Гиблое дело

Нако пришла в себя от сильного толчка, будто из-под толщи воды вынырнула жадно глотая воздух. Между лопатками уперлось что-то острое и рваными краями царапало кожу. Она повела плечом, стараясь избавиться от неприятного ощущения, но не смогла пошевелиться. Парализованная, она лежала точно бревно, не в силах контролировать ни одного мускула в теле. Даже глаза. Свинцовые веки оказались настолько тяжелы, что потребовалось немало титанических усилий, чтобы приоткрыть их. Но ничего кроме белоснежного, не тронутого следами человеческой жизни снега. Она лежала на боку, опираясь спиной на ствол давно упавшего дерева, сук которого больно упирался ей в спину. Связанные клейкой лентой руки неудобно подвернулись и утопали по запястья в снегу. Позади, в незначительном отдалении, слышалась возня, шаги и тихие разговоры. Понять слов, однако, женщина не могла. Ее мозг, все еще одурманенный наркотиком скрипел, пищал и высекал огненные искры, бросая последние в глаза женщины. Даже маленькая мысль приносила существенную, почти физическую боль, от которой хотелось зажмуриться и забиться в угол. Не думать, только бы не подвергать нагрузке сломанный, застопорившийся механизм. В то же время Нако понимала, что только вдумчивое осознание происходящего поможет ей остаться в живых. Она обвела взглядом все, до чего могла дотянуться — темнеющее, вечернее небо над головой, высокие сугробы, ровные, как солдаты на параде стволы деревьев. Еще заметила задний бампер пикапа и глубокий, точно траншея, след его шин в снегу. Двое мужчин позади что-то тихо обсуждали, опасаясь, что пленница узнает их план. Нако лежала в снегу, без куртки, в одном сапоге, второй, очевидно, соскочил с ее ноги, когда ее вытаскивали из пикапа, и тряслась от холода. Приближалась морозная ночь, а в свежем, колющем нос воздухе, разливался едкий запах бензина. — Заканчивай здесь! — прозвучало над самой головой женщины, заставив ее испуганно вздрогнуть. Она попыталась рассмотреть говорившего, поскольку не могла узнать его голос. Но голова не слушалась и безвольно свисала на грудь. Мужчина схватил ее за ворот водолазки и грубо стянул с поваленного дерева. Усевшись на снег, Нако увидела машину и человека, кружащего вокруг нее с канистрой в руках. Нако без труда узнала в нем художника. Бледное лицо, затравленный, блеклый взгляд, казалось, его совершенно не радовало все происходящее, но он повиновался молча и расторопно. Второй мужчина, лица которого Нако так и не могла увидеть, подхватил ее под руки и потащил волоком по сугробам. С хрустом ломая снежный наст и тонкие, попадающиеся под ноги ветки. Единственный сапог слетел с ноги Нако почти сразу, застряв в спутанных ветках недалеко от поляны, на которой Сай заканчивал обливать машину бензином. Он старательно выбрызгал последние капли топлива на крышу пикапа, бросил канистру в багажник и зажег спичку. Огонь вспыхнул мгновенно. Зажжённая спичка еще не успела долететь до машины, а пары уже воспламенились. Пламя взвилось столбом, разлилось по земле, растопило снег под ногами, до черной земли. Огонь молниеносно обвил машину со всех сторон и поглотил ее под собой, вылизывая тысячами раскаленных языков. Рёв от пожарища стоял такой, что невозможно было услышать ничего, кроме этого всеобъемлющего гула. А зарево, осветившее пожарище, в сгущающихся сумерках, должны были увидеть далеко от сюда. От яркого света щипало слезами глаза, а жар приятно ласкал окоченевшее в сугробах тело. — Давай, быстрей! — прогремело над головой Нако. Мужчина силился перекричать огненный рёв. Ему что-то ответили, скорее булькнули на общем фоне неистовой какофонии, а минутой позже, когда жар от пылающей машины отступил, на фоне огненного столба появилась фигура. Сай шел быстро, широкими шагами, проваливаясь в сугробы по колено. Настигал их с упорством ледокола, стирая с лица пот и прилипшие волосы. От жара лицо его покраснело, а глаза слезились. Он догнал их и первый мужчина остановился. Сай наклонился, схватил женщину за ноги и поднял их над землей. Она могла бы ударить его ногой, вырваться и сбежать, но тело деревянное, парализованное наркотиком не слушалось. Да и не для того она подвергла себя такому риску, чтобы заблудиться в лесу и замерзнуть. Она должна была найти и спасти Ино. А значит, вооружиться знаниями. Именно эти мысли заставляли ее разум хвататься за реальность, стремительно уплывающую в забытье. Нако старалась думать, анализировать, делать выводы. Они не старались скрыть следы от машины, глубокие борозды колес не заметит разве что слепой, и то только до тех пор, пока не свалится в колею. Они сожгли машину вовсе не потому, что пытались уничтожить улики. Скорее всего, она просто стала им не нужна. Они не боялись, устраивая пожар такой силы, что видно его будет даже из космоса, не боялись, оставляя следы ног в высоком снегу — они ничего не боялись, а значит, были уверены, что их никто не найдет. И с каждой секундой, проведенной в этом лесу, Нако соглашалась и принимала их веру. «Во что ты вляпалась, глупая?! — ругала она сама себя, чувствуя, как ускользает сознание, а мысли путаются, обвивают рваным тряпьем горло, как пуповина ребенка и вот-вот задушат. — Ты одна, неизвестно где, без оружия, одурманенная наркотиком. Сколько еще пройдет времени прежде, чем ты сможешь твердо встать на ноги и внятно мыслить? Что ты сможешь сделать одна, против двоих, настроенных на убийство мужчин? И как ты собираешься спасти Ино, если тебе самой помощь нужна не меньше?». «Мне нужна помощь. Но никто не знает где я, не узнает и не поможет», — билась в мозгу лихорадочная мысль. Нако так и отключилась, пытаясь осознать всю плачевность своего положения. *** Нако пришла в себя резко, будто вынырнула из-под толщи воды, часто и глубоко задышала пытаясь унять охвативший ее страх. Она огляделась по сторонам, силясь понять, где оказалась, но ничего не могла разглядеть, кроме света. Красного, как в помещениях для проявки фотографий, яркого света. Он лился с потолка, как река, покрывая собой все, до чего дотрагивался, превращая в кроваво-красное море. Кроваво-красной казалась и простыня, накрывающая женщину с головой, точно она уже была мертва, а вздымающаяся от дыхания грудная клетка — остаточный рефлекс. Нако и чувствовала себя, как в морге. Во всяком случае и температура залитой кровавым светом комнаты и неудобная поверхность холодного металлического стола, на котором ее разместили, наводила на эту мысль. К красному свету глаза привыкли довольно быстро. Резь, терзающая ее сознание первые несколько минут, утихла. Женщина, наконец, смогла собраться с разрозненными обрывочными мыслями, теснящимися в ее голове. Помещение в котором она оказалась было ей незнакомо. Более того, в нем чувствовалось длительное запустение. В воздухе витал запах сырости, плесени и пыли, а еще и это единственное свидетельство того, что кто-то кроме нее был в этой комнате, запах чужого тела и хваченной морозом кожи. Нако попыталась вспомнить все, что с ней произошло за последние… часы? Женщина понятия не имела сколько времени минуло с тех пор, как она села в машину Сая. Сколько всего могло измениться за этот срок? Ее исчезновение могли обнаружить, ее уже сейчас могли искать. А может, уже и прекратили поиски. Что если она провела здесь ни один день и даже не неделю? Ее могли накачивать наркотиками изо дня в день и держать в бессознательном состоянии до тех пор, пока не минует опасность. Пока последний человек на земле не забудет, что существовала некогда Нако Курасава, но так давно, что даже ее лица никто больше не может вспомнить! Впрочем, есть один человек, который всегда будет помнить ее лицо — Учиха Шисуи. Даже если не будет помнить, что это ее лицо. По кровавым стенам ползли длинные, черные, извивающиеся как змеи в лианах тени. Они переползали от стены к стене, скапливались на потолке, свешивая свои сотканные из кошмаров хвосты, размахивали ими перед глазами, угрожая вот-вот свалиться на голову. Но страха не было, только разочарование в самой себе. С какой лёгкостью она угодила в западню! Даже мысли не допускала, что Акаши Сай может быть причастен к убийствам. Проклятье, она видела его изо дня в день на протяжении последних трех лет своей жизни. Странные, не от мира сего художник, но ничто в нем не выдавало скрытой жестокости. Сай был последним, на кого могли пасть ее подозрения. И тем легче было все устроить. Кому, как ни Саю, она бы безоговорочно поверила?! Бросилась спасать Ино, но и сейчас не могла решить, сказал ли Сай правду? Почему она не позвонила Кибе или Шисуи? Капитану Какаши? У нее даже мысли не мелькнуло набрать хоть чей-то номер телефона ровно до тех пор, пока из кармана куртки Сая на нее не взглянуло пистолетное дуло. Вот только уже было поздно. Если бы она позвонила раньше, то кто-нибудь уже знал бы, что с ней случилось. Уже пытался бы ее найти. У нее была бы надежда. Теперь же Нако оставалось рассчитывать только на собственные силы. Она попыталась пошевелить руками, но они оказались достаточно прочно привязаны к краю металлического стола, как и ноги. Выбраться из этих пут без посторонней помощи она не могла. Во всяком случае сейчас, начиная закипать от внезапно нахлынувшей паники, женщина не видела выхода. «Ты влипла, Нако, — говорила она сама себе только бы не терять связь с реальностью и не начать снова проваливаться в пустоту наркотического забытья. — Ты очень круто, по самые уши, влипла»! Она снова подергала руками, вращая запястья, пытаясь растянуть узлы, но те, будто нарочно, только сильнее затягивались на узких запястьях. Шансов выбраться самостоятельно — никаких. Черные змеи на потолке и стенах усмехались. Они — единственные свидетели ее отчаянной попытки бороться за жизнь. Но змеи знали, что Нако обречена и потому только тихо посмеивались над глупой, наивной женщиной. Никто не придет. Никто не услышит. Никто не вспомнит… А может и к лучшему? Может, только так она и обретала смысл к существованию? В конце концов, вся жизнь Нако была чередой ошибок и разочарований. Проклятье, она даже влюбиться по-человечески не смогла, выбрав для этого самый не подходящий объект, который понятия не имеет о человеческих чувствах. Который все равно никогда не будет принадлежать ей полностью! На глаза навернулись слезы. И почему, в такой момент, может самый последний, она думает о нем? Почему не размышляет о том, что стоит помириться с матерью, как все нормальные люди? А может, она сама ненормальная? Разумеется! Ведь никто нормальный не способен оказаться на ее месте. У нормальных людей хватает ума держаться от опасности подальше, а не лезть в осиное гнездо. Она с самого рождения и даже еще до рождения уже была не нормальной, поэтому то отец и бросил ее. Не мать, которую, должно быть, любил, а ее — Нако. И поэтому она только и может думать, что о Учиха Итачи! А может все дело в змеях и в том, что они так сильно похожи на его татуировки, будто ожившие во плоти. Кроваво-красной плоти, как если бы содрали кожу и вывернули ее наизнанку. Видел ли он этих змей собственными глазами? Был ли он на ее месте? За стеной с левой стороны послышались размытые голоса, скорее гул, шипение, треск, чем разборчивая человеческая речь, но женщина знала — это они. И тело ее напряглось, готовое к чему угодно, но не распрощаться с жизнью. Еще нет! Она не настолько отчаялась, чтобы перестать надеется. Она еще не узнала где Ино и все ли с ней хорошо. Она еще не спасла подругу. А вот потом, после всего этого… Потом она будет готова сдаться. Скрипнула, как когтем по стеклу, дверь, заставив каждый нерв в теле женщины болезненно дернуться, скрутиться, лопнуть. Она стиснула зубы и зажмурилась. Мужчина остановился в дверном проеме. Из коридора хлынул обжигающий белый свет. — Мы сделаем все, как договаривались, — говорил он, не смотря в залитую красным светом комнату. Это был не Сай, а тот другой, Нако хорошо запомнила его голос. Казалось, он отпечатался на обратной стороне ее черепа. И, если открыть черепную коробку, то обязательно услышишь его — голос близкой смерти. Внутри у Нако все похолодело. Она сжала кулаки, только бы дрожащие, как в припадке руки не выдали ее. — Успокойся и делай, что нужно. Он закрыл дверь и будто разом отрезал все посторонние звуки и все живое, что осталось по ту сторону двери. А здесь, в этой комнате, царила только смерть и ничего кроме нее и сотканных из кошмаров змей на потолке, стенах, полу, извивающихся в предсмертной агонии. Он молчал. Нако слышала его шумное, тяжелое дыхание. Точно он пробежал десяток километров, прежде чем войти сюда и теперь никак не мог перевести дыхание. И каждый его звук набатом отдавался в сознании женщины. Ее била нервная дрожь, и больше всего на свете Нако боялась, что он услышит, как тихо постукивают костяшки плотно сжатых в кулаки пальцев по краю металлического стола. А он стоял и смотрел, дышал шумно, всматривался в темноту красного света. И, казалось, темнота отвечала ему. Клубившиеся по углам змеи зашевелились, потянули к нему свои жадные глазки-пуговки, завиляли длинными, склизкими хвостами. Наверное ее охватило отчаянное безумие. Чувство знакомое загнанной в угол твари, которая знает, что деваться больше некуда, но и дать решительного отпора тоже не может. Ужас от которого еще можно было спрятаться и отгородиться полностью захватил разум женщины. Ей хотелось кричать в голос, только бы не слышать этой тишины и тяжелого дыхания. Да только что это изменит? Нако надеялась, что сможет усыпить бдительность убийцы, обмануть. Дать себе короткую передышку справиться с напряженными нервами и узнать хоть что-нибудь полезное. Что-нибудь, за что ее сломанный мозг мог бы ухватиться, как за спасательный круг. Но убийца, будто нарочно, молчал не желая сделать ей и этой, крошечной поблажки. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем он наконец сошел с места. Шаги его отражались эхом от стен удивительно тихо и спокойно. Обманчивое обещание безопасности. Нако знала это, она прошла хорошую школу у Хирузена, чтобы понимать уловки преступника. Но, черт возьми, она отдала бы все на свете, только бы не проверять теории старого детектива на собственной шкуре. — Довольно притворства, Нако, — и голос его лился таким сладким, приторным ядом, что оскомина кривила рот. Нако не двигалась, не шевелилась, никак не подавал вида, что слышит его слова. Он усмехнулся. — Я слышу, как изменилось твое дыхание, а значит, ты уже пришла в себя. И это хорошо. Я уже начал беспокоиться, что не правильно рассчитал дозировку. Ну же, открой глаза. Ей потребовалось некоторое усилие, чтобы поднять веки. Все внутри женщины протестовало против этого, но притворяться и дальше она больше не могла. Когда убийца так хорошо изучил ее, любое неосторожное движение или взгляд могли сыграть с ней злую шутку. Нако убеждала себя, что должна быть послушной и выполнять все, даже самые нелепые требования психопата, только чтобы оставаться живой как можно дольше. Чтобы узнать, что стало с Ино, где она и как ей помочь. О себе Курасава не думала. Связанная так прочно она все равно не представляла для убийцы угрозы. Но, возможно, ей удастся обменять свою жизнь на жизнь Ино? За месяцы поисков этого безумца, изувечивающего людей по своему усмотрению, Нако привыкла считать его чудовищем. И даже испытала разочарование впервые увидев этого человека в кровавом свете тусклых ламп. Он был удивительно обычен. Ничто из уродства его души не отражалось во внешнем облике. Многие сочли бы его даже привлекательным молодым мужчиной. Он был невысок и достаточно щупл, как любой человек которому никогда не приходилось выполнять тяжелой физической работы, при этом не слишком тощ. Волосы у него были светлыми и из-за освещения казались красными, как и блики очков на глазах. Зато женщина могла хорошо рассмотреть его гладко выбритый подбородок и улыбчивые губы. Одет он был скромно, но с претензией на хороший вкус и высокое положение в обществе. Во всяком случае Нако сомневалась, что любой другой убийца стал бы облачаться в дорогую рубашку и брюки классического покроя, чтобы убить кого-то. Руки он держал поднятыми ладонями к верху, как хирург, только что вымывший их, а белые пальцы лихорадочно подрагивали в предвкушении скорой деятельности. У Нако ком встал в горле от того, как безумно и нелепо смотрелось все происходящее. Слишком чинно для простого убийства. Пусть даже этот сумасшедший и вкладывал в него особый смысл. — Вот ты и здесь, — заговорил убийца, пока Нако продолжала его разглядывать и пытаться определить правильную стратегию в разговоре с ним. А то, что убийца хочет поговорить, она поняла сразу. — Очень волнительный момент. Знаешь, Нако, я сотни раз представлял этот день, но все равно оказался не готов. Действовать пришлось поспешно и я не успел сделать все, как планировал. Но ведь я не мог допустить, чтобы ты осуществила свой коварный замысел, обхитрив меня своей беззащитностью. Он улыбнулся ей снисходительной холодной улыбкой, показывающей насколько она в его власти. Кровь застыла в венах женщины, дыхание перехватило. Во все глаза она смотрела на убийцу и не могла поверить собственным ушам. Он знал о ее плане?! Слова убийцы нанесли ей такой сокрушительной мощи удар, что женщина не сразу собрала разлетевшиеся мысли. Он знал о ее плане. Но как? О своем замысле она рассказала лишь одному человеку. Или она ошиблась в нем и первое впечатление было самым правильном? Учиха Итачи связан с убийцей и возможно именно он спланировал ее похищение! Боль расползалась в груди физическим лихорадочным, как от электрошока спазмом. Ее душили слезы обиды и жалости к себе. Как глупа была ее натура, если она не сумела раскрыть такой очевидной игры. Убийце нужна была она, чтобы повторить творение своего учителя. И ближе всех к ней оказался сын этого учителя! Воспитанный так же, как и психопат стоящий перед ней. Но где же был ее инстинкт самосохранения? Где была ее женская интуиция? Где, черт возьми, были ее глаза?! — Раз вы так хорошо знаете меня и мои планы, — голос Нако хрипел и дрожал. Сама она была близка к истерике, но всеми силами пыталась устоять на краю. Ведь только сохраняя спокойствие у нее был шанс осуществить задуманное. — Тогда вы должны знать, что похищение офицера полиции серьезное преступление. Меня будут искать и найдут, это только вопрос времени. — Я знаю, — он снова улыбнулся, той самой улыбкой, которая заставляла женщину считать себя глупой. — Но если ты думаешь, что тебя на самом деле станут искать? Нако собралась возразить, но он сделал властный жест рукой, приказывая молчать. Женщина решила, что повиноваться его приказам было бы правильно в ее положении и промолчала. — Ты действительно веришь, что нужна кому-то? Кому? Может, твоему начальнику? Капитану Хатаке? Как бы ни так! Он только и ждет момента, чтобы избавиться от нагрузки в твоем лице, потому что его участок не может себе позволить еще одного сотрудника. Или твой любовник, капитан Учиха? Ты бросила его и, честно признать, правильно сделала. Потому что он никогда не увидел бы в тебе тебя, а не тень своей прежней любви. Или твой друг сержант? Должен признать, это возможно. Но я позаботился о том, чтобы сержанту Инузуке было чем заняться. Когда же он освободится, будет уже поздно что-либо предпринимать. Или, может, твоя мама внезапно вспомнит, что у нее есть дочь, позвонит и, не получив ответа, забеспокоиться? Нет, моя дорогая, — он шагнул к ней и встал позади, опустив белоснежные ладони женщине на голову. Холодные пальцы пробежались по пылающему лбу. — Я единственный, кому ты по-настоящему нужна, Нако. Как ни горьки были слова убийцы, как ни хотелось женщине заткнуть уши и не слышать… Он был прав. Она выстроила стену вокруг себя и никого не подпускала, даже тех, кто имел на это полное право. Нако не пускала в свои переживания матери, не пустила Шисуи, с которым действительно хотела построить прочные отношения. Но это только до той поры, пока не влюбилась. Не доверяла своих темных тайн и Кибе, казалось бы единственному настоящему другу. Поэтому убийца был прав. Никто не заметит ее исчезновения, а когда вспомнят, уже будет поздно. Но как бы горько не было от этой мысли, Нако не позволяла себе слабины. Она обязана быть сильной, не ради себя, ради Ино. Он отошел в сторону. Нако слышала осторожные шаги позади, но проследить взглядом за убийцей не могла. Она напряглась, ожидая, что вот, сейчас, убийца достанет нож и ударит… Жизнь так легко оборвать, в один момент. Удивительно, но она не чувствовала страха перед смертью. Куда больше женщину пугал этот человек и то, что он мог сделать с ней. — Зачем я здесь? Чего вы от меня хотите? — Я — ничего, — Нако слышала, как он возится за ее спиной, открывает и закрывает ящики, перебирает что-то. — Не нужно видеть в моих поступках эгоизм. Отнюдь, я на твоей стороне, Нако. Ты поймешь это, со временем. Звуки возни стихли и Нако снова увидела его лицо, очки в стеклах которых мерцали багровые всполохи. В руках его был шприц, обычный одноразовый, какими пользовались в любой больнице, наполненный всего на одно деление. В красном свете жидкость казалась черной и ярко контрастировала с общим фоном. — Что это? — ей впервые, по-настоящему стало страшно за свою жизнь. К щекам прилила кровь, женщину бросило в жар, во рту пересохло, глаза забегали, а сердце забилось как бешеное. — Твоя ахиллесова пята, — с усмешкой ответил психопат, а Нако никак не могла отделаться от мысли, что уже встречала его прежде. — Знаешь, мне пришлось сильно потрудиться, чтобы узнать твою слабость, Нако. Он сильно сжал кожу на ее плече, выпятив небольшой бугорок. Нако попыталась дернуться, высвободить руку, но путы не позволили ей даже пошевелиться. Она закричала, когда острая игла впилась ей в кожу, не от боли, от страха за будущее. — Ш-ш-ш, — протянул убийца. — Не нужно так убиваться. Его голос был почти ласковым, словно его действительно волновало ее самочувствие. И Нако даже поверила, что ничего плохого, во всяком случае сейчас, он ей не сделает. Но это ощущение продлилось недолго. Буквально через минуту женщина ощутила жжение в горле, во рту, в легких. Вся ее кровь будто вскипела в один миг. Ее прошибло холодным липким потом, язык одеревенел и не слушался. В ужасе она уставилась на своего убийцу, но тот только участливо улыбался. — Ничего страшного, - успокаивал он мягким голосом, поглаживая щеку женщины большим пальцем. — Это просто аллергическая реакция. Чуть сильнее, чем сыпь. Он снова улыбнулся, довольный своим объяснением. Нако билась в горячке. Тело ее пылало, отекало и деревенело. Язык распух и заполнил собой весь рот мешая дышать. Она чувствовала, что начала задыхаться. Убийца схватил ее за подбородок, вздернул голову. Нако увидела тонкую трубку в его руках и дернула головой, не желая, чтобы он больше прикасался к ней. — Нако! — голос убийцы был твердым и решительным, будто она не понимала, что делает. — Эта трубка поможет тебе дышать. Я должен вставить тебе ее в трахею, пока отек не перекрыл дыхательные пути. Иначе ты задохнешься. Я хочу помочь, Нако! Помочь?! Нет, женщина не верила ему. Кто станет сначала вызывать сильную аллергическую реакцию, а потом спасать от удушья? Он! Она судорожно вспоминала все смерти, которые изучила. Его почерк не менялся от трупа к трупа — смерть от сильной аллергической реакции. Но, возможно, он использовал аллергию для чего-то иного? Они полагали, что убийца использовал аллерген, чтобы закончить. Но что если он с него начинал? Это пытка, извращенная, мучительная пытка, поняла Нако. Его не возбуждал вид крови, а вот мучения, которые испытывает жертва задыхаясь, распухая, как арбуз, будучи при этом совершенно беспомощной — вот что сводило его с ума. Ему нравилось играть святого, готового оказать помощь в любой момент, и он верил, что так все и есть. Он крепко держал голову Нако, грубо просовывая трубку по опухшему горлу. Женщина чувствовала, как царапает пластик слизистую, как кровь наполняет ее рот. Но была вынуждена признать, с трубкой, пусть и страдая из-за нее от рвотных порывов, она действительно могла дышать. — Вот так, — он похлопал ее по щеке. — Не сильно страшно, правда. А теперь поставим капельницу, у тебя сильное обезвоживание. *** Дорогие из мягкой телячьей кожи туфли Учиха Саске увязали в плотном снегу, куда нога молодого адвоката проваливалась почти по колено. Было уже темно и только свет маленького фонарика не давал ему сломать шею, запутавшись в буреломе. И вовсе не ночную прогулку по заваленному сугробами лесу он планировал, выходя утром из дома. Позади, в паре шагов, с отчаянным хрустом ломая ветки, продирался сквозь замерзший подлесок сержант Инузука. — Ты уверен, что мы идем в верном направлении? — тихо, чтобы не спугнуть застывшей тишины, поинтересовался сержант. Два луча света падали на снег, но едва ли достаточно рассеивали темноту. Саске остановился и тяжело, устало выдохнул. Дыхание клубилось паром. Молодой человек огляделся по сторонам. В самом деле, чего сложного заблудиться в ночном лесу, тем более когда идешь по следу его старшего брата. Они отставали от Итачи больше чем на час и когда добрались на старой «Мазде» Инузуки до кромки леса, «БМВ» Шисуи, на которой и уехал Итачи давно остыла. Итачи шел быстро и целенаправленно, будто точно зная куда шел. Во всяком случае он нигде не останавливался, чтобы сверить маршрут, а его следы не проламывали даже снежного наста, оставляя на поверхности едва заметные вмятины. Чем становилось темнее, тем сложнее было отыскать следы, но Саске всегда находил. — Вон, — он высветил небольшой участок снега. — Идем. Снег снова захрустел под ногами. Киба печально вздохнул. — Почему? Почему мы должны продираться через сугробы, когда могли просто пойти по колее? — Саске не ответил на очевидные вещи. Он полицейским не был, но воспитание отца приучило и его схватывать на лету. Последняя проезжаемая дорога осталась километрах в пятнадцати от того места, где они оставили «Мазду». Саске ужасно бесила эта старая, выбрасывающая в воздух слишком много углекислого газа колымага. Но его «Тесла» ни за что не пробралась бы по этим дорогам, да и заряда батареи не хватило бы на долгую поездку. Пришлось смириться. Колея, о которой говорил Инузука, шла от главной дороги в сторону, огибая лесную просеку довольно широким кругом. По всему было видно, что прокатал ее один автомобиль, достаточно проходимый и высокий. Рисунок протектора совпадал с тем, который обнаружили у подъезда Курасавы. Пикап убийцы пробил этот путь. Вот почему не следовало идти по его следам. Однако даже Саске не мог понять, зачем Итачи углубился так далеко в лес. Найти его здесь все равно, что иголку в стоге сена. — Вот черт! — вскрикнул Инузука и шарахнулся в сторону. Саске раздражал этот человек. Слишком шумный, слишком говорливый, слишком… Одним словом: слишком. Саске предпочел бы находиться в тишине и своих мыслях, чем рядом с ним, шарахающимся от каждого неожиданного звука. Вот и сейчас чуть не свалился в сугроб из-за вибрации мобильного телефона. — Что там? — В принципе, Саске было все равно. Судьба Курасавы его не интересовала. Он ринулся вслед за братом по личным соображениям; чтобы убедиться, что Ино жива, а если нет — убить ублюдка лишившего ее жизни собственными руками. Но мысль эту предпочитал держать подальше от посторонних ушей. — Капитан Хатаке пишет, — Киба рассматривал фотографии на дисплее мобильника. — Они нашли пуховик Нако в пяти километрах от ее дома. Ключи и деньги в кармане. — Можно подумать кто-то предполагал, что ее ограбят, — фыркнул Саске. Инузука поднял на него глаза. — Кое-кто так и считал, — напомнил он, как эпично и красноречиво послал детектива Шимура в места отдаленные и плохо пахнущие. Его до сих пор передергивало от этого разговора. — А еще он скинул вот эти фото. Инузука передал телефон Саске. Привыкшие к полутьме глаза ослепила яркая подсветка дисплея. Но, спустя несколько секунд, он смог разглядеть картинку. На дисплее белела гладкая плитка в ванной комнате, исписанная маркером. Два ровных столбика с приблизительными датами, именами и уликами. — Что это значит? — спросил он, оторвав взгляд от дисплея и вернул телефон сержанту. — Что убийц было двое, — нахмурился Киба. — Она поняла это, но никому не сказала. Саске молчал. Это было так похоже на его брата, скрывать, утаивать, молчать там, где другие стали бы кричать в голос. Но, раз узнала Курасава, то и Итачи знал. На его фоне женщина не слишком отличалась умственными способностями. Они планировали что-то вдвоем? А может, Курасава оказалась умнее, чем предполагал Саске и смогла раскусить игру Итачи? Откопала то, что он пытался скрыть? Вот только зачем? Саске прекрасно помнил тот вечер, когда узнал, что какая-то выскочка-следователь из седьмого участка отправила его брата за решетку по нелепейшим обвинениям. Саске сразу воспылал к ней ненавистью. Только этого чувства заслуживали те, кто пытался восставать против его семьи. Он был готов превратить жизнь Курасавы в ад, но Итачи остановил его. И это был первый, за всю жизнь случай, когда Итачи позволил себе высказаться против действий младшего брата. Однако с тех пор что-то изменилось. Нет, Саске не был настолько глуп, чтобы считать, что секс для его брата значит что-то большее, чем секс. У Итачи всегда было много женщин, начиная с пятнадцати лет. Именно из-за женщины он бросил университет, проникшись влиянием культуры обкуренных хиппи. Но Курасаве он позволял слишком многое. — Ученик и учитель, — Саске знал, что такая схема у серийных убийц, съехавших с катушек на предназначении довольно распространена. — Значит и сейчас убийц может быть двое. Киба кивнул. Он продолжал пролистывать присланные сообщения, сыплющиеся на его телефон, как из рога изобилия. — Доктор Орочимару тоже подтвердил теорию Нако, — нарушил молчание Киба. — ему удалось установить личности погребенных в сваях торгового центра жертв. Все — мелкие преступники: проститутки, наркодиллеры, воры. В общем ничего серьезного, но без них мир стал бы гораздо лучше. А вот последние жертвы — совсем другое дело. Не считая Асумы, причастность которого к ограблениям нам удалось установить, остальные жертвы ничем криминальным не занимались. Но Орочимару выяснил, что их связывает. Все жертвы переносили тяжелые хирургические вмешательства за год или два, до убийства. — И что это дает? — вскинул бровь Саске. Ноги у него уже отмерзли и хотелось, как можно скорее выбраться из сугробов. — Орочимару пишет, что обычно пациент обращается к своему личному врачу, а врач обязан хранить в тайне состояние здоровья своего пациента. Таков закон. Но пять лет назад из-за трагедии на горнолыжном курорте Хоккайдо правительство приказало создать общую базу экстренных случаев для всех пациентов, — он прокрутил сообщение, быстро пробегая глазами по тексту. Очевидно, доктор Орочимару писал основательно, с пояснением медицинских терминов, но Киба передавал суть на свой собственный манер. Но Саске понимал о чем говорит сержант. Пять лет назад он проходил стажировку государственным защитником и принял непосредственное участие в этом скандале. Из-за схода лавины на горнолыжном курорте пострадали больше сотни человек. Разные степени тяжести состояний, даже погибшие. Но скандал разразился из-за того, что больше десяти человек скончались в больнице от легких ранений, потому что врачи не сумели оказать им должный уход. Проблема состояла в том, что медицинскому персоналу пришлось потратить слишком много времени на выявления аллергических реакций и индивидуальной непереносимости медикаментов. Медицинская бюрократия стоила жизни этих людей и родственники погибших объединились, чтобы подать иск против министерства здравоохранения. Результатом этого скандала и стал закон о создании единой базы экстренных ситуаций. По факту это означало, что любой врач, в любом уголке страны мог получить доступ к личным данным любого пациента, хоть раз побывавшего у врача. Доступ к этим базам данных имел лишь медицинский персонал непосредственно работающий с экстренными ситуациями. И это могло значить только одно. — Он врач. — Похоже на то, — согласился Инузука. — И, вот еще что. В веществе мозга последних жертв обнаружен белок, свидетельствующий о аллергической реакции, но у прежних жертв такого белка нет. Кроме Изуми. От последних слов Саске передернуло. Изуми пропала почти десять лет назад. И после того, как нашли ее голову, он думал, что и убили девушку тогда же. Однако теперь понимал, что Изуми убил вовсе не похититель, а его ученик. Пробовал свои силы? Или решился избавиться от Изуми после смерти учителя? Возможно ли, что все эти годы Изуми была жива? В слух адвокат ничего не сказал. Они прошли еще несколько сотен метров прежде чем заметили на снегу глубокие следы. Оставил их не Итачи — несколько пар ног и глубокая выемка, словно тащили что-то тяжелое. Чуть дальше Киба обнаружил слетевший с ноги ботинок, а за деревьями чернел обугленный остов машины. — Мы на верном пути, — подтвердил очевидное Инузука просто потому, что не умел держать язык за зубами. Его природная энергичность требовала постоянного выхода, даже в разговорной форме. В отдалении тихо журчал ручей.