Ведьмы в Средиземье

      Еще один день пути подошел к концу.       Его товарищи затянули песню, а Торин, раскуривая трубку и глядя на чахлый костерок, вспоминал совсем другое пламя… Бывают события, пережив которые, ты уже не можешь стереть из своей памяти, как ни старайся, и которые остаются с тобой до последнего вздоха. Много десятилетий минуло с того дня, когда Торин видел родной дом, объятый пламенем, но каждый раз, глядя на огонь, снова, как наяву, чувствовал жар драконьего дыхания, в носу свербело от страшного запаха горелой плоти, крики умирающих снова раздавались у него в ушах.       Как же долго он ждал возможности вернуться! После того, как крылатый разбойник захватил Эребор, не было ни дня, когда бы он не думал об этом. Но Оину явилось знамение — правление дракона вот-вот подойдет к концу. Едва услышав об этом, Торин понял, что когда это произойдет, он должен оказаться первым у стен Эребора. Нельзя позволить другим наложить лапы на достояние его предков! С тех пор будто невидимая сила неуклонно толкала его вперед, на Восток, домой…       Внезапно Торин едва не подавился табачным дымом — к хору мужских голосов присоединилось сопрано. Не веря своим ушам, Торин обернулся на звук. Пела девчонка, младшая из компании чужестранок, повстречавшихся им в лесу прошлой ночью. Медленно-медленно Торин выдохнул, выпуская дым из легких. В том, что девчонка пела, не было бы ничего странного… вот только пела она на кхуздуле, языке, известном лишь гномам.       Торин был всерьез озадачен, и не он один. Его товарищи обменивались непонимающими взглядами; голоса их один за другим умолкали. Казалось невероятным, но девчонка будто и не заметила этого. Она сидела, поджав под себя ноги и закрыв глаза, и покачивалась из стороны в сторону в такт пению.       Мысли в голове Торина неслись вскачь, сменяя одна другую.       Наверняка было известно одно: девчонка никак не могла узнать кхуздул случайно. Его народ хранил свой язык в строгой тайне. Стало быть, ее обучили. Но кто и когда? Ни один гном по доброй воле не раскроет секретов кхуздула посторонним, разве что их выпытают силой. Случалось, что после крупных битв, недосчитывались некоторых воинов. Их не было ни среди живых, ни среди мертвых, а значит, они, верно, были взяты в плен. Кто знает, что делали с этими несчастными в орочьих темницах?       В Средиземье есть немало тех, кто воспротивился бы их походу, прознай они о нем. Многие завидовали богатствам и влиянию Короля-под-Горой и ликовали при вести о его упадке. Им будет невыгодно, если Эребор и его сокровища вернутся к законным владельцам, и — Торин не сомневался в этом, — они пойдут на все, чтобы не допустить этого. Возможно ли, что девчонка состоит на службе у их врагов?       На первый взгляд это казалось невероятным. И все же… Торин задумался, мысленно взвешивая все «за» и «против». С одной стороны, их появление из ниоткуда иначе как подозрительным не назовешь. С другой — будь они прислужницами их врагов, то не стали бы спасать его с товарищами. Торин вспомнил цепкие руки нянюшки, сражающиеся с узлами на его веревках, блеск кинжала в неприятной близости от его горла… Если бы чужестранки желали им зла, то могли бы добиться своего без малейших усилий.       Он снова пристально вгляделся в лицо девчонки, припоминая, что за два дня знакомства они не сказали друг другу ни слова. Она в основном держалась в стороне, в разговоры старших не лезла; лицо ее хранило наполовину задумчивое, наполовину застенчивое выражение, она казалась совершенно безобидной… До этого момента. Но откуда бы не гномке знать кхуздул? Откуда пришелице из другого мира (если верить Гэндальфу) знать историю Эребора? Тяжелое, вязкое сомнение поселилось в душе Торина. Недуг, грозящий свести того, кто поражен им, с ума. Это сомнение необходимо было разрешить незамедлительно.       А ее голос все звучал, чисто и нежно, повествуя о гибели Дейла, о грозном пламени, обрушившемся с неба на Эребор, о героической обороне горы, об отважных воинах, павших в неравной схватке, о том, как остатки прежде великого народа были вынуждены покинуть родные места и отправиться в долгое, полное лишений странствие.       Песня закончилась, девчонка открыла глаза, будто просыпаясь, и вздрогнула. Ее взгляд тревожно заметался по лицам спутников, словно в поисках ответа на невысказанный вопрос. — Что-то не так? — робко спросила она. — Кто ты? — спросил Торин, выступая вперед. — Прошу прощения, — она сморщила лоб. — В каком смысле «кто я»? — С первых минут, что вы трое повстречались нам в том лесу, было ясно, что вы что-то скрываете. Вы назвались чужестранками, пришелицами из другого мира и уверяли, будто никогда не слышали даже о здешних землях.       Он сделал паузу, пристально вглядываясь в лицо девчонки. Та не опускала глаз и по-прежнему не казалась ни пристыженной, ни испуганной, лишь озадаченной. Видя, что от нее ждут ответа, она коротко кивнула и приготовилась слушать дальше. Торин продолжил. — Однако, как выясняется, ты прекрасно осведомлена об истории Эребора.       Вот теперь девчонку проняло. Глаза ее широко распахнулись, брови взметнулись почти к самым волосам, она открыла рот, будто собираясь сказать что-то, но Торин не дал ей такой возможности: — С виду ты человек, а по-гномьи изъясняешься без запинки. И мне отчего-то больше не верится в случайность той нашей встречи. Быть может, все вы — шпионки, подосланные к нам врагами? Довольно недомолвок и лжи. Отвечай, кто ты? Кто тебя обучил? Кому ты служишь? — Я Агнес Нитт, я не шпионка и не лгунья! Кто бы говорил! Она тяжело дышала, а из-под ворота ее платья по шее вверх расползалась некрасивая краснота. — А уж насчет того, что я будто бы говорю на вашем языке, так это просто смешно! Если б я понимала по-гномьи, то поговорила бы с Бифуром. Мы вчера за рыбалкой целый час просидели бок о бок и даже словом не обмолвились, а ведь это ужасно невежливо. Ну хоть кто-нибудь из вас когда-то слышал, чтобы я говорила по-гномьи?       Щеки ее приобрели густо-малиновый оттенок, но Торин вынужден был признать, что это вовсе не походило на румянец стыда, скорее уж на краску праведного гнева. Не пряча глаз, она глядела на него прямо и сердито. — Видите ли, госпожа Нитт, — вкрадчиво проговорил Балин. — Дело в том, что все мы слышали это. Только что. — А? — девчонка озадаченно уставилась на него. — Кхм, — кашлянул Бофур. — Ты сейчас пела.       В следующий миг в ее взгляде зажглась искорка понимания. — Так вот в чем дело! Поэтому вы так странно себя ведете? — она обвела взглядом присутствующих. — Но это же просто песня! Я слышала, как вы пели ее вчера. О чем она? — Как будто ты не знаешь! — Торин был неумолим. — Говорю же, нет! — И смогла так точно повторить слова на чужом языке, слышанные лишь единожды?       Она, казалось, не заметила сарказма. — У меня тонкий слух. Доктор Поддыхл всегда так говорил. — Это еще кто? — Он руководил хором в Анк-Морпоркской опере. Это такой театр, где поют, — пояснила она. — И, кстати, песни на незнакомом языке там — обычное дело. Да что с вами такое? Я думала, мы друзья. Почему никто мне не верит? — Это не так, — Бофур вскочил на ноги. — Вот я тебе верю.       Обведя взглядом товарищей, продолжил: — Точно вам говорю, парни, Агнес не шпионка. — Не шпионка, — подтвердил Бифур на кхуздуле, кивая. — И она правда не понимает по-нашему. — Не понимает.       Сидевший с ними рядом и жующий сухарик, Бомбур выразил свое согласие с братом и кузеном несколькими молчаливыми, но энергичными кивками. Впрочем такого поручительства Торину было недостаточно. — Это будет нелегко доказать. — Разве я должна что-то доказывать? — вскинулась девчонка. — Ну, хорошо, будь по-твоему. Испытай меня. Скажи самую заковыристую фразу, какую только можешь придумать. На гномьем или любом другом языке. Я повторю.       Торин думал и колебался: ему нестерпимо хотелось разрешить свои сомнения, но способ казался очень уж ненадежным. Даже если девчонка сумеет повторить вслед за ним загадку или скороговорку, где гарантия, что она не знала ее раньше? Тут подал голос Двалин. — Дайте-ка я попробую, — поднявшись на ноги, он широким шагом пересек площадку у костра. Опершись ладонями о колени, навис над девчонкой так, что его рассеченный шрамом нос оказался на расстоянии нескольких дюймов от ее лица. Перейдя на кхуздул, Двалин медленно, с расстановкой произнес: — Я ненавижу лжецов. Когда мне говорят неправду, меня это очень огорчает… Торину стоило труда сохранять на лице серьезное выражение. Он-то знал, что несмотря на свирепую наружность и беспощадность к врагу, в отношении женщин и детей Двалин всегда был неизменно кроток. Даже если соплячка действительно была подослана в их отряд врагами, ей ничего не угрожало. Со стороны, однако, это вовсе не было очевидно. — … так я и сказал последнему, кто пытался меня надуть. И знаешь, что он мне ответил? Ничего. Потому что я отнял у него язык моей секирой. Вместе с головой, — договорив, Двалин выпрямился, молча мотнул головой: «Ну, что скажешь?»       Торин, все это время пристально следивший за девчонкой, теперь уже не сомневался, что та не поняла ни слова: на протяжении всей речи ее лицо выражало лишь внимательную сосредоточенность без капли испуга. Увидев, что Двалин остановился, она коротко кивнула, сделала глубокий вдох… И над поляной вновь разнесся глубокий, грозный голос Двалина: — Я ненавижу лжецов. Когда мне говорят неправду, меня это очень огорчает… В первый момент Торин не понял, отчего это лицо старого друга приняло такое изумленное выражение, и почему его губы не двигаются, хотя голос отчетливо слышен. — … так я и сказал последнему, кто пытался меня надуть. И знаешь, что он мне ответил? Ничего. Потому что я отнял у него язык моей секирой. Вместе с головой. Ну как? — последнюю фразу девчонка произнесла уже своим обычным голосом.       Пару секунд Двалин молча глядел на нее, а после, откинув голову, громко, басовито загоготал. Мгновение спустя грянул общий хохот. — Это же был ваш голос, мистер Двалин! — от избытка чувств Кили молотил пятками о землю, — Ну просто вылитый!       Торин смеялся вместе со всеми, радостно отмечая, как отступает терзавшая его тревога. Былые опасения казались теперь смехотворными. Напрасно он озвучил свои подозрения перед товарищами. Можно было бы просто поговорить с девчонкой — как бишь ее, Агнес? — с глазу на глаз, и все бы разрешилось. Но он не привык действовать украдкой, предпочитая любой дипломатии прямоту и откровенность, пусть даже ему приходилось потом жалеть о сказанном в сердцах. — Я слышал в землях Харада, — произнес Балин, мягко улыбаясь, — живут дивные птицы, чье оперенье яркое, как россыпь самоцветов. Они умеют подражать голосам людей и животных. Возможно, юная Агнес совсем как те птицы. — Вот только опереньем я не вышла, — в тон ему отозвалась девчонка, расправляя подол своего черного платья.       При звуке ее голоса Торин внутренне подобрался. За ошибки нужно платить. Он оклеветал невиновного человека, а значит обязан извиниться, даже если это ему неприятно. Он уже открыл было рот, но в этот миг по воздуху мимо него скользнула бесшумная тень, едва не задев крылом лица, а в вечернюю тишь, словно раскаленный штопор в масло, ввинтился ставший уже привычным бодрый голосок. — Отмачивать в парном молоке — тоже отличное средство… От ручья к отряду не спеша поднимались нянюшка Ягг и Гэндальф. Сначала над откосом виднелась лишь конусообразная шляпа волшебника, следом появились его седовласая голова и плечи и только после этого стало возможно разглядеть еще одну остроконечную шляпу, но пониже. Нянюшкин голос, как это частенько бывало, далеко опережал свою обладательницу. — Ну, так говорят. Сама-то я не пробовала, никак не удавалось заставить корову доиться на мои мозоли, пока я сплю. Да и в спальне держать ее не слишком удобно — вечно норовит пожевать наволочку!       С этими словами они ступили на поляну перед отрядом. Гэндальф, с кротостью во взгляде, нес в одной руке пару тяжелых дорожных башмаков на толстой подошве, а в другой — нечто длинное и узкое, похожее издали на ленты в красно-желтую полоску. Шедшая бок о бок с ним босоногая нянюшка одной рукой отжимала подол черного платья, в другой сжимала небольшой топорик, вроде тех, что хозяйки используют для рубки мяса. — Благодарствую, почтенный Оин, — радостно затарахтела она при виде гномов. — Очень полезная штуковина — от мозолей не осталось и следа! С той, что на левой пятке пришлось, правда, повозиться. Уж я ее и так, и этак, но в конечном счете разделалась с проклятой… А я погляжу, у вас тут весело. — Куда уж веселее, — раздался из тени сварливый голос ее приятельницы. — Нас тут подозревают в шпионаже, Гита. Будто бы мы на кого-то работаем. Приняв сидячее положение, госпожа Ветровоск принялась яростно растирать шею. — Суставы? — участливо поинтересовался Гэндальф. — Совы, — буркнула та. — После них вечно хочется повернуть голову вокруг своей оси. Но сейчас речь о другом. — Чтобы я работала? Да еще на кого-то? — изумилась нянюшка, вручая Оину топорик. — Ну уж нет! Быть такого не может! Даже обидно, право слово. А известно ли вам, — она повернулась к гномам, — что мы с Эсме — круглые сироты и вдовели, на двоих, пять раз? — Говори за себя, — одернула ее приятельница. — Так я и говорю: пять раз. И не совестно вам, господа, обижать вдов и сирот? Нянюшка одарила присутствующих долгим укоризненным взглядом. Под этим взглядом Торин испытал давно забытое чувство, словно его назвали непослушным мальчиком и отправляют спать без сладкого. — Ай-ай-ай, — не унималась нянюшка и, обернувшись к приятельнице, спросила. — Что это на них нашло? — Это все Агнес, — пояснила та. — Приспичило вдруг повыставляться. — Но я же ничего не сделала! — пискнула девчонка. — Подумаешь, спела. Это вышло само собой, я даже не думала! — Вот это как раз заметно! — припечатала госпожа Ветровоск и, отвернувшись от девчонки, устремила свой тяжелый, испытывающий взор на Торина. Тому стоило труда не отвести взгляд. — Итак, ты твердишь, будто между нами не было открытости? — проговорила старуха пугающе ласковым тоном. — С этим я согласна. Но чья в том вина? Мы не лгали о себе и не притворялись кем-то иным. Ты можешь сказать о себе то же самое? Кто ты такой, Торин Дубощит, и чего ищешь? Поговорим начистоту, без лжи и недомолвок — все, как ты и хотел.       В этот раз Торин даже не раздумывал. Лишь быстро переглянулся с Балином и, прочтя в ответном взгляде одобрение, не медля более, заговорил: — Ты права, госпожа Ветровоск. Мы не были вполне откровенны с вами. Но историю наших бедствий короткой не назовешь. — Почему бы не начать с самого начала? — проворковала нянюшка. — Нет лучше способа скрасить вечерок, чем хорошая, долгая история… На самом деле, есть, конечно, особенно в ярмарочный день. Можно выпить пива в таверне, поглазеть на укротителя дурностаев, спеть парочку народных песен, снова выпить пива, а потом… — Гита! — Молчу-молчу.       И Торин начал свой рассказ. — Далеко на востоке находится одна уединенная вершина, имя ей Одинокая Гора или, говоря иначе, Эребор. Когда-то там был наш дом. Гору эту открыл мой дальний предок еще в стародавние времена. С тех пор на протяжении многих веков гномы Эребора жили там, совершенствуясь в искусстве обработки металла, а также добывая и граня самоцветы, водившиеся там в изобилии. В годы правления короля Трора, моего деда, Эребор достиг своего расцвета. При нем были обнаружены богатейшие золотые жилы, которые, подобно могучим рекам, пронзали склоны Горы. Наш народ баснословно разбогател и прославился. Трор был справедлив со своими подданными и щедро платил им за труд. Он стяжал большое уважение не только у гномов, но и у людей, живших в долине, под сенью горы. Много лет назад они основали там маленькое поселение, которое благодаря торговле с Эребором, разрослось и превратилось в большой, процветающий город. Так гномы Эребора и люди Дейла жили и трудились бок о бок в мире и взаимном уважении, и ничто не омрачало этой гармонии до того самого дня, когда прилетел дракон…       Торин горько вздохнул и затянулся трубкой в надежде, что курительное зелье поможет ему вновь обрести присутствие духа, а его голосу — твердость. На минуту над лугом установилась полная тишина. Его товарищи были серьезны и печальны. Чужестранки тоже помалкивали — и Торин был благодарен им за это, — не перебивали и не лезли с вопросами, позволяя рассказчику собраться с мыслями. Нянюшка попыхивала трубкой, ее приятельница, со спиной прямой, как палка, не отрываясь глядела в умирающий костер. — А… а разве это плохо? Ну, что прилетел дракон? — прозвучал робкий голосок девчонки. Торин глубоко вздохнул, стараясь погасить в себе внезапную вспышку ярости. Разве можно не понимать столь очевидных вещей?! Как можно быть настолько неразумной? Усилием воли он велел себе успокоиться. У девчонки же еще молоко на губах не обсохло, так откуда ей знать, что такое дракон? — Да откуда тебе знать, что такое дракон? — озвучил он свои мысли. — В твои годы ты еще ничего не видела, ничего не знаешь о жизни. — Что ж, может, ты и прав, — судя по задранному кверху носу и новой волне румянца, соплячка приняла его слова близко к сердцу. — Я мало что видела, и мало что знаю. Но уж драконов-то я насмотрелась предостаточно! Премного благодарна.       Изумленный, Торин, не находя слов, уставился на нее. Что за нелепая выдумка? Его спутники заметно оживились. — Так ты видела настоящего дракона? —Драконов? То есть их было больше одного? — Скольких драконов ты видела?       Под их напором девчонка смутилась. — Ну, я точно не помню, штук десять или двенадцать, примерно. — Десять или двенадцать?! — Вот это да! — И они не спалили тебя живьем? — Как ты спаслась от пламени? — Как тебе удалось? — Ну, это было не так уж и сложно. Главное не подходить к ним слишком близко. Ширины оркестровой ямы было вполне достаточно. — А они были большие, твои драконы? Больше Смауга? — Они вовсе не мои, — заспорила девчонка. — Сама я никогда не держала дракона. Вы ведь понимаете, это очень дорого и хлопотно, их надо кормить — а что попало они не едят, — да и платья со спины вечно грязные.       Торин нахмурился: последняя фраза прозвучала сущей бессмыслицей и, судя по озадаченным лицам товарищей, так казалось не ему одному. — А что до размера, — продолжила девчонка, — средние они были. Примерно вот такие, — она взмахнула в воздухе руками. — Такие? — не сдержался Торин. — То, что ты показываешь, больше похоже на кошку! И это ты называешь драконом? — Как же мне еще их называть, если все у нас зовут их драконами? — обиделась девчонка. — Их держат в богатых домах как питомцев и носят на плече. А у вас разве не так?       Торин лишь горько усмехнулся, отходя прочь. Ответил вместо него Балин. — Нет, у нас не так. Дракон, о котором идет речь, — это чудовище поистине колоссальных размеров. Его когти — острые копья, его дыхание — это огонь и смерть. Чешуя этого дракона прочнее любого железа, удар его лапы пробивает крепостную стену, а тень от крыльев накрывает собой целый город. Вот каков он, Смауг Ужасный.       Балин помолчал немного, а потом продолжил: — Эта история произошла много лет назад, но я помню все так ясно, словно это было вчера. Был ясный летний день, и ничто не предвещало беды, когда с Севера до нас неожиданно донесся гул, похожий на гул урагана. Деревья на склонах Горы застонали и заскрипели от ветра. А затем высоко в небе мы увидели его, Смауга. Изрыгая огонь, он мчался по воздуху в направлении Горы. Люди Дейла тоже увидали его и зазвонили в колокола, воины спешно хватались за оружие. Своим дыханием дракон поджег лес — прекрасный сосновый лес, что рос на склонах. В прежние времена мы частенько охотились там на диких коз, кроликов и фазанов, а какую сладостную прохладу дарила его сень в жаркие летние дни! Но в тот день весь лес был объят пламенем. Жар был настолько силен, что закипела вода в реке, и облако пара окутало окрестности. Скрываясь за этим облаком, Смауг обрушился на Дейл; он крушил, и жег, и пожирал всех людей, что попадались ему на глаза. Увы, таких было много, ведь это был ярмарочный день, и почти все, кто был в городе высыпали на главную площадь, а после — метались в ужасе, не находя укрытия, задыхаясь в дыму, сталкиваясь и сбивая друг друга с ног.       Молча выпуская в ночное небо колечки дыма из трубки, Торин исподволь наблюдал за чужеземками. Рассказ произвел на них сильное впечатление: девчонку била крупная дрожь, обеими ладонями она зажимала рот, в глазах застыло выражение ужаса; лицо госпожи Ветровоск, напротив, было непроницаемым, как окно с захлопнутыми ставнями; с нянюшкиного лица впервые за все время пропала улыбка. Лишь раз она перебила рассказчика, переспросив: «Пожрал всех, говоришь? И детей?» Получив утвердительный ответ, нянюшка больше ни о чем не спрашивала, продолжая курить с самым мрачным видом. Тем временем Балин продолжал: — Но это был еще не конец. Покончив с Дейлом, дракон поворотил к Горе. Используя свою голову как таран, он взломал главные ворота и проник внутрь. К тому времени воины, успевшие подготовиться к обороне, ждали его в переходе у ворот. Все были там, от мала до велика, каждый мужчина, способный держать оружие, и многие женщины тоже — все гномы Эребора, выступили, как один, против общего врага. Увы, все наши усилия оказались напрасны. Ни мечи, ни секиры оказались неспособны пробить драконью чешую. Мы осыпали его стрелами, рубили, кололи, обрушивали на него каменные статуи — но все без толку. Зверь неумолимо продвигался вглубь горы, давя наших воинов лапами и брюхом. Других он хватал своей огромной пастью и заглатывал прямо в доспехах, третьих — сжигал заживо. Мы поняли, что нам не выстоять. Тогда Траин, руководивший обороной, скомандовал отступление. Взяв с собой лишь небольшой отряд смельчаков, он предпринял военную хитрость. Их целью было заманить Смауга в узкий лабиринт переходов на северном склоне Горы и тем самым выиграть время, чтобы те, кто уцелел, успели покинуть Эребор через главные ворота. Благодаря этому маневру были спасены почти все женщины с детьми (когда Смауг начал таранить ворота, они спрятались на одном из верхних ярусов), а также немногие оставшиеся в живых воины. Так мы покинули родные края и много лет скитались по Средиземью, выживали, как могли, брались за любую работу. Много лет прошло с тех пор — больше шестидесяти — все это время дракон оставался внутри горы, не вылезая наружу и не подавая признаков жизни. Со временем удача улыбнулась нам, мы обосновались в Синих горах, выбрались из нужды, но никогда не забывали о том, что отнял у нас дракон.       Рассказ подошел к концу. В наступившей тишине было слышно, как девчонка шатко перевела дыхание. — Какой ужас, — прошептала она. — Я очень вам соболезную. — Толку-то от этих соболезнований, — голос госпожи Ветровоск был сух, как прошлогодние листья. — Что вы планируете делать теперь? У вас ведь есть план? — Вернуть Эребор, — Торин, которому и был адресован этот вопрос поднялся на ноги. — За этим мы и идем.       Она чуть склонила голову набок. — У вас ведь была целая армия в Эреборе. Хотя фраза мало походила на вопрос, Торин кивнул. — И отлично вооруженная, надо думать. Уж в чем, в чем, а в отменном оружии у гномьего королевства не может быть недостатка. Но армия не совладала с драконом, несмотря на доспехи и мечи. А сейчас у тебя нет армии, лишь небольшой отряд, как же вы намерены справиться с драконом? — А может быть, — робко вступила девчонка, — он уже сдох? В смысле, дракон. — Ведь Балин сказал, что он не подавал признаков жизни уже шестьдесят лет. А вдруг он заболел? Лежал на золоте и простыл? Это ведь очень нездорово — спать на металле. Или с ним приключился завороток кишок, такое возможно. — Боюсь, на такой исход у нас мало надежды, — слабо улыбнулся Балин. — Драконам не страшна смерть от естественных причин. Они не знают ни болезней, ни старости. Дракона можно только убить, — он вздохнул. — А это ох, как непросто. — Но возможно, — не в силах оставаться на месте, Торин принялся мерять шагами поляну. — Мы идем добыть то, что позволит нам созвать новую армию, больше и сильнее прежней. Вместе мы сумеем сразить Смауга. Мы заберем у него Одинокую гору, чего бы это ни стоило, — он в сердцах ударил кулаком по раскрытой ладони. — Стало быть, туда вы и направляетесь? — Такова конечная цель нашего странствия, да, — подтвердил Гэндальф. — В настоящее же время путь наш лежит в последний домашний приют к Востоку от моря. К эльфам. — К эльфам?!