Твари эмоций

Листья с серебристой каймой мягко упали в чашу с кипятком, тут же в нем растворяясь и распространяя вокруг чудной таинственный запах. Мятный? Вряд ли, ведь это не мята. Может быть, запах был похож на лавандовый? Возможно. Добавим аромат меда, легкий оттенок роз и нотку лесных орехов. Это было вполне похоже на то, что вместе с сизой дымкой покинуло чашу, устремляясь вглубь хижины. Запах успокаивал и придавал небольшому дому еще больший уют, однако горячий напиток, порождавший аромат, был предназначен совсем для другой цели. Родерик протянул чашу сестре, которая тут же бережно обняла ее ладонями, словно стараясь согреться с ее помощью. Заглянув, она увидела лишь свое отражение да легкий дымок, что поднимался от напитка — вряд ли пар. Девушка с сомнением поджала губы и подняла взгляд на брата. Рик ободряюще кивнул ей и попытался улыбнуться, но улыбка вышла тревожной и неуверенной. Тем не менее, девушка сделала первый глоток спасительного отвара, поглядывая на Родерика, и чуть поморщилась — напиток на вкус оказался не таким прекрасным, как на запах. — Если ты хочешь вылечиться, ты должна выпить все, Динара, — прошептал парень, встречаясь взглядом с большими глазами сестры, которые доверчиво смотрели на него. — Адам сказал, это может помочь… — Он говорил, что отвар только боль снимет на ночь, — покрепче обняв чашу ладонями, теряющимися в длинных рукавах, Динара подняла взгляд к плотно прикрытым ставням, словно желая увидеть снаружи ту самую ночь. — Лишь на одну… Прерывисто вздохнув, девушка допила остатки отвара из листьев с серебристой каймой и отставила чашу в сторону, потеплее укутавшись в любимую шерстяную шаль. Родерик молча наблюдал за ней, понимая, что будет лучше, если он промолчит и не станет пытаться успокоить сестру. Хотя, с виду ей помощь не была нужна — Динара была спокойна, хоть и неимоверно грустна, и она снова перебирала в руках потрепавшийся букет. Ночь была тихой, если не считать нечеловеческого крика с последовавшим за ним обвалом хрупких стен библиотеки, ночь была вполне спокойной, если не считать, что где-то вокруг стало на одну мертвую тварь больше, и конечно же, невзирая на ночные кошмары спящих, ночь позволила отдохнуть и набраться необходимых сил. Все было настолько хорошо, что с трудом верилось, что это может быть правдой. А вы тоже любите такие ночи? В дверь постучали. Динара тщетно пыталась заснуть, но отвар из листьев, что принес для нее Адам, успокоил боль лишь отчасти; она вздрогнула, когда стук повторился, и убедилась, что ей не послышалось. Она замерла, перестав даже дышать, и напряженно вглядывалась в дверь, которая разделяла ее и что-то, просящее его впустить. Настойчивый стук снова повторился. Девушка беспомощно посмотрела на Родерика и Адама, которые спали неподалеку, и медленно откинула покрывало, стараясь делать все как можно тише. При свете догорающих в камине угольков Динара увидела, как во сне Рик сжимает свой кинжал. Держась рукой за стену, девушка поднялась, уронив накидку, и снова замерла, прислушиваясь к каждому возможному шороху. Раздался тихий, вежливый стук, который как бы ненавязчиво напоминал о себе, и, словно повинуясь ему, Динара сделала первый нетвердый шаг в сторону двери. С каждым робким и медленным шагом она отдалялась от стены, за которую держалась, и наконец пальцы соскользнули с нее. Это словно подкосило девушку: ее плечи еще больше опустились, словно на них водрузили что-то тяжелое, спина ссутулилась, а босые ноги едва были в состоянии оторваться от пола, чтобы сделать шаг. Нижняя губа девушки задрожала, но Динара продолжала медленно идти под монотонно повторяющийся стук, и одна ее рука уже тянулась к двери, то ли желая ухватиться за нее, то ли впустить в хижину то, что так настойчиво желало в нее попасть. Она была словно призрак. Русые волнистые волосы беспорядочно разбросались по хрупким поникшим плечам, одна ладонь, дрожа, настойчиво тянулась к двери, а другая накрывала тело, на котором уже проступали алые капли, впитываясь в и так пропитанное кровью платье. Его края путались под босыми ногами, но Динаре нисколько не мешало это — она словно парила, словно уже умерла и оторвалась от земли, как ненадежно привязанный к дереву воздушный змей. Динара замерла возле двери, затаив дыхание. Она вслушивалась в гробовую тишину, окружившую ее, и на миг девушке показалось, что она различает тихий скрежет по ту сторону — будто кто-то водит по поверхности двери отмычкой, ища замочную скважину. Отмычка тихо царапала дверь в одном и том же месте, монотонно, словно поглаживая или игриво щекоча. И снова Динара угадала в этих движениях безмолвный приказ впустить. Она не смогла ему противиться. Одна ладонь крепко сжала ручку двери, а вторая, с окровавленными пальцами, потянулась к засову. Но вдруг ее запястье крепко сжала чья-то рука. Она была мягкая и едва ли не хрупче, чем ладони самой девушки, но тем не менее сильная — она не позволяла Динаре дотронуться до засова. Тихо всхлипнув от неожиданности, Динара развернулась и встретилась глазами с Адамом. Он мягко опустил ее руку, заставив снова накрыть пальцами раны и, не переставая смотреть Динаре в глаза, так же осторожно и не спеша заставил отойти от двери на несколько шагов. Стучать стали интенсивней, словно протестуя. Вглядываясь в глаза своего названного брата, друга, Динара пыталась понять, каким взглядом он смотрит на нее с тех пор, как увидел около двери? Это был ласковый укор? Строгость и понимание? Беспокойство? Девушка не могла понять: темнота скрывала лицо и глаза Адама, и они оставались для нее загадкой. Сознание постепенно возвращалось. Динара с удивлением и ужасом обернулась на дверь, за которой все еще что-то находилось и неистово стучало, и не могла понять: почему она хотела сделать это? Почему с таким рвением и упрямством шла навстречу гибели? Почему хотела что-то впустить и подвергнуть опасности ее жизнь и жизни ее братьев? Динара опустила взгляд в пол, размышляя об этом; было легче идти, теперь ей помогали. В дверь продолжали настойчиво стучать, словно крича, словно пытаясь окликнуть девушку, которая с каждым шагом отходила прочь, и этот своеобразный крик перерос в панический, заставляя плечи Динары едва ощутимо вздрагивать от накатившего волнения. Адам понимал ее без слов. Не пытался упрекнуть или спросить о случившемся. Лишь осторожно отвел ее прочь двери и, помогая лечь, заметил, как сжимается девушка в комок от боли, разливающейся по ее телу. Ей нельзя было вставать. Потеплее укрыв девушку и успокаивающе дотронувшись до ее плеча, Адам обернулся к двери, словно надеясь увидеть то, что пришло за последними живыми людьми в городе. Казалось, от ударов дверь скоро рассыплется в пыль. Каждый удар отдавался звоном в голове и шевелением липкого комка страха в сердце. Повернув голову в сторону, юноша увидел, что его друг также не спит — Родерик крепко сжимал в руке кинжал и переводил ничего не понимающий взгляд с двери на Адама. В доме стояла тишина, нарушаемая лишь нескончаемым стуком, который стал болезненно давить со всех сторон: никто так и не осмелился заговорить друг с другом или как-то иначе выдать себя. Не выдержал Родерик. Он вскочил с постели и, в несколько шагов преодолев расстояние до двери, в считанные мгновения сорвал засов и с полным злости вскриком распахнул дверь. Он занес над темнотой, открывшейся перед ним, острый кинжал, и пусть спасется и сохранит остатки самообладания тот, кому не посчастливилось в этот момент увидеть взгляд юноши, полный ненависти и стремления уничтожить все, что посмело приблизиться к его младшей сестре и другу. Но на пороге никого не было. Разозлившись еще больше, Рик, нисколько не боясь абсолютного мрака за пределами теплого дома, сбежал вниз по ступенькам и выбежал на дорогу, судорожно оглядываясь по сторонам, тяжело дыша и ища хоть какой-то признак чьего-то присутствия. Пустота. — Рик! Не сходи с ума! — Адам выбежал из хижины следом за другом и остановился за его спиной, увидев, как тяжело дышит парень и как крепко он сжимает в руках оружие. Рик оглядывался, щурился, испепелял взглядом любой темный закоулок. Он резко обернулся, когда до его плеча кто-то дотронулся, и едва не занес над Адамом кинжал, но вовремя спохватился. Глядя на спокойное лицо друга, Рик приходил в себя, и накатившее на него состояние аффекта исчезало. Отчаянно колотящееся сердце постепенно успокаивалось, и вокруг повисла тишина, которую не могло нарушить даже учащенное дыхание парня. Все произошло слишком быстро. Теперь было темно и тихо. Только сейчас друзья позволили себе оглянуться по сторонам как следует и встретиться взглядом с каждым темным местом — а таких были тысячи, учитывая, что мрак покрывал этой ночью все. В воздухе стояло напряжение и духота — признаки надвигающегося урагана, который дал знать о своем приближении еще накануне вечером, но все никак не подступал, медленно и тягуче окружая и заставляя бояться его. Он напоминал, что сегодня посетит мертвый город, и поэтому всем нужно спрятаться и с почтением сидеть тихо в углу. Всем. И выжившим друзьям и девушке. И остальным. Лишь спустя вечность Рик позволил себе расслабиться и наконец сделать вдох — оказывается он задержал дыхание, вслушиваясь в крики тишины, которыми она была насыщена. Ты можешь не услышать ничего в пространстве, лишенном звука, но оно тебе перестанет казаться таковым, если ты будешь знать, что необходимо слышать. И они с Адамом слышали. Слышали слишком хорошо. Игривый смех смерти окутал их. — Я пойду за ограду. Сейчас же, — Родерик твердо посмотрел в глаза Адаму, убеждая в том, что отговаривать его бесполезно. Друг в ответ лишь наклонил голову. — Мы должны убраться отсюда! — он с лязгом вогнал кинжал в ножны. — Она и шагу сама сделать не сможет, — словно напоминая, тихо прошептал Адам, не став рассказывать Рику о его сестре, тянущей худую бледную руку к засову на дверях. Образ Динары не выходил из его головы. — Именно поэтому мы вылечим ее. Слышишь? — еще немного, и голос Рика перешел бы на крик. — Не помогло одно, поможет другое. Не нашли в тот раз, найдем в этот. Да, она не может ходить от боли! Думаешь, я не знаю этого?! Стараясь совладать с собой, Родерик отвернулся от друга и, устало потирая переносицу, отошел от него на пару шагов — он не хотел больше срываться и кричать. Только не на Адама. Но, похоже, он только что позволил себе это сделать, поддавшись охватившим его чувствам после того, как что-то собиралось добраться до его сестры и почти сделало это. Рик злился на себя. — Я пойду с тобой, — такой же тихий и спокойный голос Адама раздался совсем рядом. Друг не обижался, — Вряд ли оно, чем бы ни являлось, вернется сейчас. Ты спугнул, — короткая и невеселая усмешка. Родерику хватило лишь нескольких минут на размышление. Он был старшим, он был обязан принимать важные решения, взвешивая все «за» и «против», и сейчас от него самого зависели несколько жизней, в том числе и его собственная. Любое неверное действие — и они либо выживут, либо умрут. Им слишком хорошо пришлось это запомнить за последнее время. — Кто-то должен остаться с Динарой, — голос, пытавшийся быть твердым, едва заметно дрожал, и в нем не было той уверенности. Рик сомневался: помощь Адама по ту сторону была бы незаменимой. — Тогда остаешься ты. Ты ее брат. Родерик развернулся лицом к другу и с отчаянием посмотрел ему в глаза, в сердцах прошептав: — Она и твоя сестра тоже! Когда ты наконец привыкнешь к нам? Адам опустил взгляд. Возможно, Рик сболтнул лишнего. Только когда он понял это, Адам уже удалялся прочь от него по направлению к хижине, дверь в которую все еще оставалась нараспашку. Смахнув со ступенек бабочек, он скрылся в темноте дома, и вокруг стало еще тише — возможно, еще минуты назад можно было услышать и его дыхание тоже, его полные тайн мысли и сердцебиение, но теперь ушло и это; слишком резко все произошло и слишком долго приходил в себя Рик, пытаясь справиться с приступом гнева по отношению… к кому? Теперь в любом случае было тихо, спокойно и слишком одиноко. Словно раскрытая пасть, проем дома поглотил юношу, и Родерик остался стоять один посреди дороги, растерянно смотря на ступеньки перед хижиной — ведь когда он сбегал по ним, бабочек не было. Адам уронил их обратно в траву около дома, но одна осталась. Она была ближе всего к двери и почти достигла порога. Бабочка была мертвой, она не шевелилась (разве мертвые могут двигаться? То еще зрелище) и беспомощно лежала на прогнувшихся кое-где досках, но обездвиженность нисколько не мешала ей лежать в направлении входа; она словно заглядывала, словно подслушивала или даже втайне интересовалась чем-то. Но она была мертва, верно? И с этим ничего не поделать, оставалось лишь смахнуть ее со ступеней вслед за остальными. Рик как раз собирался это сделать, когда увидел, что Адам возвращается, держа в руках лук. За его спиной уже были стрелы. Он остановился, закрывая за собой дверь и отодвигая прочь бабочку. Создание, вероятно обидевшееся, осталось мирно лежать в сторонке, чернея на досках, которые были чуть посветлее ее разлагающихся крыльев. Адам не сдвинулся с места, пока не услышал внутри хижины тихий скрежет засова, и лишь после этого он снова вернулся к Родерику, протягивая тому его котомку — без лекарств и оружия (а оружием в их положении считалось даже мужество) смысла уходить так далеко, насколько они собирались, не было. Адам испытывающее посмотрел на удивленного друга, который таращился на протянутую ему котомку, и словно проверял — действительно ли Рик хочет вот так сразу рискнуть своей жизнью ради жизни Динары? Но сомнения были излишни. Адам еще вчера рисковал тем же, и его друг никогда не был хуже его; Рик готов был разорвать кого угодно, включая себя, за своих близких. — Это безрассудство, — уверенно сказал Адам, вряд ли желая отговорить товарища. Это был лишь факт, известный им обоим, особенно вспыльчивому Родерику. — Именно… — растерянно кивнул тот в ответ и забрал котомку. — Поэтому мы идем вместе, — Адам сжал покрепче лук и приподнял голову. На скрытом тенью лице мелькнул шрам, рассекающий скулу. — Я обещаю, что с ней все будет хорошо.