Черта

Она растекалась в пространстве, растворялась в бесконечности космоса… Они называли его бесконечным, бескрайним… и как же они были правы! Он был необъятным, как и она сама сейчас — пустое, холодное нечто, но все же дышащее пламенем и миллиардами необъяснимых тел. И не было ни желаний, ни потребностей, ни ощущений, ни эмоций… лишь остатки того, что могло бы назваться памятью, позволяли идентифицировать себя как «она». Не он или оно, а именно она… но разве это важно? Клочки разорванных воспоминаний еще делали ее хоть кем-то, но уже не имели ни силы, ни значения для расплывающегося в нигде сознания. Огонь ревел разъяренными всполохами, что были разбросаны в бесконечности. Где-то эти всполохи бушевали во всю мощь, а где-то затухали, медленно и неотвратимо, позволяя мраку сожрать их и всё, что от них зависело. И к каждому из них она могла прикоснуться, и каждый из них — это она сама. Каждый такой всполох пламени — отдельная жизнь, источник жизни, ее очаг. Они, казалось, совсем близко друг от друга. Но для кого-то это расстояние измерялось миллиардами световых лет. И она чувствовала тепло каждого солнца, и холод каждой потухшей звезды. Дыхание планет, чьему количеству не существовало числа, было ее собственным, и движение небесных тел было ее движением. Она была везде, она была нигде. Она была во всем и ни в чем. Она взрывалась и рассыпалась, была частью всего и в то же время всего лишь зрителем извне. И то, кем, и то чем она была, невозможно было объяснить. Этому не было слов, не было звуков, не было жестов, не было понимания. Она была… и не существовала одновременно. Сотни планет неспешно вели свое движение вокруг огненных звезд, что были для них жизнью, но в любой момент могли принести смерть… На поверхности одной из пылающих звезд стали появляться огненные «грибы». А после с необъяснимым звуком небесное тело превратилось из ярко-желтого в рыжевато-бурое и словно замерло в недоумении. Еще мгновение, и с уже другим, звуком, что был похож на грохот и скрежет метала, огненная звезда разлетелась на миллиарды осколков. Разноцветные вспышки расплескивались кольцами из того места, где еще, казалось, секунду назад было солнце. А теперь его не было. Часть обломков пустилось в свой собственный, бесконечно долгий путь. А часть… зацепила расползавшиеся из-за потери гравитации планеты, что были звеном этой галактики, а некоторых из них ожидало прямое столкновение с осколками, что были в миллиарды раз больше. И каждую такую планету ждала немедленная гибель. И в то же время бесконечное число жизней продолжало существовать. Что-то совершенно необъяснимое притягивало ее внимание к одной конкретной системе, к одному конкретному солнцу, что показалось единственным, к одной единственной планете, что вызвало странное подобие чувств… Она тут же перестала быть везде и ни в чем, превращаясь во что-то… или в кого-то… На ее глазах бескрайняя тьма космоса превращалась в синеву неба, окутанного облаками. На ее глазах зарождалась и гибла жизнь, под натиском ветров сменяли друг друга эпохи и цивилизации. Она была свидетелем того, как Архимед воскликнул «Эврика!» и как Цезарь приказал помиловать на арене гладиатора… Как провалилось под лед войско Ливонского ордена, и как рождался план Блицкрига. Как отправилась в космос первая ракета, и как взорвался ядерный реактор… Мир, что проживал день за днем без нее. Эпохи, в которые ее не существовало. День сменялся днем, разрушались горы и высыхали реки, разрастались леса, и затоплялись долины… и всему этому она не была свидетелем, и все это происходило без нее и от нее никогда не зависело. Было странно… именно странно видеть жизнь целого мира, который никогда не был ее. Она не чувствовала течения этих времен, не ощущала их ветров, не слышала шелеста листвы, не ощущала запахов. Но на ее глазах рождались и затухали войны, заключались перемирия и свершались великие открытия. И все это протекало как непрерывная тягучая бесконечность, умещенная в один миг. И лишь тогда она замедлилась, когда рассвет на горизонте озарил небоскребы, радушно распахнув объятье летящим по небу самолетам. Когда юная девушка и молодой мужчина впервые увидели друг друга, когда спустя несколько недель они впервые заговорили… И время практически замерло, коснувшись той отметки, с которой начиналась ее собственная жизнь… Но она не увидела своего рождения, она видела лишь улыбку и слезы счастья той самой девушки в родильной палате. Услышала из-под пелены смех того самого юноши, что обнимал всех подряд. Почувствовала боль в коленке от неведомого падения. Услышала странный звонок, объявляющий о начале чего-то важного… И как не старалась она остановить эти мгновения, они безжалостно утекали вперед, отчитывая время, что ей было отведено на этой земле. Она не проживала свою жизнь заново, она не видела ни единого своего дня в этом мире. Ее время было от нее скрыто. А после… свет сменился тенью. Тень сменилась тьмой. Тьма рассыпалась сумраком. А сумрак развеялся ярким восходом. Настала новый день. День, в котором не было ее… И этот мир продолжал жить. Проснулись на одном краю Земли города, и заснули они на другом. Осыпались дожди, и разразились засухи. Расцветали весенние деревья, и кружил первый снег. И рассвет сменял рассвет. И на смену одной жизни приходила другая. Она видела смерть этого мира, и его бесконечное существование. Перед ней открывались истины целых эпох и развевалась неясность будущего. На ее глазах существовал мир, в котором никогда ее не было, и мир, в котором ее никогда не будет. Он был. Он будет. Без нее. Ее ослепил очередной восход. И место, где она оказалось, не было ей знакомым. Чистое, голубое, бескрайнее небо с миллиардами звездных всполохов, мягкая трава и ласковые прикосновения ветра, неведомые, но приятные звуки. Она смогла вдохнуть, и ароматы, ворвавшиеся с этим вдохом, она не смогла бы сравнить ни с чем. А может, просто уже не с чем было сравнивать?.. Она нежилась в объятьях ветра и солнечных лучей. Она могла их ощутить — у нее теперь было тело. Но был ли хоть в чем-нибудь здесь смысл?  — Правда, это невероятно? — тихий, приятный голос окутал ее вместе с ветром. Она не ответила. Дождалась, когда неведомый гость поравняется с ней, и лишь тогда обернулась.  — Что это? — ее собственный голос был не таким, какой она еще помнила.  — Все. — Ответил ей юноша. С волосами цвета зрелой пшеницы играл все тот же ветер. Улыбка парня была теплой и понимающей. Взгляд светлых глаз вызывал настороженность и доверие одновременно. Разве так бывает?  — Не боишься?  — Я… не знаю. Не знаю чего боятся.  — Ты выберешь остаться, или мы пойдем? Она обернулась на солнце, что, казалось, не сдвинулось ни на дюйм, замерев в ожидании на краю горизонта. Но, даже не смотря на это, вокруг был светлый день. И, несмотря на день, на небе сияли далекие звезды.  — Я пойду. Я не хочу стоять. Усмехнувшись, парень протянул ей руку. Что ж, он, хотя бы, разговаривает с ней. И возможно она совершает ошибку, но… Но почему ее это вообще волнует? Первое прикосновение к его ладони вызвало волну странных ощущений. Странно было уже то, что она снова может чувствовать, и то, какой силы были эти чувства. Взяв егоза руку, она уже не могла и не хотела его отпускать. И они вместе шли по миру, чужому и незнакомому, по миру, где ей даже не довелось родиться. А где-то очень далеко и совсем рядом продолжал жить ее родной мир… без нее.  — Где мы?  — Здесь, — юноша пожал плечами. Она раскрыла ладонь, касаясь кончиков мягкой травы на ходу.  — А имена? Они тут есть?  — Возможно, — лукаво улыбнулся ее спутник. — Они тебе нужны? И в этот миг она как никогда ощутила свободу: от привычной жизни, от собственного имени, от самой себя. И она впервые несмело улыбнулась.  — Мы насовсем здесь?  — Мы здесь на сейчас.  — А… сейчас — это долго? Парень широко улыбнулся, и она откуда-то поняла, что мыслит в верном направлении. Здесь не было времени, не было пространства. Вопросы, ограничивающие привычными рамками и стереотипами это место, здесь не могли существовать. Раскинув руки, одна из которых все еще сжимала ладонь ее спутника, девушка рассмеялась, громко, искренне, свободно. И он улыбался ее смеху, и он дарил ей тепло своих рук. А вот привычный набор чувств к ней, все-таки, возвращался, медленно и осторожно, словно привыкая к этому телу. Новому, или, все же, ее собственному? Она смогла отпустить его руку. И, разжав пальцы, она забежала вперед, развернувшись к нему лицом. Он шагал легко, не переставал улыбаться и как будто молча одобрять любое ее движение. Она заглянула в его глаза и вдруг поняла, что они вместе уже целую вечность. Ощущение чего-то своего, родного, было очень приятным. Рассмеявшись, девушка закружилась на ходу, запрокинув голову к небу. Пейзаж вокруг них медленно сменялся. И на горизонте замаячили один за другим деревья. Их листья золотило солнце, а путающийся среди веток ветер рождал легкую и очень приятную мелодию. Она осторожно коснулась тени, что отбрасывал могучий ствол, и тень рассыпалась миллионом странным существ, что унеслись в небо. И тут же серая тень легла на место, позволяя прохладе окутать щиколотки. А ведь не было ни душно, ни жарко, но легкая прохлада подарила невероятное блаженство. Все эти мгновения он был здесь, рядом. Совсем близко. Она не боялась его подпустить, она хотела, чтобы он был как можно ближе.  — Смотри, — остановившись за ее спиной, юноша указал куда-то на высокие ветки. Плоды, что напомнили ей яблоки, налившимися рубиновыми каплями свисали с веток. Странно, но попробовать их совсем не хотелось, а вот любоваться ими — очень. Над головой пронеслась стая причудливых птиц, но не с криком, а с нежным щебетанием, что откликалось внутри уютом и теплотой. Она вновь улыбнулась и закружилась, повинуясь неведомому порыву И на этот раз, он поймал ее. Руки юноши заключили ее в свои объятья, и чувство полной защищенности накрыло ее с головой. Его тепло было самым желанными ощущением, почти… почти таким же, как прикосновение его губ. Улыбка девушки растаяла в нежном, но настойчивом поцелуе, и водоворот уже совсем других ощущений поднимался изнутри, одновременно накрывая извне. Она не хотела его отталкивать. Не могла. Это было не правильно. Правильно было быть с ним, правильно было чувствовать прикосновения его рук, его губ, ловить его взгляд, что смотрел ласково и трепетно, с каплей собственности и непоколебимой уверенности. Она не сопротивлялась, когда он, будучи в своем праве, прижимал ее к себе, покрывая поцелуями шею и грудь; когда нависал над нею, даря ласки и любовь; когда срывал с ее губ стоны, ловя каждый из них своим поцелуем. И день для них сменялся ночью. И звезды для них горели ярче. И все, что было вокруг — было только для них. Они ловили отражение рассвета в глазах друг друга. Они слушали голоса друг друга в пении птиц. И каждое прикосновение возносило до небес, и каждая улыбка была желаннее солнца. И вместе с рассветом этот мир вновь принимал их в свои объятья, раскидывая перед ними бескрайние горизонты. И лишь однажды этой вечности суждено было закончиться. Бесконечный мир внизу под их ногами убегал в миллионах направлений. Поля, леса, море и лучистый берег… неизменно чистое небо со всполохами звезд, и к ласковой мелодии птичьих трелей прибавлялся звук прибоя. Он держал ее за руку до последнего. Он до последнего улыбался ей. Но все же, что-то за них решило обозначить конец…  — Так надо, — прошептал он, и следом за этими словами последовал поцелуй. Он держал ее лицо в своих ладонях, он не сводил с нее взгляда. Его уверенность откликалась в ней полным и безоговорочным доверием.  — Так надо… понимаешь? И в следующий миг она ощутила падение. Бесконечный мир сошелся единственной точкой на скалистом обрыве. Раскинутое над головой небо становилось все дальше, одновременно приближаясь к ней. И шум прибоя перекрыл уже птичьи трели. И вот уже спокойствие и ощущение абсолютного счастья превратились из необъятных в осязаемые, а после и вовсе сменились чем-то неприятным и совершенно чужеродным для этого мира. И лишь его глаза, что смотрели на нее, оставались там, на краю обрыва неизменно родными. И тело все еще помнило прикосновение его рук, что, наверное, и толкнули ее вниз. И лишь его голос остался единственным достоянием памяти.