Твари эмоций

Он рвано дышал, не в силах пошевелиться. Расширенный взгляд, полный страха и влажной пелены, неотрывно смотрел в одну точку, куда-то вперед, в темноту. Хриплое дыхание, вырывавшееся из его уст, казалось слишком громким по сравнению с той гробовой тишиной, что опустилась на эту часть города, и он сжал губы, сглатывая ком в горле. За приоткрытой кованой калиткой не было ничего. Пустота, мрак и туман в нем. Лишь то, что мы обычно и привыкли называть Ничем. Ничто пряталось за коваными розами на калитке, увитыми пожелтевшим плющом, за витиеватыми изгибами прутьев, за кроной деревьев, выглядывающих из темноты. Тишина и мрак стояли повсюду. Только сердце одинокого парня упрямо билось. Пока еще. Пересиливая себя, он делает шаг назад, но оторвать взгляда от темного проема не смеет. Он чувствовал, как за калиткой что-то приближается к нему. Глухие поспешные шаги отчетливо раздались в темной тишине спустя мгновение после того, как он убедился в том, что там действительно что-то есть. Туман не шевелился, покорно скрывая все, что было за кованой оградой и деревьями, свесившимися с той стороны. Шаги становились все громче и отчетливей. Парень попытался было снова двинуться назад, но почувствовал, как страх, щемящий его сердце, приковал его к земле и не разрешал уйти. Сколько же нужно мужества, чтобы развернуться спиной к ограде и кинуться прочь, зная, что Нечто настигнет, вымотает преследованием, но настигнет, когда ты загонишь себя в угол? Туман в темноте закопошился и выпустил темный силуэт, который всего в шаг преодолел расстояние между ним и калиткой и замер в проеме. Снова повисла тишина. Высокая худая фигура не двигалась, как и парень, отчаянно щурящийся и пытающийся разобрать, кто это. И облегченно выдохнул. — Адам… — казалось, с его плеч упал тяжкий груз, а может, это страх был настолько тяжелым. Едва прошептав имя, парень двинулся к калитке, и панический ужас в груди постепенно утихал. Они оказались друг напротив друга, один — обрадованный, с учащенным дыханием и сотней эмоций во взгляде, с приоткрытыми губами, которые, должно быть, хотели улыбнуться товарищу, но совершенно забыли об этом; а другой — с каменным спокойствием, которое поневоле передавалось другу, со сжатым в кулаке луком, и стоял он без страха на самой границе между двумя сторонами мрачной ограды, а на лице его была черная маска, скрывавшая все, кроме глубоких темных глаз, наполненных тоской. Двое юношей. Двое лучших друзей. Страх больше не висел в воздухе, и стало словно бы легче дышать. Подул легкий порыв ветра, шевельнувший длинные волосы юноши в проеме калитки, и листва на дереве зашелестела; ветки чуть царапали распустившиеся на кованых прутьях розы. Тишина теперь не сдавливала, не выворачивала наизнанку, заставляя бояться, — она успокаивала и тихо шептала извинения за то, что она может быть страшной. Тянущиеся к парням ветки ненадолго замерли, перестав быть клешнями. Пока парень обеспокоенно оглядывал товарища (вдруг ранен?), Адам смотрел ему в глаза и тотчас уловил остатки паники в его поведении, страх, пережитый пару минут назад, который отпускал юношу, но слишком медленно — трясущиеся пальцы сжимались и разжимались в кулаке, одновременно стараясь стянуть рукава одежды пониже. Глаза Адама чуть прищурились, словно заглядывая в самую душу друга, желая узнать, что произошло. Или куда оно делось. Он стянул с лица маску и это, казалось, еще больше успокоило его друга — он узнал Адама, ведь без маски он был гораздо больше похож на себя. Но прекрасное лицо с нежной кожей, несвойственной парню, портил шрам. Он рассекал правую скулу юноши, и даже локоны волос не могли его скрыть. Он бросался в глаза, приковывая к себе внимание, заставлял задуматься о том, что должно было произойти, чтобы такая красота погибла, изувеченная раной и вечным воспоминанием о ней. — Ты не должен был идти один, — на выдохе прошептал его друг. — Мы волновались. Не ответив, Адам опустил руку в карман темной одежды и протянул юноше на раскрытой ладони несколько листьев, обрамленных по краям едва видной каймой серебристого оттенка. Казалось, что по краям листочков застыли крохотные капли, которые искрились, когда из-за туч выглядывала луна и освещала их. А может, это сверкала лишь кайма. — Все, что я нашел, — в шепоте появились нотки вины. Адам опустил взгляд к листьям, лежащим на его ладони, и задумался о чем-то, пока новый порыв ветра, сильнее предыдущего, не попытался сдуть листья с руки; они вовремя оказались на прежнем месте в кармане, а взгляды друзей встретились. — Рик, почти ничего не растет. Взгляд Родерика помрачнел. Прикрыв глаза, он вздохнул и опустил голову, словно обреченно, словно зная, что крылось за этими короткими фразами товарища. Но быстро совладев с собой, он поспешно протянул руку к плечу Адама и осторожно отодвинул друга от опасного прохода, напоследок заглянув в темноту, за изгородь. Шепнув едва слышное «Идем», он повел друга прочь от ограды и калитки, которая начала жалко скрипеть под порывом ветра, словно стоная. Они поспешно шли мимо когда-то оживленных домов, которые теперь смотрели на них черными проемами разбитых окон, мимо каменных башен Университета, над шпилями которых давно перестали кружить живые птицы, мимо деревьев, которые отбрасывали на развалины тени, что были чернее душевной раны на сердцах обоих юношей. Луна снова выглянула из-за туч и осветила крыльцо ближайшего покинутого дома. На пороге, у заколоченной грубыми досками двери лежали бабочки, и у них были серые крылья, которые темнели к краям, становясь почти черными. Луна не стала их долго тревожить и спустя мгновение исчезла. Бабочки были мертвые. Рик смотрел перед собой в одну точку, машинально шагая рядом с другом по хорошо знакомой им дороге. Дома сменяли один другим, развалины то представали перед ними во всей своей жуткой красе, то исчезали за спиной, во мраке, чтобы снова появиться в другом месте за другим поворотом. Рику все казалось одинаковым, неживым. Все умерло, и теперь призраки прошлого выглядывают из темных переулков, бывших когда-то оживленными, подмигивают и глухо смеются, исчезая, как только к ним пытаются подойти. Рик встряхнул головой и поморщился, отгоняя мысли, и поднял взгляд на друга. Лицо Адама было скрыто локонами темных волос, которые периодически гладил ветер. Снова вздох. Рик закусил губу и в сотый раз попытался отогнать размышления о том, кто же был там, за оградой, до тех пор, пока не вернулся Адам. Он не мог сказать точно, было ли там хоть что-нибудь, кроме тумана и мрака, но разве появляется из ничего липкое чувство страха, сковывающее в холодные клешни все внутри? Рик очнулся тогда, когда они остановились. Он непонимающе посмотрел на друга, который стоял напротив него и смотрел Рику в глаза. Адам. Он всегда видел парня насквозь, даже в такой тьме как сейчас, даже когда мертвые бабочки слабо ползли к ступенькам, нарушая привычную неподвижность города; от него не скрылось ни одно изменение в поведении товарища. — Адам, я… — Рик почувствовал, как его голос дрожит, и тут же закрыл лицо ладонью, потирая переносицу и не позволяя увидеть другу его мечущиеся глаза. На его плечо тут же опустилась мягкая ладонь. — Оно могло быть не у калитки, Рик. Замерев, парень поднял взгляд на Адама, удивленно посмотрев на него и приподняв брови. Он поразился то ли проницательности друга, то ли тому, что в голову закралась мысль: возможно, он прав. Возможно, сама смерть дышала ему в затылок, и спасение пришло не с отступлением страха. Если бы Адам вернулся на несколько минут позже… Но даже если его друг что-то видел, он никогда не скажет об этом сам. Назревала буря. Ветер постепенно усиливался, а ночное небо приобрело странный оттенок, каким насыщается во время грозы или урагана. Луна, до этого появлявшаяся периодически из-за туч, окончательно исчезла за ними, перестав освещать развалины и те пугающие ошметки прошлого, выглядывающие вслед юношам из черных проемов окон. Стало еще темнее, и в воздухе повисла снова пугающая тишина, нарушаемая лишь порывами ветра. Тихонько скрипнула дверь, и во тьму ненадолго прорезалась полоса света. Рик пропустил Адама внутрь постройки и, с опаской оглянувшись по сторонам и посмотрев на тучи, нависшие над мертвым городом, зашел следом и плотно прикрыл за собой дверь, запирая ее на засов. Они оказались в небольшой хижине. Неприметная, ничем не выделяющаяся среди таких же небольших домов, она, впрочем, хранила в себе тепло и остатки жизни. В камине горел огонь, ставни на окнах были плотно закрыты, а на полу у камина находилась теплая шкура убитого когда-то животного. На ней лежала девушка, укрытая накидкой и тихонько перебирающая в руках небольшой букет сушеных трав. Губы ее были плотно сжаты, словно она терпела огромную боль, а глаза с какой-то понятной лишь ей печалью смотрели на высушенные лепестки лаванды и мелиссы. Но печаль вмиг улетучилась, сменившись надеждой, когда она увидела перед собой брата. — Рик… — прошептала она и, уронив травы на постель, постеленную поверх шкуры, приподнялась и протянула чуть дрожащие руки к юноше. Шерстяная накидка сползла с ее плеч, поневоле укрывая букет. Родерик тотчас опустился перед девушкой на колени и бережно прижал ее к себе. И, судя по его облегченному вздоху, его худшие опасения не оправдались. Сестра была жива. Ее большие глаза все так же с тревогой смотрели перед собой, и боялась девушка не за себя, боялась не того, что скрывали от нее стены хижины, а за жизнь тех, кто у нее пока еще остался. — С ним все в порядке?.. — срывающимся шепотом прошептала она, сжимая тонкими худыми пальцами плечи парня и доверчиво прислоняясь к его груди. — Адам? Да… да, с ним все хорошо. Он больше никуда не уйдет, — Рик, продолжая прижимать к себе сестру, обернулся на друга, собираясь многозначительно посмотреть на него, но наткнулся лишь на темный силуэт, стоящий возле окна. Адам не отвечал. Чуть приоткрыв ставни, он смотрел в узкую щель наружу, в темноту.