And I will love you past my last good day Forever my love will remain With your heart In your soul I’ll never let you go
Каждый последующий день Лиза проводит в попытке отучить себя от жизни «с Даней». Она покупает себе кофеварку, чтобы минимизировать потребление некогда любимого чая с мелиссой, а заодно и перестать покидать прохладу квартиры. Девушка заказывает себе плотные жалюзи, которые не позволяют ей смотреть на рассветы и закаты, что когда-то так красиво подсвечивали рыжие волосы и россыпь веснушек на бледной коже художника. Неред сутками проводит за компьютерными играми в окружении коробок из-под заказанной еды. Когда очередной уровень проигран (в пятнадцатый раз, между прочим), Лиза вылетает из-за стола, неловко сшибая руками пластиковые тарелочки, и подбегает к окну, злобно дергая жалюзи, за которыми прячется розоватое небо. Русоволосая судорожно вздыхает, всматриваясь в него и осознавая, что её тошнит от знакомого вида Питера. Решение подталкивает Лизу обратно к компьютеру, где та ловко находит первые попавшиеся билеты на поезд до Москвы. Не раздумывая ни секунды, Неред заказывает себе билет, но только в один конец. Она быстро расправляется со всеми своими делами, кидает в рюкзак только самое необходимые вещи и, бегло оглядывая квартиру, вздыхает — комнаты выглядят странно пустыми, хотя практически ничего не изменилось. Девушка устало прикрывает глаза и, не оборачиваясь, выбегает из квартиры на улицу, где Лиза быстро ловит такси, которое довозит её до вокзала. До поезда ещё больше часа, поэтому Лиззка садится на скамейку, стоящую прямо на перроне. Шум вокзала, который Неред раньше так сильно ненавидела, сейчас невероятно успокаивает девушку, даря забытое чувство стабильности и уверенности — хотя бы мерзкий запах составов и дешевой еды остался прежним. На перроне немноголюдно, поэтому русоволосая спокойно устраивается на своем месте, открывая ленту инстаграма. Первая пара фотографий кажется довольно безобидной, и русоволосая легко пролистывает их. Только третьим оказывается профиль Кашина, на котором размещено его лицо, находящееся в непосредственной близости от Леры (её имя Лиза узнала несколько дней назад от Даши, которая потом долго извинялась за то, что «побередила рану»). Неред удивленно смотрит на фотографию, наклонив голову и отчаянно пытаясь понять, какие чувства она испытывает. Только ничего не происходит. Она видит в Дане воспоминание. Возможно, самое счастливое в её жизни, но всё же воспоминание. От сознания этой мысли дышать становится чуть легче. А когда Лиза замечает счастье в глазах художника, рука, что стискивала её все это время, отпускает. Конечно, Лиззка никогда не думала, что их история закончится именно так, но теперь она понимает, что это и правда конец. Потому что Даня — художник, которому важно видеть перед собой человека, которой будет служить ему вдохновением, станет его музой. Неред всегда понимала (пусть и не хотела признавать), что ей не выстоять в конкуренции с творчеством. Как не выстоит и Лера, как не сделает этого и любая другая девушка. Русоволосая ухмыляется родившейся в голове ассоциации о Дане и предрассветном небе. Нежно-голубое, как его глаза, и такое же неуловимое, но невероятно прекрасное. Лизе даже на секунду кажется, что она простила Кашина за литры пролитых слез, но русоволосая отмахивается от этой абсурдной идеи и снова смотрит на фотографию. Девушка быстро лайкает её, отписываясь от профиля — так будет правильнее, она это знает. Совсем близко гудит поезд, который привезет Лиззку в Москву, где русоволосая начнет новую жизнь, в которой даже счастливые воспоминания о Дане перестанут тревожить её. Неред ещё раз вздыхает и смотрит на открывающиеся двери поезда. Скоро девушку окружают десятки людей, которых она не замечает. Лиза до последнего сидит на скамейке, подперев голову рукой, а потом фыркает и, ловко схватив рюкзак, забегает в вагон.Goodbye is just a phrase we say To end a time to part away This heart is weak don’t be afraid Cause on that day You’ll be okay
***
— Ебаный снег в марте, — ворчит Лиза, переступая через маленький сугроб, который всё больше напоминает грязно-коричневую жижу, противно чавкающую под подошвами потёртых кроссовок. За несколько лет жизни в Москве она уже успела позабыть об этой отвратительной тонкости питерской погоды. Зарыковская вышагивает впереди с высоко поднятой головой и выглядит при этом настолько уверенной и довольной жизнью, что русоволосая невольно представляет, как месиво под ногами боязливо расступается перед подругой, уже планируя обрушить всю свою мощь на Лиззку. Когда кроссовок в очередной раз вязнет в остатках снега, больше напоминающих грязь, и полностью наполняется водой, Неред матерится так громко и отчаянно, что Даша и ещё несколько человек оборачиваются на неё, а какой-то дедуля начинает тираду о невоспитанности современной молодёжи. Лиза уже готовится ответить ему, но Зарыковская хватает подругу за руку и уводит, сглаживая конфликт абсолютно очаровательной и примирительной улыбкой. Понимая, что обувь уже не спасти, девушка покорно следует за Дашей, игнорируя сырость промокших носков. — Когда мы придём? — практически стонет Неред, на что получает гневный взгляд со стороны Зарыковской. — Ладно, я затыкаюсь. Даша снова и снова грациозно огибает лужи, выглядя при этом настолько величественно, что прохожие, кажется, старательно уступают ей более или менее сухие участки (Лиза всё ещё не отказывается от мысли о побеге месива от новоиспеченной бизнесменки). Девушка оглядывает свою подругу и отчетливо понимает, насколько та повзрослела. Из дёрганной и активно размахивающей руками девчонки, кудри которой уложить было просто невозможно, Даша стала прекрасной женщиной, очаровывающей окружающих своей улыбкой, непробиваемой уверенностью, смешанной с напускной легкостью. Кстати, волосы (по рассказам Зарыковской) теперь усердно выпрямлялись. Лиза даже ловит себя на мысли, что восхищается подругой ещё больше, чем до отъезда. Восхищается тем человеком, которым она стала. — Ты ведь меня не слышала, — раздражённо констатирует Зарыковская, дёргая подругу за рукав её светло-бежевого пальто. — Прости, — тихо произносит Лиззка, выдавливая из себя неловкую улыбку. Даша хмурится, но слегка кивает головой, как бы принимая извинения. — Мы на месте, — Зарыковская указывает на здание, ведя русоволосую по ступенькам. Неред видит над дверью надпись, наконец осознавая, куда привела её подруга — они стоят на пороге арт-галереи. Девушка тихо чертыхается, но настоящий поток ругательств готов сорваться с её губ, когда она замечает чья это выставка. Лиза вновь и вновь проклинает себя за невнимательность в те моменты, когда ей говорят о важных вещах. О любых вещах. До боли знакомый силуэт внутри белоснежного зала галереи заставляет панику разлиться по телу русоволосой, пытаясь вытолкнуть Лизу оттуда. Она делает несколько мелких шагов назад, но Даша уже кричит: — Даня! Парень с улыбкой оборачивается, которая тут же тает, когда он узнаёт девушку, что неуверенно прячется в тени. — Лиза… — в тишине зала короткое имя звучит несуразно громко. Кашин медленно идёт в сторону подруг, оставляя за спиной работника галереи, с которым до этого вёл какой-то напряжённый разговор. — Привет?.. — его приветствие больше похоже на вопрос — настолько ситуация неловкая. Лиззка отступает ещё на один шаг и мямлит что-то о том, что ей срочно нужно бежать по каким-то супер-важным делам, но Данила протягивает руку в её сторону и произносит: — Нет, останься, пожалуйста. Хотя бы до официального открытия. Неред перестает покачиваться с пятки на носок и переводит взгляд на Даню. Он практически не изменился — всё такое же бледное лицо с россыпью веснушек, сиреневые синяки под льдисто-голубыми глазами, чуть ссутуленный от часов, проведенных за рисованием, плечи и кисти рук, на одной из которых теперь располагалась татуировка, что раньше рисовалась только акрилом, а на кончиках пальцев всё ещё осталась краска. — Ты всё такой же, — шепотом говорит Лиза, кивком головы указывая Даниле на мазки на коже. Парень прослеживает её взгляд и глупо улыбается девушке в ответ. — Я пойду к Артёму. Кажется, ему нужна моя помощь, — осторожно вставляет Даша и быстро убегает к юноше, которого только недавно оставил Кашин. После ухода Зарыковской между Лизой и Даней опять возникает давящая тишина, из-за чего Неред ёжится, вспоминая, что раньше с ними никогда такого не случалось, и нарушается она только резким хрустом. Русоволосая вскидывает голову, удивленно рассматривая парня, нервно разминающего пальцы. — Прекрати немедленно! — злобно шипит она, больно ударяя художника по рукам и получая с его стороны стон боли. — Это так отвратительно… Данила приподнимает брови, а потом неожиданно начинает смеяться. Лиза чуть склоняет голову в сторону, не имея ни малейшего понятия, как на это реагировать. Но смех парня настолько заразителен, что Лиззка невольно присоединяется к нему. Они смеются до тех пор, пока мышцы живота не сводит судорогой, а слёзы скапливаются в уголках глаз. После этого обоим становится чуть легче и свободнее дышать, и Даня предлагает русоволосой прогуляться по галерее и показать там всё. Кашин подводит девушку к первой картине, старательно рассказывая о моменте написания её. Это кажется таким привычным и напоминающим о прошлом, что Лиза растворяется в голосе парня, даже особенно не слушая конкретные слова. Данила водит её от холста к холсту, явно демонстрирующих его творческое взросление, пока не замирает перед входом в более тёмный и небольшой зал. Лиззка заинтересованно поворачивается к художнику. Тот прикрывает глаза и шумно вздыхает, а потом мягко подталкивает ничего непонимающую Неред внутрь. Она несмело шагает и останавливается прямо на входе — весь зал заполнен портретами. Портретами, на которых изображена она сама. Русоволосая подходит к самому небольшому холсту, который когда-то был дипломной работой Дани. Она осторожно прикасается к нему пальцами, ощущая знакомую прохладу краски и рифлёность поверхности. — Я не мог не использовать его, — шепчет Кашин, запуская руку в рыжие волосы. Девушка задумчиво разглядывает другие картины, пытаясь вспомнить, когда художник мог сделать хотя бы наброски для них. Или, более важный вопрос, почему тут так много её. Лиза озвучивает этот вопрос, на что Данила только пожимает плечами. — Ну, ты была моим вдохнове… — начинает он, но девушка прерывает его, не позволяя закончить. — Недостаточно убедительно, Кашин, — выдаёт она. — Ты, блядь, оставил меня. Даня покачивает головой и в извинении поджимает губы. — Я не хотел этого. — Но так случилось, — фыркает русоволосая, раздражённо заправляя волосы за ухо. — А теперь я вижу всё это… Парень присаживается на скамейку, стоящую напротив холста, изображающего играющую на фортепьяно Лизу, и хлопает по месту рядом с собой. — Я искал тебя, Лайзка, — шепчет Даня. — Хотел извиниться, попытаться всё объяснить. Но понял, что никакие слова не исправят того, что я сделал. Данила замолкает и смотрит на девушку, теребящую рукав бледно-розового худи. — Да, ты прав, — говорит она. — Такое словами не исправить. Ребята синхронно вздыхают, что вызывает у обоих улыбку. — Знаешь, мне потребовалась куча времени на то, чтобы перестать тебя ненавидеть, — Лиза ухмыляется, почему-то гордясь своим преувеличением. — Но, бля, мы сейчас здесь. — Да, мы здесь, — соглашается Кашин. Они долго сидят в прохладном зале, разговаривая обо всём подряд. Девушка мимоходом узнает, что Данила давно расстался с девушкой с волосами цвета тёплого коралла. А она сама рассказывает о жизни в Москве — об универе, в который русоволосая всё-таки поступила и о покупке синтезатора. Лиза и Даня, наверное, просидели бы там ещё дольше, но их прервал парень, тараторящий о том, что галерея постепенно заполняется, а люди ждут художника. Кашин поднимается и уже направляется к выходу, когда Неред произносит: — Знаешь, я ведь не просто так купила синтезатор. Даже смогла вспомнить, как на этом играть, и осилила написание простенькой мелодии. Даня оборачивается и хитро улыбается: — Тогда ты просто обязана сыграть мне.ватным языком на смятой постели говорили слова, что не успели выкрикнуть со вздохом засыхавшей акварели