Intenebris

      А что в ней такого было, Блэк даже сам не знал. Ему было всё равно. Он не задавался подобными вопросами, никогда не углублялся в размышления над тем, что имеет, и откуда оно произошло. Он принимал это как есть и ценил всё, что ему дано. Не спрашивая, зачем.       Вот и она была ему дана, просто как должное. Девочка по имени N, и не было ни в имени её, ни в фамилии ничего примечательного. Как и во внешности, и в целом в ней самой. Немножко неуместного, немножко раздражающего, много хорошего и черного, черного особенно много. В тёмном омуте глаз, в густых волосах и в мыслях. Черный — хороший цвет. Он знал это не хуже неё.       Такой вот была простая девочка по имени N. Училась она на том же курсе, ходила в похожей одежде, была похожей на его отражение в зеркале и одновременно не имела с ним ничего общего. Она была обычной девчонкой, а он — обычным бродягой.       Также, как и все в ее возрасте, эта странная девочка, вызывавшая в нем столько недоумения, была неисправимым романтиком. И всего, в чем так нуждалась она, так старался избегать он. Весны, серьезных отношений и, не дай бог, любви. Вот где он, смазливый и до черта талантливый Гриффиндорец, действительно был ужасно плох. И неисправимая его дефективность заключалась как раз в неумении любить.       Всё, что угодно, кроме этого. И что бы то ни было за чувство, которое вызывала в его душе суетливая и вечно тонущая в бешеном танце мыслей девушка, он им пользоваться не умел. Как ровно в такой же степени не умел он не смотреть в ее глаза, не наблюдать за ее движениями, не спрашивать себя, о чем она думает. Не умел Сириус отворачиваться в сторону, когда жгла его ответным взглядом, не умел избегать «случайных» касаний, не умел не чувствовать ее запах своим тонким собачьим чутьем. Ее запах был чист от духов и прочих окружающих ароматов. Она не пахла ничем. Она пахла собой.       Часто Сириус стал приходить на крышу. Через давно известный лаз в Астрономической башне он забирался на черепицу в самые глухие часы отбоя и напивался в дребезги, осушая бутылку огневиски в несколько глотков. И всё же ум его даже в таком состоянии был чист, ведь он либо думал о ней, либо не думал вообще.       От того ли, что так часто думал о ней, или еще по какой причине, но однажды на крыше оказалось двое. Молча. Но насколько же это было приятнее тишины в одиночестве, если б вы знали. Это лечило его истерзанную демоническую сущность. Простое молчание для человека, который не умеет любить — ей было совсем не сложно.       N не касалась его сама, но всегда отвечала ему взаимностью, когда Блэк целовал ее губы и пленял в объятия крепких рук. Что-то было между ними. Что-то отдаленно похожее на то, чего так хотела она, и то, чего он боялся до ужаса. И сколько ни мечтай о теплых отношениях и настоящей любви, ее здесь не было, однако ж ни один из них изменить себя не мог. Они меняли друг друга.       Она научилась держать его рядом с собой, терпеть его переменчивый характер и принципы, а также знать его темную сторону, и молчать об этом, молчать, словно надгробие. В черном цвете хорошего тоже много…       А он почему-то стал мягче, и даже сам смог заметить это в себе. Ловить себя на том, как во взгляде проскальзывает нежность и черты лица смягчаются в улыбке, когда он смотрит на нее забывая обо всем на свете, держась за нее, как за спасательный круг.       Очень медленно, но очень явно оба делили свой характер напополам и отдавали друг другу. Что-то в этом есть, согласитесь? И больше всего Сириус любил, любил её как только мог за то, что после каждой из полуночных встреч жить становилось как-то намного легче.