Под золотой маской

***

Девушка с радостной улыбкой доставала из шкафчика ещё одну футболку. Наконец-то эти стерильно белые больничные стены сменятся на звёздное небо и высокие новостройки. Этого дня она ждала, кажется, даже слишком долго. Она забыла, когда в последний раз дышала свежим воздухом. И пусть говорить девушке было всё ещё тяжело, но слова так и срывались с пухлых губ персикового цвета. Казалось, этот поток уже ничто не остановит. Её фигурка облачена в бежевого цвета платье. Она ведь даже не думала, как оно могло оказаться у неё в чемодане. Наверное, принесли родители в честь выписки. Но тогда Лена спала, а потому ничего не знала. Сон. Это слово. Последний месяц оно преследовало её везде. Спала она, положим, даже слишком много. Выспалась на целый учебный год, называется… Но дело даже не в этом. Просто приближаются праздники, и… должно быть праздничное настроение, но его всё нет… На стене висит календарь. Девушка подходит к нему, срывает ещё одну страничку. Это, конечно же, следовало бы сделать ещё с утра, но… с утра она была очень занята. Двадцать третье декабря. Двадцать третье… завтра новогодняя дискотека, последняя в школьной жизни. Одиннадцать лет проносились перед глазами настолько быстро, что Рузметова едва успевала подписывать всё новые и новые тетради, заменяя лишь только класс. Седьмой, восьмой, девятый, десятый… теперь одиннадцатый. И всё. Впереди труднейшие экзамены. Подготовка к ним не менее сложна. И во всей этой суете… Лене хочется не потерять себя. Потому что сделать это очень легко. Можно стать кем угодно — врачом, санитаркой, журналистом, певицей… Всё зависит от неё. И… Она ещё не сказала ему. Не сказала, что уезжает на учёбу в другую страну. Вот-вот закончится одиннадцатый класс, а затем… Пять лет она не увидит его. Совсем. И даже приехать порой будет некогда… Но он поймёт. И она искренне верила, что оставит в своём сердце место для неё. Пальцы подрагивают, когда Лена уже набирает номер на телефоне. Стучит по клавишам, порой мимо, торопится… И гудки кажутся такими долгими…

…

— Алло? — его голос не такой, как обычно. Он намного ниже, грубее. Кажется даже, будто он задыхается. Тяжело дышит в трубку, хрипит. Её это пугает. — Алло? — Кирюш, привет… я рада тебя слышать… — она тоже хрипло шепчет, но лишь от недавних событий. Парень на том конце провода судорожно выдыхает. — Ты не представляешь, как рад я… тебя уже выписывают? — Да, да. Ты где сейчас? Я очень хочу увидеться! — девушка сменяет тон на весёлый, но Хованский не заражается её хорошим настроением. В ответ лишь сопение. Проходит несколько мгновений, прежде чем она снова подаёт голос. — Кирюш, не молчи… ты меня пугаешь! Что-то случилось? Кирилл! Он молчит ещё пару секунд, а затем в трубке идут помехи. Несмотря на них, Рузметова различает едва слышимое: — Мы обязательно увидимся, Лен… ты даже не можешь представить, как скоро… и знаешь… я люблю тебя, Лен, слышишь меня? Будь счастлива…

…

Она кричит что-то в ответ, но он уже не услышит её, гудки разорвали последнюю связь между ними. На глаза наворачиваются слёзы, она ещё пару раз набирает его — абонент теперь недоступен. Попробуйте перезвонить позже… …А не будет ли поздно?

***

Даша выходит на балкон, вдыхает носом сырой зимний воздух.

Холодно.

Мороз пробирает до самого дна души. Лаврецкая чуть подаётся вперёд, опираясь на скользкие ледяные перила. Ладони будто обжигает кипятком, но она настолько ушла в свои мысли, что едва ли сейчас слышала что-то, кроме них. Шум в ушах мешал сосредоточиться на собственных проблемах. Их было много… очень много. И они все как-то перемешались… довольно странное ощущение. — …Ты чего? Сегодня сама не своя… — девушка вздрагивает, ощущая на своих плечах мягкую ткань. Оборачиваясь, она видит Квитко, любезно накинувшего на неё свою кофту. В благодарность она улыбается и делает пару шагов в сторону, приглашая его расположиться ближе. Парень совсем не против, поэтому вскоре он оказывается рядом с ней. — Я не знаю, Петь… я запуталась… — Даша судорожно выдыхает, запахивая рукой кофту на груди. Да, идти на балкон зимой в одной блузочке — плохая идея. Дыхание сбивается, она окончательно потерялась. Вываливать на Петьку все свои проблемы ей совершенно не хотелось, он наверняка и без неё в них погряз. Но парень твёрдо намерен разобраться в её смятении… — Лаврецкая, ты же знаешь, я чувствую, когда ты врёшь. Ты и сейчас это делаешь. Скажи, что случилось? Я смогу помочь. — девушка легко кивает, устремляя затуманенный взгляд в тёмное небо. Она даже не понимает, такое же оно туманное, как и её серые глаза, или же всё-таки в ней сомнений больше.? Да, сейчас самое время думать о небе… — Да я и сама не понимаю до конца, Петь… мне нужно разобраться в себе, но я не могу сделать это… сейчас так всё… странно, я не успеваю за происходящими событиями… — парень повернулся к ней, чтобы посмотреть на её эмоции. Она действительно в отчаянии устремила взгляд на тлеющие во тьме звёзды. Остатки звёзд, если выразиться конкретнее. Их ведь так много. Но они настолько крошечные, больше напоминают кусочки битого стекла, маленькие осколки хрустальной вазы. Это очень похоже на её состояние. Она чувствует себя вот таким вот маленьким, почти ничтожным осколком всего мира, среди огромного количества людей, добрых и не очень. И совсем плохих… — Эй, перестань!.. — Даша чувствует на своей маленькой замёрзшей ручке большую тёплую ладонь. Он с таким трепетом к ней прикасается, неужели за три года отношений он всё ещё боится прикоснуться к ней.? Даже просто взять за руку — это для него уже значит настолько много. Она никогда не считала такие мелочи важнецкими, просто… а он другой. И она изменилась. Немного совсем, но стала другой. По-другому относится к некоторым вещам, определённым действиям и поступкам людей. Повзрослела что ли Дашка Лаврецкая? Или это первая стадия шизофрении? — Даш, ты слишком много думаешь. Совсем забыла о собственном сердце. Порой оно может сказать гораздо более важные вещи, чем то, о чём ты сейчас думаешь. Поверь мне, я знаю… — Понятно, Петь… но ты же сам много думаешь… разве это не признак большого ума? — девушка чуть приподняла уголки губ — этот парень, в каком бы возрасте не был, всегда будет мыслить в одну и ту же сторону. Это ничем не изменишь, ничем не выгонишь из него — ведь в этом его странность. В каждом человеке есть такие странности. Изюминки, которые отличают его от всего остального мира. Иначе бы он стал скучным, серым, без всяких цветов… — Я много думал про это! И знаешь… — Лаврецкая не сдержала смеха от его фразы. Он ведь пару секунд назад доказывал, что она слишком много думает… Квитко такой Квитко! — А чего ты смеёшься, Лавря? Дослушай меня сначала, и будь уверена, потом тебе будет не до смеха — ведь ты поймёшь всю серьёзность сказанной мной фразы! — Я слушаю тебя, Петь… продолжай, не обращай внимания… — Даша по-прежнему хохотала. Он просто не умеет быть серьёзным. Он ко всему относится с позитивом. И скажи кто-нибудь Лаврецкой года четыре назад, что она влюбится вот в такого Квитко, она бы рассмеялась этому человеку в лицо. Но сейчас… она счастлива, что знакома с ним. Без него эта жизнь была бы очень скучна и обыденна… — Ладно, не буду мучить тебя лекциями, ты и так слишком долго размышляешь над очевидными вещами! — получив от девушки лёгкий толчок в плечо локтем, он рассмеялся, но её руки так и не отпустил. Даша почувствовала, что даже через тёплую ткань продувает ветер. Пора бы возвращаться в тёплую квартиру Квитко, но… Согреться можно и здесь. Квитко всегда понимал её с полуслова. И если были даже какие-то разногласия в их отношениях, а были они часто по пустякам, но они слышали и слушали. Прислушивались к мнению друг друга, а в наше время не каждая пара на такое способна. А сейчас, ей не требовалось произносить ни звука. Он просто подошёл и обнял её. Крепко, чтобы отогрелась не только кожа, но и душа девушки. А она в свою очередь, наконец, начала отпускать из разума ненужные мысли. Ведь если в квартире копится хлам, то его нужно выбрасывать…

***

— Пап, я дома! — Крузенштерн громко хлопнул дверью, скидывая сумку и куртку. В квартире было тихо. Звенела в ушах тишина, кромешная тьма — света в коридоре не оказалось. Он просто не работал, ведь парень не зря пару раз щёлкнул выключателем. — Пап? Сделав наощупь пару шагов по коридору, Игорь заглянул на кухню. Окно было приоткрыто. Но ведь он точно закрыл его, когда уходил из дома. Или он уже реально начинает сходить с ума? С этой Жуковой и не такое забудешь… Парень тихо выдохнул, проходя в одну из комнат. Было всё также шумно от ужасной давящей тишины. Темнота съедала остатки настроения, хотя как такового у него и не было. Но он точно знал — Кирилл прав просто везде. Прав насчёт пожаров, прав насчёт Ольги, прав насчёт способа объясниться с ней… он был его другом и Крузенштерн, конечно же, ему верил. Пусть он не так давно отвык его ненавидеть, но всё-таки Хованский последние недели был единственным, кто реально пытался помочь. Квитко отдалился от лучшего друга, снова за что-то взялся в одиночку. И никому ничего не рассказывал — это показалось ему даже странным. Лаврецкая совершенно запуталась в себе, она даже чуть изменилась. Ушла в свои мысли, ходила понурая, редко, но забывала даже поздороваться. Денис… а Денис даже не объявлялся. Будто он и не приезжал вовсе! Филипп крутился вокруг Жуковой, а она… а что Жукова? Она улыбалась и мило отшивала каждого, кто к ней подойдёт. Она делала так всё время их отношений, потому что даже несмотря на них, появлялись некие поклонники и пытались увести её. Один почти увёл… однажды… Вспоминая всё это, Игорь чувствует, что компания уже вовсе не та, что была раньше. Совсем не та… это другие люди, которых он, как оказалось, совсем не знает. Свет потихоньку исчезал из его жизни с того самого момента, как он зашёл в этот злополучный дом на улице Круглова.

***