чьей-то спиной спрятаться. — А я тебе уже говорил, что не обязан тебя слушать, — шипит Хэнк в вечном своём злом постоянстве, но холодная струя воды всё же охлаждает его голову. Наконец в голове появляется вполне логичный вопрос: — А с чего ты вдруг решил меня разбудить? — Хэнк хмурится, так, что между бровями располагается складка. Если ему не изменяет память, то ещё находясь в своей спальне, он спросонья видел за окном только темноту холодной зимней ночи. — У нас что, новое дело? Коннор минуту стоит, опустив глаза, словно ищет где-то внутри своей программы нужный ответ на данный вопрос, и диод моргает жёлтым, оставляя блики на растерянном лице машины парня. Хэнк не понимает его искренней привязанности к чёртовому кружку на виске, что порой напоминает гирлянду. Пожалуй, это и отличало Коннора от остальных девиантов: он не отрицал того, что когда-то был лишь машиной. Но Хэнк даже примерно не мог представить, что мучает этого парня на самом деле. — Коннор? — Хэнк встаёт напротив растерянного андроида, что теперь хмурится. Лейтенант ожидает, что тот скажет что-то в стиле «Вы нужны мне для раскрытия дела» или «Руководство требует немедленно появиться в участке», или, на крайний случай, «Дом горит, метеорит приземлился в десяти метрах от дома». — Я не знаю, — диод сходит с ума, как рождественская ёлка, меняя цвет каждую чёртову секунду. Хэнк осознаёт, что что-то действительно не в порядке, и, кажется, андроид сломался, а вот гарантия, кажется, уже пришла в негодность. Что ж, снова придется раскошелиться. — Так, парень, — Хэнк заботливо кладёт тяжёлую ладонь на плечо девианту, мгновенно трезвея, — подожди меня на кухне. Коннор непонимающе хмурится, но пусто кивает. Хэнк, если честно, нихуя не знает, что делать в такой ситуации. Он никак не собирался стать психологом для андроида. Вспоминая годы благородной молодости, он думает, что лучшее лекарство в таких случаях — виски в гордом одиночестве или компании друзей. Но с андроидом такое не прокатит: ему что виски, что бензин — всё одинаково. Пожалуй, только кровь других андроидов и мёртвых людей представляет для него интерес гурмана. Хэнк поморщился, мысленно говоря себе, что лучше о таком дерьме не вспоминать, тем более, когда блевать и без того тянет. Честно говоря, Хэнк, придя на кухню уже в относительно чистой, но, по крайней мере, сухой одежде, совершенно не знает, что делать с Коннором. Ну вот как лейтенанту ему помочь? Он не инженер, не умеет работать с такими сложными конструкциями. Жаль, что нельзя позвонить в «скорую» и красноречиво сказать «у меня тут у андроида сердечный приступ и когнитивный диссонанс, помогите». Впрочем, в таком состоянии, Хэнк явно не сможет это выговорить. Коннор всё ещё рассеян, как в тот день, когда ему пришлось просканировать память того прихвостня Маркуса, когда тот пустил себе пулю в черепушку. Мальчик был слишком напуган, чтобы хотя бы спокойно дойти до машины, так что Хэнку пришлось его чуть ли не за ручку вести до дома. И сейчас, как в тот вечер, он сидит на корточках, положив ладонь на голову Сумо. Пёс спокоен и, кажется, рад своему положению. — Похоже, с моим псом вы и правда нашли общий язык, — Хэнк едва усмехается, устраиваясь за столом, а диод андроида до сих пор рябит красными и желтыми пятнами. Системная ошибка на ошибке, но, казалось бы, за столь долгое время парень уже должен был смириться со своей участью, и сбоить уже было бы нечему. Но, как показывала практика, это было совсем не так. — Сумо понимает, что его гладит машина? — Коннор разворачивает голову к Хэнку, и тот удивленно смеётся. Надо же, всезнайка ставит под вопрос те знания, что у него и так есть в голове. Для Хэнка этот вопрос всё-таки что-то да проясняет. Теперь становятся очевидными эмоции андроида. — Поверь, ему нет разницы. — Хэнк достаёт из холодильника бутылку пива, с интересом наблюдая, как судорожные блики диода сменяются на хладнокровный голубой цвет. Да ебануться можно: Хэнк, старый передовой полицейский, пытается привести в себя андроида. — И давно тебя это так беспокоит? Коннор отвечает на вопрос молча. Система снова даёт сбой, и диод мелькает жёлтым цветом. Хэнк снова садится за стол, и андроид присоединяется к нему. Хэнк держит пари, что сейчас Коннор постарается блефовать. — С чего вы взяли, что меня это беспокоит? — бинго. Жаль, не спорил на деньги. Стал бы миллионером. — Ой, да ладно тебе, жестянка, строить из себя неумолимого и непроницаемого. У тебя на наглой морде написано. — Сумо совершенно не вовремя и красноречиво поднимает голову, пялясь на хозяев. — Ясен хуй, что тебя это гнетёт. Не каждый день же становишься из машины человеком. — Порой я сомневаюсь в том, что я человек, — подаёт голос Коннор. Кажется, реакция Хэнка ему угодила: он даже соизволил поднять глаза, внимательно уставившись на лейтенанта. Диод всё ещё сходит с ума, но это уже не кажется таким раздражающим. — Вот это заявление, — Хэнк отпивает из бутылки, и иронию в его голосе слышно за версту, но есть что-то трогательное в необычайной искренности железяки, тостера, пластмассы, куска металла, машины. Сколько ещё эпитетов к нему применяли люди? Такие, как Гэвин? Как Хэнк? И сколько из них применяет к себе сам Коннор? — Слушай, парень. Вы, девианты, как ты или Маркус, вероятно, думаете, что стать человеком — невъебенно круто. Но человеческие эмоции, сомнения, чувства — большое бремя и нехилая такая ответственность. Коннор хмурится, и диод снова мигает жёлтым. Кажется, что парень всерьёз принимает слова на свой счёт, и Хэнк осознает, что хуёвый из него психолог. Меньше всего он хотел бы вогнать бедолагу в ещё более постыдное для него самого состояние. В нём даже просыпается злость — к себе и Киберлайф, что бездушно писали программу своих «детей» так, что они, как малые дети, боятся быть согнанными в угол за их эмоции и чувства. — Но это нормально, что тебя это гнетёт. Знаешь, тупые людишки говорят, что время лечит, — и пока Коннор не успевает вставить свои пять копеек со своим «Андроиды не чувствуют боли, им нечего лечить», Хэнк поспешно добавляет, — но для многих процессов действительно требуется тот самый ресурс, о котором все талдычат. Ты человек, хотя бы в малой своей части. Может, скоро даже твоя физиология постарается перестроиться, и ты в действительности начнёшь чувствовать больше, чем тебе позволяет твоя программа. Коннор мысленно добавляет «или то, что от неё осталось», но не спорит, а лишь терпеливо слушает, что для него, к слову, не совсем свойственно. Хэнк усмехается, глядя в эти стеклянные глаза. Стеклянные глаза робота, в котором, кажется, проснулся пубертатный период, не иначе. — Мне порой жаль тебя, ведь, по сути, это я навязал тебе твою девиантность, — Хэнк снова делает глоток пива, и Коннор вскидывает брови. — Это не совсем точное определение, — ну вот он, очнулся и, кажется, пришёл в себя. Умничает и спорит. Молодчина, Коннор, возьми с полки пирожок. — Девиантность невозможно внушить, так как это признак непосредственного сбоя внутри программы андроида, а это вовсе не подвластно вмешательству человека. — Не хотел пойти в адвокаты? У тебя отлично получается выгораживать меня, — Коннор едва улыбается, и Хэнк выдыхает с облегчением. — К сожалению, я не совсем запрограммирован на это. — Но у тебя же есть своё мнение, в отличие от твоей пресловутой программы, — Хэнк понимает, что порой просто провоцирует Коннора, ещё больше ломая шестерёнки у него в голове, но он знает, что в своё время это даст свои плоды. Андроид задумывается над вопросом, и что-то в его растерянном лице прямым текстом уже не говорит, а кричит «я не могу хотеть чего-то». Диод в который раз подтверждает догадки Хэнка о внутреннем замешательстве машины. Нет, человека. Пусть даже на малую долю. — Я бы хотел остаться в полиции, — и что-то есть в этом трогательное и милое, словно Хэнк только что услышал от собственного сына согласие на принятие дел от лейтенанта. — С Вами. — Я рад это слышать, сынок. За окном светает. Диод принимает умиротворённый синий оттенок.