Medui

      Тонкие пальцы крепко держались за черно-белую гриву, тяжелые подковы глухо стучали о застывшую грязь, стылый ветер бросал в лицо хлесткие порывы мелких брызг, ноги девушки то и дело подгоняли кобылу, пятками врезаясь в круглые бока. Таис так торопилась – она боялась не успеть. А рядом, ноздря в ноздрю, галопом шел длинноногий Мистраль с молодым всадником на спине, облаченным в темно-красный бархатный плащ.       Наконец-то гонка закончилась. Наконец-то они добрались. Холодный и чужой, лес не встретил их привычным шорохом листвы, щебетаньем птиц или шуршанием зверья, не пестрил он и осенним убранством больше. Лишь пугал звенящей пустотой, ставший обычным, серым и грустным, будто мертвым. И Таис не нужно было заезжать глубоко, чтобы понять:       – Его здесь нет!       Когда впереди показалась опушка, она осадила лошадь и соскочила почти на ходу, пробежав с той пару шагов. Дровосеки уже были там – бородатые коренастые мужчины с тяжелыми топорами наперевес. Первые стволы, лишенные своих веток, покоились в телеге, стоящей неподалеку, и сердце девушки сжалось при виде свежих белых срубов. Но внимание ее отвлекли люди, что столпились кругом, глядя на землю и что-то обсуждая. Из-за повозки она не видела, над чем склонились мужчины, но внутри неожиданно екнуло, и она без страха ринулась в самую гущу.       И обмерла. Бескровное белое тело лежало у них под ногами, и не осталось у княжны сомнений, кто это был: длинные белые волосы разметались по бездыханной спине, изрисованной, исписанной следами недавних ударов. Оглушенная, Таис вдруг запоздало заметила кровь на грузных, обитых железом сапогах одного да молочные клочья на рукаве другого.       – Шла бы ты отсюда, девочка, не для твоих глаз зрелище-то…       – Даже не выманивали чудище из лесу – сам вышел. Змеиный Король.       – Цыц. Ты что несешь, это княжна Антарская. Не признал, что ли?       Но Таис вовсе не слышала спешных и неловких извинений дровосеков, она лишь стояла, не в силах отвести взгляд от распластанной на ледяной земле бледной фигуры. Воцарилась страшная звенящая тишина, перекричать которую не смогли бы ни птицы, ни звери, которые, точно чуя неладное, прятались по норам.       – Что вы сделали? – она подняла свое, искаженное отчаянием, вмиг повзрослевшее лицо, и звенящий голос ее бил тишину на сотни осколков. – Что вы сделали?!       Она рухнула наземь, не слыша, что ей говорят, стянула перчатки и запустила дрожащую руку под холодную грудь Короля, под пальцами чувствуя слабое трепещущее сердце.       – Он жив! – крикнула она, вскакивая на ноги и кидаясь к юноше, что все еще сидел на спине вороного. – Аксель, дай мне свой плащ.       – Но, моя госпожа… – отпрянул тот, желая образумить княжну.       – Сними свой плащ, – твердо повторила Таис, не видя ничего перед собой. Лишь белое тело, которое она бережно укрыла, укутала тяжелым бордовым бархатом. Но ни вздоха не издал Король, когда его осторожно перевернули на спину, а затем и вовсе положили в телегу, меж разрубленных стволов его деревьев.       – Много раз я покрывала тебя перед батюшкой, Аксель, пришло время вернуть долг, – Таис привязала Куклу позади повозки, а сама вскочила на козлы. – Ты поедешь в поместье и скажешь, что я ушла на север, и что ты не смог меня удержать.       – Но, госпожа…       – А вы! – крикнула Таис еще громче, еще строже, и никто не смел возразить. – Будете вовсе молчать, иначе я расскажу князю, что вы натворили, – голос ее вновь стал тихим и злым, – и тогда не сносить вам голов.       И, хлестнув вожжами в бока престарелую чалую кобылку, княжна отправилась на юг.       * * *       Весь день ездила она по окрестным селам, стучала в двери стертыми в кровь кулаками, просила ночлега, но ни один крестьянин, ни один ее подданный, не пустил их дальше порога. Заприметив дорогие одежды, Таис приглашали к столу, однако никто не хотел выхаживать полумертвого. А сумерки, ранние в то время года, укутывали небо и землю, и дорогу, что их вела, смыкаясь вокруг все плотнее. Таис не гнала больше лошадь, не поторапливала: она плакала, замерзшая и промокшая до нитки. Последний дом не внушал ей надежды, а куда ехать дальше – она не знала. Там, за холмом, было чужое княжество, чужие земли.       Дверь ей открыл высокий мужчина в годах и тут же позвал в шумный дом, наполненный звонким ребяческим смехом, но девушка лишь покачала головой.       – Мой спутник очень болен. Он умирает, – дрожа всем телом, произнесла она. – Вы сможете ему помочь?       – Мое милое дитя, – сжалился над ней мужчина, но по его лицу она поняла: не сможет. – Я потерял троих сыновей, и не умею выхаживать больных.       Поникнув, Таис собралась было уйти, когда тот остановил ее.       – Постой, дитя. Там, за холмом, в его подножии, живет старая ведьма – она знает травы, да и, поговаривают, колдовать умеет. Наши девки нет-нет, да захаживают к ней по своим делам. Говорят, помогает она, да даже платы не берет. Слыхал я, что платой душа после смерти является, что забирает она себе, заключает в бутылку, и этими бутылками у нее вся хижина уставлена. Но лишь она тебе помочь сможет. Да ты осторожней, а то может и сглаз какой наложить, и проклятье… ежели ты ей не приглянешься.       От этих слов дрожь пошла по всему телу Таис, да кровь застыла в жилах – страшно ей было. Да делать нечего, и вновь она гнала чалую лошадь в потемках, а Кукла понуро рысила за ними: бедняга пропустила уже и обед, и ужин, и, казалось, сил в ней совсем не осталось.       * * *       Долго не решалась Таис постучать в ту маленькую хижину, которая была похожа скорее на лачугу, да та сама открылась. На пороге стояла низкая, полная, седая старуха с темными, как омуты, страшными глазами. Оробела Таис, но все же в дом попросилась.       – Ну входи, коль пришла.       В маленьком покосившемся домике со щелями в стенах было холодно. Тут и там свистели сквозняки, и даже растопленная на всю печь в углу не могла их разогнать. Обстановка там была жутковатой, но Таис храбрилась, зная, что больше обратиться ей не к кому. Княжна старалась не смотреть на длинные сосуды, что стояли вдоль стен хижины среди вязанок трав и корений, помня о рассказе высокого мужчины.       – Вы простите, но мне нужно…       – Да знаю я, что тебе нужно, – лишь отмахнулась от нее старуха, доставая из печи маленький горшочек, в котором бурлило колдовское варево. – Все воробьи уже об этом трещат. Надо нам его в дом внести.       Так они и сделали. Втащили в хижину закутанное в плащ бездыханное тело и положили его на низкую лежанку, что была в маленькой комнатке, которую Таис не сразу приметила. Укрыв Короля шкурами, долго старуха сидела над ним, рассматривала, шептала что-то себе под нос.       – Так как, говоришь, его имя? – спросила она наконец стоящую в стороне Таис.       – Трандуил.       – Трандуил… – повторила ведьма задумчиво. – А был ли кто еще вместе с ним?       – Нет, – тихо отозвалась Таис. – Он говорил, что последний. Но что это значит?       – Эльф он. Сам Хозяин Пущи.       Таис показалось, что она ослышалась.       – Кто?       – Посмотри.       Узловатые пальцы колдуньи сдвинули жемчужные пряди волос, обнажая длинное заостренное ухо. Таис шумно выдохнула. Давно она догадывалась, что Король – не человек, но наверняка этого не знала. А теперь вот убедилась. Эльф. Как в сказках.       – Ледяной словно мертвец, – скрипела тем временем ведьма, осматривая, ощупывая повреждения.       – Но он дышит, – горячо возразила Таис. – Что с ним такое?       – Душа не желает возвращаться в тело, сопротивляется, противится той силе, что тащит ее обратно.       – Но что за сила?       – Это я у тебя спросить должна, девочка, чем таким ты смогла выманить его из лесу.       Сердце Таис заметалось: неужели всему причиной была она? Неужели он вышел из леса не из-за решения ее батюшки срубить тот, но для того, чтобы найти ее? Мысль эта была такой пугающей, такой горькой, но в эту горечь подмешивалось что-то еще. Какое-то терпкое чувство, однако княжне было не до него.       – И что теперь дальше? – нетерпеливо спросила она.       – У тебя есть еще выбор. Оставишь его здесь – я позабочусь, закопаем с мужиками на опушке, и никто больше не осквернит ни тело его, ни память, ни могилу. А коли не хочешь, тогда решайся: сможешь заключить сделку с самим Лесным Владыкой? Сможешь ли отречься от матери, от отца, от титула своего, забыть свое имя, ведь он даст тебе новое? Забыть свое прошлое и смириться с будущим, каково бы они ни было? Решайся, но совета у меня не проси…       Напугали слова старухи Таис. Уже было принятое решение, казавшееся единственно правильным, в правильности своей покачнулось. Промокшая и замерзшая, она как никогда остро осознала всю ответственность за свои поступки. И не у кого больше было просить помощи и совета. Ни у батюшки, ни у маменьки, ни даже у почтенного Учителя. Даже ее единственная отдушина – волшебный Король, больше волшебным не был.       И что значили те слова: «отказаться?» Почему… почему, чтобы иметь что-то нужно обязательно отказываться от другого?       Она смотрела на бледное израненное лицо, почти что сливавшееся с молочными волосами, на плотно сомкнутые веки, на недвижимую дыханием грудь, на руки, беспомощно лежавшие поверх изъеденных молью и веками шкур, и думала, что не ей принимать решение. И если он не хочет возвращаться – не надо. Она отпустит его, она примет свое будущее любым, лишь бы ему было хорошо.       И вдруг в неверном свете свечи ей почудились комья земли на фарфоровой коже, и копошащиеся в ранах черви, изъевшие путь к его мертвому сердцу, и тлеющая, расползавшаяся лоскутами кожа, и обнаженные кости, и стало ей еще страшнее.       – Нет! – пылко возразила она, сморгнув непрошенное видение. – Он будет жить. Только скажите, что мне делать.       – Твое решение, девочка, – усмехнулась старуха, будто бы заранее знала, что так оно и будет. – Все, чем ты можешь ему сейчас помочь – это согреть его. Спи рядом с ним этой ночью, а я умещусь на печи. Да за лошадей не тревожься: напою, накормлю, вот только ночевать им придется под дождем: в сарай к корове они не встанут. А сейчас, когда налюбуешься, выходи, погрейся да поужинай с дороги.       Когда старуха вышла, Таис присела на край ложа. Она поднесла единственную свечу к лицу Трандуила, и у нее защемило внутри: половина его была искалечена, измордована, словно его били головой обо что-то. Длинная рана зияла от виска до подбородка, а глаз вовсе не было видно. Нос был разбит, и из него тонкими нитями сочилась густая черная кровь. Достав белоснежный ажурный платочек, Таис промокнула страшные раны, убрала с лица запутанные, но шелковые на ощупь пряди, бережно уложила посиневшие, со вздувшимися, сломанными пальцами руки на шкуры и отставила свечу обратно.       – Спите, Ваше Величество, – прошептала она. – Наш доктор всегда говорил, что ночь лечит, а день калечит. Спите.       Она вышла, тихо притворив за собой дверь. В углу, на низком деревянном столике ее ждала горячая миска с едой. Оказалось, что в котле варилось вовсе не зелье, а похлебка, а на сытый желудок ведьма казалась не такой уж и страшной. Варево было безвкусным, но Таис была просто рада тому, что хоть кто-то не отказал ей в помощи, а потому съела все без остатка и поблагодарила хозяйку.       – А мне вот сказали, – жуя чуть зачерствевшую горбушку и приходя в себя, бодро начала Таис, – что вы можете сглазить. Но теперь я вижу, что вы не такая.       Старуха, все крутившаяся над очагом, осуждающе покачала головой и вздохнула.       – Сглазы, княжна, не знахарки накладывают, а соседи, невестки, кумовья. Те, кто рядом и кому есть дело, – она протянула княжне полную кружку парного молока, и той вдруг стало стыдно за то, что решилась сказать подобную чушь. – А какое дело до них мне? Мои предки в этих лесах жили задолго до того, как вы здесь свое княжество обустроили. Травниками они были да целителями. А теперь меня ведьмой зовут.       – Но вы же помогаете местным девушкам?       – Да, девицы ко мне частенько ходят, да не за сглазами да проклятьями. А за помощью: кому ребенка надо скинуть, а кому, напротив, понести. А потом идут и рассказывают, – старуха недовольно уперла руки в бока: было видно, что тема эта ей не безразлична, – мол, я их души потом в банки насобираю. А мужики, дурни, в это верят!       Таис виновато потупила взор.       – Ох, не говори, что они и тебе про это понарассказывали. Ой дурни. Посмотри: видишь те банки?       Таис согласно кивнула, разглядывая замысловатые сосудики и кувшинчики, полные непонятного содержимого.       – И что в них, по-твоему?       – Семена, порошки, цветочки засушенные, – пробормотала Таис, разглядывая розовые маргаритки.       – Что, душ покойников там не видать?       Княжна вновь устыдилась своим словам.       – Ладно, иди, девочка, отдыхай, слишком много свалилось на тебя сегодня.       * * *       Таис не смогла уснуть той ночью. После пуховых перин неприветливая жесткая постель казалась ей камнем. Она мерзла, лежа внизу, почти на самом полу, на сквозняках, но укрыться так и не решилась: ее пугала близость мужчины рядом. Она осторожно ворочалась с боку на бок, чтобы хоть как-то согреться, при этом стараясь не потревожить неподвижно лежащего рядом Короля. Изредка, когда она проваливалась в дрему, спросонья ей казалась, что тот вдруг умер, и в панике она прикладывала ухо к его груди, дабы расслышать тихий, редкий, но уже обозначившийся стук слабого сердца.       Наутро же, встав еще затемно, девушка обнаружила старую знахарку в дверях, укутавшуюся в платок с ног до головы да с посохом наготове. За спиной ее была приготовлена котомка из мешковины.       – Проснется: не давай ни пить, ни есть. Жди меня, – лишь сказала она и скрылась за дверью.       А Таис осела на низкую лавочку, вновь охваченная отчаянием. Ей нездоровилось. С трудом выйдя во двор и пытаясь унять головокружение, она обнаружила, что старуха забрала и телегу, а ее пятнистая кобылка стоит в одном стойле с коровой и жует слегка подгнившее, но все еще съедобное сено. Кукла поприветствовала свою юную всадницу кивком головы и ударом копыта в стену, но Таис даже не заметила этого.       Оказалось, что в доме не осталось ни дров, ни еды, ни молока. Безуспешно попытавшись нацедить что-то из вымени, девушка оставила это дело – руки еще не зажили после вожжей, да и доить коров было не делом для юных господ – дочерей князей этому ремеслу не учили. Вновь моросило, когда княжна, наспех оседлав и взнуздав свою лошадь, отправилась в ту самую деревню, где ей совсем недавно отказали в помощи. Однако теперь ей было что предложить.       – Подарю жене – вот она обрадуется, – довольно улыбался мужичок, потирая круглое пузо и выхватывая из рук княжны ее гранатовые сережки.       Ничего не жалея и стараясь не думать о том, что сказала бы маменька и как долго она мучилась бы сердцем, Таис обменяла их на половину хлеба и крынку вчерашнего молока, а красивое, расшитое бисером и драгоценностями платье на простое серое.       – Дочери в самый раз будет! – воскликнул тот самый высокий мужчина, что рассказал ей о ведьме совсем недавно, когда она предложила ему поменяться. – Вот тебе за это. Она его больше не носит, пару заплаток на подоле есть, но в остальном целое.       Таис знала, что в тугом жакете долго проходить не сможет, а уж ухаживать за больным и колоть дрова – тем более, а потому вскоре переоделась в свою удобную обновку, даже не замечая, что и сама становится похожа на крестьянку. Шпильки из волос она достала еще накануне, а замысловатую прическу переплела в простую длинную косу. Таис жалела лишь, что по глупости своей и забывчивости оставила перчатки на опушке, но ехать за ними больше не решалась.       К обеду дождь разошелся вовсю. Развесив уши, Кукла печально смотрела из своего сарайчика, как Таис, закатав рукава платья, и завязав уже мокрую косу в узел, пытается справиться с топором. Недомогание и усталость никак не давали ей замахнуться точно, чтобы топор опускался в середину чурбана: она лишь откалывала от него мелкие кусочки или же вовсе опрокидывала на землю. И каждый раз приходилось поднимать деревяшки, вновь ставить их в исходную позицию и снова замахиваться. Когда же начало темнеть, Таис окончательно потеряла веру в себя. Она так устала, так измучилась, что сил замахнуться как следует уже не осталось, да и видно ничего не было. В отчаянии, зло пнув колоду, она зашла в дом и разрыдалась. Ее Король все еще был жив, но сколько он мог протянуть без тепла, и сколько она могла отдать ему этого тепла без горячей печи?       С трудом княжна разожгла сырые обломки, которые она смогла наколоть, погрела пальцы и тяжело опустилась рядом с Трандуилом. Есть совершенно не хотелось, однако она заставила себя выпить немного кипящего молока, чтобы не подхватить ангину. И вторую ночь девушка не спала, постоянно бегая к печи, дабы поддержать в ней огонь, а затем мечась по ложу в беспорядочных сновидениях. Однако, вновь промерзнув до костей за день, она набралась смелости и забралась под их странное одеяло, укрылась его краешком, боясь сделать лишнее движение, и наконец-то согрелась.       * * *       Знахарка не вернулась и наутро. А Таис, решив, что отступивший озноб да короткий сон дают ей еще один шанс попробовать, вновь бросила вызов чурбанам, колодке да топору. Начав с самого утра, она немедленно устала, однако переборола себя и, наловчившись, наколола таки приличного вида деревяшек на весь день и еще на одну ночь. Не глядя на свои кровоточащие пальцы, она попыталась сделать новый заход к корове, но та, видимо вспомнив их прошлую неудачу, даже не подпустила княжну к себе. Буренка зло выставила рога и угрожающе замычала. Подобного в адрес своей хозяйки Кукла стерпеть не смогла, а потому выпучила голубые глаза, прижала уши и быстро тяпнула ту в районе холки.       – Не трогай ее, – попросила Таис кобылу, – все равно я ничего не умею.       И вновь на мир опустились сумерки, а Таис показалось, что прошло не два дня, а целая вечность. Она была оторвана от людей, от родных, и ее сердце ныло в тоске по дому, однако Трандуила она бросить уже не могла. Это из-за нее он вернулся и терпел все те муки, а, значит, она должна спасти его. Хотя бы попытаться. А потому девушка зажгла свечу, наспех перекусила, подбросила прожорливому огоньку дров и вернулась к Королю.       Честно признаться, она скучала по нему прежнему не меньше, чем по дому: по их беседам, по тем закатам, что они встречали вместе, по прекрасному языку, на котором он ей пел, по его Голосу. А теперь у него было тело, о котором она так мечтала, но он умолк.       – Когда вы очнетесь, все будет по-новому, – болтала она скорее сама с собой, дабы не предаться безумию, нежели с безмолвным Королем. – Я приведу вас к батюшке, он увидит, что вы настоящий, выслушает и никогда больше не тронет ваш лес. Он на самом деле добрый. Вы только очнитесь… И я сама выступлю в вашу защиту…       – Спасибо… Тая.       Странный звук заставил княжну вздрогнуть и не сразу разобрать, не показалось ли ей: настолько тихим был шепот. Однако она заметила, что бледные, израненные губы Короля вдруг дрогнули. И страшно, и радостно стало ей. Волнение охватило все существо Таис, когда она вглядывалась в прекрасное лицо Трандуила, которого не могли изуродовать никакие синяки и раны.       – Ваше Величество, – так же тихо прошептала она.       И его глаза открылись. Прекрасные, чистые, цвета весенней зелени хрустали в обрамлении длинных темных ресниц. Его взгляд все еще не был осознанным, однако оставалось бесспорным: Король приходил в себя.       – Я… просил… не называть…       – Замолчите, – попросила Таис и тихонько приложила палец к его губам. – Вы слишком слабы.       Король послушался и прикрыл глаза, вновь засыпая.