Гиблое дело

Большой зал прощания, рассчитанный на несколько сотен мест в самом крупном похоронном доме Токио наполняли люди. Пришедших на панихиду было столько, что специально установленных ровными рядами кресел на всех желающих не хватало так что людям приходилось тесниться вдоль стен и рассаживаться на полу у самой сцены. Нако повезло найти свободное кресло недалеко от входа. С ее места почти невозможно было разглядеть происходящего на сцене, зато акустика помещения позволяла слышать даже шепот. Это была пятая по счету погребальная церемония, проходящая в стенах этого похоронного дома за месяц. На предыдущих Нако не была, но эту пропустить просто не могла — хоронили последних жертв серийного убийцы, жертвой которого чуть не стала она сама. На сцене, в окружении алтарей из искусно составленных букетов белоснежных хризантем и лилий, с буддийскими и синтоистскими реликвиями, в ряд выставили двенадцать урн с прахом. Специально приглашенный священник из главного буддийского храма Токио читал нараспев мантры последней отповеди по усопшим под мерные удары по медной чаше. Металлический звон, точно потусторонний скрежет, расползался по залу и напоминал Нако скрежет тяжёлых дверей, за которыми ее держал маньяк. Обычно, отпевание проводили над телом усопшего и только после его кремировали. Но в этой церемонии все было не по правилам. Множества тел жертв убийцы давно истлели и ничего кроме голых костей собой не представляли. Другие были изуродованы до неузнаваемости или разложились. Все эти факторы не могли служить для того, чтобы останки выставили на всеобщее обозрение. Да и психике родственников и близких жертв такая демонстрация нанесла бы непоправимый ущерб. Вот почему сначала всех их кремировали с соблюдением всего необходимого церемониала и только потом принялись отпевать. На маленьких столиках рядом с урнами, застланными белой бумагой на поверхности которой стояли чашки наполненные рисом, с воткнутыми в них палочками для еды и булочки из рисовой муки, курились благовония и ладан. Их густой, тягучий запах наполнял зал прощания и уже добрался до задних рядов и Нако начинала чувствовать тошноту. Впрочем, тошнило ее не только от ладана, но и от воспоминаний о проведенном во власти маньяка времени и тех ужасах, которые он заставил ее пережить. Нако никак не могла прийти в себя после похищения. Она не могла оставаться в квартире совершенно одна и не чувствовала себя в безопасности даже за несколькими дополнительными замками, которые установила на дверь. Женщина чувствовала себя легкой мишенью и почти утратила способность спать. Но, даже если ей и удавалось уснуть, она тут же просыпалась с криком ужаса на губах, сталкиваясь взглядом с холодными глазами убийцы. Якуши Кабуто, сколько боли и горя причинил этот человек. Не только ей. Рука Нако после операции, так и не пришла в норму. Скальпель убийцы перерезал нерв и, хотя врачи приложили все силы и умения, чтобы восстановить его, пальцы так и не слушались. Порой ей казалось, что рука не принадлежит ей. Но это ни шло в сравнение с тем, какое горе он причинил родственникам погибших. Пока монах читал на распев мантры, с первых рядов то и дело доносились рыдания безутешных матерей, супругов, детей. Среди них была и Юхи Куренай. Нако видела, как полицейский конвой доставил женщину из тюрьмы, в которой она отбывала срок за предъявленные ей обвинения. Рядом с Юхи, прижимаясь к ее боку, сидела и Мираи. Они обе пришли на панихиду, чтобы проститься с отцом и супругом Асумой. Мираи плохо понимала, что происходит вокруг. В последнее время ее жизнь круто менялась не один раз. Вначале, смерть отца и арест матери, потом новый дом в семье Учиха, который тоже отняли. Девочка была растеряна, неудивительно, что она так крепко держалась за руку матери. Впрочем, продлится их разлука не долго. Прокурор заключил с Куренай сделку и в следующем месяце ее ожидала комиссия по условно досрочному освобождению, после которой они с дочерью смогут жить вместе в доме старика Хирузена. Наследство девочки останется в банке, замороженное на счетах до совершеннолетия Мираи. Но Нако не думала, что это играло столь значимую роль, самое главное, что семья снова будет вместе. Счастливый конец в маленькой семье Юхи Куренай в корне отличался от ситуации в семье Учиха. После публичного оглашения о том, что Фугаку Учиха, капитан полиции, память которого и сейчас для многих была почти священна, на самом деле был серийным убийцей и пользовался своей властью, чтобы избежать наказания за совершенные преступления, для семьи Учиха начались темные времена. Больше всех пострадала Микото-сан. Ее Фонд «Белый Лотос», место в которое она вкладывала все силы, разорился в считанные дни. Знаменитые и влиятельные клиенты, ради которых Фонд и существовал, отказались от услуг и предпочли вернуть вложенные в Фонд средства. За несколько часов адвокаты, юристы и врачи с мировым именем оказались на улице. Пять элитных многоэтажных офисных зданий, являющихся собственностью Фонда выставили на продажу, но городские власти, поддавшись ненавистным очеркам в СМИ и протестам горожан, не захотело иметь ничего общего с семьей человека, убившего столько людей. Теперь все эти здания обещали снести, без возмещения ущерба владельцу. Последние свои средства, после того, как выплатила выходные пособия всем своим сотрудникам, Микото-сан потратила на организацию этих погребений. Она не скупилась, выбирала все самое лучшее и дорогое, но это вовсе не значило, что все останутся довольны. Самые главные ненавистники семьи Учиха кричали с экранов телевизоров, что такой подачи со стороны Микото-сан не достаточно. Она должна заплатить по миллиарду йен за каждую жертву. Они призывали всех родственников и знакомых жертв подписать коллективный иск в суд. Прежде Саске взял бы на себя труд, спасти мать от поборов, но теперь и он был вынужден бороться за свою жизнь. Дорогой и самый успешный адвокат в городе так же, как и мать, лишился всяческой поддержки. Теперь одно имя Учиха Саске в протоколе заседания суда являлось основанием для пересмотра постановления, вне зависимости от срока давности. Коллеги по цеху отнеслись к скандалу вокруг семьи Учиха по-своему, с чисто практической стороны и буквально обвинили Саске в безумии. Его даже лишили лицензии на оказание юридических услуг. Саске пришлось пройти медицинское освидетельствование и в суде доказывать свое право на место в коллегии адвокатов. Суд удовлетворил его иск, но это вовсе не значило, что Саске станет настолько же востребованным специалистом, как прежде. Люди буквально шарахались, стоило только услышать фамилию Учиха. Они переложили вину за убийства с уже мертвого Фугаку на всю его семью и Микото была виновата по их мнению ничуть не меньше мужа, а может и больше. Дети Фугаку и вовсе превратились в каких-то монстров. Досталось и Ино, с которой Саске сейчас жил на съемной квартире. Их отношения начались так внезапно, что даже Ино не верила в их успех. Она привыкла считать Саске другом, переживать за его семейные драмы, но никогда не думала, что станет частью его жизни. Теперь их невозможно было различить и представить по отдельности. Удивительно, как гармонично и правильно смотрелись они вместе. Именно поддержка и забота Саске помогли Ино без последствий пережить самый сложный период жизни — первые дни после похищения. Нако знала об этом синдроме по собственному опыту. Первые несколько недель превратились для нее в личный Ад. Но и ее почти перестали мучить кошмары. На Ино же и следа не осталось от пережитого ужаса. Сейчас Ино была где-то в первых рядах, вместе с Саске и Микото-сан. В черном строгом платье, с собранными в тугой пучок волосами Яманака выглядела весьма презентабельно и строго, чего в прежние времена никогда бы себе не позволила. Шорох на соседнем сидении привлек внимание Курасавы и она оторвалась от размышлений, повернув голову в сторону источника звука. Кряхтя, пытаясь протиснуться через несколько человек в начале ряда, к свободному рядом с Нако месту прокладывал путь сержант Инузука. Его взъерошенная шевелюра вызвала у женщины улыбку. Они давно не виделись и очень редко общались по телефону. Киба редко мог выкроить свободное время. Со времени задержания убийцы, которое он провел практически в одиночку, Киба стал звездой новостей. Его постоянно приглашали на ток-шоу и вечерние выпуски, чтобы задать пару вопросов и узнать, как сильно изменилась жизнь героя. На самом деле жизнь Кибы, правда, круто изменилась. Он получил повышение по службе и теперь был старшим сержантом, а еще Шисуи предложил ему место в тринадцатом участке. Разумеется Инузука согласился, такой шанс выпадает раз в жизни. Тринадцатый участок и сейчас считался элитным с самой высокой раскрываемостью и уровнем заработков сотрудников. — Привет, — улыбнулся в ответ Инузука, устраиваясь в складном кресле. — Давно не виделись. — В самом деле, — Нако попыталась прислушаться к словам молитвы, но монах уже закончил и теперь покидал зал. — Ты теперь звезда. Мне тебя не догнать. Киба хмыкнул, откинувшись на спинку кресла. На сцену поднялся ведущий церемонии и предложил родственникам погибших по очереди занять его место и рассказать пару слов о своем погибшем. В зале приглушили свет. На сцену взобралась маленькая старушка с совершенно белыми волосами. Позади нее, на большом экране проектора высветилась фотография погибшего. Нако не знала этого человека. Очевидно его останки, в числе прочих, извлекли из бетонных свай торгового центра. — Как ты? — спросил Киба и Нако перевела взгляд на него. — Пережить такое… — Со мной все в порядке, — не дала ему закончить Курасава. Она терпеть не могла, когда ее начинали жалеть. Многим, на ее месте, пришлось гораздо хуже. Свои раны она получила сражаясь за жизнь и в этом нет ничего зазорного. — Физиотерапия помогает. Через несколько месяцев, может год, я снова смогу пользоваться пальцами. Она подняла руку, чтобы показать, как ловко загибает пальцы, но ничего не вышло. Киба даже не взглянул на ее руку. — Я не об этом. Стать жертвой похищения, пережить покушение на убийство… — Во-первых, меня не похищали, — снова не дала ему закончить Нако. — Я сама села в машину зная, чем мне это грозит. Во-вторых, я жива, а, значит, выиграла. Но если ты хочешь знать, мучаю ли меня кошмары? То, да. — Может, тебе не стоит оставаться одной? Можешь пожить у нас, мама будет очень рада. — Спасибо, — искреннее беспокойство напарника вызвало у Нако улыбку, — но не о чем беспокоиться. Я не одна. — Правда?! — Инузука даже подался вперед, всматриваясь в ее глаза. — И кто он? — Тофу, — тихо рассмеялась Нако. — Тоже мне, защитник, — недовольно буркнул Инузука. — Все, что умеет — гадить в чужую обувь. Старушка закончила свою речь и ее место заняла другая женщина. Она много плакала и слов практически никто не мог разобрать, но Нако поняла, кто она. За спиной женщины горела фотография Анко Митараши, молодой спортсменки, ставшей жертвой маньяка совершенно случайно. С фото улыбалась милая, молоденькая девочка в школьной форме с высоким хвостом на голове. Но Нако помнила безжизненное тело, изрезанное ножом, без лоскута кожи на спине. Ее мертвые глаза все еще стояли перед глазами. Тошнота накатила снова. Игнорировать ее на этот раз Нако не могла и прижала ладонь ко рту панически выискивая глазами путь к отступлению. — Нако, тебе плохо? — заметил ее состояние Киба и вскочил с места. — Давай выйдем на свежий воздух. *** На улице было ветрено. Ослепительное весеннее солнце слепило глаза и высушило тротуары и проезжую часть. Но вблизи зданий или под деревьями, где еще лежали густые тени, искрились плотные насты льда. Нако куталась в куртку. На свежем воздухе дышать было гораздо легче, но тошнота не проходила. Чтобы отвлечься от неприятных ощущений в желудке, Нако пыталась найти что-нибудь интересное вокруг. Но к ее разочарованию, ничего не происходило. Город точно умер. — Когда собираешься вернуться к работе? — спросил Инузука совсем неожиданно и, судя по всему, с тем же расчётом — отвлечь Нако от дурного самочувствия. — Слышал, капитан Хатаке держит для тебя место в убойном отделе. Нако кивнула. Министерство внутренних дел начало расследование о халатности в отношении Шимуры Данзо. Министерским чиновникам никак не удавалось понять, почему детектив так упрямо игнорировал очевидные улики и пустил дело на самотек. Тридцати пятилетняя карьера Шимуры могла оказаться под угрозой из-за старческого упрямства. Капитан Хатаке сделал единственно верный шаг в этом случае — отправил старика на пенсию. А освободившееся в штате место ждало Нако. — Держит. Но я не думаю, что готова вернуться, — Киба удивленно вскинул на нее взгляд. Нако поспешила объяснить. — Я не думаю, что подхожу для этой работы. Хирузен ошибался, считая, что я на что-то способна. — Вот еще! — возмутился Киба, взмахнув руками. — Никто лучше тебя не справился бы с этим делом. Подумай, Нако, это ты до всего додумалась. Ты поняла его намерения. — Но не мотив, — она вздохнула и провела ладонью по лбу, будто хотела стереть тягостные мысли. — Я сделала лишь половину работы. Без мотива нет состава преступления. Ее вдруг пошатнуло, голова пошла кругом, а в глазах потемнело. Она вытянула руку, пытаясь нащупать стену, чтобы найти точку опоры, но Киба подхватил ее под руку. — С тобой все в порядке? — Да, просто, я давно не выходила на улицу и от кислорода закружилась голова. Поверил Киба ее словам или нет, Нако не думала. Куда больше ее волновала затронутая ним тема разговора. Якуши Кабуто, которого сейчас допрашивали в СИЗО, не признавал своей вины. Даже то, что его поймали с поличным за попыткой отпилить Нако руку не связывало его с другими жертвами преступления. У полиции все еще не доставало надежных улик, делающих Кабуто серийным убийцей. Пользуясь тем, что Акаши Сай был убит при задержании, — так, во всяком случае, звучала официальная версия, — Якуши делал именно его виновником убийств. Себя же он выставлял жертвой. Заверял, что Акаши шантажировал его и грозился убить. Что Якуши не имел никакого отношения к убийствам, и люди, с которых ему приходилось срезать куски плоти, оставались живы после его ухода. Что Акаши делал с ними потом, Якуши не знал. Разумеется, в этих заверениях нет и не было ни слова правды. Но суду требовались конкретные улики, ДНК, например, или мотив, объясняющий его тягу к убийствам. Следствие не могло найти ничего из этого, даже связать Якуши Кабуто с Фугаку Учиха, объявленного серийным убийцей никто не мог. В свете этих событий совершенные Якуши убийства могли сойти ему с рук. Единственное, в чем его могли обвинить на основании доказательств — причинение тяжких телесных повреждений офицеру полиции. Ни похищения Нако, ни похищение и удержание против воли Ино ему инкриминировать не могли. Нако глубоко вздохнула, приводя дыхание и зрение в порядок. Вероятность того, что Якуши Кабуто когда-нибудь окажется на свободе, пугала Нако до чертиков. — Давай зайдем внутрь, — предложил Киба и, не дожидаясь ответа, потянул Нако к входным дверям здания. Инузука потянулся к ручке двери, но тут же отшатнулся. Дверь открылась сама и из проема, чуть не налетев на Кибу, выскочил Учиха Саске. Он не извинился и, казалось, даже не заметил их. Киба выругался, проводив его взглядом. Нако тоже смотрела на Саске. Лицо его выглядело нахмуренным. Он стремительно шел в сторону стоянки, а из-за поворота уже слышался звук приближающегося автомобиля. «BMW» Шисуи припарковалось ближе всего к входу, перегородив выезд нескольким автомобилям. И сам хозяин машины выскочил из солона. — Где вас черти носят?! — рявкнул Саске, приблизившись к кузену. — У брата своего спроси, — столь же раздраженно отозвался Шисуи, посмотрел в боковое зеркало, поправил галстук. — Я не опоздал? — Нет, но лучше поторопись. Шисуи бросил ему ключи и быстрым шагом направился в сторону здания. Он замер на минуту, заметив Нако и Кибу у входа. Нако почувствовала себя неловко. Они не виделись с Шисуи с того дня, как ее похитили. Тогда, перед ее уходом из его квартиры, Шисуи сказал, что ему не нужна любая другая женщина. Нако не задавалась этим вопросом с тех пор, но теперь эти слова всплыли в голове. Шисуи смотрел на нее, точно хотел что-то спросить, но не знал, как. Киба поздоровался с капитаном и это развеяло тишину. — Прошу прощения, — подал голос Шисуи, — я опаздываю на прощальную речь. — Конечно, — попятился в сторону Киба, утягивая Нако за собой. Проводив его взглядом, Нако подумала, какая неловкая ситуация сейчас разыгралась. Нужно было им столкнуться именно в тот момент, когда он собирался произнести речь в память о своей бывшей возлюбленной. Нако нисколько не сомневалась, что и сейчас Шисуи любит Изуми, как прежде. Разве могла она конкурировать с таким чувством? Хотела ли? Ей так хотелось сказать ему: «Прости, Шисуи, но мне не нужен другой мужчина, кроме того, кого я сама выбрала». Она почувствовала его взгляд кожей. Холодный, будто тысячи игл вонзают под кожу и, вздрогнув, обернулась. Итачи Учиха стоял возле машины Шисуи. Саске что-то тихо говорил ему, но складывалось ощущение, что тот его не слушал. Итачи смотрел на нее. Прямо, не таясь, так пристально, что, казалось, от этого взгляда не спасут даже бетонные стены. Его взгляд не выражал ничего, но Нако чувствовала, знала все, что у него на душе. Она так скучала за ним, за его высокомерным эгоизмом и насмешками. Он сам виноват, что позволил себе быть честным с ней и теперь Нако могла читать его так же открыто, как он читал всех остальных. Итачи Нако не видела с их последнего разговора в больнице, когда он сказал, что ничего к ней не чувствует. Вначале Нако обиделась, злилась и даже мечтала ударить его при встрече. Но потом, когда улеглись страсти, когда она оказалась дома и бессонные ночи дали ей время для размышления, она поняла. Поняла, что Итачи соврал. Ведь в его глазах нет и не было бесчувствия. Ведь он волновался о ней и провел несколько часов у ее койки, пока она приходила в себя после наркоза. Даже когда он говорил, что она ему не нужна в его взгляде было все, что угодно, только не безразличие. А безразличие Итачи Нако видела ни единожды и умела отличать. Он солгал ей, солгал прессе и полиции. Сделал все, чтобы только он один остался виноватым в этой истории. Ушел из полиции, чтобы не втягивать в скандал Шисуи и весь участок. Ушел от нее, зная, как сложно ей будет реабилитироваться после травм физических и психологических, чтобы защитить от еще больших. Нако смотрела на него и видела все, что он пытался скрыть. Интересно, а он видел? Видел, что она все поняла и знает правду? Видел, что она готова его поддержать? Видел, как сильно она скучает? — Нако, пойдем, — Киба завел ее в распахнутые двери. В нос Нако тут же ударил запах ладана и ее опять затошнило. Прижав ладонь ко рту, под недоуменный взгляд Кибы, она быстро ретировалась в дамскую комнату. Согнувшись пополам над раковиной, Нако проклинала все завтраки, обеды и ужины, которые когда-либо ела. Поскольку они все разом решили исторгнуться из ее желудка. В глазах стояли слезы, во рту — горечь, а желудок продолжало скручивать в тугую спираль. Ее и раньше подташнивало из-за успокоительных таблеток прописанных врачом, но никогда еще не заходило так далеко. И никогда не было так плохо. Конечно, всему виной проклятый ладан и благовония, которыми тут провонял каждый угол. Но, если подумать, Нако не реагировала на их запахи, когда занималась организацией похорон Хирузена. Да и тошнит ее не первый раз. Обычно тошнота начиналась с самого утра, после приема таблеток и не проходила до второй половины дня. Нако списывала ее на побочный эффект лекарств, о котором предупреждали в аннотации к препарату, но как давно это началось? Если постараться вспомнить, то успокоительные ей прописали еще в больнице, а тошнота началась сравнительно недавно. Пару недель назад или около того. И если бы тошнота была побочным эффектом приема лекарств, то началась бы сразу, а не через месяц приема препарата. Тогда, что же все это могло значить? У выхода из уборной ее ждал Киба. Выглядел он обеспокоено и сразу направился к ней. — Как ты? Все в порядке? Выглядишь бледной. — Я в порядке, — ответила Нако, хотя чувствовала себя отвратительно. — Давай вернемся в зал. Не хочу пропустить речь Шисуи. У самого входа в зал прощания Нако окликнул Саске. Он так и не вошел, говоря по телефону в холле. Судя по выражению лица Учиха, разговор был не из приятных. — Нако, можно тебя на минутку. Нако не помнила, чтобы он хоть раз обращался к ней по имени, да еще без ехидства в голосе. Общественное порицание и отсутствие связей сделали его более приземленным и приятным молодым человеком. Нако попросила Кибу идти в зал одному, а сама осталась ждать, когда Учиха младший закончит разговор. Он освободился почти сразу, убрав мобильный в карман. Подошел к Нако. — Ты ведь знаешь, что через три дня начнутся предварительные слушанья по делу Якуши? — Да. Мне прислали извещение, — со вздохом ответила Нако. Ей нисколько не хотелось снова встречаться с этим человеком лицом к лицу, но именно ее показания играют ключевую роль в обвинении. — Но ты ведь знаешь, что можешь не приходить лично, — продолжил Саске. Нако подняла на него глаза. — Тебе достаточно нанять официального представителя — адвоката. — Хочешь представлять мои интересы? — не поверила Нако. Саске кивнул. — И Ино. Я не могу позволить, чтобы она встретилась с убийцей. Тебе я тоже готов предложить помощь. — Спасибо, конечно, — Нако была уверена, что предложение Саске целиком исходило из уст Ино. Подруга действительно заботилась о ее психическом здоровье. — Я не уверена, что могу позволить себе твои услуги. — Мне не нужны деньги, — отрезал Саске. Нако удивленно моргнула. — Мне нужен громкий процесс, чтобы снова подняться. Нако не верила, что это дело способно принести успех Саске. Без веских улик Якуши Кабуто не могло быть предъявлено обвинение. Но если убийца останется безнаказанным, это значило, что все его жертвы погибли зря. Нако не могла допустить этого. — Нет. Спасибо за предложение, но я хочу сама отправить этого ублюдка за решетку. На мгновение Саске замер, пристально смотря в ее полные решимости глаза. Ответил. — Хорошо. Учиха кивнул и вернулся к разговору по мобильному телефону. Больше им не о чем было разговаривать. Учиха Саске не нуждался в ее показаниях. Нако давала их множество раз, различным инстанциям и чиновникам. В материалах дела десятки страниц исписаны ее словами, рассказывающими обо всем, что ей пришлось пережить и что говорил ей убийца. Нако наконец вошла в зал. Запах ладана снова встал комом у нее в горле, но теперь женщина собиралась терпеть, чего бы это ни стоило. На постаменте, напоминающем сцену, с микрофоном в руках стоял Шисуи. За его спиной во всю стену смотрело на собравшихся лицо Изуми. — Мы хотели пожениться, — говорил Шисуи, когда Нако протиснулась по узкому, заполненному людьми проходу между рядами сидений. Нако хотела подобраться как можно ближе к сцене. — Точнее, я думал, что мы оба хотим этого. У Изуми был другой путь. Она оставила меня с неопределенным посланием на автоответчике и исчезла. Много лет я не знал, что с ней стало и это было худшее время в моей жизни. Теперь я знаю, что судьба Изуми была ужасна, но это знание подарило мне покой. Я смогу смириться и отпустить ее. Покойся с миром. Нако не успела достигнуть поставленной цели. Ее схватили за руку и притянули ближе к начинающимся креслам. Как раз вовремя. Словно из ниоткуда заполнили и без того узкий проход люди с видеокамерами и микрофонами. Вспыхнули ярким, обжигающим светом фотовспышки. Кто бы мог подумать, что журналисты презрят все традиции и наплюют на чувства скорбящих родственников. Как чайки, жадные до добычи, они набросились на Шисуи с расспросами. Покидать зал прощания капитану тринадцатого участка пришлось в спешке, окруженному своими же подчиненными. Нако с облегчением выдохнула, когда поняла, что толпа, чуть не растоптавшая ее, схлынула и бросилась следом за желанной добычей. И только теперь заметила, что дрожит. Ее тоже преследовали журналисты. Они прибирались в ее палату, караулили у дома, на приемах у врачей. «Что вы чувствуете? Каково это быть единственной выжившей? О чем вы думали, находясь в руках убийцы»? Бесцеремонное, нечеловеческое вторжение в самое болезненное воспоминание. Нако и не догадывалась, как сильно боится вспоминать пережитый ужас. Будто воспоминания могли снова уложить ее на разделочный стол психопата. Будто они снова могли отрезать ей руку и не только. Она загнала эти воспоминания глубоко внутрь, спрятала, чтобы никогда больше не доставать. Не спряталась — убежала. Кольцо рук оплело ее плечи и ощутимо сдавило. — Так станет легче. Нако это знала. Психиатр, которого она посещала первое время тоже рекомендовал ей этот прием: обхватить себя руками и сдавить, если накроет приступ паники. Она и правда чувствовала, что начинает успокаиваться, но вовсе не из-за давления, оказываемого на органы средостения и солнечное сплетение. Обоняние щекотал привычный и родной запах клубничных леденцов. Его тепло, грело спину Нако, а пальцы поглаживали ее плечи. Возмущенные люди шумели вокруг. Гомон стоял такой, что ничего кроме него невозможно было услышать. Попытки ведущего церемонии привести всех к порядку ни к чему не привели. Но Нако была рада суматохе. Она позволила им оставаться незамеченными, вместе. — Зачем ты это делаешь? — не удержалась Нако. Она должна была знать правду. Он должен был сказать ей. — Ты ведь должен играть роль злого дядьки, иначе я не поверю, что ты действуешь исключительно ради своего эгоизма. — Нако, — протянул он, утыкаясь носом в волосы женщины. Итачи закрыл глаза, запоминая запах, который уже никогда не сможет почувствовать. Это его кара, но он с самого начала знал, чем все закончится. — Ты думаешь, что все знаешь, но это не так. Потом ты будешь благодарна за этот шанс. — Нет, — упрямо произнесла она, вырываясь из его объятий и резко повернулась лицом. — Не буду. Но если ты так решил, кто я такая, чтобы пытаться переубедить тебя. Нако сделала шаг назад. Итачи поднял руку, будто пытался задержать ее, но в последний момент передумал. Нако ушла, не оглядываясь. *** Металлическая дверь скрипнула и покатилась в сторону, открывая взору человека за столом. В темноте маленькой комнаты его почти невозможно было разглядеть — черное пятно. И только свет единственной лампы под самым потолком позволял понять, что это все-таки человек. Что он дышит и внимательно смотрит на вошедшего непроницаемым черным взглядом. Впрочем, конвоируемый парой вооруженных тюремщиков, скованный по рукам и ногам наручниками заключенный и без света узнал бы того, кто решил нанести ему визит. Этого человека Якуши Кабуто ждал слишком долго. Все, что он делал, с самого начало, для того, чтобы привлечь его внимание. Учиха Итачи — человек, на которого Якуши всегда равнялся, но так и не сумел догнать. Как бы он не пытался, сколько усилий бы не тратил — Итачи оставался лучше и учитель непременно сообщал об этом факте. Якуши всегда хотелось выяснить, что же в нем особенного. Он придумал идеальный план, как заставить Итачи ошибиться. План был идеален. На его подготовку ушел ни один год, но что-то пошло не так. Он все же не сумел разгадать Итачи. Или упустил из вида крошечную деталь, которая объяснила бы все? — Я ждал, что ты придешь ко мне, — не скрывая улыбки и приподнятого настроения проговорил в темноту Якуши. — Но не верил, что дождусь этого момента. Тюремщики подтолкнули его к металлическому, прикрученному огромными болтами к полу столу. Толкнули к стулу. Якуши сел. Браслеты наручников на его руках расстегнули, перекинули цепь через специальную трубу, приваренную к поверхности стола и снова защелкнули браслеты. Якуши не сопротивлялся. Казалось, он даже наслаждался этим моментом. Он наконец оказался лицом к лицу со своим самым главным противником и предвкушал весьма удивительную беседу. Охранники вышли, закрыв за собой двери. Кабуто молча всматривался в лицо своего оппонента, но мало что мог разглядеть в темноте. Итачи, казалось, его совершенно не замечал. Его голова была чуть склонена, длинная челка закрывала половину лица и только уголки губ едва приподнимала улыбка. От этой улыбки сделалось бы плохо кому угодно, но не Якуши Кабуто. — Я чувствую твою злость, — сказал он, вальяжно, насколько позволяла длина рук, откидываясь на спинку стула. Кабуто чувствовал себя победителем и упивался этим ощущением. Ведь как бы не старалась полиция, как бы ни изворачивался прокурор, у них не было веских доказательств его причастности ко всем этим убийствам. Единственное, что могли инкриминировать Кабуто, так это похищение и нанесение тяжкого вреда офицеру полиции. Да, срок не малый, но он не сравнится с пожизненным заключением или казнью. Как ни крути, но именно Якуши Кабуто победил в этой схватке, пусть и не достиг поставленной цели. У него будет достаточно времени все обдумать и разработать новый, более детальный план. — И, знаешь, это в тебе говорит беспомощность. Я знаю, что ты никогда не проигрывал, но теперь… У тебя ничего на меня нет! Меня не смогут связать с серией убийств. Все улики косвенные и мой адвокат… — Не думай, что ты в безопасности, Кабуто, — голос Итачи был спокойным и сдержанным, но от него веяло почти потусторонним холодом. Будто ледяные иглы впивались в кожу и разрывали ее на мелкие куски. Якуши вздрогнул, но почти сразу вернул прежнюю уверенность в себе, усмехнулся. — Угрожаешь? Это последнее, что тебе осталось, Итачи. Кто бы мог подумать, — Якуши собрал пальцы в замок — тонкие руки прирожденного хирурга. Сколько жизней они могли бы спасти, но не сделали этого. — Учитель говорил, что тебя невозможно провести. Что твой разум недосягаем и простому человеку никогда не сравниться с твоим гением. Видно, он ошибался, Итачи. Ты пришел сюда в надежде, что я дам тебе оружие против себя, верно? Ты ошибся. Я ни в чем не виноват, меня заставили. Глаза убийцы сузились в узкие щелочки, тело подалось вперед, нависая над столом. Он не раскаивался в своих деяниях. Он не жалел людей, которых отправил на тот свет раньше положенного срока. Якуши ощущал свое превосходство. Его линия защиты казалась проста, но от того и действенна. Акаши Сай мертв, а, значит, никто не может опровергнуть его слова. И Якуши ухватился за мертвого подельника, как за спасательный круг. На всех допросах он уверял, что стал жертвой. Будто Сай принуждал его, угрожал. И сам Якуши стал жертвой обстоятельств. По словам Якуши, Акаши хотел убийствами прославить свою фамилию. Бедный художник, едва сводивший концы с концами, решил стать самым известным убийцей современности, чтобы заработать. В квартире Акаши на самом деле обнаружили несколько картин, изображающих изувеченные тела Изуми и Нако. Точно он заранее знал, как будет выглядеть Нако после смерти. От этих ужасных полотен кровь стыла в жилах. Адвокат Якуши представлял эти полотна, как доказательство планирования убийств именно Саем. И если суд согласится с доводами стороны защиты, Якуши мог получить лишь несколько лет заключения. — Ты прав, — у Итачи не было желания спорить с убийцей, но так просто отвертеться он ему ни за что не позволит. Чтобы остановить отца, Итачи убил его. Он должен был убить Якуши еще там, в бункере, но Инузука не позволил ему. Два дротика с транквилизатором и разорванная спина, вместо трупа убийцы — таков закон. Итачи знал, что Инузука пожалеет о своем поступке. — Обвинение не в состоянии связать тебя с каждым из совершенных убийств. Но не я. Бровь Якуши взвилась вверх из-под тонкой оправы очков. Казалось, в его глазах промелькнула заинтересованность, но Итачи мало уделял этому значения. Он пришел сюда, чтобы показать Якуши, как сильно тот заблуждался, считая самым умным. Впрочем, еще месяц назад Итачи и сам не верил, что ему удастся обойти его. Но теперь Итачи чувствовал облегчение. Его мир снова обрел привычные очертания. Больше ни что не выбьет у него почву из-под ног. — Как минимум, — продолжил Итачи, вынимая из кармана пуловера конфету и отправляя ее в рот. Маленькую комнату для допросов тут же наполнил запах клубники, — я могу доказать твою связь с убийством агента О’Коннора и Морино Ибики-сана. — Правда? — Якуши не верил, но в то же время все в его позе и напряженном взгляде выражало тревогу. — И как же? — Я нашёл перчатки, с твоими отпечатками внутри и следами крови Ибики-сана снаружи, которые ты выбросил на входе в больницу. — Вот как, — облегченный вздох сорвался с губ убийцы. — Разумеется, это мои перчатки. Ведь это я обнаружил убитых. Я проверял пульс у Ибики-сана, так кровь и попала ко мне на перчатки. — Возможно. Но характер рисунка капель говорит о другом. Кровь брызнула тебе в руку, а случиться это могло только при жизни Ибики-сана. Значит, именно ты воткнул нож ему в горло. Губы Якуши растянулись в презрительной, едкой усмешке. — Хорошо. Что-то ещё? — Кроме того, что все медикаменты, которые ты использовал в своих убийствах похищены из больницы Фонда «Белый Лотос»? Как и списанная машина «Скорой помощи», которую ты угнал. Кстати, в салоне обнаружили твою ДНК. — Это всё косвенные улики, — окончательно успокоился Якуши. Нет, Итачи совершенно нечего ему предъявить. — Я действовал по принуждению этого сумасшедшего художника. Он грозился убить меня, если я откажусь! Не удержался и расхохотался Кабуто. — Видишь, что бы ты не сказал, это ничего не докажет, — развел он руками, отсмеявшись. — Я надеялся, что у тебя есть что-то более весомое. — Не у меня, — Итачи довольно спокойно отнесся к истерике убийцы. Он не перебивал, не огрызался… В общем, никак не реагировал. Он твердо знал, что справедливость на его стороне. В этот раз. — У человека, которого ты зовешь учителем. — Что? — не поверил Кабуто. — Видишь ли, Учиха Фугаку, не смотря на его пристрастие к убийствам, был полицейским. Он всегда и все записывал. Включая твою характеристику и шаги обучения, которым подвергал своих последователей. — Значит, и твои! — ухватился за эту мысль Кабуто. Итачи кивнул. — Но я не дал ему шанса гордиться собой. Как и Саске. Ты — совсем другое дело, — Итачи наклонился и только сейчас Якуши Кабуто заметил, что у его ног все это время стоял дипломат. Итачи поднял его, открыл. На стол легла увесистая папка, потрепанная, с пожелтевшими от времени листами. — Если ты помнишь уроки отца, то должен знать, как важно не упускать деталей. Он ничего о тебе не упустил. Начиная с того дня, как пришел в приют расследовать загадочную гибель мальчишек. Ты был единственным подозреваемым, но он увидел в тебе огромный потенциал и утаил доказательства твоей виновности. — Доказательства? Какие доказательства? Не было ничего, что указывало на меня! — Ты ошибаешься, Кабуто. Отцу, как и мне, хватило одного взгляда, чтобы понять, что к чему. Все дело в той женщине, Ноно, молодой послушнице, погибшей за год до этого. Ее смерть признали несчастным случаем, но ведь это ты толкнул ее с лестницы так, что она сломала себе шею. — Нет! — выкрикнул, вдруг, сорвавшись Кабуто. Вся напускная смелость и спокойствие разом сошли с его лица. Он вскочил, но тут же бухнулся обратно, не удержав равновесия. Громко клацнул зубами. На лбу его проступила испарина, а глаза запылали злобой. — Я никогда бы не причинил ей вреда! — Конечно, ведь ты любил ее. Сколько тебе тогда было? Тринадцать? Четырнадцать? Ты был довольно щуплым для своего возраста, слабым, это и вызывало в сестре Ноно особые чувства к тебе — жалость. А ты влюбился по-настоящему, как мужчина. Ты хотел быть с ней. Мечтал о том дне, когда сможешь уйти из приюта и быть с ней. Но она приняла постриг… — Нет! Ты ничего не знаешь! Не смей говорить то, в чем ни черта не понимаешь! — бесновался Кабуто в тело которого точно бес вселился. — Ты решил, что она предала тебя… — Нет! — Ты пытался доказать, как сильно любишь ее, — Итачи не обращал внимание на истерику заключенного. Он точно знал, что распутал клубок. Не существовало тайны, которую он не сумел бы раскусить. — Ты пытался изнасиловать ее, но сестра Ноно дала тебе отпор. — Нет, это не правда! Не правда! — Ты столкнул её с лестницы, потому что она не приняла твои чувства. Ты убил её. А тех мальчишек, смерти которых и привели к тебе моего отца, ты убил потому, что они знали правду, — Якуши нечего было сказать, но просто жёг Итачи неистовым взглядом, будто намеревался убить, как только представится случай. — Мне интересно только одно: как много времени ты проводил, подглядывая за ней? Такое внимание к мелочам: татуировка на запястье, родинки на спине, родимое пятно под коленном. Ты собирал ее из частей тел своих жертв, свою сестру Ноно. Ведь одно дело, найти женщину с похожим лицом и совсем другое — её точную копию. Итачи открыл папку и в тусклом свете обрела очертания фотография с лицом женщины: светло-каштановые вьющиеся волосы, карие глаза, прямой нос, родинка под правым глазом. Эта женщина была так удивительно похожа на Изуми и Нако, точно их сестра-близнец. Губы Кабуто искривились в горестном оскале, но он ничего не сказал. — Я думал, что Изуми убил отец, но теперь знаю, с самого начала, она была твоей жертвой. Отец разрешал тебе брать сувениры с убитых и ты кроил для Изуми новую кожу, один в один очертания Ноно. Ты видел её рядом с отцом и с каждой новой встречей всё больше убеждался, что она и есть Ноно. Ты истязал её, мучил, насиловал на протяжении многих лет, пока Изуми не забеременела. Я нашел его. Мальчик родился с тяжёлым пороком сердца и должен был умереть без срочной операции. Но ты не собирался спасать его. Ты выбросил его в мусорный бак недалеко от пожарной части. Но ребёнок не умер. Его нашли, доставили в больницу и спасли ему жизнь. Он жив. Ему четыре и в его крови твоя вина. Итачи выдержал паузу, позволяя Якуши понять, что больше у него нет шансов отвертеться от обвинений. — Ты считал, что Изуми виновата в смерти вашего ребёнка и убил её. Но в тех условиях, ни одна женщина не смогла бы выносить и родить здорового ребёнка. К счастью, у тебя был запасной план — Нако. Ты встретил её, когда проходил интернатуру в её родном городе. Ты ещё работал в той больнице, когда она закончила школу и поступила в столичный ВУЗ. Ты не выпускал её из поля зрения. Даже промыл мозги этому художнику Саю, чтобы он шпионил за Нако для тебя. Ты собирался сделать с ней то же, что и с Изуми. Голос Итачи вдруг изменился и наполнился неприкрытой угрозой. Якуши вскинул голову, оторвав взгляд от лица сестры Ноно, и ужаснулся. Так вот, где он совершил ошибку! — Ты рассчитывал, что схожесть между Нако и Изуми разбудит во мне чувство вины и заставит утратить бдительность, верно? Таков был твой план? Дезориентировать меня. Ты не учёл одного: я не способен это почувствовать, потому что точно знаю, что винить себя мне не за что. — Да, — согласился Кабуто, прикрывая глаза. — Я совершил ошибку, признаю. Думать, что ты человек, было глупо. — Поэтому, запомни. Если случится так, что ты обретёшь свободу, я найду и убью тебя, где бы ты ни был. И, поверь, совесть не будет меня мучить. Итачи забрал папку, сунул её в дипломат и поднялся, уходя. Больше ему сказать было нечего, да и не для чего. Теперь Якуши Кабуто знал, что не сумеет отвертеться от обвинений в совершении серийных убийств. Записи его же учителя, человека, которому Кабуто едва не поклонялся, поставили крест на его жизни. Кабуто не сдержал улыбки, когда за спиной скрипнула, отворяясь, чтобы выпустить Итачи дверь. — Ты даже не представляешь, Итачи, насколько ты похож на своего отца, — пробормотал заключённый. Но услышал его Учиха Итачи или нет, затруднялся сказать. Итачи же, впервые в своей жизни почувствовал в себе достаточно сил, чтобы вершить свою собственную судьбу. Прежде, он был лишь тенью отца. Но с этого дня, с этого часа он обретал новый смысл жизни. *** — То есть, никакой ошибки? — Никакой ошибки, — подтвердила женщина в белом халате сидя за столом напротив бледной, как полотно Нако. — Все результаты обследования и анализы говорят о том, что вы беременны. — Как… Как долго? Нако всё ещё не могла поверить услышанному. Уже три дня. С тех пор, как по дороге домой с похоронной церемонии зашла в аптеку и купила тест на беременность. Без задней мысли, просто, чтобы успокоиться. Но тест её нисколько не успокоил, напротив. Следующим утром Нако записалась на приём к врачу, чтобы знать наверняка. Прошла ряд процедур и анализов, для достоверного результата. И вот теперь ей выносили вердикт. Почти приговор. — Шесть недель, — сверилась с результатами исследования УЗИ доктор. — Поздравляю. Шесть недель? Ровно столько времени назад они с Итачи любили друг друга в первый и последний раз. — Спасибо, — невнятно пробормотала Курасава. Доктор продолжала говорить, расписывая рекомендации для её нынешнего положения, но Нако почти не слушала. Она просто не знала, что делать в сложившейся ситуации. Если бы она узнала о беременности шесть недель назад, то была бы счастлива. Но именно шесть недель назад её жизнь круто и бесповоротно изменилась. Она уже не была той Нако, которая верила в светлое будущее и справедливость. Полученная во время покушения травма руки лишила её возможности работать следователем. Да, Хатаке-сан держал для неё место в убойном, но с непослушными пальцами она годилась, разве что заполнять отчеты. Всё, чему учил ее Хирузен, всё время, которое он потратил на неё обратилось в прах. Возможность, ради которой она трудилась столько лет, начиная со средней школы — больше ничто не имело значения. А ребёнок? Что она будет с ним делать? Как жить? В своей съемной однушке, которую и квартирой назвать язык не поворачивается? Им с котом и то сложно развернуться, не то, что с младенцем. И на какие деньги? Если Нако всё же вздумает вернуться в полицию, кто будет смотреть за её малышом? Кого просить о помощи? Не говоря уже о том, что она не сможет взять собственного ребёнка на руки не боясь уронить из-за травмы руки. Нет. Нако не могла позволить ребёнку родится в таких условиях. Она не могла принести в мир существо, отец которого не желал иметь с ней ничего общего. Нако прекрасно помнила его слова на похоронах. Потом она должна была быть ему благодарна, так сказал Итачи. Но пока сбывалось только её собственное пророчество — она не станет его благодарить! *** — Начинается предварительное слушание по делу… Киба тяжело вздохнул и взглянул на часы. Нако ещё не пришла, хотя никогда раньше не позволяла себе опаздывать. — Обвиняемый Якуши Кабуто, вам известен состав преступления за которое вас будут судить? Киба протиснулся к выходу. В маленьком зале, забитом адвокатами, следователями и полицейскими яблоку негде было упасть. И мало кто обратил на него внимание. Выбравшись в коридор и закрыв за собой двери, старший сержант поднес мобильный к уху. Вот только пять прежних попыток дозвониться до Курасавы не увенчались успехом. Киба не верил, что повезет в этот раз. Но трубку подняли. — Алло? — Нако, черт возьми! Где ты?! Предварительные слушанья уже начались, а ты… — Прости, — рассеяно ответила она. — Я забыла. — Забыла? Да что с тобой?! Киба лучше всех знал, как важно для нее довести это дело до конца. И вовсе не потому, что так поступает любой порядочный офицер полиции, а потому что только так она сможет спать спокойно. Так что забыть о слушаньях она никак не могла. Если только не случилось нечто из ряда вон выходящее. — С тобой все в порядке, Нако? — уже с тревогой спросил Инузука. На том конце вздохнули. — Да. Все нормально. Найди Учиха Саске, скажи, что я передумала и хочу, чтобы он говорил за меня. — Нако! — И присмотри за Тофу. — Что? — Киба знал, что Нако не оставляла кота по собственной воле, а, значит, произошло действительно что-то ужасное. — Ты куда-то уезжаешь? Нако, ответь мне. — Да, — по тону голоса Курасавы Киба понял, что она не хотела отвечать на его вопросы. И только чувство признательности заставляло ее быть честной. — Мне нужно уехать на некоторое время. Я пока не знаю, как долго меня не будет. — Когда ты уезжаешь? Сегодня? — Сейчас, Киба. Он только теперь расслышал на заднем плане голос, объявляющий прибытие поездов. Значит, она уже на железнодорожном вокзале и, вздумай он вмешаться, ничего не сумел бы делать. — Нако, пообещай мне звонить и вернуться, как только со всем разберешься. — Я попробую, — ответила она и повесила трубку. Киба схватился за голову и облокотился на стену. Ноги, казалось, отказывались его держать. Что произошло? Он никак не мог понять. Последние дни Нако была сама не своя, но он списывал это на последствия пережитого шока и опасения перед судом. Все-таки видеть человека, хотевшего убить тебя не простая задача. А выходило, что Нако скрывала что-то еще. — Где она? Киба вздрогнул от неожиданности и поднял голову. На него в упор смотрели черные, злые глаза. Спина старшего сержанта покрылась ледяной изморозью. Этот взгляд не мог обещать ничего хорошего. Киба поднял руки на уровень груди, будто показывал, что не несет угрозы и нападать на него не стоит. Учиха Итачи внушал Кибе неподдельное уважение и ему еще не приходилось так сильно его бояться. Впрочем, было за что. — Уезжает. Не знаю куда. Просила присмотреть за котом. — Почему уезжает? — Этого я тоже не знаю. Нако не говорит того, чего говорить не хочет, — сардонически ухмыльнулся Инузука. Итачи окинул его взглядом, словно решая, верить или нет и, убедившись в правдивости слов собеседника, развернулся уходя. — Итачи, стой, — Учиха замер, но головы не повернул. — За тот случай я так и не извинился. Я понятия не имел, что в том углу торчит арматура. Мне очень жаль, но я должен был выполнить приказ. — Я знаю, — коротко ответил Итачи. Его прямая спина и гордо расправленные плечи не оставляли даже намека на ужасный шрам, рассекающий лопатку и руку. Киба сам не понимал, как так вышло. Когда Итачи и Какаши приехали к Нако, чтобы обсудить ее план поимки убийцы и обнаружили, что ее нет, Итачи сразу понял, что к чему. Он хотел действовать незамедлительно, а Какаши настаивал на следственных мероприятиях. Говорил, что они понятия не имеют, где искать убийцу и только улики смогут вывести на его след. Так поступил бы любой полицейский, но не Итачи. Он точно знал, как поступит убийца и знал, что времени у них почти нет. Именно тогда ему пришлось признаться Какаши в том, кем на самом деле был его отец и чему он научил Итачи. Какаши требовал, чтобы Итачи не предпринимал никаких действий. Любое его вмешательство может стать причиной отвода дела в суде. Одно его имя могло снять с убийцы все обвинения. Как капитан, Хатаке думал на перспективу дела, а Итачи думал о личном. Черт его знает, как Итачи нашел эту проклятую базу и бункер под ней. Киба и Саске, даже идя по следу Итачи, несколько раз сбились с пути. Они никогда не нашли бы вход в бункер без Итачи. Уже тогда Киба думал, что Итачи бывал на этой базе раньше. Страшно только представить: зачем. Множество комнат заполненных следами былых преступлений. В одной из таких коморок нашли обезглавленное тело Изуми. В том, что это она, никто не сомневался. Саске убил Сая, но это произошло так быстро, что Киба просто не успел вмешаться. Допустить смерти еще одного подозреваемого Киба не мог. К тому же Какаши дал четкие указания — не подпускать Итачи к убийце и уликам. Киба выстрелил в него дротиком с транквилизатором из пистолета Сая. Он видел, какой эффект оказывает снотворное. Сай свалился с одного. Но Итачи не отключился даже после двух дротиков. Заставлял себя двигаться на чистом упрямстве. Киба знал, что если позволит, Итачи убьет убийцу и тогда полицейское управление ждет самый сокрушительный скандал в истории. Он должен был принять меры! Киба ударил Итачи рукоятью пистолета по голове и, когда Итачи покачнулся, толкнул его в сторону. Он не знал, что из обвалившейся части стены опасно, как крюк, торчит арматура. — Я сам присмотрю за ее котом, — продолжил Итачи, когда Кибе казалось, что он уже ничего от него не услышит. Инузука не успел даже удивиться. *** Нако потратила на дорогу до Осаки два часа. Всё это время она провела с комфортом на борту скоростного поезда. А из Осаки ещё час добиралась до Идзумисано на автобусе. Маленький городок, который Нако покинула почти пять лет назад ничуть не изменился. Те же улицы, те же дома, те же люди. Точно время застыло. Даже время года совпадало — начало весны. Выйдя из автобуса, Нако сразу же направилась в городскую клинику. В регистратуре женщина в розовой униформе удивлённо поинтересовалась: почему жительница столицы решила воспользоваться услугами их врачей. Нако пришлось объяснять, что она родилась и выросла здесь, что здесь живет ее мама, к которой она приехала. И что прописка в столице у неё временная. В конечном итоге, оформив все бумаги и оплатив стоимость приема, Нако попала к врачу. Специалистом оказалась молодая женщина, на вид даже младше Нако. Она приветливо улыбалась, создавая весьма радушное впечатление. — Здравствуйте, — улыбалась она, пока Нако усаживалась на стул, напротив её рабочего места. — Чем могу помочь? — Я беременна, — выдохнув, решительно заявила Нако. Ей хотелось покончить со всем, как можно скорее. Ведь, стоило ей начать колебаться, она передумала бы. — И хочу прервать беременность. Врач провела осмотр и выписала перечень необходимых анализов. — Лаборатория принимает до десяти утра, — пояснила она, вручая Нако стопку направлений. — Анализы необходимы, прежде всего, чтобы быть уверенными в вашем здоровье. Знать, что процедура вам не повредит. Заодно проверим переносимость наркоза. Я отлично переношу наркоз, подумала Нако, но вслух ничего не сказала. Покинув клинику она направилась домой. Не имея понятия, захочет ли её видеть родная мать. Нако так и не позвонила ей, чтобы предупредить о приезде. Но, если встреча пройдет не лучшим образом, Курасава могла снять номер в отеле. Маленький домик, в котором Нако провела большую часть своей жизни, немного обветшал, но, в целом, остался тем же. Вначале Нако увидела соседку, склочную женщину, вечно недовольную госпожу Юмико. Та сидела на уличной скамье, весело болтая с другими уже пожилыми кумушками и только потом разглядела среди них собственную мать. В инвалидном кресле. — Нако?! — удивлению матери не было предела. Казалось, она побледнела и была готова упасть в обморок. — Что ты здесь делаешь? Что-то случилось? — Нет, — Нако почти не понимала, что говорит. Вид матери, прикованной к креслу, поразил её до глубины души. Она не догадывалась, что мать стала инвалидом. Как давно? Почему она не позвонила ей? Но ведь и сама Нако ни разу не позвонила, чтобы сообщить, что перенесла операцию или чуть не погибла. — Всё хорошо. Просто, у меня отпуск, вот я и решила навестить тебя. — Надо же, какая честь, — недовольно буркнула Юмико-сан, покачав головой. Мама шикнула на неё и подкатилась к Нако. — Пойдем в дом. Уже свежо и легко простудиться. *** Чай парил в чашках. Их керамическое тепло приятно грело озябшие больше от страха, чем от холода ладони. Так просто, друг на против друга они не сидели, кажется, целую жизнь. Мать всегда была занята. Нако почти не помнила, чтобы они собирались за одним столом ужинать. И теперь это казалось странным. — Что… что случилось? — нерешительно спросила Нако. — Как ты потеряла ноги? — Ах, это, — женщина отмахнулась так, словно речь шла о совершенно несущественных вещах. — авария три года назад. Мы отправились с экскурсией и автобус слетел с горной дороги в обрыв. Мне зажало ноги. Кости были сильно раздроблены, так что пришлось их отнять. — Какой ужас, — искренне сокрушалась Нако. — почему ты не сказала мне? Я могла бы помочь. — Зачем? Отвлекать тебя от учёбы только потому, что мне отрезали ноги? Святой Будда, я осталась жива, хотя многие погибли — это самое главное! — она вздохнула и, потянувшись через стол, положила ладонь на руку Нако. — Я не хотела, чтобы моё несчастье стоило тебе карьеры и жизни, о которой ты так мечтала. Ты ведь тоже скрываешь от меня свои аварии. Нако бросила косой взгляд на шрам на руке. Его почти не было видно, но жёг он, будто кожу только что разрезали. — Я обо всём узнала из новостей и не дождалась от тебя ни одного звонка, — продолжала мать, уже с укором. Нако подняла на неё глаза. — Я не знала, в каких мы отношениях. Ты перестала мне звонить, присылала открытки только на Новый год и день рождения. Я думала, ты не хочешь меня знать! — Святой Будда! — воскликнула женщина. — Ты моя дочь! Что бы между нами не произошло, я не перестану волноваться о тебе. — Но я думала иначе, — Нако отхлебнула чай, чувствуя себя ужасно неловко и глупо. — Я кое-что узнала о том, при каких обстоятельствах была зачата и полагала, что ты сочтешь за благо избавиться от меня. — Ты все-таки нашла его, — констатировала мать. Нако мотнула головой. — Нет. Мне сказали. Убийца сказал, — с каждым словом к горлу подступала тошнота, а рот будто наполнили желчью. — Он тоже его сын. Почему ты раньше мне не сказала? Я должна была знать, кто мой отец, а не питать иллюзий. — И что бы это изменило? — Нако ждала от матери криков, но та была спокойна. Она уже давно ждала, когда состоится этот разговор. — Твоё желание разыскать отца и показать ему чего ты добилась без него сделало тебя той, кто ты есть. Дочерью, которой я горжусь. Моё признание отняло бы у тебя эту цель и кто знает, как сложилась бы твоя жизнь. Поверь, я знаю, как тяжело тебе было бы признать сущность своего настоящего отца. Так же тяжело, как я не могу признать этого до сих пор. Меня изнасиловали когда мне было семнадцать. И этот насильник, единственный человек, который подарил мне ребёнка. Но, каким бы чудовищем он ни был — ты моя дочь! Я люблю тебя. Нако молчала и смотрела на мать. В глазах её застыли слезы. — Зачем ты приехала, Нако? Я не поверю, что ты просто решила навестить меня. У тебя что-то случилось? — Нет, я же говорила… — Нако! О том, что ты чуть не погибла, дважды за последний год, я узнала по телевизору. И спасибо Микото-сан, святая женщина, звонила мне каждый час и рассказывала, как ты себя чувствуешь. Не ты, Нако, а эта женщина! — Нако только удивленно хлопала глазами. Ей и в голову не приходило, что Микото-сан найдет номер её матери и будет держать в курсе событий. Мама всё знала и приехала бы, если бы не инвалидное кресло, заложником которого стала. — Так что, если ты здесь — случилось нечто из ряда вон выходящее. Вот я и спрашиваю: что случилось? Нако не хотела говорить матери истинную причину своего приезда. Но теперь, после столь откровенного разговора, не могла ей лгать. Тяжело вздохнув и опустив голову, Нако пришлось признаться. — Я приехала избавиться от ребёнка. — Ты беременна? — почему-то мать не удивилась и, как будто, даже обрадовалась. Нако кивнула и, больше ничего не скрывая, рассказала их с Итачи историю с самого начала. *** Когда свет фар резанул по стеклам, была уже глубокая ночь. И только Курасава-сан не спала. Фантомные боли, после ампутации ног мучили её постоянно. Обезболивающие почти перестали помогать, но она всё равно никогда не жаловалась на свою жизнь. Она выжила там, где другие погибли. В этом они были похожи с дочерью. Нако тоже пришлось многое пережить в столь юном возрасте. Не удивительно, что у неё больше не было веры в собственные силы. — Кто там? — крикнула женщина с порога в темноту ночной улицы, после того, как позвонили в звонок. — Я хочу поговорить с Нако, — раздалось из темноты. Этот голос произвёл на женщину невероятное впечатление: сильный, тягучий, обволакивающий. Таким голосом мог говорить только человек прекрасно знающий себе цену. — Выйдите на свет, чтобы я могла видеть, с кем говорю, — попросила она. Мужчине пришлось войти в калитку и пройти по дорожке до первого фонаря. Чёрные волосы длинными прядями спадали на бледное, точно светящееся лицо. Большие чёрные глаза тяжело взирали на мир. Упрямый изгиб губ, волевой подбородок. Сложен от тоже был на зависть. Курасава-сан не сомневалась, только такого мужчину могла полюбить её дочь. — Так, значит, вот ты какой, Итачи, — проговорила она. Итачи отвесил короткий поклон. — Проходи, только не шуми. Нако спит. Итачи прошёл за медленно катящейся в инвалидном кресле женщиной на кухню. Ни в одной из комнат не горел свет, так что Итачи не мог рассмотреть обстановку дома, но узнавал ощущение. Ощущение её присутствия. Так уютно и мягко могло быть только с Нако. Он чувствовал это везде, куда бы она ни пошла. Даже на четвёртом этаже тринадцатого участка стало приятней находиться, когда она была там. Это был дом Нако. Он пронизан её детскими запахами, её памятью, ею самой. И Итачи уже любил этот дом, не важно, как он выглядел при дневном свете. Женщина щёлкнула выключатель и предложила гостю присесть за стол. Сама же включила плиту и поставила чайник. Единственный стул на кухне стоял в самом углу. Все остальное пространство оставалось свободным, чтобы в инвалидном кресле можно было свободно перемещаться. Она налила чай по чашкам и устроилась напротив него. — Ты знаешь, зачем моя дочь приехала сюда? — с ходу спросила Курасава-сан. По словам Нако у нее сложилось об Итачи весьма неоднозначное впечатление и теперь она хотела разобраться, чего же в нем преобладает больше. — Догадываюсь, — его голос звенел в воздухе, словно стекло, резонирующее с частотой высоких нот. — Но хочу, чтобы вы знали, она ничего мне не сказала. — Ты ведь не хотел иметь с ней ничего общего, — припомнила слова Нако Курасава-сан. Итачи опустил голову. Смоль волос закрыла лицо от взгляда женщины. Ему было тяжело. Он боролся с тем, чего хотел на самом деле и с тем, как должен был поступить. Он вздохнул. — Я никогда не хотел отпускать её, — он говорил тихо, точно боялся, что ночь украдёт его слова, если услышит. — Но так было лучше для неё. Рядом со мной у неё не будет того будущего, которое она заслуживает. Той карьеры, высот которой она может достичь. — Но разве карьера — все о чём может мечтать женщина? — спросила женщина. Итачи взглянул на неё. Он знал, что она скажет, но не стал перебивать. Нако ее дочь и её право говорить за неё. — Я растила Нако одна и знаю, как это тяжело. Но так же я знаю, что нет большей радости в жизни, чем смотреть, как растет твой ребёнок. Ты приехал сюда, чтобы убедить её оставить ребёнка, но ради ее карьеры держаться от нее подальше? Если так, то ты зря проделал этот путь. — Я хочу ей счастья, — только и сказал он. — В этом наши планы совпадают, — согласилась Курасава-сан. — Но, видно, ты плохо знаешь мою дочь, раз думаешь, что она станет спокойно повиноваться чьим-то решениям. Нако росла без отца. Её третировали, над ней издевались. Очень быстро Нако научилась защищаться от всех и то, что она смогла полюбить тебя говорит о многом. Она доверилась тебе и если ты предашь её доверие, Нако никогда не простит. Так чего ты хочешь на самом деле? Он не ответил. Курасава-сан отправила пустую чашку в раковину и покинула комнату. — Подумай. Время у тебя ещё есть, — посоветовала она на последок. *** — Что он здесь делает?! — не верила собственным глазам Нако. Она специально проснулась раньше, чтобы успеть в лабораторию в числе первых. Ей не хотелось долго затягивать с решением своей проблемы. Но первое, что она увидела, выйдя во двор — Учиха Итачи, потягивающий чай в саду под ещё голым клёном. — Он приехал поздно ночью. Хотел поговорить с тобой. Ты спала, так что я не стала тебя будить, а ему предложила подождать до утра, — почти честно призналась мама, упустив лишь содержание их занимательной беседы. Нако хотелось сбежать, провалиться сквозь землю, только бы не видеться с ним. Но другого выхода не было. И, как бы она не старалась, ей все-равно пришлось бы пройти мимо него. Собравшись с духом, она всё же решила положить конец всей этой истории. Итачи увидел, что она направляется в его сторону и сразу встал, отставив чашку. Нако никогда прежде не наблюдала за ним такой учтивости и даже приятно удивилась. Ей казалось, что Итачи человек сугубо эгоистических целей, но, выходило, он мог быть и другим. Этого, другого Итачи Нако не знала. Подсознательно она догадывалась, что за наружным хладнокровием и безразличием бьется горячее, пылкое сердце, но подумать об этом всерьез ни разу не пробовала. — Мама сказала, ты хотел видеть меня, — решительно заговорила она, стараясь не показывать своей растерянности и крошечной, такой, что сама только предчувствовала её наличие, надеждой. — Что-то случилось? Якуши оправдали? — Нет. Ему не удастся отвертеться от обвинений, — ответил Итачи в глазах которого мелькнуло удивление. — Хорошо, — кивнула Нако. — Тогда, не понимаю, зачем ты приехал? — Ты знаешь, — Итачи чувствовал, что ступает на тонкий лёд. Нако не позволит ему просто забыть то, что он говорил ей прежде. Вычеркнуть все её обиды. Он даже не знал, хочет ли она ещё знать его. — Ты оставила тест на столике в ванной. — Что ты делал в моей ванной? — проклятье, она даже не могла удивиться. — Кормил Тофу. — Тофу?! Я просила об этом Кибу. — Я знаю, — Итачи резко замолчал, чувствуя, что разговор уходит в совсем другое русло и шагнул вперёд. — не делай этого. — Не понимаю, о чём ты. Он сжал её руку, ту самую, пальцы которой не гнулись по её желанию. Осторожно погладил большим пальцем шрам, забравшись под рукав куртки. Нако было больно от этого прикосновения, не физически — морально. Она считала себя ущербной, а ни один ущербный не любит, когда ему указывают на его изъяны. Слёзы задрожали у неё на ресницах. — Ты так много страдала из-за меня, — прошептал он почти ей в губы. — Как я могу думать, что имею право прикасаться к тебе. Внутри у Нако всё задрожало. Сердце сжалось до хруста и сильно захотелось расплакаться. Она стиснула зубы, пытаясь справиться с эмоциями. — Как я могу верить, что ты можешь быть счастлива рядом со мной. Как я могу верить, что дам тебе всё, чего ты заслуживаешь, если у меня ничего нет. — Мне ничего не нужно, — пробормотала она, задыхаясь от переполнявших её эмоций. — Это тебе так кажется, — сказал Итачи, прожигая ее неистовым взглядом обсидиановых озер. — А я знаю, чего хочу тебе дать. И я хотел тебе дать это несмотря ни на что. Даже если ты будешь против. Но одно дело желать счастья женщине, которую любишь и совсем другое — матери своего ребёнка. — Любишь? — губы Нако почти не двигались и она сама не поверила, что смогла произнести это слово правильно. — Больше, чем ты можешь себе представить, — прошептал он. Нако подняла голову и, прежде чем успела что-либо понять, её рот оказался в плену его губ. Тихий стон, сорвавшийся с её губ тут же утонул в пылком, жадном поцелуе. Шесть недель. Они голодали друг без друга целых шесть недель и теперь это время казалось вечностью. Его горячие, властные ладони поглаживали спину Нако, прижимая её ближе к разгорячённому подтянутому телу. В пальцах Нако ещё жило ощущение прикосновения к его покрытой туземными татуировками коже. Им больше не нужны были слова. Страсть, кипящая в его пылающих, точно угли глазах, говорила больше, чем он сумел бы выразить. Она пьянила их обоих. Нако прикусила нижнюю губу Итачи и он шумно втянул воздух носом, зарываясь пальцами в её густых волнистых волосах. — Я люблю тебя, — почти неразборчиво пробормотал он, с остервенением прижимая её к себе. Нако подняла на него глаза и он увидел в них слёзы. Слёзы радости и облегчения. Именно эти чувства он хотел видеть в её глазах постоянно. Своими поступками Итачи только причинил ей боль, но больше он никогда не огорчит её снова. Потому что потерять её, куда страшнее любого скандала, обвинения в убийстве или тюрьмы. Без неё у него нет смысла жить дальше.