Генеральский кот. Поступь Хаоса

      Ему снилась неземной красоты женщина. Умная, обаятельная, интеллигентная. В её глазах тонул целый мир, а сам Он растворялся без остатка. Он не сомневался ни секунды: эту женщину Он любил. Не так, как кот может любить хозяйку, но как мужчина – женщину. Значит, в прошлой жизни Он был человеком. Но что заставило его стать котом?       Он пытался насладиться каждым мгновением сна, впитать в себя каждое движение возлюбленной. Но сон прорезал знакомый писк генеральского будильника.       Его лежбище зашевелилось, зевнуло и голосом сонного Хакса пробормотало:       — Доброе утро, Милли. Всё же ночью пришёл ко мне? — тёплая рука мягко легла поперёк пушистого тела, нежно поглаживая, от чего внутри непроизвольно начало зарождаться мурлыканье. — Ты как, уже оправился после вчерашнего? Я, наверно ещё не полностью. Кот уже вполне оправился и подумывал, как бы попасть за пределы каюты ещё раз, чтобы узнать больше о месте, в котором оказался, и том загадочном мужчине в чёрном.       Мужчина сел в кровати, почесал питомца за ухом, чмокнул в лоб и наконец, поднялся с кровати. Уже через минуту постель была заправлена, кот ел из миски, а Армитаж брился в освежителе. Уже закончив со всеми утренними сборами, Армитаж замешкал в нерешительности.       — Нельзя допустить, чтобы вчерашнее повторилось. Это в первый раз нам повезло, что тебя поймал Рен (если вообще можно назвать везением его информированность о твоём существовании), — Армитаж гладил внимательно смотрящего на него кота за ухом. — Но ведь тебя могли случайно затоптать, ты мог попасть в какие-то коммуникации или просто потеряться. Я не представляю, как пережил бы, случись с тобой что-то. Точно, имя. Обещаю, я подумаю, как можно было бы тебя назвать.        Кот слушал его, какой-то долей сознания радовался, что о нём заботятся и переживают, но с большим удовольствием отмечал, что ту фигуру в чёрном по меньшей мере генерал зовёт Реном.        В результате Армитаж нашёл решение и, уходя, коварно запер кота в спальне.              Принять такое предательство и разрушение всех планов кошачья душонка легко не смогла. План мести созрел не сразу, но с каждой дюжиной минут ожидания становился всё богаче. Несколько раз кот успокаивался, уверенный, что теперь точно отвёл душу, но оглядывал внимательным взором дела лап своих и продолжал. Наконец не перейдя черту, добавить больше было нечего, и он занял удобное место, ожидая возвращения провинившегося человечишки. Внутри всё клокотало от самодовольства. В итоге пришедший с гостинцем спустя три часа Армитаж так и застыл в двери, а потом сполз по косяку, закрывая лицо руками.       По комнате почти ровным слоем была раскидана его одежда, хранившаяся как в комоде, так и на плечиках. Словно рыжая вишенка на белом торте на развороченной, лишённой одеяла и подушки кровати восседал кот. Всё это было почти ожидаемо, Хакс скорее удивлялся, почему прежде Миллисент была такой спокойной и аккуратной. Но от вида желтоватой бумаги в ворохе вещей Армитажу стало худо. Письма Матери, что та отправляла сыну, тогда ещё курсанту Академии, на старый манер в бумажных конвертах, преисполненная уверенности, что письмо от руки развивает интеллект, и позволяет через почерк передать эмоции, теперь пали жертвой кошачьего протеста.       Когда слабость в ногах отступила, Армитаж поднялся и начал методично собирать, складывать и возвращать на место каждую разбросанную вещь, стараясь не смотреть на внимательно следящего за ним кота. Стараясь не вспоминать, как в Академии точно так же под насмешливым взором обидчиков собирал раскиданные соседями вещи. Спасибо животному, оно на них хотя бы не мочилось в желании унизить и повеселиться над чужой беспомощностью.       Кот же продолжал неподвижно сидеть на матрасе, покрытом сбитой простынёй, и провожал внимательным взглядом Армитажа. Разве что уши теперь не самодовольно стояли торчком, а были плотно прижаты. Голова втянулась в туловище, словно шеи и не существовало. Понимание, что он переступил черту, заставляло совесть сгорать со стыда. Он замечал и подрагивающие руки, и увлажнившиеся глаза, и сведённые к переносице брови. Хотелось извиниться, но как? Ох, лучше бы он просто напрудил в тапки.       Куча одежды медленно, но верно возвращалась на свои места, но Армитаж упорно не трогал бумаг. Он словно оттягивал страшный момент, когда узнает, насколько зверь не пощадил его память о Матери. Наконец на полу остались одеяло, подушка и несколько кусочков бумаги. Тогда кот мягко спрыгнул с кровати и, поджав к животу хвост, а к голове уши, медленно приблизился к мужчине и нерешительно потёрся головой о ногу. Тот тяжело вздохнул.       — Зачем ты так? Я же о твоей безопасности беспокоюсь.       Кот завалился на спину, демонстрируя беззащитный живот с покорно прижатым к гениталиям хвостом.       Но Армитаж отвернулся и, подхватив по пути подушку с одеялом отправился поправлять кровать. Кот встал, взглянул на сгорбленную спину с опущенными плечами. На душе было паршиво. О его выходке в обстановке напоминали лишь разбросанные по полу бумажки. Он бережно подхватил зубами первую и принёс под ноги хозяину, тот даже не заметил, занятый постелью. Тогда он сложил у его ног все бумажки одну за одной и вновь с виноватым видом потёрся о ногу.       Армитаж посмотрел вниз, тяжело вздохнул, уголки губ легонько дёрнулись.       — Эх, милый ты мой, — Хакс подхватил одной рукой кота, второй – письма и рухнул на кровать. Кот тут же перебрался ему на живот и уткнул морду в грудь, не переставая прижимать уши. Он тихо, нерешительно, словно на пробу, мурлыкал. Мужчина же положил бумаги рядом и двумя перехватил кота поперёк туловища, поднимая, чтобы глаза были напротив. — Я понимаю, что ты в ярости, что я оставил тебя без кабинета в тесноте. Даже допускаю, что на фоне вчерашней нежданной свободы это ограничение было для тебя особенно болезненно. Но даже не сомневайся: твоя безопасность для меня в приоритете.       Кошачья лапа мягко легла на мужской подбородок, мордочка потянулась навстречу. Мужчина притянул к себе пушистое тельце, крепко обнимая, зарываясь носом в мягкий мех. Кот же принялся отчаянно тереться головой обо всё, до чего только мог дотянуться: об уши, волосы, плечо, загривок. Лишь бы показать, как ему стыдно, и как он рад, что его простили. Армитаж отстранил от себя кота, поцеловал в лоб и поставил на кровать.       — Что, мой лорд, показали, где чья вотчина? Тогда кабинет – безраздельно мой. Освежитель и матрас будем считать нейтральными территориями.       Ответом послужил звучный мяв.       — Совсем забыл, тебе Фазма передала мясо. Не синтетическое, самое натуральное, свежее. На ужин получишь, а то еще решишь, что мясо следует из наведения беспорядка.       Хакс устроил подушку поудобнее под спину, зарылся пальцами в шерсть тут же прижавшегося к боку кота и принялся перечитывать письма Матери. Страх потерять связь с прошлым отступил, когда из всех писем лишь на одном обнаружился маленький след зубов, даже не повредивший бумаги и чернил. В горле то и дело вставал ком. Желание выговориться нарастало. Он отложил дочитанное письмо и перевёл влажный взгляд на кота. Тот ответил тем же.       — Знаешь, я только что в шутку назвал тебя милордом и даже не вспомнил без подсказки из писем, что Мама нередко звала меня так же. Я был для Неё Маленький Милорд. Наверно, дать тебе имя Милорд не худшая моя идея. Оно не должно оказаться хуже, чем Миллисент. О том крохотном котёнке, что помещался у меня в ладони, пора забыть. Скоро ты будешь спать все меньше, активничать и показывать характер всё больше. Мне остаётся лишь надеяться, что ты будешь менее разрушителен, чем сегодня, и не станешь подвергать себя опасности.       Кот стыдливо отвёл взгляд и лизнул лежащую на нём кисть. Армитажа же уже несло на откровения.       — Знаешь, я родился от случайной связи, но отец быстро отобрал меня. Лишить Мать родительских прав он не смог, но видеться мешал. Пока я учился в Академии, мы постоянно переписывались с Мамой. Всегда через бумагу, словно это нас объединяло. Удивительно, но в отличие от электронных писем, права вскрывать бумажные руководство Академии тогда не догадалось себе выбить, — он взял следующее письмо и развернул, невидящим взглядом утыкаясь в бумагу. — Мы писали друг другу ни о чем и обо всём. Я едва мог вспомнить Её лицо уже тогда, но, читая, всегда ярко видел Её эмоции, выраженные почерком. Он у Неё был мелкий, наклонный и очень аккуратный. Я отчаянно пытался копировать его, пока учился. Но Она быстро умерла. Сгорела в лихорадке за две недели. Я писал счастливое письмо к Её грядущему дню рождения, а Её уже не было среди живых.       Он умолк и вновь углубился в чтение. Милорд тоже увяз в своих мыслях. В памяти всплыла собственная мать. Он ведь тоже был рано разлучён с ней. Как Хакс к матери, он тоже был привязан к своей. Так же любил её. И так же рано потерял. Боль давно минувших событий подняла внутри бурю, заставляя теснее прижаться к горячему боку товарища по несчастью и пытаться сконцентрироваться на тёплых воспоминаниях. На любящей улыбке, тёплых объятьях, колыбельных перед сном, вкусной еде и мудрых советах. Он не смог вспомнить ни имени, ни лица, но память грела. Мелькнула мысль, что всё то, что мать дарила в прошлой жизни, в этой Миллисент получала от Хакса задолго до того, как сознание Милорда проснулось в этом теле. А он первым делом так «отблагодарил». От собственной выходки вновь стало тошно. Милорд отогнал лишние мысли, перелёг всё ещё читающему Армитажу на колени и свернулся клубком, пытаясь вырвать у памяти как можно больше клочков о собственной матери.       Он уже второй день не даёт генералу работать, а ведь сегодня ещё даже не время обеда.