Королева. Возрождение Луны

У Питера синяк на щеке и разбита губа. Рабадаш сбил костяшки. У Эдмунда сломан нос. Беллатриса Грейс пытается остановить кровь, пока Люси, уже справившаяся с Питером, воркует над Рабадашем. Сьюзен отчитывает всех троих. − А где спасибо? – немного грубо спрашивает Эдмунд Питера. Беллатриса дает ему подзатыльник. – Ай! За что?! − Нечего в драки лезть, – тут же окликается девушка. Рабадаш удивленно смотрит на некогда Королеву Элизабет и спрашивает: − Нам надо было оставить Питера? − Я бы и сам справился! – огрызается названный и встает со скамейки. Люси смотрит с сочувствием и участием на всех троих, а Белла хочет дать им уже не подзатыльник, а пощечины. С того момента, как они все вывалились из шкафа – сначала четверо Пэванси и Грейс – прошло уже около года. Белла прекрасно помнила то подавленное состояние, ту тьму, что поглощала ее с каждым прожитым днем. Ее личное проклятье – вечная память. Не на секунду не исчезали из памяти лица детей, племянников, верных друзей – четы бобров, мистера Тумнуса, грифона Корделия. Она помнила, записывала, другие же просто читали. Их память, не запечатанная магией, истощалась находясь вдали от источника волшебства. Белла же, была самим волшебством. Как она могла забыть? Явление царевича Рабадаша народу было забавным. В самый последний день, буквально за несколько минут до отъезда пятерых бывших Королей и Королев, он вывалился из шкафа. Когда Сьюзен с тяжелым сердцем произнесла «Пора!», Белла всего лишь на несколько секунд дольше остальных осталась у шкафа. На нее упал Рабадаш. Как выяснилось, он – уже на склоне лет – решил посетить место, где пропало Золотая пятерка. И тогда ему явился Аслан, освещённый лунным и солнечным светом. Великий Лев спросил, желает ли Рабадаш вновь стать молодыми, вновь увидеть свою возлюбленную (тут Сьюзен покраснела), и царевич, откинув все сомнения, воскликнул: «Аслан! Я иду за тобой!». И вот, собственно, они здесь. И вот, собственно, они все шестеро здесь. В реальном мире. Отрезанные от магии. Все, кроме Беллы, которой еще хватало сил на мелкие чудеса. Алетиометр все так же висит у нее на поясе, но вместо циферблата с магическими символами – обычные часы, показывающие время. Открываешь и смотришь в зеркало. Этакие «зеркальные часы». Белла, за многие годы правления в Нарнии и использования Алетиометра, успела выучить каждое значение. И в тайне надеялась, что превращение компаса именно в часы – что сулило либо смерть, либо изменения – принесет благо, а не зло. Они сидели на скамейке на платформе железнодорожной станции, а вокруг громоздились чемоданы и свертки. Они возвращались в школу. До этой станции они ехали вместе и здесь должны были сделать пересадку. Через несколько минут один поезд должен был увезти Сьюзен, Люси и Беллу, а еще через полчаса – Эдмунда, Питера и Рабадаша – им предстояло уехать в свою школу. Грейс непременно хихикала, когда вспомнила, как Рабадаш пытался ориентироваться в их мире. Год не был потерян зря – царевич, в чей стране была примерно такая же система обучения, на удивление быстро смирился и разобрался в своем положении. Конечно, пару сложностей было и сейчас, но это было настолько мелочным, что никто не обращал внимание. Кроме, разве что, миссис Пэванси. Было сложно убедить ее оставить мальчика, которого она видела в первый раз, но влияние магии Беллы, виртуозное пудренье мозгов Эдмунда и рассудительность Сьюзен сделали свое дело. Рабадашу присвоили фамилию «Грейс», что, кстати, явно не понравилось Эдмунду. Пока они еще не разъехались в разные части страны, Нарния казалась им частью каникул. Теперь, когда пришла пора сказать друг другу «до свидания» и расстаться на долгое время, все чувствовали, что волшебство и их правление действительно кончились, и они уже почти в школе. Было не столько грустно, сколько… странно. Столько лет провести рядом с друг другом, рука об руку, зная, что рядом всегда есть любящая и понимающие братья и сестры, а у некоторых еще и супруга – а теперь просто взять и расстаться с ними. Может, так говорить нельзя, но Белле и Эдмунду пришлось особенно тяжело. Они справились с ужасающим чувством пустоты вместе, шаг за шагом выбираясь из темноты. Сначала Эдмунд тащил рьяно сопротивляющуюся Беллу – девушка все никак не могла простить себе то, что она не прислушалась к совету сына и не уговорила всех остаться во дворце. А если бы она смогла более чутко отнестись к предсказанию алетиометра, то они бы все остались в Нарнии. Она не смогла, потому и винила себя. Эти мысли сводили ее с ума, выбивали землю из-под ног. Эта темнота и самоуничтожение захватывали Юную Колдунью, плотно обхватывая сознание, проникая под кожу, застилая глаза. В пару ловких ударов Эдмунд Пэванси сломал эту стену. Он протиснулся сквозь мрак, не позволив себе остаться там. Его пальцы сомкнулись на ее запястье и вот она, переплетая их пальцы, сама идет с возлюбленным к свету. Отпустить эту руку – мир разрушится. Беллы точно. Люси ехала в школу-интернат первый раз. Она крепко стискивала то ремешок своего маленького рюкзака, в который заботливая мама положила сухой паек, то руки сидящей рядом Беллы. Сьюзен же все никак не могла угомонится: ее карие глаза, будь они способны на это, обязательно сожгли бы Питера в яростном огне или заморозили во льдах – настолько быстра была смена от горячей злости до хладнокровия. Потом бы эти стихии обязательно обрушились на головы Эдмунда и Рабадаша. − Из-за чего сейчас? – спрашивает Сью. Белла улавливает в ее голосе особые нотки, означающие что лекции не будет. Питер стал очень резким в последнее время – примерно после возвращения из Нарнии – удивительным образом злясь и кидаясь на людей, без ведомых на то причин. − Он меня толкнул. – спокойно отвечает Питер. Беллатриса закатывает глаза. − И ты его ударил? – недоверчиво спрашивает Люси. Она единственная кто не изменился, все такая же веселая и любящая. Ее рука дергается, и Рабадаш шипит из-за сильного нажатия на «боевое ранение». Казалось, царевич Тархистана был и в других ситуациях, наиболее кровавых и болезненных, но все равно неприятно. Сьюзен меняется с Люси местами, сама начинает аккуратно и бережно заматывать разбитые костяшки Рабадаша. Улыбается. Царевич целует ее в висок, и хорошо, что Эдмунд этого не замечает – едкие комментарии он мог опустить в любое время суток, несмотря на настроение. Питер, прежде чем ответить, стоя на краю платформы, делает перекат с носка на пятку. Белла щурится, и Питер дергается, словно его кто-то дернул за куртку. Некогда Верховный Король смотрит на свою прошлую – и будущую – невестку. Но недовольный взгляд надувшейся девушки не терпит возражений. Питер отходит от края, смотря на родных. Объясняет нахмуренной Люси: − Нет. Он меня толкнул и велел мне извиниться. И я ему врезал! Рабадаш, Белла и Эдмунд обмениваются взглядами. Эдмунд ухмыляется, когда Белла прикусывает губу, словно что-то обдумывая. Она смотрит на костяшки Рабадаша, синяк и разбитую губу Питера, сломанный нос Эдмунда. Хмурится. Потом машет рукой и произносит, ощущая себя предательницей: − Ладно, тут были правы вы. Могли вдарить ему сильнее. Сьюзен выдает возмущенное «Белла!», парни благодарно хмыкают. Однако Великодушная Королева не намерена сдавать позиции и, закончив манипуляции с рукой своего так−и-не-успевшего-сделать-предложение-друга, обращается к Питеру: − Ясно. А разве нельзя было просто уйти? − Ты же знаешь, что я не люблю, когда они дерутся. – вставляет Белла, прикасаясь самыми кончиками пальцев к перекошенному носу Эда. – Но тут они поступили верно. Можно было и не драться, но лучше один раз врезать, чтобы потом бояться повторения. Рабадаш хохотнул. − Слова девушки, которая тайно проникла на корабль и участвовала в битве. Скулы Беллатрисы краснеют. Рабадаш припомнил случай, который произошел за год до свадьбы Справедливого и Чарующей. Когда Питер и Эдмунд категорично отказались брать на сражение Колдунью, она сама нашла доспехи, спрятала волосы и проникла на корабль. Сражение было не самым простым, но Беллатриса смогла отличиться. Какого было удивление Питера – и шок, а после злость Эдмунда – когда они узнали, кто скрывается под доспехами рыцаря. Это была уже не Королева, а воин. Из-под пальцев Колдуньи вырывается пару еле заметных «нитей» сиреневой магии. Они немного прохладные, приятно обволакивают повреждённый участок кожи. Эдмунд блаженно, украдкой, выдыхает и немного поддается на встречу. Нос от действий Беллы встает на место, но все еще немного побаливает. Судя по хитрым искрам в серо-голубых глазах, могла бы сделать менее болезненно, но просто не собиралась. Решила преподать урок. − Да, удивительно, что ты сама, Белла, не бросилась в драку. – то ли с сарказмом, то ли с удовольствием от не сверившегося действия, говорит Сьюзен. Питер фыркает, и Сью вспоминает о том, что отчитывала брата – старшего, на минуточку. Нити магии теперь вьются вокруг рук Рабадаша. Сьюзен уже даже не косится на них, привыкла. Вообще, все со временем смирились с мыслью о том, что такие пустячные фокусы их подруга будет выкидывать часто. Люси же приняла это с особым энтузиазмом. Эдмунд немного скептически, но в ситуациях похожих на эту – а таких становилась все чаще – маленькие чудеса его девушки радовали. Питер продолжает оправдывается перед Сьюзен: − Я не мог просто уйти! – но встречая неодобряюще взгляд брата и сестер, вспыхивает, как порох. – А вам разве не противно, когда с вами, как с детьми? Эдмунд отвечает мгновенно, самым режущим ответом, лишь потому, что он правдив: − Так мы же и есть дети. Грейс морщится. Ей всегда было обиднее, тут она понимала Питера. У Юной Колдуньи было такое состояние, словно ей намного больше, чем есть. Она прожила три жизни: Беллатрисы Грейс, которая не подозревала о своем истинном происхождение; Королевы Элизабет Чарующей, которая была любимой женой и матерью, взрослой женщиной; и Беллатрисы Элизабет Грейс, девушкой, которая знала, но была вынуждена скрывать. Эти три состояние словно хотели разорвать изнутри Королеву. Она уж точно не ребенок, не со всеми этими воспоминаниями и не с сиреневыми сполохами, которые обрываются, оставляя на костяшках Рабадаша шрамы. − Я был Королем! – воскликнул Питер. Белла застонала: − А я – Королевой! И тут, дорогой братец, сидит еще один Король, царевич и две королевы. Давай не будем поднимать эту тему. − Уже год прошел. – напоминает Питер, садясь рядом с ними. – Сколько нам еще ждать? У Грейс создается ощущение, что Питер ее не услышал. Он часто уходил в свои воспоминания, выуживая из памяти образ любимой супруги – Элодии и непослушной дочери Перлиты. А если понимал, что забыл какую-то деталь, бросался к Белле. Та была готова в любое время дня и ночи рассказать заново то, что Король забыл. Наверное, именно из-за ее четкой памяти, Пэванси сплотились вокруг нее. Им нужно было помнить, просто необходимо. − Ну, а я думаю, что нам надо… − АЙ! Белла вскакивает. Сьюзен, как и все, удивленно на нее смотрит. Девушка болезненно поморщилась, потирая бедро. − Не смешно. – пробормотала она, гневно сверкая глазами. Эдмунд не присматривался, но что-то в них изменилось. – Чем вы меня обожгли? − Мы?! – воскликнули Рабадаш и Эдмунд одновременно. Они сидели о разные стороны от Беллы и видимо приняли вопрос на свой счет. Пришла запоздалая мысль о том, что им просто не чем было бы ее обжечь, да и незаметно это сделать бы не получилось. Но тут Белла снова пронзительно вскрикнула, словно ее ужалила оса. Под удивленный взгляды друзей, она принялась шипеть и трясущимися руками залезла под пальто, что-то отстёгивая. Люси первая поняла, что возится черноволосая подруга с алетиометром, поэтому ее глаза засверкали надеждой. Неужели…? Белла, наконец-то отцепившая от себя компас, откинула его на лавочку, потирая руки. Алетиометр был горячим, словно его поддержали над огнем. Занявшись быстрым остужением пострадавших мест, она не сразу обратила внимание на то, что все пятеро смотрят на ее подарок. Привлек ее внимание только восторженный оклик Люси: − Белла! Смотри, твой компас! Девушка обернулась. Компас при ударе открыл крышку и теперь демонстрировал быстро крутящиеся стрелки. Высеченные знаки, такие знакомые и неизменившиеся, сверкали по контору темно-сиреневым. Все три стрелки внезапно заняли определённые позиции: одна из них замерла на Солнце, другая на Роге изобилия, а третья указывала на Лошадь. Белла задохнулась. Лошадь − был одним из последних знаков, указанных ей. − Что это значит? – спросил Питер. Бела нахмурилась. Она помассировала виски, надеясь, что это поможет сосредоточиться. − Солнце означает власть и истину; Рог изобилия – это осень, радушие, а Лошадь... − Путешествие и верность. – вставляет Эдмунд. Сьюзен удивленно косится на него, и мальчишка фыркает: − Простите, она все-таки была моей женой. И тут уже он сам вскакивает с негромким вскриком. Алетиометр обжег и его. Потом Рабадаша, Сьюзен, Питера, и, напоследок – Люси. Резкий порыв ветра едва ли не сбил Грейс с ног. Она схватилась за Эдмунда, которого поднимающийся ветер тоже пошатнул. Он все поднимался, срывая с платформы валяющиеся бумажки, пакеты. Этот ветер был каким-то тяжелым, он давил; Белла почувствовала, что задыхается. За левую руку – правой она держалась за Эдмунда – схватилась Люси. Они образовали цепочку из шести звений – Рабадаш, Сьюзен, Эдмунд, Белла, Люси и Питер. − Это похоже на магию! – радостно воскликнула младшая Пэванси. Глаза на секунду застилает белый свет, а когда они вновь могут видеть, понимают, что каменные стены платформ, другие люди, гудки поездов исчезли. Двое Грейс и четыре Пэванси все еще держась за руки и тяжело дыша, очутились в лесу − да таком густом, что ветки деревьев кололись и не давали ступить шагу. Они протерли глаза и глубоко вздохнули. − Ой, Питер! − воскликнула Люси. − Как ты думаешь, может быть мы вернулись назад в Нарнию? Белла, не удерживаясь на шатающих ногах, оседает на землю, покрытую травой. Эдмунд крепко держит ее за руку.