Правдивая история Альбуса Дамблдора (рабочее название)

      И снова бар в такой глухой провинции, местные жители навряд ли в курсе, что королева Виктория мертва*. Да и обстановка вокруг соответствующая: темные стены, которые, кажется, не раз горели; маленькие окна, покрытые изрядным слоем пыли; на грязном полу расставлена колченогая мебель, которая, по-моему, ровесница мертвой королевы. Да и вообще все выглядит так, как будто тронь и развалится. Эдакая картина социального дна. А то, что здесь с достоинством называют виски, никто в здравом уме пить не будет. Но я настолько пьян, что мне все равно. Все равно, что меня окружает и что я пью.       Со смерти сестры прошла всего лишь одна неделя.       Не помню сколько времени я пытался вернуть в безвольное тело сестренки жизнь. Мне все казалось, что это глупая шутка, хоть я и понимал: Ариадна не способна шутить. Потом меня накрыла такая дикая неуправляемая ярость, что я плохо помню, как мне удалось не разнести дом по кирпичам. Зато очень хорошо помню как в какой-то момент мне на глаза, через окно, попался дом тетки Гриндевальда. И я рванул туда. Мстить бывшему другу. Пусть он в несколько раз меня сильнее, пусть он темный маг, знающий и умеющий в сотню раз больше чем я. В тот момент мне было плевать. Какой бы обузой Ари ни была бы для меня, как бы я ни злился на нее, ни обвинял ее в моих проблемах, она была моей сестрой. Плотью и кровью. Семьей. Тем, что заставляло меня взрослеть, принимать ответственность, быть собой. О, Мерлин! Почему?! Почему я это понял только когда смотрел в ее безжизненные остекленевшие глаза?       Наверное, я все-таки покалечил бы Батильду или разнёс её дом на куски, но поймал свое отражение в стекле старого буфета. Меня как будто облили холодной водой. Из отражения на меня смотрел не я, а кто-то с перекошенным от ненависти лицом, взлохмаченными волосами и безумным взглядом. Этот кто-то винил в произошедшей трагедии женщину, что с ужасом сжимала волшебную палочку. Женщину, которая не сделала ничего такого, только познакомила своего скучающего племянника с соседским парнишкой, что рано остался без родителей и волей судьбы вынужден был ухаживать за больной сестрой. Вот и вся ее вина. Все остальное моих рук дело. Даже если это не мое заклятье отразилось от проклятого зеркала. Виноват я. И только я. И я сдался. Опустил руки.       Наступила какая-то апатия. Похороны прошли как во сне. Ярким воспоминанием остался только сломанный мне Аберфордом нос и его крики, что это я виноват. Тоже мне открытие! Я и так знал, что это я. После поминок, на которые пришли немногочисленные соседи, брат собрал вещи и ушел. Не сказав куда и когда вернется. Но я понимал, что не вправе спрашивать. Так я остался в доме совсем один. Три дня я просто ходил из комнаты в комнату, иногда наступая на осколки того самого зеркала. Его я разбил еще в день смерти.       Я чувствовал, что скатываюсь в пропасть. Но не мог ничего с собой поделать. Стоило мне закрыть глаза, я, как наяву, видел мертвое лицо сестры, страх Гриндевальда и горе Аберфорда.       Я не могу заснуть. Я вообще ничего не могу. Жалкое зрелище. И в какой-то момент, я понял: все, что я могу с собой поделать — это напиться.       И вот я здесь — сижу, пью какую-то гадость и жалею себя. Да, не так я представлял свое «великое будущее». Определенно не так. — Эй, парень, — хриплый голос местного бармена вывел меня из трагической задумчивости, — мы закрываемся. — Угу, сейчас.       Кое-как заставив тело принять вертикальное положение, я медленно побрел к выходу, прихватив то пойло, что заливал в свою глотку. Вывалившись на улицу и чуть отойдя в сторону от питейного заведения, я остановился. Закинув голову вверх, медленно вдохнул, глядя на небо.       Не найдя там ничего интересного, полез в карман за порт ключом. Я все-таки еще не до конца спятил, чтобы аппарировать в таком состоянии. Меня дернуло, скрутило и выплюнуло на газоне возле дома. Желудок, не выдержав такого издевательства, поспешил избавиться от своего содержимого. Грустно оглядев испорченные розы, что безумно любила моя покойная мать, я уже было поплелся к дому, как мое внимание привлекли два пьяных голоса со стороны дороги. — Ты уверен, что тут? — громко вопрошал пьяный мужской голос, смутно мне знакомый. — Обижаешь, — не менее громко и пьяно ответил ему еще один мужчина.       К моей калитке почти подползали два пьяных тела мужского пола. Лиц из-за темноты (а фонари почему-то опять не горели) было не разобрать. — А во-оо-т и он! — обрадовался один из них.       С третьей попытки он извлек из кармана палочку и с воинствующим криком бросился ко мне. Ну как бросился. Мужчину хорошо так мотыляло по сторонам, но он с упорством носорога двигался к цели. В данном случае, к застывшему по средине двора мне. Правда, индивид забыл открыть калитку, а так как она была ему чуть ниже пояса, бравый вояка совершил чудесный кувырок через нее. Полежав немного, он с трудом поднялся на четвереньки и, уверяя что все нормально, пополз ко мне. Его друг добрел до калитки и даже открыл ее, но ноги не удержали тело и, это самое тело, повисло на створке.       Честно говоря, от этого зрелища я не то что палочку не достал. Я протрезвел. Слегка. Тот, что полз ко мне, видимо устав, вдруг завалился на спину и сообщил, глядя на небо: — Моргана меня задери, какой сегодня Марс яркий!       Это фраза вдруг всколыхнула мою память и перед глазами всплыла сцена из моего школьного прошлого. Это было на шестом курсе, я как раз получил почетную должность старосты школы. Так вот: прибыв в школу, мои соседи по комнате, по совместительству два лучших друга Аларик Гейт и Роберт Стивесон, решили, что такое событие надо отметить и раздобыли где-то настоящий «русский самогон». Ага, прям из закромов Романовых. Где один из них взял это пойло истории неизвестно, но нажрались мы втроем так, что я видел в нашей комнате феечек. Так вот, в какой-то момент (когда я пытался ловить феечек) Аларик глядя в потолок нашей комнаты, выдал вот эту вот фразу. В последствии каждая наша гулянка считалась шедевральной, если если произносились эти слова. А гулянок с этим званием было много. Очень много.       Невольно взглянув на небо и не найдя там ни одной звезды (что поделать, пасмурно), я перевел взгляд на лежавшее почти у моих ног тело и с удивлением спросил: — Аларик? — О, Альбус, — воскликнул лежащий, и посмотрел мне в глаза.       И это действительно был он. Те же серые задумчивые глаза, волевой подбородок и резко очерченные скулы. Правда, через все лицо тонкой линией тянулся шрам. Его раньше не было. Переведя взгляд ко второму, с удивлением признал в висящем на калитке «теле» Стивенсона. — Какого гиппогрифа! — Ща, — Стивенсон оторвался от калитки и на полусогнутых подошел к нам, и путаясь в словах сообщил — мы это… пришли… приползли… это… как его… ааа… мстить. Вот. — Кому? — еще больше удивился (и протрезвел) я. — Гран… нет. Грен?.. Гром?.. вывальду, — выдал лежащий Аларик. — Не, — покачал головой Стивенсон, при этом чуть не упав, — как-то его по другому звали. — А может, выпьем? — невпопад предложил Аларик, вытаскивая откуда-то бутылку. И как не разбил!       Я, молча, кивнул. Потому что это было единственным, что я понял из их явления. Из последующей пьянки прямо на газоне около дома (почему-то все решили, что свежий воздух это лучшая закуска) я все-таки сумел уяснить всю историю.       Итак, после окончания школы наши дороги как-то сами собой разошлись. Аларик, как и мечтал, поступил в школу авроров, Стивенсон (его кстати всегда и все называли чисто по фамилии) подался в Св. Мунго. Я, ну вы сами в курсе. Все шло своим чередом, пока вчера днем Аларик не провалил экзамен и был отчислен из бравых рядов стражей порядка. Имея, мягко говоря, бунтарский характер, он не сошелся во взглядах с одним из высших чинов. За что и поплатился. Не помогли ни отличная учеба, ни высокий уровень силы, ни деньги отца. Получив, образно говоря, по морде, несостоявшийся аврор решил напиться. Быть может, его бы и не принесло к моему дому, но… Но в случайно выбранном баре он встретил (тадам) Стивенсона, который, поругавшись со своей невестой, тоже решил напиться. В какой-то момент (видать школу вспоминали) они вспомнили обо мне. Пришли к выводу, что я их бросил и вообще тот еще гад (- Не, ты не подумай мы тебя обожаем) решили приперется в гости. Я так и не понял, то ли морду мне набить то ли еще зачем-то. Сказано сделано. Как они не убились при апарации не знает, наверное, и сам Мерлин. Оказавшись в Годриковой Лощине они вдруг поняли, что не знают где я живу. Прикинув что уж в баре (где же еще то!) точно знают где меня найти эти два… кхмм… приятеля направили свои стопы к бару. Там выпив еще и, как сказал Аларик, осторожно (угу с их то пьяными мордами) расспросили про меня. Там то они и узнали, что я недавно похоронил сестру, младший брат ушел из дома, а сам я - в запой. Откуда взялось последнее утверждение я не в курсе. А виноват во всем племянник Батильды, Гриндевальд. Мои бравые друзья передумали бить морду мне и решили набить ее Гриндевальду. Хвала Гриффиндору, спьяну они пришли к моему дому. Боюсь явление к тетке Геллерта закончилось бы плохо. Для них.       Честно говоря, по прошествии многих лет я много размышлял над этой встречей. Как бы сложилась моя дальнейшая жизнь, если бы, к примеру, Аларик стал бы таки аврором или Стивенсон не поругался с невестой. Что было б с моей жизнью? С их жизнями? Так бы и разошлись, время от времени сталкиваясь где-то и говоря, что неплохо бы встретиться повспоминать школьные годы. И в итоге так и не собравшись. Или нас все равно бы столкнула жизнь и эта встреча предрешена?       Как бы там ни было, но я счастлив, что они пришли именно в тот момент, когда я был раздавлен. Когда я, казалось, потерял все. Сидя на газоне, распивая ту бурду, что принес я и не менее забористое пойло парней. Со смехом вспоминая школьные годы и делясь забавными историями из уже «взрослой» жизни, я наконец-то пришел в равновесие с собой. Прошлого не изменить, надо просто принять его и жить дальше.

***

      Утро встретило меня громким пением птиц, головной болью и ноющей спиной. Открыв глаза, я с удивлением обнаружил, что лежу под кустом черной смородины (ее подарила матери одна из соседок) нежно обнимая обломанную ветку клена. У меня от удивления даже спина ныть перестала. Какого лысого дементора вчера было?       Битву с памятью я проиграл. Она никак не желала делиться вчерашними событиями. Нет я очень хорошо помню и паб, и явление школьных друзей. Последнее что отчетливо отпечаталось в моей памяти это то что Аларик жестом фокусника вытащил прямо из воздуха пыльную бутыль темного стекла и заговорщическим шепотом сообщил что эта вещь на много лучше того самого «настоящего русского самогона». Что ж память сия жидкость отбивает на много качественней. С этим не поспоришь, ага.       Кое-как выползя на четвереньках из-под куста, я с ужасом замер. Половина двора была то ли перерыта кротом-мутантом, то ли взрывами. Местами валялись какие-то обрывки бумаги, битые бутылки, какой-то еще малоопознаваемый мусор. Звездец. Среди этого локального конца света с задумчивым лицом стоял Аларик. — Какого мертвого гиппогрифа здесь случилось?!       Мы с другом дернулись и медленно повернулись на звук. Около корявенькой яблони возлежал бледно-зеленый Стивенсон. — Без понятия, — хрипло отозвался я. — Я ни черта не помню после той бутылки, что Аларик откуда-то достал.       Почувствовав два гневных взгляда, Аларик занервничал: — Эй! Может, это не мы. — А кто? — душевным голосом спросил его Стивенсон. — Ээээ… может на нас напали? И мы как гордые гриффиндорцы не спасовали, встретили врага. — Ага, — саркастически отозвался я, падая на спину, — зеленых человечков. — Точно, — радостно подхватил Стивенсон, — слизеринцев. Мы отбивались как львы, но пострадал только двор. — Да ну вас, — Аларик махнул рукой. — Ты лучше скажи нам, что за… гм… пусть будет пойло, взял? — И из каких мухоморов оно сделано, — поддержал я Стивенсона. — Какие еще мухоморы! — сделал вид, что обиделся, наш несостоявшийся отравитель. — Хочешь сказать, нам память отбило от благородного спирта? — Ой, да ладно вам. Сейчас я все в порядок приведу.       Палочка в его руках запорхала, заставляя нас тихо завидовать. Наш любимый и немного неадекватный друг никогда не страдал похмельем. От слова совсем. Что дико бесило. Вот лежишь ты, смотришь в потолок, у тебя все болит и хочется помереть, а тут прибегает месье Гейт, свеж и бодр. После квидичной тренировки. Как будто и не пил больше всех. И радостно зовет идти бить морды слизеринцам. Пять минут и ни что не напоминало о пьяном дебоше. — Вот так-то лучше, — удовлетворенно кивнул он и скомандовал, — пошли пить кофе. Я кстати думосбор с дома припер. — На кой? — удивился я, кое-как принимая вертикальное положение.       Тут же к горлу подступила тошнота. Героическим усилием мне все-таки удалось усмирить бунтующий желудок. Да думаю, кофе не повредит. И заварить его стоит на обезболивающим зелье. — Как это на кой? — он изобразил удивление. — Чтобы точно знать чьё заклятье убило Ари. Мы же вчера решили. Это я помню, не помню, почему не принесли вчера. — Потому что ты споткнулся и рухнул в одну из траншей, — заботливо напомнил Стивенсон. — Сказал, что полежишь пять минут, и пойдем. — Точно! — вспомнил и я. — А когда мы пытались тебя оттуда достать, ты орал что авроры без боя не сдаются. — Ага, и как давай проклятья метать, — подхватил Стивенсон, — странно что никто не пострадал. А ты очень старался. — Да ну вас, — насупилась жертва насмешек.       Переступив порог дома, и войдя в гостиную, он замер и тихо сообщил: — Альбус, тебя обокрали. — Нет, — хмуро отозвался я протиснувшись мимо него, под ногами хрупнули осколки зеркала (я его разбил в приступе гнева). — Часть вещей пришлось продать. — Почему ты не обратился к нам? Мы бы помогли. — Потому что, Стивенсон, гриффиндорцы слишком гордые, — вздохнул Аларик.       Я промолчал. Что сейчас об этом говорить. — Так, давай сюда свои воспоминания и иди готовить кофе, — распорядился без меры деятельный друг, с грохотом ставя каменный тазик на столик. — Мы со Стивенсоном будем искать.       Я тяжело вздохнул и покорно достал палочку.