Черта

Ощущение было далеким от приятного. Оно было странным, долгим, тягучим. Ее словно по струйке вливали в нее саму же, и в то же время вытягивали обратно. Понять, в какую сторону осуществляется процесс, было за пределами возможного. К не красочному калейдоскопу сумасшедших ощущений отчаянно пробивалось сознание — как утопающий на последнем издыхании к спасательной шлюпке, или как изголодавшийся и обезумевший от скуки пес к своему вернувшемуся хозяину… Оно словно пыталось ухватиться за еще один шанс своего функционирования. Начали появляться мысли. И первая из них — что у нее появляются образы: собака, утопающий, шлюпка… она осознавала их. Они казались чем-то узнаваемым, но очень давно позабытом, чем не пользовались едва ли не с сотворения мира. И эта последняя мысль послужила каким-то глухим толчком: ее дернуло, как показалось, прочь от чего-то, обратно в бескрайнюю бездну, наполненную пламенем и льдом. Но он не успела ни почувствовать облегчения или страха, ни осознать, хорошо это или плохо — ощущение тягучести усилилось и ускорилось. И если до этого оно было неторопливым, словно щадящим, то сейчас ее будто пропускали через что-то очень узкое на невероятной скорости. Далеко не сразу пришло осознание, что все происходящее — никак от нее не зависит. Это вне ее, действовало само по себе или контролируемое кем-то. А потом появились чьи-то голоса. Они звучали далеко, и ей показалось, что она должна добраться до них. Но голоса приближались сами. Они усиливались, и вот уже гомон начал рассасываться на отдельные слова. И в одно мгновение все вдруг наполнилось смыслом: голоса приобрели своих обладателей, которых она узнавала. К ним прибавились еще какие-то звуки. В легкие ворвался кислород. Процесс дыхания, так же как и мысли-образы, казался чем-то давно забытым, непривычным и неестественным.  — Невероятно…  — Совершенно невероятно… Что нам делать? У нас нет методов…  — Они и не нужны. Не думаю, что такое повторится когда-то еще. Нужно сообщить…  — Мы уже их пригласили… Они… Речь, несомненно, шла о чем-то, с ней связанном. Но не было ни любопытства, ни волнение — лишь сухое осознание этого факта. К редким, судорожным и тихим вдохам начали добавляться запахи, которым она не смогла бы дать названия, но смогла бы разложить на мельчайшие составляющие, объяснив все взаимосвязи. Ладони ощущали под собой едва теплую ткань, утратившую прохладу из-за собственной кожи. Пальцы дернулись, чуть сминая накрахмаленную ткань. И то ли это, то ли попытка открыть глаза, послужило поводом для нарушения спокойствия вокруг и размеренного течения беседы. Они что-то собирались делать, но это уже ускользнуло от ее понимания. Единственная попытка открыть глаза провалилась в то же мгновение. Навалилась тяжесть — это тело устало уже от столь недолгого слушания окружающих звуков. И все, что она знала, это то, что какое-то время не слышала ничего и никого. Она снова была в нигде. Но теперь уже со стороны наблюдая за жизнью планет, взрывами солнц и зарождением иных измерений. Перед ней раскинулся бескрайний, вечный космос… но теперь она была здесь гостьей. Она больше не чувствовала зарождения звезд и гибель систем, не чувствовала жизни и не ощущала смерти. Словно из-за плотного стекла она смотрела на все, что было перед ней. А потом она вновь окунулась в размеренное течение звуков и запахов. Ощущений на этот раз стало больше — под спиной прогибался матрац, тело грело одеяло, хотя пальцам ног было слегка зябко. И в голове стало чуть больше жизни — мысли перестали быть абстрактными образами, и превратились во что-то, что было ее жизнью. Точнее — памятью о ней. Вся ее жизнь казалась далеким и забытым прошлым, она словно услышала ее от кого-то, или давным-давно вычитала в какой-то книжке. И это прошлое не давалось ей, маяча призрачными обрывками на горизонтах сознания. Белое полотно потолка перед глазами казалось отражением той пустоты, что царила сейчас в ней. Хотя ее пустота не была абсолютной, все-таки, ведь у нее было прошлое.  — Как ты себя чувствуешь? Ты слышишь нас? Можешь ответить? Она лишь кивнула, скользя взглядом по дальней стене с окном. Длинные шторы приятного нежно-зеленого цвета рассеивали собой солнечные лучи. Она могла бы поклясться, что видит, как частицы света разлетаются от преломления и рассеиваются в воздухе, рассыпаясь теплом. Но стоило ли в таком клясться? Эта комната была другой, совсем не такой, которую она помнила. Даже вид из кона здесь казался приятнее. Повернув голову, девушка оглядела присутствующих. Двое взрослых мужчин в халатах, масках и больничных колпаках. Они здесь, без сомнения, были главными. За их спинами на фоне нежно-кремовых стен жались друг ко другу несколько человек. Халаты на них были, но ни перчаток, ни масок, ни головных уборов… пара человек прижимала к себе тетрадки с ручками, и все как один настороженно и с любопытством, не мигая, смотрели на девушку. Практиканты. В этом сомнений не было тоже. Она с таким уже сталкивалась в больнице, когда молодых студентов приводили посмотреть на особо интересные случаи. Странное ощущение верного направления не позволяло ей перестать разглядывать юношей и девушек, явно пораженных происходящим, в то время как врачи что-то говорили, замеряя показатели на мониторах за ее кроватью, и обращаясь к ней с вопросами. Взгляд почти сразу задержался на знакомых волосах, что скорее напоминали золоченую солнцем пшеницу. Они даже лежали так же, как она помнила… Светлые глаза смотрели на нее не мигая, пристальнее и внимательнее всех остальных. Ей показалось, что он единственный заинтересован ее состоянием по настоящему, а не фактом неизученного и необъяснимого случая. И если сначала она не смогла понять, о чем речь, то теперь догадывалась, почему стала объектом врачебного внимания… Юноша стоял с краю, во втором ряду. И белый халат на нем, и водолазка с высоким горлом, и нахождение здесь — казалось чем-то неправильным, неподходящим ему. Но она, судя по всему, этого даже не знал… Они не отводили взгляда друг от друга, но каждый думал о своем. Она знала и понимала, кажется, гораздо больше, чем он — это она заметила по легкой растерянности в родных глазах и тому, как он слегка наморщился, явно не понимая чего-то. Зато она понимала слишком много для такой ситуации, и еще не знала, что ей с этим делать. Знала лишь, что он здесь, и что она будет возвращаться сколько угодно раз, потому что он…здесь. Ей задавали вопросы — она отвечала, просили описать ощущения — она давала максимально исчерпывающие ответы, чувствуя, как очередное пребывание здесь затянуло едва ли на два десятка минут, но уже вымотало совсем недавно вернувшееся к жизни тело.  — Невероятно… — раздалось бормотание над ее головой. Оба врача вновь уставились на мониторы, сверяясь с каким-то записями.  — Я не знаю как это объяснить. Она умирала… да черт возьми, она умерла, — тихий шепот был ответом оппоненту. Они не хотели, чтобы практиканты слышали больше нужного. — А потом, ни с того ни с сего, снова задышала… и исчезли все признаки болезни. Она здорова абсолютно. Чертовщина, честное слово…  — Или чудо. Смерть длилась достаточно долго, ее не реанимировали. Сердце не могло запуститься само никак… Но оно запустилось. И она знала, благодаря кому. Юноша, казалось, нахмурился чуть сильнее, а потом перевел взгляд в окно. А может, и не в нем причина. Он сам сказал, так надо… может, он просто знал, что и как нужно делать. Еще пара вопросов, конкретизирующих ее состояние. Обращение к студентам, их едва слышные реплики, а после, они тонкой струйкой стали покидать палату. И лишь один из них продолжал рассеянно следить за чем-то в окне. Он отстал от группы на несколько шагов, а потом медленно, словно заторможено, развернулся к двери. И уже на краю сознания и полусна она следила за его движениями: как он отошел от окна, как и его товарищи до него — поравнялся с ее кроватью… как внезапно губы озарила уже знакомая, нежная улыбка с примесью самоуверенности, и как в родных глазах отразились теплота и любовь. Ее собственные губы дрогнули в слабой ответной улыбке — на большее она сейчас была не способна. Но желание прикоснуться к нему было сильнее всего на этом свете. Тело все еще не желало слушаться, но ей показалось, что она все-таки сумела протянуть к нему руку, потому что совершенно точно ощутила, как теплые пальцы уже знакомым прикосновением сжали ее ладонь. И с этим прикосновением ощущения абсолютной защищенности и спокойствия окутало ее легким туманом. И уже позволяя сну забрать себя, она точно знала, что проснется. Обязательно проснется, и он, совершенно точно, будет рядом.