Darkly Dreaming Vergil

      Когда кто-то убивает человека, его клеймят убийцей. Убийцей безжалостным и наверняка осознающим свои действия. А как назвать того, кто, по сути своей, убил частичку себя? Он тоже убийца, но без вины виноватый? Или же он просто жертва?       — Я убил ее, — мне ужасно нравится, как звучат эти слова. Я убил ее. Убил без сожаления, без колебаний. Я убил ее. Делает ли это меня убийцей? Скорее всего — нет. Ведь я знаю, что это была не Кэт (Я все еще не уверен в этом). Это было приглашение от моего нового друга в игру. Привет, Вергилий, не хочешь немного поиграть со своим новым приятелем? Совсем немного. И я не отказался. Мне нравится его идея.        «И теперь ты стал сильнее. Ни этого ли ты всегда хотел?»       — Силы… — я — совсем другое существо! Рамки устоев человеческих для меня не подходят. Мне нужно что-то большее, чем просто существовать. И ради этого большего я готов убить. И теперь я не считаю это пороком. Это вполне здоровая кровожадность. Вы же не кормите пса за то, что он с голодным энтузиазмом раздирает кусок мяса. Я такой же, как этот пес. Меня мучает голод, и я готов убивать, лишь бы насытиться. Это вполне нормальный ход вещей. Вся эволюционная теория построена на убийстве ближнего своего, и никто не против такого. Сильные убивают слабых, чтобы стать еще сильнее.        «Неограниченной силы, Вергилий… Ты — сын Спарды, станешь ЕДИНСТВЕННЫМ сыном Спарды…»       Я не могу не признавать этого, но чем больше я нахожусь в этой изувеченной версии Лимба, тем больше оно начинает мне нравится. Эти кроваво-красные оттенки, тоска и угнетенность… Мне нравится. Я не могу сказать, что чувствую себя здесь, как дома — нет. Здесь я чувствую себя на своем месте. Все так, как и должно быть. Вот Лимб, а вот — Вергилий. Какая жалость, что кроме меня здесь себя чувствует на своем месте и мой некогда брат. Он появился как всегда — не спеша, вразвалочку. И теперь мне, как порядочному хозяину, придется вышвырнуть его вон. А в свете последних происшествий я могу позволить себе большее.       — Добро пожаловать в Ад, братишка, — от нахальства его голоса кровь закипает в жилах. Данте не отличался наличием даже элементарных манер. Пусть нас и воспитали не вместе, но и пяти минут общения хватает для того, чтобы понять, что с ним что-то не так.       — У меня больше нет брата.       — Мило… — улыбнувшись одной из своих улыбок, предназначенной для прелестных дам из пропитого клуба, Данте продолжил: — Ты знаешь, а ведь это я вечно убегал, жил в трущобах. А ты наслаждался удобствами. Посмотрите-ка, кто теперь в выигрыше? Ты никому не нужен. Поэтому ты здесь.       Если бы у меня было что ему ответить — я бы ответил. В чем-то он даже прав. Воспитанный в роскоши и достатке я никогда не нуждался в других. Мне не нужна была чья-то помощь или поддержка. У меня не было ни врагов, ни друзей. Мне всегда было комфортней одному. Мне не нужно было думать, где переночевать сегодня, если вдруг пойдет дождь или повалит снег. Я всегда был, как он выразился, в выигрыше, а теперь…       — Хотя… это потому, что я убил тебя, — обнажив свой меч, Данте бросился на меня в атаку. А мы точно братья? Такая глупая тактика. Парировать удар не смог бы только такой же идиот, как он сам. Из глубин подсознания донесся тонкий смех, напоминавший звон колокольчика. Другой я шутку оценил, и теперь находится в предвкушении братоубийства. Бедный несчастный я. Потакаю самому себе.       — У тебя новый видок… Заебись! — удар в челюсть не заставил себя ждать. Данте вложил в удар столько силы, что ненароком вспоминается пословица: «Сила есть — ума не надо». Может, поэтому он и выжил в трущобах, потому что был не умный, а выносливый. Первый в стаде баранов не обязательно самый умный.       Челюсть прихруснула, вставая на место. Будь я человеком, мне было бы, наверное, очень больно.       В голове, с нижних этажей, начала раздаваться какофония звуков. Нет — у меня не сотрясение. Мой новый друг так выражает свою заинтересованность и желание догнать ублюдка. И я не стану его останавливать. Что-то поменялось внутри меня. Не в лучшую сторону для окружающих, в отличную — для меня.       Может быть, я сошел с ума, и теперь мне в пору сидеть взаперти в смирительной рубашке, но все лучше, чем позволить какому-то бродяжке унижать себя. Люди убивают и за меньшее, ходят спокойно и не испытывают угрызения совести. И, если быть честным до конца, я просто хочу убить Данте. Посмотреть, как он будет корчиться от боли, когда я вонжу в него Ямато. Нет, я не монстр, меня просто мучает голод…       — Где ты? Прекрати убегать, Данте!       Когда все время убегаешь — это входит в привычку. Вот ты кичишься, какой ты везунчик, но убегаешь от меня. Меня — жалкого ничтожества. Мне по-настоящему льстит столько внимания со стороны Данте. Ведь легче убежать, чем проиграть мне. Наверное, очень сложно признавать, что теперь тот, кого избивали, изобьет тебя, загнав в угол как крысу. Я польщен…       И другой я тоже несметно рад этому. Я чувствую, как внутри все томится в сладком предвкушении победы. Он что-то шепчет в темноте, соглашается с чем-то, что мне не понять. Пока не понять. Но потом пойму.       С каждым сантиметром, что я приближался к Данте, что так бессильно лежал и глотал воздух ртом на крыльях статуи нефилима, заставляло звуки внутри меня становиться громче. Словно оживший рев в черепной коробке. Тянет вперед по рельсам, заставляет взять Мятежник в руки.       — Ох… Как долго я этого ждал, — мое лицо должно было как минимум треснуть от ухмылки, которая на нем появилась. Даже не могу понять, чему я так рад. Тому, что я сильнее его или тому, что я сейчас убью Данте его же мечом? Но я определенно чему-то очень рад. Может быть тому, что мой голод утихает?       Когда меч проткнул его насквозь, и кровь забрызгала все вокруг, мне стало еще лучше. Раньше такая картина могла вызвать у меня только отвращение, теперь я испытываю диаметрально противоположные чувства.       — Есть шуточки в запасе, Данте? Или мы отшутились? — теперь настала моя очередь острить. Я сдерживался из последних сил, чтобы не рассмеяться над тем, как мой брат корчится и пыхтит от боли, причиняемой его собственным мечом. А моему безликому соратнику сдерживаться было не нужно. Его хрипловатый смех, в лучших традициях киношных злодеев, не умолкал в моем сознании. Нет, я не сошел с ума. Это всего лишь проявление моей здоровой кровожадности.        «Прежде чем убить, нужно как можно больше его изувечить. Телесные раны — ничто, а вот духовные… Забери самое дорогое, что у него есть».       — Отлично…       Кулон. Я, потеряв его, чувствовал пустоту. Данте будет чувствовать нечто еще более ужасное, ведь они были так близки с НЕЙ.       — Нет… пожалуйста, не надо.       — Тебе он больше не нужен, — амулет жжет руку. Что-то изменилось, необратимо и неуловимо. Как дуновение ледяного ветра в пустыне. Я убил своего брата, и теперь я единственный Сын своего отца. Я снова возвращаюсь к своей спокойной и «сытой» натуре.