акварель

Знаешь, я могу быть плохой И себя я ненавижу порой. Я привыкла быть ледяной, Но с тобой я хочу быть другой!

      Лиза отчаянно не понимает, в какой момент это началось. В какой момент обязательной частью её дня стал разговор (или хотя бы обмен голосовыми) с Даней; когда его смех в дешевеньких белых наушниках зациклился сотнями часовых версий, созданных самой девушкой, а запах краски, обычно исходящий от него, перебил все остальные. Она даже идёт в художественный магазин, где перенюхивает кучу тюбиков, сопровождаемая шокированным взглядом продавца, пока не находит похожий, с трудом собрав на него мелочь из всех карманов потертых джинс.       Неред с радостью бежит в каждое место, предлагаемое Кашиным, понимая, что в любом случае будет круто — ему всегда удаётся сделать самую скучную выставку невероятно интересной, наполнив её рассказами практически о каждом экспонате. В такие моменты Данила казался ей гением, способным держать в голове тонны информации. А когда Лиззка завороженно спрашивала, как парню это удается, он лишь заливисто смеялся и говорил, что не знает вообще ничего. Русоволосая не спорила, но в душе никогда с этим не соглашалась.       Но больше всего на свете Лиза любила сидеть в мастерской Дани. Писал ли он, раскинув на полу кисти и краски, или стоял у мольберта, занимаясь тем же делом. Девушка всегда садилась в кресло юноши и неподвижно наблюдала за размеренными действиями друга.       Может быть, мысль о том, что Лиза влюбилась в рыжеволосого художника, зародилась в ту секунду, когда он устало потирал покрасневшие глаза после бессонной ночи. А может быть, когда Данила задумчиво курил на балконе, передавая сигарету Неред по первому её требованию, и смотрел на Питер, укрытый сероватой дымкой.        Хотя, скорее всего, в тот момент, когда на одну из их прогулок Кашин принёс любимый зелёный чай русоволосой, запомнив его название с их первой встречи.       Девушка понятия не имеет, и это страшно пугает её. Лиза делится этим страхом с Дашей, на что та улыбается и говорит, что так всё это и случается. Лиззке хочется верить подруге на слово, и она делает это, вливая в себя вторую пинту любимого темного пива.

***

Я полюбила тебя так, что накрыло, Ведь я так не любила никогда. Было мило, мама меня не поняла — Я ушла на час, мы гуляли до утра.

      Очередное запойное рисование Дани, в течение которого Лиза успела проскролить ленту всех соцсетей, написать Даше и договориться о посещении ближайшей тусовки у подруги, прочитать половину какой-то отстойной книжки, поесть и даже поспать, убивало русоволосую и, похоже, никак отрицательно не действовало на самого художника. Всё это время Кашин с завидным упорством стоял у мольберта, периодически меняя только работы, которые ему срочно нужно было доделать (портрет самой Неред терпеливо ожидал свой очереди, лежа на столе).       Когда девушка в сотый раз вздыхает, Данила поворачивается в её сторону, улыбаясь.       — Устала? — тихо спрашивает парень, получая в ответ кивок Лизы и слегка поджатые губы. — Пойдем, прогуляемся?       Неред тут же подскакивает на ноги, игнорируя пляшущие перед глазами чёрные точки, и спешит за вышедшим в коридор художником. Даня любезно помогает ей натянуть ветровку (всё-таки на дворе апрель) и, шуточно поклонившись, открывает дверь перед своей спутницей, пропуская её вперёд.       На эти действия Лиззка только закатывает глаза, но в глубине души зарождается чувство безграничной благодарности, а сама девушка тает от нежности прикосновения теплой ладони парня, мягко подталкивающей дальше, к пояснице.       Подобные маленькие детали поразили Лизу ещё в их первую встречу — ни один из её знакомых не был настолько воспитан и галантен. Настолько прекрасен и совершенен в глазах русоволосой.       Выйдя на улицу, Данила глубоко вдыхает прохладный воздух и сразу же тянется в карман за сигаретой. Неред брезгливо морщит нос, когда дым окутывает её и самого парня, проникая в лёгкие обоих. Девушка даже кашляет и машет рукой, пытаясь прогнать навязчивый запах и заставляя Кашина смеяться.       Хмурый взгляд Лизы заставляет его ещё раз усмехнуться, но, вдохнув ещё раз, покорно затушить сигарету. Даня протягивает Лиззке руку и, сжимая её пальцы, ведёт к детской площадке, где усаживается на старые и скрипучие качели.       Неред садится на соседние, отталкиваясь ногами от земли и начиная медленно раскачиваться. Кашин в точности повторяет её движения, а воздух уже свистит в ушах, вызывая абсолютно детскую улыбку.       — Лиз, я, бля, так счастлив, — задыхаясь, кричит Данила. Русоволосая думает шикнуть на него, но ведь она чувствует тоже самое, поэтому раскачивается сильнее и сильнее, будто бы стремясь оторваться от земли как можно дальше.       Но Даня резко тормозит и смотрит на Лиззку — его щеки раскраснелись, а в глазах, отражающих свет нескольких советских фонарей, играет какой-то лихорадочный блеск. Девушка медленно останавливается, и Кашин снова тянется к её руке, сжимая прохладную ладошку, и снова отталкивается, не говоря ни слова и увлекая Неред за собой.       Они сидят на этих старых качелях так долго, что русоволосая теряет связь со временем, но по коже мурашками пробегает какое-то плохое предчувствие, которое она отгоняет так же, как и запах даниных сигарет.       Лиза разглядывает небо, покрытое облаками, освещенными красноватым светом заходящего солнца, и шепчет:       — Эта весна стала самой лучшей в моей жизни.

***

All my life is in your hands But I have learned to pretend. Thats your fault It’s you just broke and wreck my heart and whole world That I feel in my veins and soul a fiery cold.

      Июнь приносит в Питер бесконечные дожди и холод, пробирающий Лизу до самых костей. Она практически не выходит из дома и много сидит за компьютером, старательно прячась от вида серого неба и гнущихся от сильного ветра деревьев.       Обычно Неред нравилась такая погода, но не этим летом. Потому что вместе с холодом улиц прохладой наполнился и Даня. Он всё меньше писал (а если и делал это, то девушка отчетливо ощущала волнами исходящее от его сообщений безразличие). На любые расспросы русоволосой Кашин лишь отмахивался, оправдывая себя последними неделями учебы и гигантским стрессом из-за этого.       И Лиза верила. Верила и каждое утро желала Даниле удачи, но в ответ получала какой-то первый попавшийся эмоджи или же абсолютное молчание.       В определенный момент Лиззка разволновалась настолько, что в четыре часа утра позвонила Даше с требованием выдать ей расписание парня. Зарыковская, конечно, высказала всё, что думала о подруге в тот момент, но требование всё-таки выполнила.       Лиза понимала, что Кашин стал её манией, её зависимостью. И она прекрасно осознавала это, когда шла (или практически бежала) к универу Дани в глупой надежде повидать его и хоть на мгновение почувствовать ненавистный ей ранее запах сигарет, обнять художника или хоть на мгновенье увидеть его голубые глаза.       Русоволосая нетерпеливо постукивает ногой, беспрерывно сверяясь с полученным от Даши расписанием и смотря на тяжелые деревянные двери. Неред зябко кутается в промокшую куртку и потирает окоченевшие пальцы, когда замечает в серой дымке дождя знакомый силуэт.       Руслан бежит к ней, на ходу размахивая черным зонтом и широко улыбаясь.       — Чего ты тут стоишь? — пыхтит он, пытаясь отдышаться и одновременно приобнять Лиззку свободной рукой.       — Жду Даню, — негромко говорит Лиза, неловко покачиваясь с пятки на носок.       Улыбка Тушенцова тут же меркнет, а между бровей пролегает морщинка, оставляя в глазах только черноту и горесть.       — Выпьем кофе? — предлагает он и, не дожидаясь ответа, тащит девушку в кафе.

***

I’m tired, I’m fallen, I’m in hell God, I need a help

      Лиза только видит, как шевелятся губы Руслана, но не разбирает ни единого слова. В голове только белый шум, появившийся после слов Тушенцова. Она снова и снова вбивает их к себе в мозг в попытке хоть как-то осознать.

«Даня нашел себе другую.»

      Неред страшно, Неред больно, а весь правильный и идеальный мир рассыпается кубиками лего, до крови карябая кожу. Ей только хочется спросить у Руслана, за что его друг так с ней поступил.       И, видимо, русоволосая всё-таки произносит это, потому что Тушенцов встаёт со своего места и пересаживается ближе к Лизе, обнимая ту за плечи в бесплодной попытке хоть как-то утешить её.       Но парень понимает, что это совсем не работает, когда хрупкое тело девушки начинает дрожать в его руках, а Руслан видит, что она смотрит куда-то в окно. Он прослеживает её взгляд и замирает вместе с русоволосой — оба, широко раскрыв глаза, наблюдают за Даней, заходящим в кафе с девушкой.       Неред ещё раз поводит плечами и отодвигается от Тушенцова, параллельно потирая абсолютно сухие и безразличные глаза и отодвигаясь чуть ближе к окну, что создает ей некоторое укрытие.       Руслан следует её примеру и нервно тянется к стакану с водой, одиноко стоящему на столе. А Лиза не перестает смотреть на Кашина, чуть склонив голову и даже не моргая.       Вот Данила помогает снять девушке с тёплого кораллового оттенка волосами пальто, помогает ей сесть и достаёт из чёрного рюкзака знакомый Лиззке скетчбук. Она даже со своего места видит, как художник перелистывает страницы с её портретами, которые постепенно сменяются лицом сидящей перед ним девушки (Неред уверена, что это она из-за цвета локонов).       И в Лизе вдруг что-то щёлкает. Она медленно поднимается из-за стола и ковыляет к выходу. Покидая кафе, русоволосая отчетливо ощущает направленные на её спину взгляды Руслана и Дани (в этом она точно уверена).       На улице девушка судорожно вдыхает влажный воздух и разворачивается в сторону дома. Она бредет по улице, прокручивая в голове все счастливые воспоминания и пытаясь понять, что сделала не так. Но в голову ничего не приходит.       Лиззка анализирует каждый свой жест, каждое сказанное слово, каждое движение, а мозг начинает болеть от напряжения. Она усаживается на первый попавшийся поребрик и обхватывает голову руками, стараясь выдавить из неё все мысли — только бы немного отдохнуть и забыться. Представить, что последних тридцати минут её жизни просто не существовало.       Но игнорировать слова Руслана не получалось. Казалось, что простое имя девушки влили в тело русоволосой раскаленным металлом, который выжигал все внутренности, оставляя за собой только пустоты.       Лиза остается на поребрике до самого вечера, прижимаясь носом к коленям и дрожа всем телом. Когда холод становится невыносимым, она с трудом поднимается с камня и пытается сообразить, в какой стороне дом. Удается ей это с большим трудом, но заставить тело двигаться практически невозможно.       Шаг. Ещё шаг. Каждый новый отдается тупой болью во всем теле, но это позволяет Неред забыться, сконцентрировавшись на самых элементарных движениях.       Девушка медленно добирается до подъезда и, сцепив зубы, начинает путь по лестнице. В квартире Лиззки пусто и холодно (она так спешила к Дане, что забыла закрыть окно). Будто бы в тумане, она снимает кроссовки и бросает всю промокшую одежду в коридоре, а потом, держась за стену, ковыляет в спальню.       Там Лиза вытаскивает из шкафа гигантское худи Кашина и, надев его на себя, падает на разобранную постель. Горло начинает неприятно саднить, а челюсть сводит от попытки сдержать подступившие слезы. Она сжимается в комочек и болезненно прикрывает глаза.

***

      — Даня, кто это? — осторожно интересуется девушка, накручивая на пальцы коралловые локоны и провожая взглядом только вышедшую из кафе девушку.       — Она была моим самым большим вдохновением, — отвечает Даня и, поправляя рыжую прядь, вечно спадающую на лоб, делает новый глоток чая с мелиссой.