Королева. Возрождение Луны

Лучи восходящего солнца просачивались сквозь густую траву, золотя зеленые травинки. По небу медленно плыли облака, похожие на неторопливо бродивших по лугу белых пушистых овечек. Эдмунд ненавидел всех и вся. ― Если бы не ты. ― шипит Справедливый Каспиану, в абсолютной тишине. ― Ничего этого не было бы. Ты ― не Король, а эгоистичный мальчишка! Эдмунд в ярости. Он хочет до такой степени ударить Каспиана, что Рабадаш и Питер держат его с двух сторон, хотя он больше и не пытается вырваться. Поддаваться гневу и слабости в присутствии подданных ― ни один Король не мог себе такого позволить, а Эдмунду плевать. Все его мир центрит на одном человеке, и сейчас этот человек в плену или же… убита. Мысли причиняют физическую боль, Эдмунд не хочет верить в то, что Элизабет может быть уже мертва. У Каспиана взгляд в пол опущен, на щеке небольшой порез, и весь его вид говорит о том, что ему жаль. Жаль, что из-за его эгоизма и жажды мести мертвы или в плену половина армии. И она ― Элизабет. Эдмунд не помнит, как Питер сказал ему о том, что Лиззи осталась в ловушке с нарнийцами. Эдмунд потерял ее из виду, потом увидел рядом с Питером и Рабадашем и немного успокоился, продолжая отбиваться от воинов Мираза. Полностью сосредоточившись на битве и теориях выживания, Справедливый опомнился слишком поздно. Он посмотрел на раненого Питера, измученного Рабадаша, испуганных Люси и Сьюзен, после чего задал только один вопрос. Где Элизабет? Он помнит, как Рабадаш сделал шаг вперед, положил руку ему на плечо и сказал, что Элизабет осталась в ловушке. Что она была далеко от ворот, и не успела до них добежать ― минотавр опустил свою ношу. И все стало вдруг таким неважным. Элизабет не было рядом, ее вообще не было поблизости. Будь здесь Элизабет, Рабадашу и Питеру не надо было удерживать Эдмунда от избиения Каспиана и просить не оскорблять его. А Эдмунд кидал такие слова, значение которых иногда не понимал Питер с родными, не то что Нарнийский юноша, но вложенное в них количества ненависти и яда не требовало объяснение. Будь здесь Элизабет, она подошла бы к Эду и молча обняла со спины, прижимаясь и ничего не говоря, потому что одно ее присутствие означало, что все хорошо или может таковым стать. Глаза метали огонь по комнате, руки то и дело тянулись к мечу, не желая находиться на одном месте. В висках отбивалось только одно имя. Элизабет. Элизабет. Элизабет. Элизабет. ― Я не думал… ― начал Каспиан, но был грубо прерван Рабадашем. ― Конечно, нет. Эдмунд вырывается и уходит. Молча. С потухшими карими глазами, поникший и какой-то разбитый. Элизабет в плену у Мираза. Или убита ― он в это не верил. Просто не мог и не хотел поверить, как бы стыдно и совестливо ему за это не было. Взгляд, полный неверия и сомнения, мог прожечь насквозь любого, кто попытался бы подойти к Королю. Он метался внутри, все в нем требовало только одного ― найти ее. Найти любимую. Эдмунд не успокоится, пока не обнимет ее вновь. А если увидит ее мертвой, обойдет все только существующие миры, откроет миллион шкафов и посетит тысячу станций, но найдет ее живой. Услышит ее полное любви «Эдмунд» и станет счастливым. Парень осматривается и понимает, что зашел в лес. Ноги не держат, и он без сил опускается на землю, приваливаясь к дереву. Элизабет. Элизабет. Элизабет. Он ожидает, что сейчас его обнимут тонкие руки и к нему порывисто прижмется теплое тело. Лиз заворчит, что он замерзнет и будет греть его своими всполохами магии, а Эдмунд с ленивым удовольствием наблюдать за ними. И говорить ничего не надо. Они вместе, и они сильно любят друг друга. Но Эдмунд вспоминает, что ее рядом нет. И, возможно, больше никогда не будет. Тяжело от тысячи ссадин и ушибов на теле, но внутри ещё тяжелее – приходит осознание случившегося. В груди полыхает огонь, обжигая и заставляя плакать навзрыд. На короля волнами накрывают ощущения страха, безысходности, мрака и печали. Перед глазами появилось ее лицо. Нежное личико, серо-голубые глаза, тёмные шелковистые волосы, прекрасная фигура. Эдмунд посмотрел на нее впервые, как на девушку, когда ему было всего восемь лет и понял, что любит её. Ему хватило одного взгляда, чтобы осознать это. Они были детьми, и он уверял себя, что его чувства изменятся. В конце концов, какие серьёзные чувства могут быть у детей? Но спустя время Эдмунд уже знал: это не надолго, это ― навсегда. Он был счастлив, когда она тоже сказала, что любит его. Болезненный стон рождается где-то около сердца и вырывается наружу. ― Что же с тобой, Элиз? В грудь словно кол всадили, больно. Очень. Эдмунд сворачивается калачиком, дает волю эмоциям, пуская внутрь тоску, горечь и милое личико неунывающей, его любимой девочки с уже сиреневыми глазами. *** Темнота смыкается. Черт... Тьма поглощает все. Поглощает меня. Где-то далеко разверзается ад кромешный. Темнота… покой. Боль. Одна только боль. Голова, грудь… обжигающая боль. Бок, рука. Боль. Боль и приглушенные голоса во мраке. Где я? Я пытаюсь, но не могу открыть глаза. Шепот становится яснее… маяк в кромешной тьме. ― Она точно жива?! ― Да, милорд. Слышится задумчивое хмыканье. ― Видели, что она вытворяла? Эту чертовщину необходимо держать под контролем. Вероятно, она предводительница этих тварей, как и Каспиана. ― я буквально чувствую, как по мне скользит чужой взгляд, но не могу шевельнуть даже пальцами, продолжая лежать на чем-то твердом и холодном. ― Вы уверены, что не переборщили? ― Совершенно точно ― нет, милорд. ― в отличие от первого голоса, второй менее эмоциональный и говорит, как работник банков или офисов. Видимо для них пытать человека было чем-то в порядке вещей; я никогда не могла понять, как можно наслаждаться чужими мучениями. Тщетно пытаюсь пошевелить рукой, чтобы положить ее на живот. Рука не двигается. Ничего не двигается. Тело расслабляется, и темнота снова накрывает меня, избавляя от боли. Все тяжелое и болит: ноги, руки, голова, веки. Ничем не возможно пошевелить. Глаза и рот крепко закрыты и не желают открываться, делая меня слепой, немой и беспомощной. Хорошо, что слух остался при мне. Когда я всплываю из тумана, сознание маячит где-то рядом, как соблазнительная сирена, до которой никак не дотянуться. Звуки становятся голосами. ― Как Королева? ― голос, напряженный, мучительный шепот. ― Она жива. ― твердо отвечает незнакомый мне женский голос. По самой макушке проводят кончиками пальцев, но тут же отдергивают, словно дотянуться до меня была проблема. Чувствуя себя отвратительно, будучи запертой в собственном теле, без возможности пошевелиться. Я пытаюсь заставить себя очнуться. Я проваливаюсь в черноту. Туман немного рассеивается, но у меня нет чувства времени. ― Девчонка еще не очнулась? Слышится возмущённый, злой то ли вой, то ли бычье мычание, но злые звуки сливаются в одну сплошную какофонию, доставляя тупую боль в мою голову. ― Эта не девчонка! ― кричит кто-то рядом со мной. ― Эта девушка ― Великая Королева Элизабет! И когда она очнется, от вас и горстки пепла не останется! К кому бы не обращался мой неожиданный защитник, он смог напугать говорящего. Я уже и забывала, какого чувствовать чьи-то эмоции. Нет, я часто прибывала в вакууме из чужих эмоций, но в сером Лондоне их было очень мало. Точнее, очень мало искренних, горячих, страстных, пламенных. И даже чувство такого искреннего страха радовало меня, ведь оно служили подсказкой ― я все еще жива. Я все еще сильна, а значит смогу победить. Я борюсь с туманом… борюсь… но снова проваливаюсь в забытье. Нет… ― Что же с тобой, Элиз? Я хочу крикнуть, что со мной все хорошо, потому что это же Эдмунд. Но я молчу, потому что понимаю, что он не рядом, а стоит мне ему ответить, как Король сразу ринется спасать меня. А рисковать таким своим любимым я не могу. Я пытаюсь пошевелить головой, но тело упорно отказывается исполнять посылы мозга. И следующее время слышу только приглушенные голоса. Некоторые из них говорят и говорят, какие-то замолкают, какие-то появляются совсем неожиданно. Я никого здесь не узнаю. И лишь один голос, женский, находящийся ко мне ближе всего, продолжает настойчиво звать меня. ― Эй! Эй, проснись! Темнота смыкается. Нет… Сладкое забытье манит… Мое тело меня не слушается, и я вновь проваливаюсь в сон. Я с трудом открываю глаза. Наконец-то. В висках отбойным молотком пульсирует кровь, губы в миг стали сухими. Казалось, во рту распространилась Сахара, и предела ей не было. Страшная жажда - самая маленькая проблема, когда ты лежишь неизвестно где. Хотя, нет, почему, известно ― в тюрьме замка ублюдка Мираза. Я хриплю, переворачиваюсь на живот и сплёвываю горькую кровь на холодный мраморный пол. ― Вы очнулись, Ваше Величество. ― Элизабет. Просто Элизабет. ― машинально поправляю я, пытаясь принять сидячее положение. Получается не сразу, а кандалы на ногах еще и сковывают движения. Я зло шиплю, чувствуя, как быстро начинает бурлить кровь в жилах. Вместе со злостью появляется и магия, но я стараюсь усмирить магические всплески внутри себя. Иначе, темницу я, конечно, разрушу, но такая потеря энергии неизвестно чем может обернуться для меня. Пока буду валяться без сознания враги снова свяжут и темницы отстроят. Я с трудом сажусь, опираясь на стену спиной. Щурясь, вглядываясь в темноту слева от себя, но это и не требуется: ко мне возвращаются и зрение, острый слух и осязание вместе с магией. Я без труда разглядываю сквозь ржавые, но толстые решетки клетки молодую девушку ― у нее спутанные грязные волосы, но одна лежащая на лице прядь дает понять, что волосы у нее золотистые. Глаза были ярко-зелеными, а сама она была очень худой. ― Как ты, Элизабет? ― взволнованно спросила блондинка подаваясь ко мне, звеня оковами на своих руках. ― Мы все так переживали за тебя. ― Мы? ― удивленно переспрашиваю я, осматриваясь по сторонам. Дальше, чем я могу увидеть, простираются еще множество камер, со запертыми в них фавнами, минотаврами и другими жителями Старой Нарнии. ― Я в порядке, друзья мои. ― Королева в порядке. ― послышались взволнованные перешёптывания. Рядом с собой ― но с другой стороны от пленницы с грязными волосами ― развалился минотавр. Темница была маленькой: два метра в длину и высоту, и когда я нашла в себе силы подняться, мне хватило четырех шагов, чтобы оказаться рядом с прутьями, ограждающими меня от минотавра. Я припомнила, что его звали Астериус. Я слабо улыбнулась ему, когда тот уставился на меня черными бычьими глазами. ― Ты Астериус, верно? ― спросила я, протягивая руки к нему и накрывая его лапы, которые сжимали рану на животе. ― Ты держал ворота, чтобы как можно больше наших смогло уйти. ― Раз вы здесь. ― прохрипел минотавр. ― То я не справился. ― Астериус держал ворота очень долго. ― воскликнул фавн, чья камера находилась напротив моей. Он держался за прутья, смотря на нас. Вместо левого глаза у него зияла дыра, а правая конечность была вывернута под неправильным углом. ― Но его ранили, и бросили здесь… ― слово «умирать» фавн не смог выговорить, но смысл всем и так был ясен. ― Нам жаль, Королева, что… ― Вы не должны защищать меня ценой собственных жизней. ― твердо сказала я. Такую жертвенность я ценила и понимала, но никогда не могла заставить себя принять. Осознание того, что ради тебя умирают люди ― по сути, не люди, но все же ― убивало меня. Я протянула руку через прутья, и накрыла лапу минотавра своей рукой. Ладонью ощутила уже засохшую кровь, которая слепила шерсть. Раньше я никогда не исцеляла, но желание помочь тем, кто ради меня рисковал своими жизнями пересилило элементарное незнание. *** ― Как тебя зовут? ― тихо спрашиваю. Лежать на холодном каменном полу чертовски неудобно, но я потратила слишком много сил, исцеляя тех, кто был рядом. Все тело налилось свинцовой тяжестью, но мозг все еще отказывал мне во сне. Поэтому я лежала на боку, положив под голову руку, внимательно рассматривая свою новую знакомую. ― Корнелия. ― в полголоса ответила светловолосая. Стражники Мираза уже сделали обход, рявкнув на всех шумевших. Войти в мою камеру они не могли, обжигая руки о раскаленное железо, но если не я ― то кто-то другой. Одному фавну казнили прямо здесь, сказав, что любое неповиновение ― особенно мое ― будет жестоко караться жизнями других заключенных. ― Но друзья называют мне просто Корин. ― За что ты здесь? Корнелия тяжело вздохнула. Она боязливо оглянулась по сторонам и подвинулась к прутьям, что разделали наши камеры. С большим усилием, я тоже подвинулась ближе, стараясь издавать как можно меньше шума. Тонкие руки девушки ― она вообще выглядела очень субтильной, хотя, возможно, являлась мой ровесницей ― прошли через решетки, и в слабом освящение факелов я увидела ее зелено-розоватые вены. А присмотревшись к ее лицу, заметила, что ушки были слегка заострены и приподняты. Не так явственно, чтобы броситься в глаза, но заметно для тех, кто знает, что это значит. Корнелия была потомком феи. Феи вовсе не обязательно должны были быть маленькими, как в сказках. Они могли ростом и с ребенка, и со взрослого человека, при желании изменяя свой рост и возраст. Феи были весьма неоднозначными существами: феи существо метафизической природы, обладающее необъяснимыми, сверхъестественными способностями, ведущее скрытый (как коллективный, так и обособленный) образ жизни и при этом имеющее свойство вмешиваться в повседневную жизнь человека — под видом добрых намерений, нередко причиняя вред. Феи не обязательно должны быть добрыми. Я знала и довольно вредных мелких феечек, которые творили людям маленькие пакости: уводили скот в болота, портили урожай, насылали саранчу и даже похищали младенцев. Со временем, я научилась и их останавливаться, потому что маленькие вредные феи ― все равно, что надоедливая мошкара: одну убери, появится другая. Поэтому мнение о них разделились: за фей считали всех мифологических существ, нередко кардинально отличающихся друг от друга и внешностью, и повадками; якобы дружелюбных и приносящих удачу, чаще — лукавых и мстительных, склонных к злым шуткам и похищениям. Фей в Нарнии было много. В лесах, около воды они часто жили сообществами и заняты коллективной деятельностью праздного толка: в основном, танцами, музицированием и участием в роскошных пиршествах. Смертные вполне способны подслушать звуки таких празднеств; достаточно лишь ступить на Курган фей; угадываются следы таких сборищ по кольцам на траве или на клумбах. В кельтских источниках утверждалось, что «музыка фей» имела «божественный характер». Несколько фей жили во дворце в качестве фрейлин, при необходимости некоторых посылали наблюдать за врагами ― маленькие и ловкие, они были довольно умны, чтобы остановить вражеские войны при необходимости, и запомнить очень важную информацию. У фей, которые принимали человеческий облик, оставались отличительные метки ― их крылья полностью не исчезали, но увидеть их можно было только в лучах закатного солнца, уши были всегда заточены, а вены ― ярко-выделены самыми разными цветами. ― Мой отец был тельмаринцем, а мать ― феей. ― рассказала Корнелия. ― Когда жители старой Нарнии поддались гонению, то она приняла вид обыкновенной женщины. Чтобы ее нельзя было вычислить по «меткам», она вплетала в себе волосы магические цветы, которые отвлекали внимания от ушей; никогда не выходила на закате и носила только одежд с длинными рукавами, которые скрывали одежду. Ее приютила небогатая семья мельника, и мама принесла им счастье. Корнелия ненадолго замолчала, внимательно смотря на свои вены, а потом вновь спрятала их в длинных рукавах. Заправила за ухо прядь волос: она была очень красивой, но из-за многочисленной грязи на ней это было сложно определить. Видимо, здесь она уже довольно давно. ― Возможно, жена мельника что-то и подозревала, но мою мать не прогоняла. ― продолжила она. Ее голос звучал певуче, мелодично, словно ее голос действительно имел «божественный характер». ― Потом моя мама встретила моего отца ― он был знатным тельмарином, но, к сожалению, человеком без чести. Он говорил, что любит маму, но, как оказалось, дома у него было еще одна «любимая» жена и двое детей. Он провел с ней около недели, потом приезжал еще, клялся в любви, но в итоге вернулся к своей богатой женушке. Через десять месяцев родилась я. ― Мама назвала меня в честь дерева кизила, под которым она меня оставила. Не смогла, видимо, выдержать такое унижение. Потом она приходила навещать меня несколько раз, как я знаю, она разобралась с моим отцом и его семьей. Жестоко разобралась. ― Корнелия сглотнула. Я могла представить, насколько извращено мстили обиженная и униженная фея. Феи сами по себе очень мстительные и жестокие, а если разбить фее сердце… ― Это дело расследовали, нашли меня. Но доказать ничего не смогли: не того, что я моя мама ― фея, ни того, что я ― фея. ― У малышей, рождённых от такого союза, вроде не сразу появляются метки. ― догадалась я, и Корин кивнула. ― Верно. Меня отдали на попечение поварихи, но совсем не давно у меня стали появляться метки. Сначала она увидела уши, потом стала подозревать наличия крыльев, а потом, когда проявились вены, то без сожаления отдала меня Миразу. И вот, собственно, я здесь. Итог Корнелия подвела спокойно, без истерики, просто указывая на факты. Это холодящая кровь спокойность мне нравилась: она вовсе не сдалась, а просто выжидала, когда у нее подвернется шанс сбежать. Такие люди мне нравились, их сложно вывести на эмоции, они всегда спокойны и рассудительны. Я попыталась сосредоточиться, желая узнать о своей новой знакомой побольше. Как это делать, я решительно не знала, но раз уж я лежу в камере и ничего не делаю, можно попробовать сделать то, о чем говорил Аслан: говорить с Алитоеметром на расстояние. Я закрыла глаза и расслабилась, отпуская все мысли. Через тело вновь потекла энергия. Доверять себе или верить в себя. Надо учиться смотреть внутрь себя. Внутри меня пульсировала энергия, требующая выхода. Я почувствовала прилив сил. Именно ради этого мига я и родилась на свет. Именно этого момента я ждала всю жизнь. Мир вокруг как будто потускнел. Вдох — два-три-четыре, выдох — два-три-четыре. Я втянула в себя воздух и замедлила время. Я чувствовала ослепляющую боль, но в то же время в теле пульсировала энергия, и она давала мне странную силу. Ещё в детстве Корнелия проявляла большое любопытство ко всему, что видит. Опекунам стоило стимулировать её творчество, развивать способности к языкам, им стоило научить девочку порядку и дисциплине, тогда она смогла бы всегда находить золотую середину, знать чувство меры, что при ее импульсивности и эмоциональности, очень важно. Но ее детство это не позволяло, поэтому она все делала в тайне и жила в страхе, что ее могут увидеть. Она всегда была восприимчива к миру, которому принадлежала ее мать. Побои палками за то, что вещь упала, хотя к ней никто не прикасался. За то, что завязшие цвет вновь цветут, из-за того, что Корнелия была рядом с ними. Корнелия ― девушка-ребенок, она очень обаятельная, чувствительная, нежная и женственная. Корнелия – мастер покорять и соблазнять, но её внутренний мир очень разнообразен. Она постоянно колеблется между застенчивостью и открытостью, она хочет быть зависимой и хочет быть самостоятельной. Корнелия будет счастлива, если её заметят, она любит быть в центре событий, она любит дышать и жить событиями, происходящими вокруг нее. При этом она также желает быть незамеченной, остаться немного в тени, но все же очень честолюбива. Она ненавидит монотонность и ценит приключения и новизну. Для неё жизнь – это просто игра. Корнелия умеет создать необходимый настрой в команде: она может всех и зажечь идеями, и может наоборот убедить быть пассивными. Она прирожденный лидер, многие только и ждут, когда же Корнелия выскажет свое мнение. Из нее получился бы отличный психолог, как отменно она умеет управлять людьми, их эмоциями, у нее всегда много друзей, но дело в том, что быть психологом для Корнелии – не интересное занятие, ей хочется чего-то большего, более значимого. Корнелия не лишена чувства юмора, она старается использовать именно юмор, если попадает в неловкую ситуацию, Корнелия – мастер слова, её речами можно заслушаться. Она очень любит общаться, легко и непринужденно может познакомиться с любым человеком. Корнелия приятная и веселая девушка, замечательная и заметная хозяйка, отличная мать. Конечно, она привлекательна, но не полагайтесь на авось: её ангельская улыбка может таить очень много ярости. Корнелия похоже на Элодею. ― Ты плачешь. ― тихо замечает фея. Я чувствую, как пространство вокруг меня сжимается, резким движением возвращаясь ко мне, в меня. Моргаю, и понимаю, что Корнелия права ― по щекам текут слезы. Беззвучно, ничем не заявляя о своем присутствие ― так я научилась плакать за прошедшее время. ― Я знаю. ― тихим шепотом говорю я, отворачиваясь, стараясь удобнее устроиться. ― Просто ты мне кое-кого напомнила. В голове, прежде чем я усну, слышится легкий, словно шелест травы, голос Аслана: «Ты молодец, дитя». *** ― Ты должен найти ее. Длинный коридор освещался факелами. Эдмунд долго бежал по нему, постоянно оглядываясь, он словно искал кого-то. Но рядом не было ни души. Король подошел к двери и распахнул её, не зная, что ждать за ней. Перед его взором предстал лес. Эдмунд сделал пару шагов вперед и двери, с грохотом захлопнулись за его спиной. Назад дороги нет. Пэванси шел сквозь чащу, не представляя куда идет, но что-то влекло его за собой. Он уже начал выбиваться из сил, когда резко лес пропал, и он оказался на краю скалы. Эдмунд подошел к краю и посмотрел вниз. Острые скалы и бушующее море. Он наедине с природой. Больше никого вокруг. ― Ты должен найти ее. ― тихий, спокойный и такой родной голос Аслана. Эдмунд резко развернулся. На расстоянии десяти шагов от него стоял Аслан ― как обычно гордый и величественный, он смотрел на Принца с непонятной тоской в глазах. ― Вы всегда находили друг друга. ― Верно. ― согласился Эдмунд, еще раз посмотрев в пропасть. ― Мы всегда находили друг друга. ― его тонкие губы внезапно украсила теплая, лёгкая улыбка. ― Она всегда находила меня. ― Лишь потому, что ты ждал ее, Эдмунд. ― произнёс Великий лев и поравнялся с Принцем. Эдмунд чувствовал тепло и свет исходящие от Льва. ― Ты, сам того не ведая, всегда шел к ней на встречу. Теперь она ждет тебя, и ты должен идти к ней на встречу. ― Я хочу. ― признался парень, и сердце вновь сжалось от понимание того, что Элизабет не рядом. ― Я готов обойти весь мир, если это означает еще одну встречу с Элиз. Я могу пойти куда угодно, лишь бы найти ее и вернуть. ― Тогда ты должен идти. ― заметил Аслан, разворачиваясь. Принц в последний раз взглянул вниз, а потом последовал за Львом. Они шли медленно, прогуливаясь, и Эдмунд именно сейчас почувствовал себя свободным. Желание бежать в замок Мираза и искать Элизабет исчезло, сменившись другим ― он должен найти ее, и в этом было больше правильного. Он словно освободился от чувства постоянной спешки и испуга, что преследовали ее с момента плена любимой, заменяется светлым и трепетным чувством ожидания ― Аслан прав, они скоро встретиться. Элизабет осталось ждать немного, Эдмунд не успокоится, пока снова не заключит ее в свои объятья. Эдмунд очень четко помнил, как проходили их первые дни после возвращения из Нарнии ― он, который черпал свою силу в Беллатрисе-Элизабет, старался как можно больше времени проводить с ней. Но Грейс, казалось, избегала мужа. Она старалась проводить часы в одиночестве, запиравшись в комнате с платинным шкафом. Она никого не желала видеть, погружалась в свои мысли, постоянно вспоминала последние минуты жизни в Нарнии. Когда Эдмунду все-таки удалось добиться её внимания, она полностью отдалась ему. Она окружила его заботой и теплом. Утешала и вселяла надежду. Но ничего не брала взамен. Как бы не пытался экс-Король, он не мог пробиться к её чувствам, её душе. Не мог помочь ей пережить это горе, лишь потому, что она сама этого не хотела. Беллатриса полностью контролировала свои эмоции, она не желала быть слабой и уязвлённой. Элизабет не могла спокойно спать по ночам. Если ей и удавалось заснуть, то она вскакивала через пару часов от кошмара. Элизабет практически не ела, удавалось её накормить только Эдмунду, когда они трапезничали наедине, в остальное время она просто отказывалась, ссылаясь на то, что не голодна. Поэтому Элизабет сильно похудела, она была очень бледной и ходила словно тень. Потом они справились. Вместе. Они словно читали мысли друг друга, каждый понимал, о чем думает другой. Эдмунд стал просыпаться вместе с Беллой, которая просто одна заснуть не могла. В конце концов, это стало самой обыкновенной вещью ― спящая рядом с ним Белла-Элиз. Эдмунд всегда был уверен, что вместе они справятся с чем угодно. ― Только доверься мне. ― говорил он Элиз. ― Я всегда буду рядом. Только с тобой мое сердце вновь забилось. Только ты возрождаешь меня к жизни. Я дышу тобой, я живу тобой. И очень хочу, чтобы я столь же важен был для тебя. ― Эдмунд. ― шептала Элизабет, заливаясь слезами. ― Ты значишь для меня намного больше. ― Эдмунд. ― говорит Аслан, и Принц быстро стирает одинокую слезу. ― Несмотря на то, что Колдунья ― Элизабет, ты можешь найти ее. Для этого тебе не нужны Алитиометр или магия. И ей они не нужны, чтобы услышать тебя. Найди Элизабет через себя, сделай собственное сердце проводником. ― Оно у нее. ― глухо шепчет Эдмунд, прикасаясь к месту, где бьется его сердце. ― Элизабет. Это всегда была она. ― Тогда тебе будет легче. Эдмунд остается один. Он глубоко вдыхает. ― Элизабет! Он знает, что ему делать. *** ― Ты сумасшедшая. ― шипит Корнелия, но в ее глазах играют чертята. Я улыбаюсь. У меня же как ― что в голове, то и на языке. И уж точно я собиралась сдаваться на милость судьбе: я собиралась выбраться отсюда самостоятельно. Ну, точнее с помощью остальных нарнийцев и новообретённой подруги-феи. ― Все сработает. ― уверенно, но тихо заявляю я. ― Ко мне во сне Аслан пришел. Я знаю, что нам делать. Корнелия ― Корин ― смотрит на меня с сомнением, но я люблю таких людей, как она. Они смотрят на тебя с недоверием, явственно показывая, что против подобных авантюр, но принимая участие ― отдают всех себя. Костьми лягут, но врагам не сдадутся. ― Это очень рискованно. ― замечает она. ― Нам надо больше времени все продумать. ― Боюсь, времени у нас не так уж и много. ― замечает Астериус. Ему стало многим легче, его раны затянулись, но он старался не показывать это тельмаринцам. Ох, как они удивится, когда двери камер откроются. ― Думаю, нам надо действовать ночью. Я задумалась об этом, и слегка ослабила «поводья», которыми держала стражника. Конечно, таких как мы не оставляли без присмотра, даже если мы ранены и за решеткой. Тут каждые пять минут ходил патрули, и мне понадобилось немного больше времени, чем я рассчитывала, чтобы затянуть невидимые нити у них на шеях и погрузить их в сон. ― Это разумно. ― согласилась я. ― Но уйти мы должны тихо, без большого боя. Некоторые из нас все еще ранены, и мы должны думать о них. К сожалению, действие моей магии не было безгранично. Я не могла исцелить раны тех, кто находился слишком далеко от меня. Пределом было три камеры, не считая Астериуса. И честно старалась помочь настолько, насколько могла ― часами уходила в себя, пытаясь быть полезной. Я без сомнения могла уйти одна, побег в одиночку ― примитивнейший примитив. И да. Я об этом думала, но не могла бросить тех, кто рисковал ради меня жизнью. А как бы я потом смотрела в глаза тем, чьи родные оказались моими сокамерниками? Нет, мысль о том, чтобы вырваться одной я отмела сразу. Мне приходилось нелегко. Не за что уцепиться, не на что опереться – только горячее желание быть полезной, уберечь тех, кто готов был умереть за меня. Я ясно понимала, что выхожу на новый для себя уровень ― исцеления на расстояниями. У меня, если честно, и при близком контакте получалось не очень, но, видимо, в экстремальных условиях я учусь лучше. Исцелив Астериуса, я почувствовала большой падок сил, но останавливаться времени не было. Я исцеляла тех, кто был ближе ко мне, и они разделяли мои мысли: одним бежать было нельзя. Поэтому полностью восстановить силы тем, кто рядом и хотя бы немного облегчить раны тех, кто далеко ― вот была моя задача. Я как будто растягивала невидимую резиновую ленту, которая в любой момент могла потерять упругую твердость и расползтись клочьями тумана. И даже не спала ― теряла сознания от бессилия, барахталась в собственном сознание, и снова приходила себя. Так прошло уже около трех дней. Четкого плана не была: я просто собиралась стащить ключи у «спящих» охранников, тихо открыть камеры и выйти через подземные ходы. Конечно, без жертв тут обойтись было нельзя ― поэтому первой шла я, а потом Корнелия. Потом шли раненные и слабые, а замыкали цепочку сильные и уже исцеленные мной. Это чем-то было похоже на волчьи стаи, когда хищникам приходилось переходить на большие расстоянии ― в центре были самки и детеныши, больные, которые не могли себя защитить, спереди ― наиболее ловкие и сильные, а закрывал процессию вожак. ― И когда будем действовать? ― спрашивает Корнелия. Я смотрю на «патруль», который видит уже десятый сон и затягиваю нити сильнее, не давая им и шанса проснуться. Я задумалась. ― Конечно, ночью будет действовать удобнее. ― медленно произнесла я. ― Но мне нужны ключи, иначе я потрачу слишком много времени, чтобы открыть решетки... *** ― Я не хочу, чтобы он совершал глупости. ― спокойно говорит Сьюзен и Питер, не зная он свою сестру, сказал бы, что на Элизабет ей все равно. Но у Сьюзен синяки под глазами, а сами очи ― красные от слез. Она практически не спала. Она переживает за их общую подругу, но старается держаться. Люси спала чуть поодаль, а они втроем обсуждали всевозможные варианты. Эдмунд спит в другом помещении, потому что к нему сейчас подходить опасно. Питер не хотел оставлять брата одного, но младший Пэванси лишь грубо что-то кинул ему и сразу завалился спать. Люси долго не хотела ложиться, говоря, что не сможет заснуть, пока не будет уверена, что с Элизабет все хорошо, но Сьюзен смогла ее перебудить. И по каким-то причинам, она, Рабадаш и Питер стали обсуждать план здесь, не позвали Каспиана, потому что вера к нему пошатнулись. Королева, Король и Царевич решили сами составить план, опираясь на собственный опыт, которого было в разы больше, чем у мальчишки, не знающего истинного значения слова «война»». ― Если Эд загорится идеей, то его не остановить. ― заметил Рабадаш шепотом, поглядывая то на подругу, то на Питера. Сьюзен тяжело вздохнула, и слегка поёжилась, прижимаясь чуть ближе к Рабадашу ― ночью под каменным столом оказалось довольно холодно. ― Он не перед чем не остановится, чтобы вернуть ее. ― Как и мы. ― заметил Питер. Рабадаш рассеянным движением потер плечи прижавшейся к нем Сьюзен и кивнул; Питер отвел взгляд. Верховный Король никогда бы не признался в этом себе, но в такие моменты он чувствовал себя одиноким ― между Эдмундом и Элизабет, а также Рабадашем и Сьюзен было столько любви и нежности, что каждому становилось неловок. А Питеру еще и очень больно: он не мог смотреть на то, как машинально Рабадаш гладит Сьюзен по плечам или волосам, как Эдмунд ласково целует Элизабет в щеку. Все эти жесты были доказательствами их нежных и высоких чувст, их любви. А у Питера такой любви больше не было. ― Но Эд не может подвергать себя опасности. ― горячо возразила Сьюзен. ―Кроме того, теперь у тельмаринцев очень сильный козырь в лице Элиз. Они могут угрожать ей, если мы что-то сделаем не так. ― Мы в западне. ― мрачно подвел итог царевич. Ему вся эта ситуация до ужаса не нравилась ― пламенная натура тархистанца требовала действовать, сокрушить врагов, но он не мог словом или делом подставлять Элизабет. Малейшая их ошибка будет отражена на ней. ― Нам нужен Божественный ход. ― внезапно сказал Питер. Божественным ходом называли особый, единственно верный и гениальный ход, случающийся «раз в жизни», чаще всего в критический момент партии. ― Мы пошлем Миразу предложение о поединке… ― Между ним и Каспианом? ― хмыкнул Рабадаш. ― Тогда он не примет. И кстати, тут я согласен с этим Миразом ― Каспиан показал себя как ребенок, а не как воин и король. На эти слова даже Сьюзен не смогла бы возразить, да она и не хотела. Ее подруга была в плену у деспота, который не гнушался ни какими методами, чтобы выиграть эту войну ― и все это из-за Каспиана. Девушка не могла себя убедить в том, что им надо держаться вместе, что пустыми обидами ничего не решить ― но она просто не могла. Каждый раз видя Каспиана, в ней закипала злоба. Кроме того, он посмел обнажить меч против ее брата. ― Поэтому вызов пошлю я. ― сказал Питер. ― Это мог бы сделать и ты, Рабадаш, но ты ранен. ― Даже если и так, и Мираз согласиться, совсем замок без защиты он не оставит. ― заметила Сьюзен. ― В любом случае стражников будет меньше, и тогда пару наших… ― договорить Питеру не дал тонкий, слегка хриплый после сна голос Люси. Она звала его, и Верховный Король мгновенно подскочил к сестренке. ― Все хорошо, Лу. Поспи еще немного. Глазки девочки были красными от выплаканных слез. Она пару раз моргнула, привыкая к резкому свету факелов. Осмотрелась и неуверенно спросила: ― Элиз все еще… ― Она скоро будет с нами. ― пообещал Питер, обнимая Люси и целуя в макушку. ― Я тебе обещаю. Скоро мы все будем вместе. Люси кивнула, но спустя мгновения аккуратно выбралась из объятий брата. ― Я пойду проведаю Эдмунда, хорошо? И, не дожидаясь разрешения, Люси бесшумно исчезла в темном проеме арки. Сьюзен проводила ее сочувствующим взглядом. Питер тяжело вздохнул, и уже было собирался вернуться к обсуждение плана, как Люси вдруг вернулась. И не просто вернулась, а влетела в помещение с широко раскрытыми глазами и прежде, чем кто-то успел ее что-то спросить, она выпалила на одном дыхание: ― Его нет! Эдмунд пропал Сьюзен ахнула. Воцарилась тишина. Все выстраивали одну и ту же логическую цепочку. ― Он пошел за ней… – прошептал Рабадаш. ― Его надо немедленно вернуть! ― воскликнула Сьюзен, поворачиваясь к Питеру. Она уже подругу потеряла, она не хочет терять еще и брата. ― Мы не знаем, когда он ушел. ― прошептал Питер. Его глаза остекленели, словно он что-то высчитывал. ― Мы не знаем… И если попытаемся его вернуть, то можем подвергнуть лишней угрозе. ― И что нам делать?! ― спросила Сьюзен. Она находилась в непривычном для себя истерическом состояние ― все навалилась слишком быстро, чтобы девушка, пусть даже Королева Великодушная, смогла это выяснить. ― Отпустить его. И уповать на Аслана, чтобы он с Элиз вернулся. *** Ключи бесшумно плыли по воздуху. Я протянула руку сквозь решетки и взяла их. Посмотрела на стражника и улыбнулась ― спит, как младенец. Встали ключ в замочную скважину и отворила дверь ― пришлось действовать медленно, и не открывать решётку полностью, поскольку та ужасно скрипела. И я понимала, что с некоторыми получится так же, а с некоторыми ― нет. К примеру, ловкие фавны точно протиснуться сквозь такую небольшую шелку, как и я, а вот с минотавром и кентаврами такой фокус не пройдет. Вторым делом я открыла камеру Корнелии, которую уже мысленно звала Корип. ― Ты помнишь, что делать? ― шепотом спросила я. Корнелия кивнула, и я протянула ей ключи. Можно было сказать, что все были молодцами ― мы открыли около пятидесяти решеток меньше, чем за двадцать минут. Точнее, открывала Корнелия, я же довольно быстро расплавляла замки. В другое время, я бы удивилась тому, как быстро и проворно смогла это сделать, но сейчас все мои мысли сосредотачивались только на исполнение плана. Нас оказалась больше, чем я думала, но по сути это мало что меняло. У нас было четыре группы ― одну из них возглавляла Корни, другую ― минотавр Астериус, третья и четвертая были на попечение фавна и минотавр. Нам повезло, что о нашем плане знали все пленники, и они довольно быстро распределились ― каждый раненый был под опекой более сильного товарища. Я же была отвлекающем маневром. И открывающем ключом тоже. У Мираза была свора собак, и одна из них были при охранниках. С виду ― большой волкодав, который разорвет каждого, кто попытается выйти из камеры. На деле же это была мудрая собака, которую звали Мегги. Когда я впервые услышала ее, то едва ли не завизжала ― мне пришлось закрыть рот рукой, потому что я была к этому просто не готова. Но, как оказалось, беспокоилась я зря ― Мираз не считал зазорным отлавливать волков и брать их щенят на воспитание. Когда тельмары только завладели нашей Нарнии, было отловлено много говорящих волков вместе с обычными. Правда, если такие обнаруживались, их тут же убивали, поэтому волкам приходилось молчать, и со временем они забыли людские разговоры. Но Мегги смогла вспомнить это тайное умение и говорила со мной. Она рассказала о многих тайных ходах, и чтобы добраться к одному из них, необходимо было подняться на вверх, где находились комнаты прислуги ― вот так вот было у Мираза, в самом низу преступники, и немного выше ― прислугу. Я шла первой, и усыпляла каждого, кто встречался мне на пути. Даже если это была обыкновенная прачка ― рисковать было нельзя. Во многом мне помогали, что удивительно, растения. Мне помнилось, как еще будучи матерью Мелестины и Анабесса, я использовала растения Кэра. Вся кроватка Анабесса была увита лозами с цветами, и мальчик, когда я оставляла сына одного, с интересом разглядывал распускающиеся прямо над ним цветы. Или Мелестина ― маленькая принцесса любому способу передвижению предпочитала мои руки, или спину Корделия. Поэтому, когда она засыпала у меня на руках, я смогла с помощью растений ― и магии, конечно ― создать нечто, похожее на колыбельную в любом конце замка. Поэтому с растениями у меня проблем не было ― наоборот, они подсказывали, где идут стражники. Все шло подозрительно хорошо. Две группы ― возглавляемые кентавром и Астериусом ― исчезли в темноте прохода. Подземный ход был спрятан на кухне за гобеленом и был достаточно большим. Первыми мы отправили их, потому что он был самым большим, да и такие существа создавали слишком много шума. Повела их Мегги; если ей верить, то проход протянется до самого леса, а потом до Каменного Стола ― или, как его называю сейчас, Курган Аслана ― подать рукой. Я искренни надеялась, что волкодав нас не обманывает. Второй проход был дальше ― нам надо было пройти до того места, где была лестница на верхний этаж. В тех комнатах обитали фрейлины и ― фу, как мерзко ― любовницы Мираза. У него была же жена? Может это я чего-то не понимаю, но как женщина могла добровольно терпеть измены собственного мужа, так еще и смотреть на его любовниц каждый день? ― Вы должны уйти как можно быстрее, постарайтесь без нужды не останавливаться ― на месте вам помогут. ― давала я последние наставления Корин. Блондинка кивнула, наблюдая за тем, как в проходе исчезают нарнийцы. ― Ты должна уйти с нами. ― настояла она. Я покачала головой. ― Если наш побег заметят раньше времени, только я смогу остановить воинов. ― напомнила я. ― У нас много раненных, которым нужна помощь, и рисковать нельзя. ― Ты пол стражи усыпила. ― пробормотала Корин. Ей до ужаса не нравился мой план, но сделать она ничего не могла. Внезапно, прежде, чем пойти за остальными, Корин порывисто прижалась ко мне, обвивая руками спину. ― Спасибо, Ваше Величество. Спасти можно кого угодно. Главное ― не боятся пожертвовать собой. Проходит около часа, прежде чем с шумом ветра, залетевшего в окно, до меня доносится слабый голосок растений ― у них есть свой собственный голос, свои собственный мысли, ведь не зря нам говорят о том, что они ― живые. Группа Корин только что присоединилась к другим, и они все идут к Кургану. Я облегчённо вздыхаю и прикладываю руки к двери. Они не узнают, куда мы пошли. Руки обжигают, но огонь быстро начинает ластиться, становясь послушным моим командам. Приятное покалывание в кончиках пальцев. И вскоре дверь намертво припаяна к стене ― открыть ее будет не возможным. Потом тихо я возвращаюсь на кухню. Тут уже кипит жизнь и, конечно, мое появление не остаётся незаметным. Люди смотрят на меня молча, я так же молча смотрю на них. ― Ну, чего встали?! ― грубо прикрикнула полная кухарка на поварят. ― Работайте, давайте, бездельники. И от меня все отводят взгляд. И только один маленький поваренок смотрит на то, как я перекрываю еще и люк. А потом он тихо подходит ко мне и спрашивает: ― Тетя, а вы освободите нас? Я киваю и улыбаюсь. Если Мираз угнетает не только жителей старой Нарнии, но и своих собственных тельмаринов, то он понесет за это самую страшную кару. Когда я собираюсь уходить, кухарка шепотом мне сообщает: ― Башня наверху всегда открыта, вы можете подняться туда по лифту. ― Спасибо. ― шепчу я. И тут дверь открывается. Точнее, ее выбивает с ноги воин и смотрит на меня. ― Ведьма! ― кричит он, и бросается ко мне. Я машинально закрываюсь руками и откидываю его от себя. ― Бегите! ― кричу я всем слугам на кухне, и им повторять дважды не приходится. Я перепрыгиваю оглушенного стражника и бегу по направлению к лестнице. Конечно, он был не один и вскоре начинается настоящая погоня. Чувства изумления, восхищения, злости, зависти, досады охватывают меня одно за другим, и пока я успеваю что-то сообразить, выпущенная стрела просвистывает мимо моего уха. Я вскрикиваю, потому что наконечник задел мочку, но останавливаться из-за этого ― глупо. И я бегу дальше. Дверь открывается легко, но я мешкаю, и мне приходится принять бой. ― Господа, вас так много, а я всего одна. ― с усмешкой говорю я, зажигая огонь в руках. ― Это несправедливо, вам не кажется? Первый огненный шарик сбивает тех, кто стоял впереди и сильно пугает остальных. Пользуясь их замешательством, я «пускаю» рост растений, которые тут же заматывают солдат в коконы. Некоторые из них, кто может быть был предупрежден, или кто соображает лучше остальных, смогли разрубить коконы и тянущуюся к ним лианы, и бросились за мной ― но у меня было преимущество. Может быть, они не знали, или не верили, но будучи на одну треть великаншей, я была многим выносливее, сильнее и ловчее обычных людей. По лестнице я буквально летели, перепрыгивая ступеньки и совершенно не уставая. И при этом я еще успевала разрушать лестницу ― те воины, что были ловчее остальных перепрыгивали дыры, но многие падали вместе с ними. Я не знала, почему не делала так раньше. Только сейчас я в полной мере начала осознать всю свою силу, все превосходство ― я была удивительной. И сильной. Я больше не боялась использовать силу, чтобы защищаться, чтобы вредить другим, если понадобится. На кону стояла моя жизни, и шанс снова увидеть Эдмунда, своего Короля. Ради этого я могла положить все войско Мираза. Когда я очутилась в башне, за мной пришли только двое стражников. Лица их были закрыты шлемами, а мечи сверкали в лучах солнца, что просачивались через окно. Мечи направленны на меня. ― Не видите меня с собой, как воины. Потому что тогда воином стану я, а это у меня получается лучше, чем у вас. Они явно были в замешательстве. С одной стороны ― дать мне уйти означало предательство, да и как могли взрослые мужчины упустить девчонку; а с другой ― они видели своими глазами, как я остановила их отряд и боялись умереть. Нет, людей я конечно бы не убила, но оглушила бы знатно. А люди всегда боятся умереть, страх толкает их на странные поступки. А еще заставляет медлить, а войне помедливший ― проигравший. «Ваше Высочество?» Я разворачиваюсь. В ослепивших меня солнечных лучах мелькает силуэт женщины. Она чем-то похожа на меня: волосы у нее темные, собранные в толстую косу, а платье красное. Она кланится мне и отходит от окна, показывая на него рукой. И понимаю две вещи. Во-первых, это и есть Тхарма. Во-вторых, мне надо прыгать. Что я, собственно, и делаю. Прежде я не боялась высоты, но теперь, когда увидела все в мельчайших подробностях, перспектива спрыгнуть вниз не показалась мне такой уж заманчивой. Края камней выглядели куда острее, чем я представляла. Ветер раздувал мои волосы и платье, и, хотя я знала, что так не должно быть, он казался мне теплым. В голове проносится с десяток мыслей. «— Значит, с пяти лет ты совсем не обращал внимания на других девочек? — спрашиваю я Эдмунда. — Ничего подобного. Я обращал внимание на всех девочек. Просто для меня ты всегда была самой лучшей.» «Мачта лодки, серебряный парашют, смех Люси, розовое небо, голос Питера, Сьюзен в красивом легком платье, волны, разбивающиеся о скалы, шутки Рабадаша, обнимающий меня Эдмунд.» «―Я любил смотреть, как ты спишь, даже если ты только прикидывалась спящей, когда я просыпался ночью от кошмаров.» «― Говорят, Королева Элизабет достаточно властная женщина. ― заметил посол, искоса глянув на меня. ― Она равная мне во всем. ― поправил Эдмунд. ― Она будет носить мою корону, сидеть на троне рядом с моим. Никогда в стороне, никогда не предназначенная лишь для размножения, утех и воспитания детей. Моя к о р о л е в а.» Это не было чем-то типа «вся жизнь перед глазами». Просто Эдмунд всегда был со мной, в моих мыслях, и если у меня выдалась в полете пару свободных секунд, я хотела бы подумать о нем. Земля приближалась так медленно, что я бы тысячу раз успела правильно поставить ноги. Но мне этого и не потребовалось. На моих плечах сомкнулись чьи-то сильные лапы, бережно подхватывая меня и молниеносно взмывая вверх. Подняла голову и увидела только львиное тело, над которым было два больших крыла. Это был грифон. ― Простите, что заставил ждать, миледи. Зверь опустил голову и глянул на меня. Потом слегка подогнул ноги, и я, вцепившись в шерсть, подтянулась вверх. Перекинув ногу на манере верховой езды, я обвила руками спину моего спасителя и ― совершенно счастливая ― уткнулась лицом в его макушку. Растрёпанные ветром темные волосы Эдмунда приятно касались лица. ― Ты мое солнце. ― перекрикивая ветер, сказал Эдмунд. ― Мое единственное солнце. Ты делаешь меня счастливым, когда небо затянуто серыми тучами. Ты никогда не узнаешь, дорогая, как сильно я люблю тебя. *** Первое, что я сделала, стоило мне оказаться на твердой земле ― обвила Эдмунда руками и прижалась к нему. Ощутимо сильные руки парня прижали меня к себе, и я больше почувствовала, чем поняла, что за короткие три дня он скучал по мне ничуть не меньше. Раньше я удивлялась, почему люди так яростно сражаются за любовь. А потом я полюбила Эдмунда. И теперь я готова к чёртовой войне. ― Элиз. Элиз. Элиз. Эдмунд повторял мое имя, целуя волосы, потом щеки, лоб, губы, покрывал все мое лицо беспорядочными поцелуями. Какая-то сладкая боль растеклась по всему телу, доставляя нам обоим лёгкое чувство эйфории. Его сердце заколотилось в бешеном ритме, словно хотело разорвать все сосуды. Эдмунд смотрел на меня влюбленным взглядом с глупейшей блаженной улыбкой на лице. Я улыбаюсь. — Ты всё ещё оберегаешь меня? ― тихо спрашиваю я. — Да, мы вечно друг друга спасаем. Я готова была сгореть от смущения, растечься розовой лужицей, улететь на седьмое небо от счастья и без помощи волшебства. ― Моя Леди. ― не прекращая расслабленно улыбаться, прошептал Эдмунд. ― Ты моя Королева. ― Ты дважды сказал «моя», глупый. ― смеясь, сказала я, за смехом пытаясь скрыть все смущение. ― Да я и трижды, и четырежды могу. ― заявил Эдмунд, опустив руки на талию своей Королеве и притянув к себе. ― Моя. Моя. Моя. ― он провел носом по моей щеке. ― Моя. Поэтому не было ничего необычного в том, что он не смог устоять перед искушением поцеловать мои улыбающиеся губы. Тем более что я совсем не возражала. В ветвях деревьев по-прежнему пели птицы. Солнышко светило все так же ярко. Словом, жизнь продолжалась, словно ничего и не случилось.