Зарисовки. Часть 4

Вероника тихонько, словно тень, бредет по окутанному сумерками дому, попутно расставляя по местам вещицы, до которых раньше все не доходили руки. Опустевший дом тих и безмолвен, что действует угнетающе. Тоска и одиночество резко сжимают сердце. Кажется, что сегодня он переполнен призраками и пеленой угасших воспоминаний, несущих в себе боль напополам со счастьем. Куда ни кинь взгляд, повсюду встают знакомые образы, порождая предательскую влагу на глазах. Она опускает руки, защитным жестом обхватывая себя за талию, что со временем перестала быть идеально тонкой, всем на зависть. Взгляд скользит от предмета к предмету, и, долго сдерживаемые на задворках сознания, воспоминания льются неконтролируемым потоком, впрочем, как и соленая влага по ее щекам. Вот мчится колесом по гостиной неунывающая Финн, громя мебель и сшибая расставленные на полках вещицы. Щебеча что-то забавное и чуть наивное. Ее задорный смех, звенящий по углам, постепенно тает, застывая живой искоркой в уголках глаз улыбающейся человекоподобной мордочки, выложенной из засушенных цветов. То ли мираж, то ли просто так падает свет от свечи, отражаясь в стекле объемной рамки, закрепленной на стене. Оживая от одного лишь взгляда, начинает тихонько потрескивать, заводя знакомую до каждой нотки мелодию - Оду к радости, потемневший от воздействия влаги и времени патефон. И в его кряхтящем треске слышится отзвук тихого, дробного смеха Саммерли, с превосходством взирающего на Челленджера, что не справился с починкой агрегата ранее. Рыжеволосый гений закатывает глаза, пряча за напускным недовольством удовлетворение от маленькой, пусть и чуть подстроенной, победы друга. Ведь на что только не пойдешь под воздействием магии Рождества! Вероника, не спеша, следует по комнате, бережно касаясь дорогих вещиц кончиками пальцев, чуть влажными от смахнутых слез. Словно бы открывая их ценность для себя заново. Пока не замирает у зеркала. Глаза визави, неловко замершей в отражении, печальные, потемневшие, подернутые пеленою слез. Не удается им сегодня скрыть тоску и печаль, что обычно с легкость удается таить ото всех Лейтон с этой стороны. Отводя взгляд, Вероника зацепляется им за уголок рамы из темного дерева и непроизвольно усмехается уголком губ. С рамки зеркала ниспадает нить отборного жемчуга да тонкий шелковый платок с причудливым узором. Невольно вспоминается победоносная улыбка Маргарит и восхищенный взгляд Рокстона, шутливо щелкающего ее по губам этим самым невесомым шелком после гениальной расправы над пиратами. Их улыбкам словно бы вторит и Нед, встрепанный, слегка растерянный, с золотистым кулоном, проглядывающим сквозь окровавленные прорези рубашки на груди. Навеки запечатленный на холсте ее же рукою. И в груди Вероники от этих дорогих сердцу воспоминаний постепенно разливается целительное тепло. Потому что все это у нее было. Не привиделось и не кануло в Лету. Все это есть у нее. Есть! Какие бы расстояния ни разделяли участников экспедиции Челленджера теперь. Пусть письма никогда не заменят живого общения с друзьями, они всегда рядом с нею, стоит лишь прикрыть глаза да коснуться памятной вещицы. К тому же и она всегда может отправиться вслед за ними в большой мир, или, однажды, они все-таки сами вернутся на плато, устав от однообразности жизни в цивилизации. По крайней мере она утешает себя именно этим. Кроме того, теперь-то у нее точно нет права жаловаться на тоску или одиночество - на этом плато, в этом доме она больше не одна. Она любима и счастлива. Больше не томится в ожидании тех, кто никогда не придет, не страдает от неизвестности. Она знает, что, оставаясь здесь, выполняет важную миссию. А резко усилившаяся тоска и слезы… Это лишь временно, неожиданный бонус от разбушевавшихся гормонов. По крайней мере, именно в этом ее истово уверяет Нед. Заслышав долгожданный тихий скрип лифта, Вероника поспешно утирает слезы и спешит на звук. Скрывая нахлынувшую печаль за мягкой улыбкой. Искренней, что бы там ни было. Мелоун, за эти пару дней непривычно обросший щетиной, встречает ее широкой, сияющей улыбкой по уши влюбленного. Разве что чуть смущенной оттого, что земля, осыпавшаяся с корней каким-то чудом раздобытого кипариса, успела щедро усыпать пол. И чуть хитроватой… Мальчишеской. Вероника выразительно закатывает глаза, нарочито упирает руки в бока, и взглядом указывает на пылесос Челленджера, сиротливо приткнутый в углу. Она еще ничего не знает. Не слышит приглушенных возгласов и тихой перебранки у подножия могучего дерева, приютившего их дом в своих ветвях. Хоть и начинает подозревать что-то, улыбаясь все шире и шире, пока тонкий запах духов Маргарит, въевшийся в ткань рюкзака, болтающегося за плечами Неда, неспешно заполняет собою комнату, возвращая потускневшему было помещению ощущение тепла и дома...