The medical

На улице, несмотря на зиму, стояла невообразимая слякоть. Месиво из талого снега и грязи никто не торопился расчищать, ходить было неприятно и трудно. В зимней одежде было жарко, в осенней — холодно, поэтому приходилось извращаться, надевая пуховик на максимально тонкие футболки и майки. Несколько дней протекло неторопливо, и каждый из них был подозрительно похож на предыдущий. Артем с Денисом пару раз вытаскивали меня в кино с последующими вечерними прогулками, и это было единственным разнообразием в этом монотонном потоке времени, таком же сером и рыхлым, как и это месиво под ногами. Каждый день, если не сказать — каждую свободную минуту — я не переставала думать, взвешивать и пытаться переварить события последних дней? Почему я вообще пошла на медицинский?.. Года три назад я, как и многие соседи, стала свидетельницей пожара. Обошлось без серьезных жертв, но людям требовалась помощь. Смотреть со стороны на то, как их вытаскивали пожарные прямо из окон, как приводили в чувства медики на скорых, и при этом не иметь возможности помочь — было просто невыносимо. Кажется, тогда я и решила, что хочу помогать людям. Но помогать ведь можно и обучая математике, например? У того же пожарного, вытащившего из окна третьего этажа маленькую девочку, тоже ведь была учительница… Может быть, и я кого-то научу чему-нибудь полезному. Я отчаянно цеплялась за надежду, что способна хоть на что-нибудь хорошее, а не только причинять вред. Мне казалось, что после того случая ко мне даже относиться стали по-другому. Мне чудились косые взгляды от соседей по общаге, шепотки и неприятные разговоры за моей спиной. Мне казалось, что каждый раз, когда я прохожу мимо вахтерши, она осуждающе качает головой, глядя мне вслед. Артем с Денисом в один голос убеждали, что это лишь моя паранойя. Тот вечер никто и вспомнить толком не может, и все убеждены, что у Ксюши было что-то с желудком — а она ни сном, ни духом про свою болезнь. Алкоголь усугубил — вот вам и последствия. Я пыталась отвлечься этой мыслью, почти уверенная, что эти двое просто постарались пустить этот слух, чтобы отвести глаза. Вот уж кто точно изменил свое отношение. Мы не особо-то общались за прошедшие полгода. Парни со старших курсов иногда забегали к нам в аудиторию, чтобы пококетничать и довести до обморока от смущения молоденьких первокурсниц, но так, чтобы каждый день интересоваться «как оно», и настаивать на походах в кино — не было. А ведь теперь именно так все и происходит — если мы не видимся, парни обязательно присылают смс с вопросом о моем настроении и самочувствии Ксюхи, когда им не удавалось ее навестить. А иногда они разбавляют мои унылые будни своей компанией. Раньше такого не было. Ксюха каждую нашу встречу рычала на меня за то, что я хожу как зомби в крайней степени депрессии. Она старательно убеждала меня, что идет на поправку — судя по виду и разговорам врачей, так оно и было — и что в том случае никто не виноват. Все верно, никто. Кроме меня. Что ж я за подруга такая? Вместо того, чтобы обеспокоиться состоянием Ксюхи, отправила ее веселиться дальше. Не проверила лекарства, не спросила, можно ли ей их, и даже не удосужилась расспросить о симптомах… И хоть бы со справочником сверилась и прочитала противопоказания! Но нет же… Мне было стыдно и мерзко, и я отказывалась оставлять подругу без должной на то надобности. Разрешили бы — вообще бы ночевала у нее в палате. Я даже решила не ехать домой, но узнав об этом от ребят, Ксюшка устроила мне взбучку, заявив, что если оставшиеся несколько дней до учебы я не проведу с семьей — вообще откажется со мной разговаривать. Еще и в доказательство своих слов велела Виктору выставить меня из палаты. Поразмыслив и прикинув, сколько дней осталось до окончания каникул, я все-таки решила послушать подругу. Хотелось поговорить с мамой, спросить, что делать дальше. Мне просто требовалось выговориться и разгрузить то, что скопилось за эти дни на душе. *** Мой родной город встретил меня промозглой сыростью и скрипучим снегом. Здесь он, хотя бы, чистый. Было раннее утро, и я надеялась, что к обеду выглянет солнце — хотелось прогуляться по городу, заглянуть к друзьям, а делать это приятнее, когда холод не пробирает до костей. Едва выбравшись из автобуса и выгрузив пару спортивных сумок, я тут же бросила их на остановке, рванув в сторону встречающих меня папы и брата. Пища от счастья, я повисла на шее родителя, едва не хныча.  — Я тоже соскучился, дочка, — папа гладил меня по волосам.  — Эй, а брата обнять? — напустил на себя негодование Данил.  — Иди сюда, мелочь, придушу! — я с готовностью протянула к нему руки, и прежде, чем брат успел сигануть в сторону, я поймала его за ворот куртки и обняла поперек плеча. Извернувшись, он обнял меня в ответ, а потом, подняв за талию, еще и закружил. Несмотря на то, что он и Кирилл были младше меня на два года, выросли они куда больше меня. Этим они пошли в папу: все мужчины у нас достаточно высокие, крепко сложенные и выносливые. Хотя братьям было еще далеко до папы, но они с легкостью поднимали меня на руки они уже к середине восьмого класса.  — Не жалеешь, что уехала? — спросил Даня, уже когда мы шли с автовокзала домой.  — Немного… — глухо ответила я, глядя как из-под ног разлетается снег, — без семьи скучно, непривычно… Кстати, где Кир? — тему нужно было срочно менять, и очень кстати пришлось отсутствие второго братца.  — На тренировке своей, — бодро ответил Данька, поудобнее перехватывая мою сумку на плече. Я хмыкнула, глядя как братец делает вид, что ему все равно. Они родились с разницей в три минуты, разнояйцевые близнецы. И первое, что сказала мама отцу, когда их выписали из роддома: «В следующий раз, если тебе приспичит ребенка, рожать будешь сам!». И самое интересное в этом тандеме то, что вопреки всем сценариям и традициям о том, что у двойняшек пресловутая связь с рождения, что они друг без друга не могут и что у них куча общего, оба моих братца не попадали почти ни под какой пункт. Они оба любили спорт, но один фанател от баскетбола, другой — от футбола. И наступления зимы наше семейство ждало с особым нетерпением — только тогда споры о том, какой вид спорта лучше, и чем одни игроки превосходят других, заканчивались, и оба брата доставали из кладовки клюшки и сваливали на хоккей. Но даже там они играли за разные команды. Вот и сейчас Данька делал вид, что его не волнует, что брат предпочел его обществу тренировку по баскетболу. Нет, серьезно, они умудрялись ревновать друг друга к спорту! Один обожал татуировки, и, пока родители запрещали — рисовал на своем теле различные рисунки краской. Второй считал, что тату — это полный идиотизм, и малевал акрилом стены в комнате! Один будил нас по утрам жестким металом, который бацал на электрогитаре, а вечерами мы отдыхали под классику и легкую музыку в исполнении второго брата на фортепиано. У них даже цвет волос разный! Кирилл был русым, а Данька — шатеном. Цвет глаз — и тот различался на полтона. Лишь схожие черты лица позволяли сказать, что эти два создания, все-таки, братья. Это, и еще их братское чутье — пожалуй, единственный стереотип, который они все-таки оправдывали. Даня как-то руку сломал, когда катался с друзьями на велике, причем было это достаточно далеко о дома. А узнали мы про это почти сразу: Кир завыл от боли, и, вскочив с места, чуть на своих двоих не рванул на поиски брата, подгоняемый лишь ему одному понятным беспокойством. Объяснять это никто не брался: близнецы — они и есть близнецы, хоть и разнояйцевые. Небольшой частный сектор в одном из спальных районов города был, как обычно, окутан тишиной и ароматом сосен. Знакомые улицы казались теперь воплощение давно забытого сна. Мне не верилось, что я снова дома. Наш небольшой двухэтажный коттедж за эти полгода, разумеется, ни капли не изменился. Данька пошутил, что сделал из моей комнаты студию для звукозаписи, на что я пообещала занять его комнату, а братца отправить спать в будку к нашему псу. Который, к слову, начал заливаться лаем, едва мы показались в начале улицы. Наш доберман был отчаянным сторожевым псом и злыднем, которого свет не видывал, но только с чужими. Со своими он был самым ласковым и пушистым зайчиком, которого только можно было представить. И, вытерпев приступ любвеобильности в мой адрес, я, наконец, добралась до дома. Едва я перешагнула порог, как оказалась в теплых маминых объятьях. И, кажется, именно в эту секунду я решила, что заберу документы из академии и вернусь домой. Как я могла променять родной дом, любимую семью и весь этот уют на непонятно что?  — Похудела-то как, — вздохнула мама, оглядывая меня с головы до ног. Глаза родительницы были на мокром месте, на дрожащих губах — любимая мною улыбка. Только сейчас я поняла, как мне не хватало мамы!  — Ты надолго к нам? — мама сама стянула с меня шапку и шарф, и уже принялась за молнию на пуховике, но я вовремя перехватила ее руки.  — На несколько дней, — на автомате ответила я, хотя хотелось сказать, что я вернулась на совсем. — А Кирилл когда вернется?  — Да вот-вот уже! — спохватилась мама, — давайте за стол, как раз чай к его приходу вскипит. Мужская часть семейства, скинув верхнюю одежду, прямиком направилась к столу, а я уже чисто по инерции — на кухню к чайнику. Жизнь в общаге научила меня многому, и прежде всего — полной самостоятельности и быстроте действий. Все эти интернет-шуточки про испаряющиеся с плиты макароны и пельмени на деле оказались истинной правдой. Про очереди в душ я вообще молчу.  — Ты всю жизнь утверждала, что не умела заваривать чай, — усмехнулась мама, наблюдая за моими действиями.  — Поверь, мам, это еще не все сюрпризы для тебя… *** Если до этого дни казались серой тянучкой без вкуса и запаха, то с моим приездом сюда они завертелись не хуже карусели, с каждой минутой набирай скорость. Я и опомниться не успела, как наступил четвертый день моего пребывания дома. И за это время я так и не решилась поговорить с мамой. Я не знала тех слов, какими родная дочь может сказать матери, что она ошиблась с выбором и не готова ко взрослой жизни, что она оказалась слабой и полной невежей, едва не погубив человека. Конечно, о последнем можно и умолчать, но все-таки. Я шла по улице к остановке, утопая высокими сапогами в снегу. Позавчера вечером случилась метель, и за последние сутки снега намело очень много, а расчистить не успели. Из нашего частного сектора маршрутки шли строго по расписанию, и на первые две я уже опоздала, но теплилась надежда успеть на третий рейс в этом часу. Желание одноклассников повидаться было слегка неожиданным, но отказываться я не стала. Кто-то из девчонок наткнулся на Кирилла в магазине, и тот им спалил всю кантору. Выбрали какое-то кафе в центре города, но я даже понятия не имела, кто именно будет. Вряд ли весь класс соберется. Я обернулась, чтобы удостовериться, что дом скрылся за поворотом, и что на улице нет знакомых. Тут не то, что знакомых — вообще не было ни души. Я быстро достала из кармана сигарету, и, чиркнув зажигалкой, втянула порцию яда, убивающего мой организм. Закурила я летом после десятого класса. Волна подросткового бунтарства, безответная любовь и ссоры с подругами сделали свое дело. Однажды увидела, как мальчик, в которого я была влюблена, стал оказывать знаки внимания одной из подруг, а та, зная, что я сохла по нему вот уже второй год, даже не думала отказываться. Больно было жути. Тогда-то меня и сорвало. Хотя, если честно, курение — так себе «анальгетик». Когда я добралась до остановки, сигарета истлела до половины. Под полупрозрачным синим навесом было всего лишь два человека помимо меня. Мимо проезжали автомобили и рабочие газели, но маршруток на горизонте не было. Ладно, подождем, время еще есть.  — Ты хоть в курсе, что курить нехорошо? — раздалось за моей спиной.  — Осведомлена. — Усмехнулась я.  — Какой кошмар, медик — а куришь! — Кир, неведомо как тут оказавшийся, легонько пихнул меня в бок. Хотя нет, оказался он тут по делу — домой возвращался от друга.  — Какой трындец: спортсмен, а пьешь, — усмехнулась я, затягиваясь новой порцией дыма.  — Что, так заметно? — нахмурился брат. Я лишь кивнула и перевела взгляд на дорогу. Маршруток все еще не было видно. — Да блин, Костя новый комп купил, ну мы и распили бутылку на четверых. Надо было жвачкой зажевать, — нахмурился младший братец.  — От жвачки только сильнее запах будет. — Просветила я неуча, и, приложившись последний раз к сигарете, выкинула ее в урну. — Я тебе не мать, конечно, но старшая сестра. Рановато начали бухать.  — Мы не бухаем, — с высоты своего роста Кир скосил на меня глаза, — ты-то, можно подумать, чем там занимаешься? Я невесело скривила губы. Ну да, братишка, не мне тебя учить.  — У тебя не такое будущее, как мое. Ты — спортсмен.  — А чем твое тебя не устраивает? Я пожевала губами, разглядывая замелькавшую на горизонте маршрутку. Что-то совсем мне расхотелось ехать на встречу одноклассников.  — Слушай, у тебя планы какие сейчас?  — Да никаких, — пожал плечами брат.  — Подождешь меня полчасика? Я к ним загляну, а потом… поболтали бы. Кирилл усмехнулся и обнял меня за плечи одной рукой. Пожалуй, прежде чем выдумывать разговор с мамой, следовало расчистить бардак в голове. И что Даня, что Кир, всегда были готовы выслушать свою вечно косячную старшую сестру. *** День моего отъезда настал как-то уж слишком неожиданно, хоть я и готовилась к нему морально. Я, вроде бы, все для себя решила. Я хотела остаться дома и поступить в местный университет, на какой-нибудь сервис или педагога. Но за окном уже мелькает зимний пейзаж, а городская слякоть давно сменилась загородной трассой. Я собиралась вернуться в академию, чтобы забрать документы, но вместо этого в грузовом отделе автобуса — спортивная сумка и небольшой чемоданчик. Я попросила маму выслушать меня вечером того же дня, когда почти беспардонно покинула место встречи одноклассников. Я все еще не знала с чего начать, а потому выдала самую суть: — Мам… Я хочу остаться дома. Похоже, я сделала ошибку… Мне кажется, я жалею о том, что поступила на медицинский. Мама с минуту молчала, глядя в окно. Она словно ждала еще чего-то от меня.  — Так, все-таки, ты жалеешь о том, что уехала или о решении стать врачом? — так и не дождавшись от меня ни слова, спросила она. Я зависла, непонимающе глядя на родительницу.  — Я могу понять, что ты тоскуешь по дому. Это ведь и вправду очень тяжело — пережить расставание с семьей. Мне было тяжело отпустить тебя, но я сделала это, потому что не видела ни капли сомнения в твоих глазах. Волнение, немного страха, но только не сомнение. Ты могла поступить и в наш медицинский университет, но помнишь, почему этого не сделала?  — Потому что посчитала, что здесь я не получу должный уровень квалификации. После того случая с дядей Олегом…  — Вот именно. Ты замахнулась на Мед. Академию в большом городе, где на одно место — десять человек. Ты прошла на бюджет, сдала сессию и за полгода ты не разу не сообщила мне о том, что хочешь вернуться и что пожалела о сделанном выборе. Поэтому я хочу спросить, что именно у тебя случилось? Рассказать маме о том, что мы, будучи бухие, чуть не угробили человека, я, конечно, не могла. Поэтому сформулировала все максимально абстрактно, сообщив, что один из врачей в одной больнице посчитал, что профессия врача — не для меня.  — И теперь ты решила спрятаться от чужого мнения здесь? Неужели передумала помогать людям?  — Нет, не передумала, но что если… Он прав?  — Знаешь, что я скажу, — мама, уложив локти на стол, чуть подалась вперед, — у него должны были быть серьезные причины для такого заявления. Но, если тебя сломало одно единственное мнение, пусть и специалиста, то, возможно, ты действительно не так уж и уверена в своем выборе. — Я молчала, глядя на свои пальцы, сцепленные в замок. — Разумеется, мы будем счастливы, если ты останешься дома. Честно, сейчас материнское сердце большего всего на свете желает именно этого. Ты можешь поступить в медицинский и здесь, найти специальность по душе. Или выбрать другое место. Но только кто сказал, что там будет легче? Кто сказал, что там не найдется такой же «дядя» или «тетя», и не скажет, что ты ошиблась адресом? А в моей голове складывалась картинка: сотни больниц, тысячи врачей в огромном городе. И из всего этого количества только один, кто посчитал меня непригодной для медицинской профессии. Почему-то в голове засели мамины слова о специальности, и это не давало мне покоя все оставшиеся дни, и всю дорогу до общежития. Ведь мы с Никориным можем никогда больше не пересечься. Мы потеряемся в огромном городе, и я уверена, что он уже сейчас забыл о глупой студентке. Зато я запомнила на всю жизнь… Нет, не его, а урок, который преподнесла судьба. И ведь мамины слова сводились в итоге к одному: она понимала, что я что-то не договорила, понимала, что я где-то накосячила, и вела лишь к тому, чтобы я правильно переосмыслила ситуацию. Полгода позади… Еще полгода — и первый курс станет пройденным этапом. Ксюха выйдет из больницы через пару недель, и я теперь уверена, что гулянки и вечеринки навсегда утратили для меня былую значимость. Для меня в стократ возросла ценность человеческой жизни и значимость собственных поступков. В моей голове уже зрело решение, с которым мне еще только предстояло ужиться. И, что-то мне подсказывало, что у меня нет причин отступать, даже если самый крутой хирург больницы посчитал меня идиоткой.