Гиблое дело

Холодный воздух ударил в лицо и, вздрогнув от колючих прикосновений ветра Нако открыла глаза. Над ее головой слепил глаза яркий, освещающий на несколько сотен шагов вокруг прожектор. В черной вышине, недосягаемые для взгляда, грохотали лопастями зависшие в воздухе вертолеты. Очевидно машины не могли проехать из-за высоких сугробов и единственный способ доставить сюда людей, как и вывести их отсюда — воздушный транспорт. С одного вертолета, по длинным тросам спускались вооруженные люди в униформе отряда спецназа. На другой, по тем же тросам, поднимали каталки и ящики с уликами. Нако смогла оглядеться вокруг. Снега не было, но ветер, поднимаемый тремя парами лопастей подхватывал с земли, деревьев и крыш бетонных строений снег и швырял его в лица снующих людей. Людей действительно было много: силы спецназа, следователи, детективы, эксперты криминалистических лабораторий и врачи «скорой помощи». Все они передвигались согнувшись едва ли не пополам, чтобы защититься от мощных порывов ветра и кричали, чтобы услышать друг друга. Кто-то крикнул и рядом с ее головой. — Эй! Она пришла в себя! Нако подняла голову, увидев лицо молодого человека в синей форменной куртке медика. На его ресницах и волосах хлопьями прилип снег. Одной рукой он придерживал каталку, на которой транспортировали Нако по утоптанному до состояния проходимой дороги снегу, другой держал над головой флакон капельницы, тянущейся длинной трубкой к ее руке. Она попыталась спросить где она и что случилось. Сознание еще путалось. Пережитый стресс смешал мысли в голове женщины в один общий клубок и она с трудом понимала, что происходит. Изо рта вырвалось невнятное мычание и она вспомнила, что в горле у нее находится трубка, которая не дает ей задохнуться. Пальцы ее здоровой руки сжались в кулак. Ее кошмар еще не закончился. — Ты очнулась, — перед глазами женщины появилось обеспокоенное лицо Кибы. Несмотря на холод морозной ночи выглядел он разгоряченным, лоб блестел от пота. Нако замычала в ответ. Вспомнила дротики с транквилизатором, выпущенные Инузукой в убийцу и сразу захотела узнать, что с ним стало. Ее вполне устроила бы его смерть. Киба осадил ее: — Тише. У тебя в горле все еще трубка. Они ввели преднизолон и отек с горла спадает, но врачи хотят перестраховаться. Он облизал губы и поправил рукой мокрые от пота волосы, зябко ежась от пронзительных порывах ветра. — Сейчас тебя доставят в больницу Фонда «Белый Лотос», как и доктора Яманака, — он качнул головой в сторону. Нако проследил взглядом в указанном направлении. Метрах в сорока от них еще одна группа врачей крепила к тросам, спущенным с вертолета носилки. Под ворохом блестящих золотом одеял из фольги Нако не видела человека на носилках, но видела свисающие почти до земли светлые волосы подруги. Кибе предупредил следующий ее вопрос, стоило Нако перевести на него встревоженный взгляд. — Она в порядке. Накачена наркотиками и дезориентирована, но не пострадала. Через пару дней будет в порядке. Он собирался сказать что-то еще, но его окликнули. Киба отвернулся, выслушав указания кого-то, скрывающегося за завесой поднятого с земли снега. Кивнул и снова повернулся к женщине. — Нако, тебя доставят в больницу и врачи займутся твоей рукой, — женщина почувствовала, что ее истерзанная, со сломанным пальцем, двумя сквозными ранениями и отпиленная до половины рука плотно прижата шиной к ее груди. Она ощущала ее тяжесть, но ничего больше. Не чувствовала даже кончиков пальцев. — Встретимся там, когда ты будешь в порядке. Киба шагнул назад, в круговерть ветра и снега, и скрылся из вида. Толкавший ее носилки медик сделал еще несколько шагов и остановился, прямо под лучом света прожектора. — Я закреплю тросы, — склонился он к Нако и прокричал на самое ухо, чтобы перекрыть рев лопастей, — по краям носилок и они поднимут вас в вертолет. Будет немного раскачивать на ветру, но ничего страшного. Ее мнения никто не спрашивал. Вертолеты просто не могли совершить посадку на этом густо застроенном небольшими зданиями месте и другого выбора не оставалось. Носилки Ино уже втянули внутрь вертолета и летающая машина начала разворот, чтобы отнести свой ценный груз в больницу. Пока Нако думала о Ино ее собственные носилки тоже взмыли в воздух. Сердце разом упало у женщины в пятки, впрочем, с учетом ее горизонтального положения если сердце и могло рухнуть куда-то, то только в позвоночник. Дыхание перехватило, точно в трубку в горле что-то попало и Нако впервые осознала, что до ужаса боится высоты. Ее подъем длился бесконечно долго. Встроенная на боку вертолета, над самой дверью лебедка лениво неторопливо накручивала тросы, поднимая Нако все выше и выше. В салоне вертолета ее уже ждала команда из трех медиков. Затащив ее носилки внутрь, они тут же подключили Нако к приборам мониторинга, утыкали капельницами и, пообещав, что все будет хорошо, захлопнули двери. Стальная стрекоза взяла курс на больницу Фонда. *** Нако открыла глаза, осторожно оглядываясь по сторонам, точно окружающий ее мир мог в любой момент пошатнуться, поплыть смазанными пятнами перед глазами и, точно насмехаясь, бросить обратно в залитую багровым светом и кишащую черными змеями комнату. Она внимательно прислушивалась окружающим ее шумам, собственному дыханию, треску электрической лампы по ту сторону закрытых дверей. Настороженное внимание судорожно ловило намеки на постороннее присутствие, чужое дыхание, чужой взгляд. Она никого не видела, не могла ощутить, но точно знала, что кроме нее в этой комнате есть кто-то еще. Женщина закрыла глаза, пытаясь прогнать наваждение. Сбросить оковы страха и успокоиться. Внушить, что она в полной безопасности. А за одно и восстановить цепочку последних пережитых событий. Она помнила невыносимую, жгучую боль, впивающуюся в мозг, как раскаленный до бела прут. Помнила кровь, хлеставшую из ран ее и убийцы. Помнила Кибу и дротики транквилизатора, торчащие из тела маньяка. В прочем, последнее воспоминание могло быть ошибочным, придуманным подсознанием, чтобы защитить себя. Очевидно у нее случился болевой шок, из-за которого она и потеряла сознание. Но если чудесное появление Инузуки ей приснилось, то почему так тихо кругом? И что стало с ней после? Отрезал ли убийца ей руки и ноги, как обещал? И если отрезал, остановился ли на этом? Почему она все еще жива? Она попыталась подняться. Желание оценить полученный ущерб пересилило даже острую боль в плече и руке, вспыхнувшую, подобно пламени от маленькой искры в ответ на ее движения. — Тебе не стоит двигаться. Хотя бы сегодня. Нако вздрогнула и опустила голову на подушку. Женщина успела заметить, что рука по прежнему с ней, на перевязи под грудью. Все остальные конечности на своих законных местах. Ей стоило бы испытать облегчение, но вместо этого сердце забилось чаще, сильнее, лихорадочнее. Она узнала голос и откровенно растерялась. Женщина думала о нем все время, что провела в руках убийцы. Ни на ком другом не задерживалась ее мысль дольше считанного мгновения, а он не покидал ее головы. И все же Нако не верила, что увидит его снова. Учиха Итачи — человек резонанс, разрушающий ее естество одним своим присутствием, но она ни за что не отказалась бы от этого. Другое дело он. Учиха Итачи человеческие чувства не свойственны и он едва ли отдавал себе отчет в том, как сильно стал дорог ей. Его интересовала только свобода и собственное мнение. Нако тяжело вздохнула, готовясь держать оборону. Она ни на миг не сомневалась, что разговор с ним будет далеко не приятным. — Где он? — спросила она первое, что пришло в голову. Женщина отчаянно нуждалась в уверенности собственной безопасности, потому и хотела знать, что стало с убийцей. Итачи понял ее. Ему не пришлось разжевывать, пояснять, что именно она имела ввиду. — Арестован, — он отделился от стены и в густом сумраке женщина различила очертания человеческой фигуры. Теперь он не казался призраком, рожденным ее воспаленным мозгом. Обрел плоть. — Твой друг накачал его крепкой дозой транквилизатора, так что понадобится время, чтобы он очухался. Потом проведут психиатрическое освидетельствование, бригада специалистов уже готова. Нако слушала молча. Ее не интересовала дальнейшая судьба убийцы, главное, что он далеко и не может добраться до нее. До Ино. — А Ино? Что с ней? — она пыталась поймать его взгляд, но ничего не выходило. — В соседней палате. Она в порядке. Будет в порядке. — Что он с ней сделал? — Она была ему нужна, чтобы заманить тебя в ловушку. — И это отлично сработало, — хмыкнула женщина, поражаясь, как легко позволил заманить себя в ловушку. У нее никогда не было близких друзей, наверное, и не нужно было пытаться сближаться с кем-то. От досады она кусала губы, до тех пор, пока не почувствовала вкус собственной крови. И только тогда поверила, что действительно не спит. Какой же глупой она была, что позволила так легко себя провести. На что вообще она рассчитывала? Получить звание героя посмертно? Броситься грудью на амбразуру, спасая подругу и поплатиться за это своей собственной жизнью? То, что сперва казалось благородным и необходимым поступком в пересмотре оказывалось глупостью. Она не ценила своей жизни прежде. После перестрелки на складе, чуть не умерев, женщина свято уверовала, что смерть не может принести боли. А может, это жизнь мучит плоть и смерть существует для того, чтобы нести избавление? Она тяжело вздохнула. Все позади, так зачем же она продолжает мучить себя, словно телесных пыток ей было мало? И все-таки глубоко в душе оставалось опасение, что это не последняя боль, которую ей предстоит испытать. И та, следующая, будет гораздо хуже. — Ино в порядке, — продолжал Итачи, приблизившись к ее постели настолько, что Нако без труда различила пелену его черных волос и яркую бледность будто окаменевшего лица. — С ней Саске и, думаю, он больше не оставит ее одну. — Это хорошо, — пробормотала Нако, словно не слышала его слов. Она не отрывала глаз от его лица, пытаясь по малейшим признакам предугадать бурю. — А ты? Что ты здесь делаешь? Итачи молчал. Он никогда не отличался словоохотливостью, но сейчас, точно не знал какие слова следует подобрать, а те, что находил, царапали его горло до крови, не желая выталкиваться изо рта. Почему-то Нако боялась его слов. Его близость, звук его шагов и тихого дыхание действовали на нее лучше всякого успокоительного. Нако больше не беспокоилась об убийце, уверенная, что тот понесет заслуженное наказание. Она не боялась за свою жизнь и жизнь Ино. Кошмар, который терзал ее сны, наконец закончился. Нако чувствовала, что под влиянием мистического взгляда Итачи и вовсе могла не вспомнить пережитый ужас, настолько мелким и незначительным он казался рядом с ним. В его тени она нашла бы покой. Вот только захочет ли он поделиться с ней своей живительной силой? — Люди из прокуратуры хотят задать тебе несколько вопросов, — наконец произнес он, когда Нако уже не ожидала ответа и судорожно соображала, что бы еще спросить, только бы удержать его рядом. — Ясно, — голос ее прозвучал слишком глухо. В нем уже слышались слезы. — Сейчас? — Нет. Утром, — он тоже говорил с запинками, точно боролся сам с собой. Нако никак не могла понять, что же на самом деле он хочет от нее. — Сейчас хочу спросить я: что ты видела там? Так вот в чем дело! Конечно, Нако могла бы догадаться обо всем раньше, но в голове царила такая каша, что мысли путались и спотыкались друг об друга. Она слишком увлеклась. Едва вырвалась из Ада и решила, что попала сразу в Рай, где мужчина ее мечты тут же примется говорить ей о любви и том, как сильно переживал, когда не знал, где она и что с ней. Хоть что-нибудь из этого, хоть намек на беспокойство… Итачи волновала только его семья, только ущерб, который правда о его отце нанесет Фонду, матери и брату, только их карьеры и доброе имя — вовсе не ее жизнь. — Ничего, — встряхнула она головой, отводя взгляд. — Я не видела и не слышала ничего, что могло бы причинить вред твоей семье, можешь не беспокоиться на этот счет. Итачи молчал, но она чувствовала его взгляд на себе: пристальный, горячий до дрожи, будто свежая рана. Ей хотелось засунуть палец в эту кровоточащую язву и разодрать ее, чтобы не осталось никаких чувств, кроме этой тянущей рези по живому. Она слышала, что Итачи собрался уходить, Его шаги медленно направились к двери. Подсознательно она уже знала, что больше никогда не увидит его, и не хотела отпускать. — Знаешь, — злые слезы душили ее, но женщина всеми силами пыталась сдержать их. — Он рассказал мне удивительную историю. Сказал, что он мой брат. Что мы оба рождены от насильника. Он единственный ответил на вопрос, который я всю свою жизнь задавала матери. Только он оказался достаточно честен, чтобы дать мне эти знания. Почему-то всплывшая в памяти история ее появления на свет показалась Нако ужасно смешной и нелепой. Тем более нелепо она звучала ее срывающимся голосом. Что она пыталась сказать ему этим и зачем вообще пыталась? Вот только остановиться Нако уже не могла. — И, что самое странное, я не была шокирована, узнав кто мой отец. Вовсе нет. Напротив, казалось, что все вполне логично. И холодность матери, и косые взгляды соседей — все вставало на свои места. И, знаешь, в тот момент я подумала: какое совпадение! Кем был твой отец и кем мой. И то, что мы оба встретились и… — она запнулась, слезы душили ее хуже рук убийцы. — Я подумала, что это судьба. — Судьба — это отговорка для слабых, — сказал, как отрезал. — Никакое проведение не ведет за руку слепцов, человек сам творит свою судьбу. — Вот как, — теперь ей хотелось, чтобы он ушел. Она робко подняла на него взгляд. — Выходит, это все? — Все, — Итачи походил на того ужасного маньяка, которого она видела в первый день их знакомства. Ничего человеческого, того, что проявлялось под его ледяной коркой только для нее не осталось. — Лучше забудь все, что было. — Я сама решу, что мне делать, — сердито выдавила она уже в закрывающуюся дверь. И, может быть это только игра света, упавшего на его лицо в коридоре, но Нако показалось, что Итачи улыбнулся. *** Итачи закрыл за собой дверь и долго стоял, прислонившись спиной к стене, точно этот разговор отнял у него все силы. Он закрыл глаза, стараясь запечатлеть ее образ на внутренней стороне век, чтобы сохранить его там навсегда: ее большие, карие глаза серны, один взгляд которых зачастую заставлял его забывать, как нужно дышать, ее губы, которые он не только хотел, но и любил целовать, ее волосы — непослушная копна вьющихся крупными кольцами волос. Он никогда не понимал, зачем она выпрямляет волосы, ведь это все равно, что пытаться удержать стихию в стакане. А ее глаза? Впервые, когда он взглянул в них, они пылали решимостью и уверенностью. Эта женщина ничего не принимала на веру, не допускала случайностей — она сама строила жизнь вокруг себя. Когда он увидел ее впервые, буквально задохнулся ее самоуверенностью, ее волей, жизнью кипящей внутри нее. Ее воля заинтриговала его: несгибаемая, мощная, способная сдвинуть горы если на то будет ее воля. Итачи нравилось наблюдать за этой волей, подталкивать, направлять. Нако Курасава быстро училась, быстро понимала значение его намеков и очень быстро, чего Итачи от нее не ожидал, начала понимать его. Вначале неосознанные попытки, когда она пыталась защитить его от нападок Шисуи. Разумеется, Итачи не нуждался в защите, тем более от Шисуи. Он всегда был ключевой фигурой и Шисуи знал это, однако всячески пытался подчеркнуть именно свое главенство в любом вопросе. Их перепалки длились уже три года, с того самого дня, как Шисуи занял пост капитана после убитого Учиха Фугаку. Но только Нако решила вставить клин в их устоявшиеся взаимоотношения. Она, считая Итачи связанным с убийствами, подозревая и не доверяя ему, она первая из всех знакомых ему женщина попыталась понять его. Человеческие эмоции и чувства всегда доходили до Итачи кружным путем, становились очевидными, когда было уже поздно. Он не умел общаться с людьми, они бесконечно раздражали его своей глупостью, а иногда и откровенной тупостью. В тринадцать лет, поступив в университет, где основная масса студентов была на семь — восемь лет старше его, он удивлялся, как можно было прожить столько лет и не знать очевидных вещей. Мальчишку-всезнайку ненавидели и, наверное, если бы не вмешательство О’Коннора, ставшего для Итачи старшим братом и наставником в осмыслении человеческой природы, давно бы закатали в бетон. О’Коннор, как мать-наседка разжевывал для Итачи то, что было очевидно всем вокруг, кроме него. Под его умелым руководством мальчик-всезнайка научился различать реакции людей по выражению глаз, а потом и подражать им. Но общение… Этот навык никак не желал даваться Итачи. И дело даже не столько в глупости окружающих, как в их вони. Люди воняют! Итачи понял это, как только впервые оказался за пределами своей почти стерильной комнаты, где всегда поддерживал порядок лично. Люди воняют потом, грязью, шампунями, дезодорантами, духами и освежителями дыхания. Они воняют вчерашними ужинами и сегодняшними завтраками. Они воняют сексом и спермой. Сверх чуткое обоняние стало для Итачи настоящей пыткой в университете, переполненном толпами пышущими тестостероном молодых мужчин. И, наверное, он сошел бы с ума, если бы не… Итачи никогда не гордился этой частью своей жизни, но в то же время она была самой яркой и, пожалуй, самой настоящей. Она училась с ними в университете и, разумеется, была старше Итачи. Девушка хиппи, ярая поборница прав животных и защитница окружающей среды, с небритыми ногами и подмышками, со спутанными сальными волосами — только она умела вдохнуть жизнь в Итачи, слишком серьезного и взрослого, для своих лет. Именно она открыла для Итачи все прелести затуманенного запрещенными веществами мозга и заложенного, по той же причине, носа. Но при этом, как уверяли многие, наркотической зависимости у него никогда не было. Итачи легко отказался от наркотиков, когда на кону стояли жизнь и здоровье его младшего брата. Он слишком хорошо знал, каким разрушительным действием обладает влияние отца — кровавые стены, тысячи черных, извивающихся, склизких змей. Но даже тогда он не испытывал страха, чувства острого, колючего, ледяного у самого сердца, пока не потерял ее. Полтора часа, в ходе которых он не знал, где она и сможет ли он ее найти превратились для Итачи в сущий Ад. «Достаточно одного взгляда, чтобы влюбиться», — так он ей говорил однажды, объясняя импульсивный поступок убийцы, еще сам не веря, что это пресловутое чувство коснулось и его. Больная любовь — в его случае самое подходящее наименование. Нако Курасава никогда не должна была принадлежать ему. Он видел, что она рвется к Шисуи, что и сам Шисуи, после долгих лет личной трагедии, жаждет обрести свое счастье с ней. Он должен был позволить им быть вместе. Итачи поступил иначе. Часто, рядом с ней, он не отдавал отчета своим поступкам и единственная движущая им сила стремилась заполнить собой все ее мысли, как и сам Итачи думал о ней. Ревность — еще одно чувство, которое Итачи никогда не испытывал и не мог понять. Никак, — спустя столько лет тренировок и попыток втиснуть свой IQ в рамки стандартного, крошечного, по его меркам, мозга, — в его голове не желал укладываться факт, что люди способны причинять вред близким из-за эфемерных страхов и не уверенности в себе. Однако убедился на собственной шкуре. Этот чертов страх заставил его спрятать жучок у нее в куртке, просто потому, что Итачи не до конца верил, что их с Шисуи история закончилась. Просто потому, что он хотел быть уверенным, что она не поедет к нему, после того, как была с ним. Глупый поступок, который в итоге спас ей жизнь и он был благодарен своей ревности за паранойю. Однако, настало время оставить позади и эту часть своей жизни. Еще минувшим вечером Итачи расторг контракт с управлением полиции, по которому числился штатным консультантом в тринадцатом участке. Он достаточно рылся в чужих мозгах и примерял на себя безумие, настолько, что стал забывать, кем был сам — сыном убийцы. Это клеймо, выжженное на его памяти долгие годы помогало держать на расстоянии потенциальных жертв его разрушительной силы, и только Нако смогла преодолеть барьеры. Дочь насильника, их встречу она считала судьбоносной. Может, в том была правда, но Итачи предпочел не рисковать. Он мог разрушить не только ее жизнь, но и ее саму. Шисуи даст Нако гораздо больше из того, что она заслуживает, Итачи не мог предложить ей даже крышу над головой. Единственное его имущество составлял «Астон Мартин» подарок матери, за рулем которого он никогда не сидел. Что он мог предложить женщине? Он должен идти дальше, своим путем, не пересекающимся с путем Нако Курасавы. Так он решил, уходя от нее навсегда. В вестибюле у торгового автомата боролась с заедающим механизмом Хаюми Конан. — Да, чтоб тебя! — возмущенно вскрикнула она и ударила ладонью по корпусу автомата. Железная машина, будто поняла, что довела человека до ручки, с протяжным стоном выплюнула, наконец, пачку леденцов. Конан быстро схватила упаковку, точно проклятый автомат мог втянуть ее обратно и, выпрямившись, с лицом победителя, увидела его. Итачи никогда не отличался яркостью красок, но сегодня выглядел особенно серо, как карандашный рисунок. — Итачи? — Конан стиснула пальцами упаковку леденцов, его любимых. Она помнила это еще с тех лет, когда они были вместе. Он перевел на нее ничего не выражающий, темный, как глубочайшая бездна взгляд. — Нако уже очнулась? — Да, с ней все в порядке, — его голос звучал ровно и отстраненно, как и всегда, но Конан слишком хорошо его знала, чтобы не заметить резкой перемены. — А ты? Как твоя рука? — он молчал. Этого почти никто не заметил, но не Конан, жадно наблюдавшая за ним все эти годы. Она сразу поняла, что между Итачи и Кибой что-то произошло. Сержант Инузука смотрел на Итачи слишком виноватыми глазами, а Итачи… Когда она увидела его, он не вынимал руки из кармана, словно та была выбита или сломана, а потом она увидела кровь, пропитавшая выглядывающий из-под куртки пуловер. — Рану уже обработали? — Это не важно, — он не хотел, чтобы к нему прикасались, не хотел видеть жалость по отношению к себе. В этом он ничуть не изменился. Конан только ухмыльнулась, ничуть не удивляясь его ответу. — И все же, я хочу посмотреть. Он не стал отговаривать ее и протестовать возможно потому, что устал, а возможно потому, что одиночество, которого он так искал, на самом деле то, чего он меньше всего хотел. Они вошли в первую попавшуюся смотровую, не встретив на своем пути ни одной медсестры или врача, что радовало Конан. Глубокой ночью встретить медицинский персонал в коридоре та еще задача, однако Хаюми закрыла за собой двери на замок. — Сними куртку и кофту, — распорядилась Конан и отвернулась в поисках перчаток и дезинфицирующего раствора, прекрасно понимая, что от маленькой царапины не могло натечь столько крови. Итачи выполнил распоряжение Хаюми, но для того, чтобы обнажить торс, потребовалось достаточно усилий. Рука не желала слушаться и, чтобы поднять ее, приходилось придерживать другой. Но, глядя на него со стороны, никто не и не подумал бы, что его терзает ужасная боль. На статичном лице не дрогнул ни один мускул. Конан наконец собрала все необходимое и вернулась к Итачи, устроившемуся на кушетке, спиной к ней. — Черт возьми, — пискнула она, склоняясь почти пополам над мужчиной. В засохших потоках крови опытный взгляд без труда различил очертания рваной раны, берущей свое начало на плече Итачи, уходящей под мышку и рассекающей часть лопатки. — Где ты так? — Зацепился за трубу, — ответил он. Конан знала, что он солгал, но не стала допытываться. С Итачи этот фокус никогда не срабатывал. Он умел молчать и делал это почти всю сознательную жизнь. — Придется зашить. — Не стоит. Кровь уже не идет. — Да, но кожа и мышцы разодраны в клочья, — как врач она не могла отпустить его в таком состоянии. Как влюбленная женщина была готова на все, только бы удержать его рядом. — Я делаю аккуратные швы, шрама почти не останется. Можешь спросить моих пациентов. Она рассмеялась, но Итачи шутки не оценил. Он вообще, как казалось Конан, витал где-то далеко от этой унылой вселенной. Он ни разу не вздрогнул, пока она накладывала осторожные стежки один за другим. И тем самым напоминал Хаюми ее постоянных пациентов. — Это Инузука тебя так? — даже мертвые казались куда более разговорчивыми, чем Учиха Итачи. Итачи не ответил, но Конан точно знала, что он прекрасно услышал ее вопрос. — Или Шисуи? В той ссоре, что произошла между вами? — Итачи повернул к ней голову и заинтересованно приподнял бровь, но не произнес ни звука. — Слухи разлетаются быстро, — пояснила она и принялась накладывать швы. — Говорят, Шисуи пришел в ярость когда узнал, что вы… ты и Курасава… — Что мы занимались сексом? — помог подобрать правильные слова Итачи. Конан кивнула. Почему-то она не могла произнести эти слова применительно к Итачи и другой женщине, они застревали в горле, будто раздувшаяся от страха рыба фуга. Но сдавать позиции было поздно, она сама завела этот разговор, пытаясь понять, что же произошло. Хаюми была уверенна, что именно ссора с Шисуи вынудила Итачи расторгнуть контракт с полицией и прекратить заниматься любимым делом. Конечно, с такой семьей бедность Итачи не грозила, но сколько убийц останутся на свободе безнаказанными с его уходом. Думать об этом Конан не хотела. А виной всему одна женщина, за несколько месяцев успевшая перевернуть привычный мир всех Учиха с ног на голову. — Не думаю, что Нако должна была спрашивать его разрешения, — закончил свою мысль Итачи, отвернувшись. Конан уловила в его голосе ноты, так не свойственные его типажу — меланхолия. Особенно ярко она читалась в имени Курасавы. Итачи произносил его с особым надрывом, точно невосполнимую утрату. Конан отдала бы все на свете, лишь бы он и ее имя произносил тем же голосом. — Так это правда, — констатировала она, в глубине души надеясь, что слухи окажутся просто слухами, порождением скучающих мозгов. — Тогда понятно, почему Шисуи вспылил. Ты затащил в постель женщину, которую он считал своей. — Я не видел на ней клейма. К тому же, между ними давно все кончено. С этим Хаюми поспорить не могла. — Однако мужчины довольно упрямы и сдаются далеко не сразу, если женщина запала им в душу, — поучительно произнесла Хаюми. Она давно успела забыть этот тон, когда приходилось наставлять Итачи в отношении обычных человеческих взаимоотношений. Итачи ничего не ответил, что, впрочем, не удивило Хаюми. Он не из тех людей, кто испытывал хоть крошечную привязанность к своим женщинам, как и к ней. Они встречались почти два года. Конан успела поверить, что у них все серьезно, а оказалось, что так думала только она. Итачи легко забыл ее, бросил на обочине своей жизни, как пустую бутылку из-под газировки. И это только она страдала желанием вернуть их прошлые отношения назад, почувствовать себя вновь нужной ему. — Он любит ее, — зачем-то сказала она, будто без ее вмешательства Итачи сам никогда бы не догадался. — Разумеется, ему причинил боль твой поступок. Это только ты можешь переспать с девушкой и забыть об этом. Для нормальных людей секс значит куда больше, чем простой способ сбросить стресс. — Правда? — Итачи, казалось, плевать на все, что она говорит, а рот он открывал только для того, чтобы не заснуть. Или не дать спать ей, пока в ее руках острая игла и его тело. — И какой же смысл нормальные люди вкладывают в секс? Какой смысл в секс вкладывают насильники? Или подростки, покупающие в секс-шопах резиновые влагалища? — Ты опять утрируешь, — Конан сделала последний стежок и отрезала нить. — Жизнь не делится только на черное и белое. В ней еще множество оттенков. И, конечно, все ищут любви. Он бросил на нее острый, как лезвие ножа взгляд из-под черных ресниц. На миг Конан показалась, что вся жизнь пронеслась у нее перед глазами. Этот взгляд вызывал низменный, первобытный ужас, от которого внутренности скручивались в тугой узел и тянуло под ложечкой. Но по собственному опыту Конан знала, что этот взгляд имел и другое значение, от которого ее тут же бросило в жар. Руки стали ватными и влажными от пота, во рту пересохло и она облизала их, не задумываясь о том, как четко ее развратные желания читаются на ее лице. — Ну, а ты, — спросил он низким, вызывающим рои мурашек не ее теле голосом, — чего ищешь здесь, со мной? Любви или секса? Конан хотела бы сказать, что хочет любви, его вечной, преданной, единственной любви, но в случае с Итачи это желание было неосуществимо. Она не смогла бы удержать его, Итачи никогда не дал бы ей полною власть над собой, он не стал бы ее слушать, не стал бы стараться ради нее. Как бы Конан не хотелось верить, что у них могли сложиться нормальные, человеческие отношения, в глубине души она знала, что навсегда останется для него вариантом на одну ночь. Она глубоко вздохнула, раздумывая над правильным ответом и над тем, что собиралась сделать. Ну и пусть. Она слишком долго ждала, чтобы упустить свой шанс. Хотя бы на одну ночь, один час, один миг, но поверить, что он принадлежит ей… — Тебя… Выдохнула она и, прежде чем ее голос успел достичь стен, отразиться от них и вернуться обратно, Итачи повернулся к ней, стиснув бедра женщины жадными пальцами. Она шумно выдохнула, закрыла глаза и прижалась к нему всем телом, словно пыталась впитать в себя жар его тела и саму ее суть. Итачи целовал ее нетерпеливо, точно неопытный любовник, хотя Конан знала, насколько хорош он в постели. Это-то и заставляло ее желать его, забыв о гордости и чувстве собственного достоинства. Даже если бы он стал вытирать об нее ноги — пусть, лишь бы ночью он принадлежал только ей. Его дыхание щекотало кожу женщины и Конан хотела содрать ее, вместе с мышцами и сухожилиями, оголиться себя до самых внутренностей, чтобы каждое его прикосновение отпечатывалось на беззащитном сердце. Она была больна им, настолько, что могла бы стать для Итачи кем угодно, даже если бы он стал называть ее другим именем, если бы смотря на нее видел совсем другое лицо… Он отстранился, оставляя холодный ветерок гулять по разгоряченной коже. Наваждение страсти, вспыхнувшее в них мгновенно прошло, точно схлынула вода на пляже, оставив за собой гладкий песок. А вместе с ним Конан, жадно хватающую воздух раскрытыми губами. Сердце ее колотилось как сумасшедшее, било огромным тараном по ребрам, пульсировало в висках. Она не могла отдышаться и, тем более, не хотела останавливаться. — Что случилось? Итачи? — в нем не осталось ни крупицы заинтересованности в ней, как в женщине. Он охладел и стал еще более чужим, чем всегда. — Что-то не так? — Нет, — напряженная морщина легла между его бровей и он, усадив Конан на кушетку, поднялся, деловито и быстро натягивая на плечи пуловер. Что происходило в его голове, Конан понять не могла. Рассеянным взглядом она следила за ним и понимала, что видит последний раз в своей жизни, что она навсегда лишиться его если отпустит сейчас… С другой стороны никаких гарантий не существовало. Бурный поток его жизни не подхватывал попутчиков, разве что до ближайшего порога или водопада. И все же, что-то неуловимо изменилось в нем. Конан поняла это, заметила, потому что уже давно эти изменения коснулись и ее. — Это из-за Нако, верно? — спросила она. Впрочем, уже знала ответ. –Ты любишь ее. Итачи не ответил. Даже не удостоил женщину взглядом. Он не считал свои чувства слабостью, но предпочитал, чтобы никто другой не имел к ним доступа. Он только закрыл глаза. — Я давно поняла, — продолжала Конан, поправляя ворот блузки. — Я слишком хорошо тебя знаю, чтобы не заметить — ты ни о ком так не заботился. — Я чуть не убил ее, -его слова прозвучали грубо, с обвинением и злостью, которую Итачи испытывал к себе. Конан только усмехнулась. В некоторых вещах Итачи оставался сущим младенцем. — Ты спас ей жизнь! Не согласилась Конан, имея в виду и последнее происшествие, и прошлые события, когда Итачи оказывался рядом в нужный момент. Курасава давно бы была мертва, если бы он не откачал ее на складе, если бы опустил руки… Но он и мысли об этом допустить не мог. Конан мечтала оказаться на месте Нако, чтобы и ее любили также. Однако на Итачи ее слова не произвели впечатления. Он застегнул пуговицы пуловера и уселся на край стола, держа почтительное от нее расстояние. — Давай поговорим о деле, — произнес он голосом, не допускающим возражений и Хаюми поняла, что ничего больше от него не добьется. — Ты обследовала тело? Это она? Конан закрыла глаза, вспоминая накрытое простыней тело, доставленное в ее прозекторскую. Без головы, но с лишними частями тел, там, где их быть не должно. Засушенная мумия, почерневшая от времени. Это сложно было назвать телом человека. Хаюми пришлось погрузить тело в специальный раствор, чтобы вернуть тканям прежнее состояние. Только после этого она смогла начать работу с телом. — Я взяла образцы ДНК и отправила на анализ. Результат будет не позднее завтрашнего дня, — сказала она, закинув ногу за ногу и смотря на него снизу вверх. — Но по состоянию линии реза на шее, могу предположить, что голова действительно от этого тела. Итачи качнул ногой. Он нисколько в этом не сомневался. Конан продолжила. — Я насчитала фрагменты сорока шести тел на останках. Они надеты на нее, как платье, поверх голых мышц. Он содрал с нее кожу, прежде чем нарядить в этот наряд. — Что же лишних частей тела, — Конан встала со своего места и прошлась по комнате, пытаясь унять нервную дрожь. Воспоминания все еще вызывали в ней живейший облик. Столкнувшись с этим делом, Хаюми насмотрелась вещей, каких даже представить не могла. — Я заметила разную степень сращения тканей. Их пришивали не сразу, а на протяжении длительного времени. Некоторые шрамы почти незаметны. — А глаз? — Итачи редко проявлял нетерпение, но сейчас ему было важно получить все ответы, а Конан, дай ей волю, умолчала бы о глазе. Конан передернула и она почувствовала острый приступ тошноты, подкативший к горлу. Глаз, о котором спрашивал Итачи, находился далеко не на своем законном месте. Вообще, голова Изуми была почти не тронутой, но из тела сделали ужасную скульптуру. Глаз, очевидно, являлся главной ее частью. Вшитый во влагалище в окружении подобия цветка, лепестками которому служил двадцать один указательный палец. Конан пыталась провести дактилоскопическую экспертизу, но отпечатки с пальцев стерли полностью. — Глаз — последний штрих, — сказала женщина, избегая каких-либо деталей. Все, что ей удалось выяснить, Итачи легко может прочесть в ее отчете. Еще раз подвергать себя такой пытке, Хаюми не собиралась. — Я извлекла его и узнала, что Изуми была беременна. Судя по тому, что следы так хорошо заметны даже после сушки, родила она не за долго до своей смерти. И тот, кто принимал роды, заткнул родовые пути глазом, прозрачно намекая, что дети — цветы жизни. Она смотрела на Итачи, но тот, казалось, одеревенел. Конан не могла понять о чем он думает, что его тревожит. Она ни за что бы ни узнала, что ребенок, о котором она говорила, приходится Итачи родным братом или сестрой. А это значит, что Фугаку предпринял последнюю попытку сотворить чудовище из собственного ребенка. Вот только где этот ребенок теперь? Возможно Якуши Кабуто знает. — Как думаешь, что стало с этим ребенком? — будто прочла его мысли Конан. — Надеюсь, он мертв, — холодно бросил Итачи и ушел, оставив ее одну. *** — Кто он? — спросила Нако, внимательно разглядывая троих посетителей. Одним из них был капитан Хатаке. Метелка его волос сегодня была еще боле всклокоченной и торчала острыми иглами над головой, делая похожим на ежа альбиноса. Его уставшие глаза, с темно-зелеными кругами под ними, выдавали крайнюю степень усталости. Капитан Хатаке мог и не присутствовать лично при ее опросе, но не смог оставить подчиненную без поддержки. Двое других — представители стороны обвинения. Один высокий, худой с удивительно широкими для его костной структуры плечами и несоразмерно маленькой, коротко стриженной головой. Она торчала из горловины дорогого, сшитого по индивидуальным меркам пиджака, как желудь на веточке. Его можно было бы не брать в расчет, если бы не глаза — темно-серые, живые и юркие. Они ни на миг не замирали на месте и постоянно сканировали окружающее пространство, подмечая даже крошечные детали. Второй обвинитель представлял полную противоположность своего коллеги. Низкий ростом, тучный с свисающими, как у бульдога щеками. Его ленивый взгляд ни на чем не цеплялся и вообще создавалось впечатление, что этот слуга Фемиды дремал с открытыми глазами. — Якуши Кабуто, — взял слово Хатаке. Он шагнул вперед и протянул Нако папку — досье собранное на преступника. С первой страницы на Нако смотрело лицо ее неудавшегося убийцы: светлые волосы, симпатичное лицо, улыбчивые глаза — никто и никогда не заподозрил бы в нем убийцу. Впрочем, так было почти всегда. Смотря на фотографию, Нако пыталась сопоставить это лицо с обликом человека, смотрящим на нее через темноту. Там, в бункере, ей казалось, что он был гораздо… Она не могла подобрать подходящего слова, кроме «острый». Но на фотографии никакой остроты не наблюдалось. Женщина быстро пробежала глазами по содержанию папки. Учился Якуши Кабуто в столичном медицинском университете по специальности хирургия и был лучшим студентом своего потока, пока не поступил в интернатуру. Нако вздрогнула, когда прочла название города, — в котором Якуши Кабуто учился быть практикующим хирургом — Идзумисано, ее родной город. В памяти тут же всплыли его слова в залитой красным светом комнате. Он говорил, что следил за ней довольно давно и теперь женщина понимала, как ему это удалось. Нако почти не болела и в больницы обращалась только для вакцинации. С ней никогда не случалось ничего серьезней простуды, но и ту она переносила, лежа дома с горячим чаем на тумбочке и медом. Ее мать не могла позволить себе оплачивать медицинские счета. Однако школа, в которой училась Нако, регулярно проводила медицинские осмотры студентов. Для этого как раз и приглашали интернов из единственной в городе больницы. Он мог видеть ее и прикасаться к ней еще тогда. По спине женщины пробежал холодок, а на лбу выступила холодная испарина. Какаши заметил это и поспешно забрал папку из ее рук. — Он следил за мной… — Вы встречали его прежде, офицер Курасава? — перед сотрудниками прокуратуры Хатаке старательно выдерживал отстраненно официозный тон. — Да, — голос Нако казался безжизненным. — В этой больнице. Он посетил меня на следующее утро после операции, представился анестезиологом, но имени не называл… или я не помню этого. — Но вы говорите, что он следил за вами? — Так он мне сказал. Что наблюдал за мной, когда я была еще школьницей. Теперь я увидела, что это правда. Но, разве он не был хирургом? — Его лишили хирургического диплома, — пояснил Какаши, для пущей достоверности, сверившись с записями в личном деле обвиняемого. — Во время интернатуры у него произошел ряд несчастных случаев. Несколько пациентов умерли на его операционном столе без видимых на то причин. — Он набивал руку, — догадалась Нако. В глазах Какаши она прочла согласие. — Ему сохранили лицензию, правда, без права оперировать лично. В последствие он получил диплом анестезиолога. — Почему никто не заподозрил умышленного убийства? — спросила она. Какаши кашлянул в кулак, в чем, собственно, не было необходимости из-за его постоянной маски. — Врачебная ошибка — вещь весьма распространенная. К несчастью, от нее никто не застрахован. Если бы врачебная коллегия подняла шум из-за смертей, причиненных интерном, ответственность целиком пала бы на плечи преподавателя интернатуры, а с ним и на главу городской больницы. Больница хотела избежать скандала. Нако прекрасно его поняла. В ее родном, крошечном городке вести распространялись с быстротой лесного пожара. Она знала это на собственном опыте. Столько раз меняя школы, стоило ей только войти в двери нового класса, через час уже все знали, что она из неполной семьи и начинали смеяться над ней. Не удивительно, что глава больницы боялся последствий. — Якуши взял твою кровь и проводил тесты в лаборатории, все время, пока ты была здесь, — прервал ее мысли Какаши, ошарашив женщину. Немой вопрос читался на ее лице и капитан поспешил все объяснить. — Когда тебя вытащили из бункера, врачи диагностировали анафилактический шок. По прибытии в больницу, к тому времени твое состояние немного стабилизировалось, они провели тест на антитела и выяснили природу аллергической реакции. Твоя аллергия носит весьма специфический характер и вызвать ее можно только преднамеренно. — То есть? — не совсем поняла его женщина. Хатаке тоже не понимал, ему самому объясняли этот сложный механизм несколько раз. — Насколько мне известно, — продолжил он, вспоминая слова Учиха Микото, — вещество, вызвавшее у тебя тяжелую аллергическую реакцию, почти не встречается в повседневной жизни. Но здесь, в хранилище лаборатории имелся запас достаточный, чтобы свалить с ног слона. Он исчез за неделю до твоего похищения. Разумеется, пропажу обнаружили. Начали внутренне расследование, но было уже поздно. — Какаши помолчал немного, почесав затылок, потом добавил. — Он провел множество аллергических проб, пока не нашел твою слабость. — Да, — Нако отрешенно смотрела мимо Какаши. В голове женщины никак не желало укладываться все сказанное капитаном. — Он сказал мне об этом. — А что-нибудь еще Якуши Кабуто вам говорил? — снова напомнил о себе худой, от резкого голоса которого вздрогнул его напарник, хлопая ресницами. — Он рассказывал о своей жизни в детском доме, но я не думаю, что это чем-то поможет. Еще он говорил о Сае, о том, что они братья по отцу, — вспомнила Нако и тут же возбужденно приподнялась над подушками. — Что с ним стало? Сая арестовали? — Акаши Сай мертв, — впервые за все время разговора подал голос упитанный коротышка, но глаз так и не поднял, продолжая разглядывать что-то под ногами. — Учиха Саске убил его. Нако охнула и осела, не в силах поверить. Она до последнего надеялась, что для художника еще есть путь к спасению, но теперь… — Это была самооборона, — вступился за адвоката Хатаке. — Акаши Сай набросился на них в кромешной темноте. Саске просто среагировал, стараясь защитить жизнь доктора Ямнака. Он понятия не имел, что сломал Саю височную кость. — Конечно, — согласился толстячок и потерял всякий интерес к разговору. Какаши сжал и разжал кулаки, прикрыв глаза. Он никому не собирался говорить, что Учиха Саске, мало того, что прекрасно знал, куда нанес удар, но еще и несколько минут избивал художника, после того, как тот, упав, случайно нажал на курок пистолета с дротиками и выстрелил в себя транквилизатором. По всей вероятности, именно тогда, избивая бессознательное тело Акаши, Саске и сломал ему височную костью. В последствии чего Акаши умер, не приходя в себя. — А о своем учителе он не говорил? — поинтересовался худой. Нако вскинула голову, но смотреть в живые, подвижные глаза этого человека избегала. Слишком много эти глаза замечали. Ей потребовалась вся ее выдержка, чтобы сохранить непринужденное спокойствие. Она обещала Итачи, что ничего не скажет о его отце и не нанесет вред его семье. И теперь следовало вести разговор крайне осторожно. — Только то, что он был единственным, кто понял его. — Разумеется, — цокнул языком Хатаке. Худой кивнул, но его интересовали подробности. — А имени его Якуши не называл? — Нет, — это была чистая правда, потому Нако не испытывала неудобств. — Никаких имен. Даже своего он не назвал. — То есть, о Учиха Фугаку вы ничего не слышали? — Что?! — женщине показалось, что земля ушла у нее из-под ног. Ничто в ее словах не могло натолкнуть обвинение на участие в этом деле Учиха Фугаку. Она никому не говорила, что ей рассказал Итачи. Это была их тайна. Но почему этот человек знает об этом. — Простите, я не понимаю. Причем здесь бывший капитан тринадцатого участка? Насколько я знаю, его убили. «И, даже кто», — подумала Нако, но в слух этого не произнесла. Худой, видно разочарованный ее ответом, дернул своей маленькой головой так резко, что, казалось, тонкая шея-жердочка переломится. — По нашим данным, — он запустил руку в карман и вынул маленький клочок бумаги, оторванный от большого листа с короткой запиской, — именно Учиха Фугаку мог быть наставником Якуши Кабуто. — Я ничего об этом не знаю, — солгала Нако, но постаралась сделать это как можно правдоподобней. Даже удивительно, но до встречи с семейством Учиха и Итачи в частности, она никогда не лгала так часто и основательно. Но кого она защищала больше: его или себя? — Позвольте последний вопрос, офицер Курасава, — снова заговорил худой. — Как вы догадались, что убийц двое? Еще один провокационный вопрос, на который она не могла ответить честно. И вовсе не потому, что ответ мог нанести вред семье Учиха, но и потому, что не могла очернить себя. Не могла она рассказать, что выяснила правду, подозревая Итачи, потому что тот раздражал и злил ее, и все потому, что она влюбилась в него, как девчонка. Что она ревновала к Конан и поэтому не верила ей. Что она сделала все возможное, только бы доказать виновность Итачи, а на самом деле, единственное в чем он был виноват перед ней, так это в том, что забрал ее сердце и безжалостно выбросил. Теперь она ничего ему не должна. За спасение своей жизни она отплатила, вытащив его из тюрьмы. Но не отплатила, за пару часов, проведенных в его объятиях. И, черт, возьми, платить за это она могла еще долго. — Мой наставник учил меня предполагать самые невероятные теории, — пожала она плечами, просто не в состоянии придумать лучшую ложь. — Мне показалось странным, что преступник, более семнадцати лет остававшийся незамеченным, вдруг решил заявить о себе во всеуслышание. У меня было два варианта: либо жизнь убийцы подходила к концу и он решил оставить память о себе, либо это совсем другой убийца, восхищающийся деяниями первого. — Не знаю, кто был вашим наставником, — хмыкнул худой, задумчиво качая головой под ее размышления, — но он очень мудрый человек. Дознаватели покинули палату, окончив свою работу. И только Какаши задержался. Он неуклюже мялся у порога палаты и смотрел на Нако так, точно ждал, когда она задаст правильный вопрос. Вот только Курасава совершенно не понимала, чего он от нее хочет. — Что-то еще? — наконец спросил она. — Нет, ничего, — Хатаке мотнул головой и, потянув за ручку двери, остановился. — Я могу что-нибудь сделать для вас, офицер Курасава? Нако хотела поговорить с матерью, выяснить правду о собственном рождении, но помочь с этим Хатаке не мог. Как не мог он заставить передумать и Итачи. Ее жизнь, которая, впрочем, никогда не была идеальной, окончательно расклеилась и Нако понятия не имела, как жить дальше. Как свыкнуться с тем, что она появилась на свет вопреки желаниям матери и то, что любимый мужчина даже не рассматривал ее, как часть своей жизни. Со всем этим она должна была справиться сама. — Нет, — пожала она плечами, прилагая все усилия, чтобы не начать себя жалеть. Какаши понимающе кивнул и уже почти вышел из палаты, когда Нако окликнула его. — Постойте, капитан! Я так и не знаю всех подробностей. Как меня нашли? Какаши снова зашел в палату и закрыл дверь на щеколду, будто боялся, что кто-то их потревожит. И, кажется, это был именно тот вопрос, который он ждал от Нако. — О твоем похищении стало известно только через два часа, — начал рассказывать он, прочистив горло. — Когда Шисуи послал наряд в твою квартиру, Итачи был уже на полпути к бункеру, в котором тебя держали. — Он знал где я? — не поверила Нако. Какаши кивнул. — Знал. Больше того, он бывал там раньше. Старая военная база, под которой заложили огромный бункер для членов командования армией на случая ядерной войны. Этот объект, как и множество других, давно заброшены, но все еще входят в число стратегически-важных объектов, поэтому их расположение не нанесено ни на одну карту. — Но Итачи знал, — догадалась Нако. Какаши заинтересованно скосил на нее глаза и, судя по рассыпавшимся вокруг глаз морщинкам, ухмыльнулся. — У него были GPS координаты, — Нако изумленно вскинула бровь, но перебивать не стала. Слишком важными казались женщине следующие слова капитана. — Итачи просчитал все возможности и проложил себе прямой курс к логову убийцы. Он знал, что убийца придет за тобой и оставил тебе GPS маячок. — Украшение, — вспомнила Нако каучуковый шнурок с тремя закрепленными на нем металлическими кольцами. — Ему чертовски повезло, что ты нашла его «подарок» и одела на себя. Твою куртку мы нашли в километре от твоего дома. А украшение с тебя сняли уже внутри бункера, так что оно постоянно передавало сигнал, пока не оказалось глубоко под землей. Когда, бросившиеся следом за Итачи Киба и Саске нашли вход в бункер и спустились в него, то заблудились. Некоторое время они блуждали в темноте, пока не наткнулись на доктора Яманака. Им почти удалось вытащить ее на поверхность, но напал Сай. Что с ним стало, ты уже знаешь. А потом Киба нашел тебя. — А Итачи? — Нако никак не могла понять смысл истории. С одной стороны, ей безмерно льстило, что он решил спасти ее, с другой — она пока не услышала о действиях Итачи ни слова. Она помнила, что именно Киба ворвался в ее пыточную и нейтрализовал Якуши Кабуто. — Что он делал в бункере? — Я тоже задавался этим вопросом, а Итачи ничего объяснять не стал. Однако теперь, в свете последних известий, мы знаем, что он пытался уничтожить улики, связывающие его отца и Якуши Кабуто. Нако искривила губы в едкой усмешке и опустила голову. Конечно, а чего ожидала она? Услышать, что Итачи, на самом деле рыцарь в сверкающих доспехах и бросился сломя голову спасать ее жизнь? Ему всегда было плевать на людей. Так что же должно было измениться? Однако, испытываемая ею боль от этого осознания не уменьшилась. «- Что ты видела?», — спросил он. И уже один только этот вопрос должен был раскрыть ей глаза. Как бы она не хотела верить, что Итачи куда больше человечен, чем о нем говорят, она только заблуждалась. Он использовал ее и при этом был так убедителен, что за свою игру заслуживал не одного «Оскара». Итачи и спать бы с ней никогда не стал, если бы она не была нужна убийце. Он прекрасно сыграл на ее сентиментальности, подставил и тем самым защитил интересы своей семьи. — Спасибо, что рассказали, капитан. Он понимающе кивнул, похлопал по здоровому плечу и ушел, оставив Нако одну.