Операция "Спасти товарища по року"

Когда пятёрка рокеров-спасателей только направлялась к дому Честера Беннингтона, вылетевший из Внуково самолёт приземлялся в аэропорту славного американского города Лос-Анджелеса. В числе прочих пассажиров с трапа сходила весьма яркая и необычная пара. Двое мужчин, на вид лет сорока-сорока пяти, чинно ступали на землю Соединённых Штатов. Тот, что выглядел старше, одет был в строгий чёрный костюм, а вот младший, кажется, не был склонен к официальному стилю, посему вместо пиджака на нём сидела чёрная косуха, а ботинки были вольно заменены кедами. – Всё-таки, Глеб, зря ты отказался от дресс-кода, ставишь под угрозу конспирацию, — покачал головой Самойлов-старший. – Можно подумать, вы в таком виде к себе внимания не привлечёте! Вас-то как раз и запомнят, конспираторы хреновы!. – Не спорь со старшими! — использовав этот железный аргумент, Вадим завершил спор. — Как думаешь, у наших всё в порядке? – А что с ними будет? Они, кстати, уже должны были выехать. – Отлично, значит, мы сразу туда едем. – Периметр чист, — прошептал Лагутенко, обежав вокруг дома. – Заходим, — с твёрдой уверенностью сказал Шклярский и, подойдя к двери, нажал на ручку. Дверь послушно отворилась, приглашая ночных гостей войти внутрь. – Это очень подозрительно, — сощурился Сукачёв, — может, засаду готовят? – На всё воля Божья, — вздохнул Гребенщиков и вошёл в помещение. Сигнализация не сработала, люди в форме не выбежали, камень на голову не упал — первый этап был успешно пройден. Последовав примеру БГ, рокеры оказались в доме и, закрыв дверь, достали фонарики. Командование операцией взял на себя Шклярский: – Осматриваем первый этаж. Если Честера тут не обнаружим, вместе поднимаемся выше. Пошли! Сложностей в выполнении этого плана было две: во-первых, дом был незнакомым, во-вторых, большим. Поэтому скоростью перемещения пришлось пожертвовать во имя бесшумности. Сукачёв, таща за собой пресловутый чемодан, направился на кухню. И хотя рокер не знал, где в доме Честера кухня, он почему-то на интуитивном уровне прокладывал маршрут к этому стратегически важному пункту и, надо заметить, сразу его нашёл. Осветив пространство вокруг себя фонариком, Гарик никого не заметил. Хотя, по его мнению, Беннингтон должен был сидеть здесь, куря сигареты и глуша водку. Ну или коньяк. Но на кухне было пусто, как в голове после пьянки. Значит, одна комната была проверена. Лагутенко направился в санузел, который опять-таки оказался пустым. Сделав шаг навстречу раковине (мало ли что в ней может быть!), певец неудачно поставил ногу и, поскользнувшись, распластался на полу. Последовавший за этим грохот составлял лишь полбеды: ведь в процессе падения рокер, движимый инстинктом самосохранения, ухватился рукой за приделанную к стене полочку. То ли русская рука оказалась крепкой, то ли американская полка — хлипкой, но факт в том, что и Лагутенко, и полка, и всё её содержимое оказались на полу. Стоявшие на полке одеколоны разбились, залив собой пол и лежащего на нём исполнителя. – Илья... — сердито прошипел Шклярский, вбегая в комнату и хватая Лагутенко, — ты издеваешься? – Нет, я упал, — виновато пробормотал рокер, не понимая, как с ним такое могло случиться. – Мы услышали! Молись, чтоб только мы! БГ, готовясь пойти на исследования дома, открыл дверь и вошёл... в шкаф. Вернее, сначала он думал, что это комната, но это был шкаф, заполненный одеждой, обувью, сумками и прочими вещами, которых у Беннингтона, судя по всему, имелось в избытке. Гребенщиков хотел уже было выйти обратно, как вдруг внимание его привлёк крайне необычный костюм: белый балахон с ангельскими крыльями и ободок с нимбом. Решив, что с его образом героя-спасителя чёрное облачение никак не вяжется, рокер позаимствовал прикид, мысленно гадая, зачем он Честеру понадобился. Балахон оказался маловат, сильно жал в плечах и доходил только до колена, но БГ это не остановило, как и тот факт, что светлая ткань просвечивала и являла взору сидевший под ней чёрный костюм. Шевчук отправился в гостиничный зал. Комната была большая, и в ней легко можно было спрятаться, поэтому рокер тщательнейшим образом осматривал каждый уголок. И вот, когда он в очередной раз заглядывал под диван, за спиной его раздался скрипучий голос: – Hello! Welcome! Nice to meet you!* Резко развернувшись, Шевчук направил на источник звука фонарь и закричал: – Хэндэ хох! Команду «руки вверх» обладатель голоса выполнить бы, однако, не смог даже при всём желании: вместо рук у него были крылья. Да, певца испугал попугай: – Мать моя рок-музыка я чуть не обосрался! – Ты хочешь, чтобы обосрались все вокруг? — возмущённым шёпотом поинтересовался забывший о вежливости Шклярский. — Мы же его спугнём! Мать моя... Эту фразу они произнесли уже дуэтом, увидев подошедшего к ним ангела: – Ну что, мужики, как я? – Сними немедленно! Тоже мне, ангел смерти! — сердито зыркнул на друга Сукачёв. — Накаркаешь! – Я не смерти, я спасения. – Ты ангел курильщика, — усмехнулся Шевчук, — Илья, чё ты одеколоном воняешь, как мой физрук водкой? – Я упал, — всё так же виновато вздохнул Лагутенко, — а на меня полка, а на полке одеколон. – Ну вы ещё бутербродов себе сделайте! — вновь возмутился Шклярский. — Больше поговорить не о чем? Поднимаемся! Только тихо! Медленно переступая со ступеньки на ступеньку, рокеры поднялись на второй этаж. Первой комнатой, попавшейся на их пути, была ванная. Обследовав её без происшествий, они хотели было идти дальше, но тут нога Сукачёва совершила предательское движение на пару сантиметров левее и наступила на робота-пылесос, который, замигав голубыми огоньками, оповестил: – Ready for cleaning!** — и отправился, шумя щётками, в коридор. – Стой, падла! — закричал Гарик и, не выпуская из рук чемодан, побежал вслед за роботом. Мы пока оставим наших горе-спасателей и заглянем в комнату и душу к Честеру Беннингтону. Известный рокер давно, но безуспешно боролся с депрессией. О его проблеме никто не догадывался, ведь он тщательно скрывал её, помня одинаковую реакцию всех, на чью помощь он рассчитывал. „Депрессия? У тебя? От чего?”, „Совсем зажрался?”, „Ну это не смешно даже!” — примерно так реагировали все, кому Беннингтон пытался рассказать о своём состоянии. Поняв, что поддержки получить не удастся, отчаявшийся певец пытался залить горе алкоголем или найти спасения в игле. Ни то, ни другое не помогло, и держаться на плаву заставляла лишь карьера, обязывавшая сочинять музыку, записывать песни, давать концерты. Честер думал, что сможет продержаться так ещё очень долго, но неожиданно осознал, что он просто не способен дальше заставлять себя улыбаться на публику, лицемерно смеяться на светских вечеринках и день за днём натягивать маску успешного человека. Хотя успешным он, может, и был, но счастливым назвать себя не мог. Беннингтон понимал, что мировая известность не принесла удовлетворения, а музыкальная карьера — покоя. Ему настойчиво казалось, что жизнь сложилась не так, а он делал не то, что должен был. И Честер видел лишь один выход из сложившейся ситуации. И вот, в ночь с 19 на 20 июня Беннингтон решил свести счёты с жизнью. Страшно не было, было очень тоскливо, и хотелось закончить со всем побыстрее. Покурив вечером на улице, рокер даже не стал запирать дверь (теперь уж грабители ему не страшны) и пошёл в свою спальню. Там он сел за стол и, взяв бумагу и ручку, написал: „Привет, это Честер. Я убил себя”. Потом, подумав, зачеркнул, решив, что звучит это как-то нелепо. „Если вы это читаете, значит, меня скорее всего нет в живых”. Этот вариант показался Беннингтону слишком пафосным и тоже был стёрт. Так рокер сидел несколько часов, пытаясь написать внятную предсмертную записку, чётко объяснявшую его поступок. Время от времени ему казалось, что он слышит шорохи, но он не придавал им значения. Когда шорохи стали грохотом, Честер решил, что это глюки больного сознания и никаких действий опять-таки предпринимать не стал. Записка была важнее. Но текст никак не хотел сочиняться. Наконец Беннингтон разорвал бумагу в клочья и взял в руки верёвку. Ловко соорудив петлю и привязав её к люстре, рокер подтащил к самодельный виселице стул и вдел шею в петлю. За дверью вновь послышались крики и жужжание пылесоса. „Неплохая альтернатива похоронному маршу”, — усмехнулся Честер и шагнул со стула. Он мог поклясться, что видел ангелов. Говорят, всё, что не делается, всё к лучшему. В случае рокеров эта оптимистичная поговорка оказалась правдой. Погнавшийся за роботом Сукачёв совершенно случайно ввалился в первую попавшуюся дверь и увидел перед собой висящего в петле Беннингтона: – Мужики, сюда! Честер тут! Мигом вбежавшие рокеры схватили самоубийцу и, ослабив петлю, вытащили его. – Без сознания, — констатировал Шевчук. – Я реанимирую! — Гребенщиков начал делать Беннингтону искусственное дыхание, игнорируя слова о бесполезности своего занятия. И снова удача улыбнулась нашим героя: с шумом вдохнув воздух, Честер открыл глаза: – What? Who are you? – We are your friends***, — произнёс Шклярский, проклиная нерасторопных друзей, которые не позаботились о том, чтобы приготовить снотворное заранее. – What are you doing? – We are saving you. – You mustn’t...**** – Донт ворри, би хэппи! — улыбнулся БГ и воткнул в шею рокера шприц. – Не много, а? — обеспокоенно спросил Лагутенко, когда певец вновь упал на пол. – Да лучше перестраховаться, — махнул рукой Гребенщиков, который боялся признаться, что дозу безбожно превысил, вместо десяти миллилитров набрав целый шприц. – Доставай двойника, — скомандовал Шклярский, после чего рокеры достали из чемодана тело покойного Каганова. – Ну один в один, — в очередной раз изумился Шевчук, после чего они с Сукачёвым и Лагутенко повесили несчастного в петлю. – Мне кажется, он живой, — бормотал Гарик, посматривая на двойника. – Тебя не смущает, что он уже больше суток в чемодане провёл? – Может, кома... – Не может! — сурово прервал его Шклярский. — Берём Беннингтона и уходим, нас Самойловы ждать должны. – Что у них там происходит? — хмуро спросил Вадим, когда со стороны дома послышался грохот. – «Один дома» смотрел? Примерно тоже самое, — меланхолично пожал плечами Глеб. – Я думаю, нам надо вмешаться. – Нафига? – Ты этот грохот слышал? – Пока выстрелов нет, можно не волноваться. В отличие от своего меланхоличного брата, Вадим был на нервах и успел провертеть в голове с десяток отнюдь не лучших вариантов развития событий. Так что, когда двери отворились, и из них выбежали рокеры, Самойлов вздохнул с облегчением: – Ну наконец-то! Чем вы так грохотали? Илья, ты на себя столько одеколона вылил для отпугивания врагов?! БГ, твою мать, ты провинциальный театр ограбил?! – Я упал! – Я ангел спасения! – А ты не вопросы задавай, а помоги его в машину уложить, — проворчали Шевчук с Сукачёвым, несущие Беннингтона. Глеб любезно открыл дверь их минивэна, и Честера уложили на сидения. Рокеры уселись следом. А Вадим, заведя машину, поехал прочь от загородного особняка. – Вы в отеле ничего не оставили? — поинтересовался Глеб. – Да вроде нет, — пожал плечами Лагутенко. – Отлично. Значит, сразу к базе. – К какой? – К лётной! – А зачем? – Потому что как нас на рейс с Беннингтоном пустят? Он, в отличие от своего двойника, перелёт в багажнике не вынесет! А в то, что это наш очень пьяный друг, нам вряд ли поверят! Лететь будем частным самолётом. – Не нравится мне всё это... — проворчал Сукачёв, — и где мы будем приземляться? – Уже у нас, под Москвой. – А там нас типа не спалят с Честером! – Гарик, я тебя умоляю! Тебе напомнить о национальном пофигизме? Немного успокоенный, Сукачёв замолчал, уставившись в окно. – Смотрите — „Mad rabbit!“ — с долей ностальгии сказал Лагутенко. – Душевное место, — согласился Шклярский, — надо будет вернуться как-нибудь. – Ага... – Мужики, а это не за нами едут? — прервал общую идиллию Шевчук, увидев, что стоявшие у отеля мотоциклы поехали вслед за их машиной. – Сейчас проверим, — сказав это, Вадим нажал на газ. К неприятному удивлению рокеров, байкеры убыстрили темп езды. – Вот я знал, что это ФБРшник был! — обратился к Шклярскому Сукачёв. — А ты — Боб, байкер, хороший парень! – Да я и представить не мог, — грустно протянул ответственный Шклярский, которому было крайне неприятно осознавать, что это он подвёл всю компанию. Хотя, как он мог? Он же сказал, что они байкеры... Размышления его прервал вопрос Вадима: – А что это за Боб? – Да к нам в номер постучался, хотел познакомиться. Я к нему вышел, мы поболтали. Он нас за байкеров принял, я подтвердил информацию. Боб подарил пять бутылок с виски. Не похож на засланного казачка. – Они никогда на себя не похожи. Ну ничего, мы им покажем кузькину мать! Какой русский не любит быстрой езды? Этот, заданный Николаем Васильевичем вопрос, так и остался без ответа, потому как быструю езду любят все. Правда, не все могут себе её позволить по причине того, о чём Николай Васильевич тоже писал: плохих дорог. Но в Лос-Анджелесе дороги были отменные, и Самойлов выжимал гашетку до двухсот километров в час. Сукачёв вжался в сидение, Лагутенко на всякий случай пристегнулся, Шевчук закурил, Глеб достал фляжку, в которой был явно не яблочный сок, и только Шклярский не проявлял беспокойства, в душе волнуясь лишь из-за того, что ошибся в американском байкере. Честер же вообще спал, не подавая признаков жизни, но на него никто особого внимания не обращал. – Вот как? Не отстаёте? — с азартом спросил Вадим, посмотрев в зеркало, и не снижая скорости, начал вилять по дороге. Мотоциклисты оказались на редкость упёртыми и продолжили преследовать минивэн. Когда Самойлов резко ушёл на поворот, двое отстали, но уже вскоре догнали машину вновь. Вадим, вцепившись в руль, как в спасательный круг, продолжал давить на газ, заставляя стрелку спидометра упираться в крайнюю отметку в 240 километров. Но и такие меры не позволили уйти от погони: вскоре мотоциклисты сравнялись с машиной. Сидящий на переднем сидении Лагутенко показал настырному преследователю неприличный жест. – Не поймёт. В Америке средний палец показывать принято, — поправил друга БГ, которому затонированное стекло мешало невербально общаться с мотоциклистами. Погоня продолжалась. Ночная дорога была абсолютно пуста, предоставляя неограниченные возможности для маневрирования. Блестящий чёрный асфальт позволял выделывать любые трюки, не боясь угодить колесом в колдобину. Вадим показывал мастерство вождения, ведя крупногабаритный транспорт с элегантностью велосипедиста. Однако пассажиры не восторгались талантами водителя, а лишь молились о том, чтобы добраться до базы живыми, не отправившись вслед за Львом Яковлевичем Кагановым. Упрямые мотоциклисты ни в какую не желали отставать, правда, и вперёд не вырывались, то ли не поспевая, то ли просто побаиваясь безбашенных автолюбителей. Кто-то из байкеров начал сигналить, призывая Самойлова прервать бессмысленную игру в догонялки. – Себе побибикай! — огрызнулся Вадим, уходя вправо. Вдруг машина, дёрнувшись, остановилась. – Ёб твою мать! Да едь же ты, хуйня американская! — этот призыв рокера никак не повлиял на автомобиль, и он продолжил стоять. Мотоциклисты тоже остановились, но врываться в минивэн не спешили. – Что делать будем? — спросил Шевчук во внезапно накрывшей машину тишине. – Выходим к ним. Дальше по ситуации. Когда рокеры вышли из машины, они увидели компанию байкеров, в числе которых узнали девушку с ресепшена, а Шклярский — ещё и Боба, который тут же к нему подбежал и начал что-то быстро говорить. По мере разговора лицо рокера принимало то удивлённое, то виноватое, то непонимающее, то радостное выражение. Когда же Боб договорил, к Шклярскому подошла Мэри и протянула бутылки, забытые таки в номере, смотря при этом на Гарика. – Что он сказал? — подошёл к товарищу Лагутенко. – Что вискарь мы забыли. И что на байкерскую сходку нас приглашают. И что ездим мы неплохо. Переведя слова Боба, Шклярский с виноватым видом объяснил американскому товарищу, что они спешат и вынуждены откланяться. Объяснить это пришлось тем, что другу очень нужна помощь. Байкеры оказались понимающими и пожелали удачи. Все были довольны, кроме Вадима Самойлова, который хватался за голову: – Машина не едет. Мы опоздаем! Почему, блять, она в самый ответственный момент ехать перестала?! Видимо, лицо его было настолько красноречиво, что американцы всё поняли без перевода, и Боб предложил довезти рокеров, тем более, что их как раз было восемь — все уместятся. – Спасибо, добрые люди! — вне себя от радости поблагодарил Самойлов, после чего из машины достали спящего Честера, которого погрузили в люльку. – На солиста „Linkin Park“ похож, — сказал Шклярскому Боб. – Есть немного, — ответил тот тоном, показывавшим, что беседовать он не хочет. Самойловы, знающие английский, сидели на мотоциклах, мчащихся в авангарде импровизированной части, и указывали дорогу к базе, до который, к счастью, было не так далеко. Сидевший с Бобом Шклярский был вынужден удовлетворять любопытство неугомонного байкера, который, как выяснилось, мечтал посетить Россию и желал узнать о ней как можно больше. Мэри, устроившаяся за одним из байкеров, строила глазки Сукачёву, сидевшему в люльке. В душе рокера боролись противоречивые чувства. С одной стороны ему льстило внимание американской красавица, но с другой... Гарик то и дело жмурился и тряс головой, пытаясь отогнать непонятно откуда взявшийся образ хмурого человека в погонах. Наконец пункт назначения был достигнут. Под чернеющим американским небом стоял самолёт, который в условиях происходящего казался фантастической машиной, призванной спасти рок-музыку. Спрыгнув с мотоциклов, рокеры пожали руки байкерам, а те в свою очередь толкнули трогательную речь о дружбе народов и взаимовыручке. Мэри, подойдя к Гарику, что-то ему сказала, то хихикая, то краснея. – Эд, чего она говорит? – Что не против познакомиться поближе. И что ты выглядишь, как настоящий рокер. Спросила, как тебя зовут. – Ааа, Гарик я! — параноидальные страхи всё же подотпустили певца, и он сдержанно поцеловал девушка в щёку, от чего та приняла цвет спелого помидора, но осталась, кажется довольна. – Мужики, нам пора. Нас пилот подгоняет. Прощание, как всегда, вышло немного скомканным. На ломаном русско-английском звучали обещание ещё встретиться. Наконец наши герои взяв Честера под белы рученьки, взошли по трапу в летательное средство. Когда самолёт оторвался от земли, направляясь к берегам Чукотки, байкеры ещё стояли, маша руками и снятыми с голов банданами. – Боб, Боб, он меня поцеловал! Значит, я ему нравлюсь! — Мэри дёргала своего друга за руку и не понимала, как тому удаётся оставаться таким спокойным. * Здравствуйте! Добро пожаловать! Рад увидеть вас! ** Готов к уборке! *** – Что? Вы кто? – Мы твои друзья. **** – Что вы делаете? – Мы спасаем тебя. – Вы не должны...