Medui

      Убежать из-под присмотра бдительных гувернанток было непросто. И уж совсем сложной задачей оказалось улизнуть из-под скрюченного носа старого Учителя, которому было велено занимать княжну физикой и астрономией до изнеможения. А с учетом того, что княжна ни к тому, ни к другому не имела ни талантов, ни стремлений, изнеможение это наступило удивительно скоро.       – Созвездие Ориона располагается между Сириусом и Альдебараном и ярче всего просматривается в середине зимы, включая в себя Пояс, Меч… – монотонно бубнил почтенный ученый, изредка тыча указательным пальцем в разложенную на столе карту и совсем не замечая, что единственный его слушатель клюет носом в очередную туманность.       – Княжна, вы меня слышите?       Таис разлепила сонные веки.       – Да, учитель. Вы говорили что-то про… Баран. Там был какой-то баран.       – А-льде-ба-ран, – по слогам повторил учитель, указывая на маленькую точку в середине карты. Впрочем, точка эта была малоприметной и ничем разительным от тысячи таких же других точек не отличалась.       Баран и есть баран.       – Я поняла, учитель, – послушно согласилась княжна, даже не думая запоминать такие глупости.       – Так на чем я остановился? Ах да, Пояс, Меч, Щи… Щит…       На Щите ученого сразил внезапный приступ кашля, и прочие доспехи этого самого Ориона, увы, озвучены не были.       – Принести вам воды, учитель? – встрепенулась Таис. – Я мигом!       – Нет-нет, деточка, что ты…       Однако кашель никак не мог оставить старца в покое, и девушка решила, что это ее шанс.       – Я все-таки принесу. Уж очень хочется узнать побольше про этого… барана.       Мигом выскочив за дверь и сбегая по ступенькам, она не успела услышать гневное «Альдебаран!» На ее счастье, кухня оказалась безлюдна. Она была наполнена душистыми ароматами печеных яблок и румяного теста, исходившими от источавшей жар печи. Время было послеобеденное, а значит, весь дом, включая прислугу и даже собак, предавался сновидениям. Разумеется, кроме нее да ее многоуважаемого и достопочтимого Учителя. Для которого, кстати, она немедля отыскала действующую микстуру от кашля, коей оказалась успокоительная настойка княгини. Та пила ее каждый вечер, не в силах уснуть из-за изнуряющих головных болей.       – То, что надо.       Прикусив от усердия язык, княжна старательно отмерила ровно восемь капель, но потом, посчитав, что мужчину в возрасте такая доза может и не успокоить, от души налила еще восемьдесят. Для верности.       – Вот, учитель, выпейте, – с хитрой улыбкой, которую заметил бы и слепец, протянула стакан Таис.       – Что-то цвет какой-то…       – Это чай, – Таис улыбнулась еще шире.       – Ох, спасибо, деточка, совсем меня, старого, кашель измучил. Уж не чахотка ли приключилась? – с этими словами ученый сделал глоток и закашлялся еще сильнее. На глазах его проступили слезы.       – Пейте-пейте, – елейным голоском заверила Таис. – Там микстура. От кашля.       * * *       Учитель спал, причмокивая во сне. Кукла отбивала трехкратный такт по пыльной проселочной дороге. Таис покачивалась на неспешном красивом галопе, совсем не думая о том, что будет, когда ее каверза обнаружится. В конце концов он такой древний, легкомысленно думала она, что мог бы уснуть и сам. А микстура могла ему и присниться.       Погода была замечательная. Солнышко пригревало, птички пели, ветер трепал цветастую гриву и сиреневые ленточки на шляпке, а на небе не было ни облачка. Лишь тонкий рваный ситец, далекий и бледный, но разве ж то облака?       Добравшись до знакомой и такой притягательной опушки, девушка придержала кобылу и вошла в лес шагом, хоть ей и не терпелось. Теперь-то она знала, что лес этот обитаем, и не хотела показаться невежливой, врываясь в чужой дом на взмыленной храпящей лошади.       Кукла шла неохотно, помня о минувшей грозе и своих злоключениях. Ей-то самой пришлось искать дорогу, никто ей не помогал, а потому белые уши испуганно пряли, ловя неуловимое.       Они пересекли ту самую полянку, на которой все случилось, спугнули с пяток зайцев, одного неизвестно как оказавшегося в лесу перепела да сотню кузнечиков. Когда деревья стали гуще, Таис с замирающим сердцем спешилась, крепко-накрепко схватила повод и шепотом позвала:       – Ваше Величество, вы здесь?       Справа хрустнул сучок, слева задолбил по стволу дятел, но ничего похожего на человеческий голос не послышалось. Таис на секунду задумалась, уж не ее ли это придумки, но не в манере княжны было отступать. Решив, что она поприветствовала Лесного Короля неподобающе, Таис сделала стремительный книксен и громко произнесла:       – Как Ваше Королевское Величество находит этот чудесный летний полдень?       И это сработало.       – Зачем ты вернулась? – грозно прозвучало прямо над ухом, отчего княжна ойкнула и отскочила, наткнувшись на морду ничего не понимающей Куклы. Та же, выпучив глаза, пыталась из-за плеча Таис разглядеть источник человеческой речи, но безуспешно. Бесплотные голоса кобыла слышала впервые.       – И вам доброго дня, – пробурчала все еще напуганная девушка, поправляя сползшую на бок шляпку.       – Что это? – Голос, поняв, что переборщил с неожиданностью, звучал уже значительно дальше.       – Где? – княжна все еще была занята возвращением своей одежде первоначального вида.       – У тебя в руке.       – Ах, это… Корзинка для ягод, но я принесла кое-что…       Голос молчал и, очевидно, наблюдал за тем, как девушка поставила лукошко прямо на землю, развязала тесемку, достала что-то завернутое в белый хлопок. В воздухе тонкой струйкой потек запах домашней выпечки, причудливым образом сплетаясь с родными запахами леса: земли, елей и пряных трав. Нельзя сказать, что Голос воспринимал запахи так же остро, как мы, люди, но кое-что удалось различить и ему.       – Это пирожки, – пояснила княжна всем, кто еще не понял, если таковые остались. – Я научилась их печь, когда отрабатывала наказание на кухне. Вот, – она стянула правую перчатку и гордо показала забинтованный палец, – даже обожглась. Признаться, я много думала о вас…       – Неужели? – Голос переместился на другое место и звучал откуда-то из-за конского крупа, отчего казалось, что это Кукла вдруг обрела способность говорить мужским голосом, да еще не открывая рта. Картина была презабавная, и княжна заулыбалась.       – Вот вы сидите тут целыми днями, ни поесть, ни попить не можете… да и что тут есть? Ягоды одни, даже грибов я ни разу не видела. Но запахи-то вы чувствовать можете…       – Подразнить меня решила? Своеобразный способ порадовать, – сделал заключение Голос, снова перейдя в исходную позицию.       Княжна лишь простодушно пожала плечиками. Мол, как умею.       – Я оставлю их здесь, на пеньке, может, какая лисичка пробежит…       Пока Таис бережно укладывала четыре румяных, словно улыбающихся, пирожка на ближайшем рассохшемся пне, оба молчали. Каждый – о своем.       – Так, значит… думала обо мне, говоришь? – вдруг спросил Голос тоном, словно это интересовало его в меньшей степени.       – Да.       Чуткую княжну обмануть он не мог. Если б не интересовало – не спросил бы.       – И что надумала?       – Я решила, что вам скучно.       – Отнюдь, – серьезно откликнулся незримый собеседник. – Разве можно заскучать, когда по лесу сломя голову носятся сбежавшие кобылицы, а за ними – такие же сбежавшие настырные девицы, да еще и дочери князей?       Таис совсем не обиделась на явно просвистевший в ее сторону упрек. Короли ведь своенравны, к ним всегда особый подход нужен.       – И часто с вами такое случается? Я имею в виду кобылиц и дочерей князей?       Голос молчал. Девушка, не зная, куда смотреть, нашла себе занятие – аккуратно и методично привязывала Куклу к тонкой осине, пытаясь уложить кожаные поводья в удобный красивый бантик. Разумеется, поводья никак не ложились.       – Нет, не часто, – Голос зазвучал совсем близко, на расстоянии нескольких шагов, и девушку охватило странное ощущения присутствия. – Впервые за несколько тысячелетий.       – Сколько? – машинально уточнила она, заканчивая с морскими узлами.       – Я сбился со счета.       Такой ответ не огорчил княжну, так как она даже вообразить себе не могла, как это – тысячелетие. Думая о чем-то своем, она словно очнулась.       – Тогда у меня для вас хорошие новости: вам несказанно повезло, – авторитетно заявила она. – За тысячу лет не только тело истает, но и разума можно лишиться. А вы вроде в своем уме, как я погляжу.       Вид у Таис был очень деловитый, как у ставящего диагноз врача. Даже ленты на шляпке покачивались серьезно и местами угрожающе. Голос заметно повеселел.       – Но я могу притворяться, – предположил он.       – Не можете, – тут же возразила княжна, отмахиваясь от облепившего ее комарья. – Больной человек не может притвориться здоровым. Только наоборот.       – Все верно, – согласился Голос.       Княжна довольно кивнула, однако довольство это тут же сменилось отвращением к нестерпимому зудежу вокруг. Комары, почуяв нежную тонкую девичью кожу, вылетели на охоту все разом, не побрезговав заодно и конской кровью. Кобыла не переставая дергала кожей и махала хвостом так отчаянно, что некоторая часть его уже осталась висеть на кустах ежевики.       – Ваше Величество, – неуверенно начала Таис, совершенно не представляя, где в этот момент мог находиться Голос, – не будете ли вы против, если мы перенесем нашу встречу в место более подходящее, например, к реке? Там теплее, светлее и дышится лучше. И никто не кусает.       – Встречу? – Голос раздался прямо у княжны за спиной, та обернулась, да так внезапно, что голова пошла кругом. – Ты разбудила меня, княжна.       Голос снова дал круг, и Таис показалось, что он звучит отовсюду.       – Как вы можете заснуть, у вас даже глаз нет, чтоб их закрыть! – воскликнула она, возмущаясь скорее нарушенному личному пространству нежели своей отвергнутой просьбе.       – Кто обучал тебя манерам? – Голос перенял ее возмущение в полной мере.       – Вы уходите от темы, – парировала она.       – Я не могу уснуть, я просто замолкаю.       – Но если вы замолчите, вас не станет. Вы хотите исчезнуть?       И Голос уступил.       – Воля твоя, – устало сказал он, – идем к реке.       Одержав свою маленькую победу и возомнив себя покорительницей королевских сердец, Таис с гордым видом развязала только что старательно завязанный узел и развернула кобылу обратно. Круп несчастной лошади уже был покрыт черной попоной из насекомых, а потому Кукла припустила быстрее обычного, отчего девушке пришлось пробежаться несколько шагов, затем одернуть непослушное животное и строго его отчитать, даже погрозить пальцем. Все понимающая Кукла покорно внимала каждому слову, виновато развесив уши.       Дальше шли в тишине, неспеша. Голос молчал, но Таис казалось, что она все еще чувствует его присутствие. Они миновали большой луг, рощу и пролесок, выходя к невысоким берегам тихой чистой заводи, кое-где поросшей осокой и камышом. Лес незримой стеной возвышался над прозрачной водой с одной стороны и открывался солнечной прогалиной – с другой. Зеркальное отражение сине-зеленого пейзажа в воде было идеальной его копией, хотя иногда по ней широкими полосами проходила рябь, и отражение это искажалось, рвалось, повторялось множеством кусочков. Как мозаика.       – Чему ты улыбаешься? – спросил Голос свою загадочную спутницу, которая, кажется, опять летала в облаках.       – У нас есть сказка, – отозвалась она, глядя на то, как хитрый ветер играет с ее изображением в воде. – Про девочку, которая несла бабушке пирожки через лес. А бабушка волком оказалась. И съела ее. Вместе с пирожками.       – Чудная сказка, – усмехнулся Голос. – А в чем мораль?       – В том, что нужно слушать маму и не разговаривать с незнакомцами. Особенно в дремучем лесу, – будничным тоном объявила Таис, которая, недолго думая пустила так жаждущую свободы кобылу, а сама присела на траву, поближе к воде.       – Ты эту мораль усвоила не вполне.       – Просто я как та девочка… – задумчиво проговорила княжна, срывая колокольчик, который так подходил к цвету ее наряда.       – Здесь волки не водятся, я говорил, – напомнил Голос, который теперь был совсем близко, словно бы они сидели рядом.       – А как же тогда олени?       – И оленей нет. Было дело, перестреляли всех, а волки от голода потом извелись.       – Как же вы позволили? – удивленно вскинула брови девушка, роняя цветок в густую траву.       – Я не позволял.       – Вы натравили змей на охотников, да?       – Почему змей?       – Так мужики говорят. Они вас Змеиным Королем кличут.       Теперь настала очередь Голоса удивляться.       – Вот как? А знают ли они, что змей кроме полозов в лесу не водится?       – Но кто-то же их кусает! – настаивала на своем Таис. – «Ежели дерево тронешь иль зверя стрельнешь, на два глаза желтых наткнешься да четыре клыка, и не жилец ты боле», – говорят они. Я думала, они все придумывают, а, оказывается, вон оно как. Вы ведь существуете. Зря, что ли, они целыми деревнями по весне чучела сжигают да жертвы Лесному Королю приносят?       – Я не знаю, зачем они делают это, по трусости или глупости своей.       Княжна недоверчиво покосилась на то место, откуда звучал Голос. Было видно, что его слова не слишком убедили упрямую девушку, и та осталась при своем мнении, повторяя байки за мужиками.       Какое-то время сидели молча, вдыхая густой обволакивающий аромат прибрежной таволги.       – Ничему тебя, княжна, жизнь не учит, – произнес вдруг Голос.       – А? – отозвалась Таис, вновь спускаясь с небес на землю.       – Опять лошадь отпустила.       – А, – дернула плечиком она, даже не проверив наличие этой самой лошади в поле зрения.       * * *       Река стала явно мельче, уже и тише с того момента, когда он был здесь в последний раз. Так когда это было? Когда он в последний раз выходил из чащи? Когда в последний раз охотился? Когда откупорил последнюю бутыль с вином? Когда в последний раз разговаривал с кем-то?       Он смотрел на ослепительно яркие цвета, которые лесу подарил июнь, на то, как солнечные блики золотят заплетенные в замысловатые косы русые волосы, как красиво в них смотрятся сиреневые ленты, и думал, как она смогла выманить его, заставила отвечать на нескончаемый поток ее вопросов, вспоминать то, что добровольно было предано забвению? Как ей удалось прервать это тысячелетнее молчание в ожидании момента, когда последняя его капля смешается с росой, когда шепот его растворится в шорохе листвы, когда умалится последний из Старшего Народа? Это было так близко, и вдруг стало очень далеко. И как он мог прозевать этот момент, сравнявшись по глупости своей с теми мужиками, что пускали здесь слухи?       А княжна задумчиво теребила жемчужную сережку и изредка обращала взгляд синих глаз к пристроившимся и дремлющим неподалеку уткам, совсем не замечая, что ее неподвижная и таинственная фигура начала привлекать внимание местного населения.       – Ой! – вскрикнула она, когда особенно храбрый еж подкрался совсем близко к ее руке и попытался изучить ее получше, тычась острым носом в атласную перчатку. Еж, не ожидавший такого поворота событий, испугался не меньше, немедля показал зубастую пасть, а затем припустил, сверкая голыми пятками.       Полянка, ни с того ни с сего наполнившаяся зверьем, стремительно пустела, когда Голос повелительно сказал:       – Daro! He al-coth eg. He mellon.       Движение мало-помалу утихло. Первыми вернулись смелые зайцы, затем подтянулись несколько ежей и пара белок. Даже бабочки, явно чувствуя себя хорошо и задорно, начали назойливо интересоваться кружевами на шляпке княжны и изображать непрошенный декор. Девушку это ничуть не смущало, наоборот, она восторженно наблюдала за длинноногими угловатыми зайцами, пытаясь поймать их короткие хвостики, снимала ярких капустниц у себя с плеча, рассматривала их тонкие усики и ниточки-лапки.       – Почему они так слушаются вас? Что это за язык, на котором вы говорите?       – Это древний язык. Синдарин.       – Я о таком даже не слышала, мой учитель не рассказывал о нем.       – Он его не знает.       Княжна округлила глаза, явно не понимая, как ее достопочтимый мэтр может о чем-то в этой жизни не ведать.       – А можно я ему про ваш язык расскажу? Может, тогда он станет воспринимать меня всерьез? Знаете, он ведь совсем в меня не верит, – потупив взор и рассеянно разглаживая складки на юбках, поделилась она.       – Вот как?       – Он говорит, что я рассеянная, невнимательная, все время летаю в облаках…       – Ты ведь еще дитя.       Неожиданно для Голоса его слова задели княжну, и она надула губы, сверкая сапфирами из-под кружева шляпки.       – Я уже не ребенок! Я, между прочим, – она набрала в грудь побольше воздуха и выпалила, – замуж выхожу.       – Это, конечно, меняет дело, – вежливо, но не вполне серьезно согласился Голос. – И за кого же? За принца?       – Нет, – расстроилась было княжна, но потом быстро взяла себя в руки. – За князя из соседнего государства, – она мечтательно прикрыла глаза и блаженно улыбнулась. – Он высокий, красивый и сильный. Батюшка говорит, что воина лучше не сыскать на всем свете! Он обещал, что подарит мне конюшни, полные белых длинногривых лошадей, – на этом моменте все слышавшая Кукла презрительно фыркнула и топнула копытом. – А еще… еще он сказал, что покажет мне море. А вы видели море?       – Видел, – негромко отозвался Голос, воскрешая терзающие душу воспоминания.       – И какое оно? – полушепотом спросила завороженная княжна.       – Синее, – просто ответил Голос. – Я видел его всего однажды, хоть и родился в Белерианде.       Княжна удивленно ахнула, однако удивил ее отнюдь не тот факт, что море синее – это она и так знала.       – Вы были ребенком? – неверяще уточнила она.       – А ты думаешь, королями рождаются?       Девушка призадумалась.       – Нет… но просто вы… вы такой… – она развела руками, не в силах выбрать нужное слово из тысячи лезущих в голову.       – Старый? – подсказал Голос.       – Нет…       – Древний?       – Нет-нет! Старый и древний – это мой учитель, но он седой и вечно кашляющий. Батюшка говорит даже, что у него случаются приступы маразмов иногда. А вы… вы другой. Вечный.       – Это не так, княжна.       Девушке вдруг отчетливо послышалось, как Голос дрогнул. Ее слова могли ранить его, поэтому она поспешила сменить тему, однако история волшебного Лесного Короля не давала ей покоя.       – Так значит, если язык, на котором вы говорите, называется синдарин… значит, вы синдарец?       – Да, я был из синдар.       – Так вас было много? А еще кто-то остался? – поспешно задала Таис вопрос и вновь пожалела. Она знала ответ.       – Я последний.       Долго они молчали. Девушка пыталась осознать весь смысл этого слова. Пыталась понять и прочувствовать, как же это – быть последним. А Голос просто молчал. Он уже давно все прочувствовал.       – А ваш народ? – тихо спросила она спустя время, представляя, что идет по топким кочкам и рискует угодить в трясину после любого лишнего и неуместного вопроса. – Они все погибли? Истаяли, как вы?       – Ушли. На Запад. За Великое Море, – скупо бросил Голос.       – Фух, – облегченно выдохнула девушка. – А что же тогда вы? Почему не пошли вместе с ними?       – Я собирался. – То ли его утомила необходимость отвечать на бесконечный поток вопросов, то ли нежелание на них отвечать, но усталость свою он не скрывал более. – Я пошел. Я видел паруса в высоких мачтах, и волны, играющие в золоте заката, и белую пену, и чаек, поющих прощальную песнь величайшему из народов…       Голос оборвался, а девушка, затаив дыхание, ждала. Он ведь собирался, собирался сказать ей. Она уже открыла рот, чтобы спросить, как…       – Довольно, Таис, – попросил Голос, и в нем не было ни жесткости, ни приказа. Но разговор был закончен. Княжна разочарованно отвернулась и грустно уставилась на тихую воду, представляя себе буйство волн.       – Вы можете называть меня Тая, – наконец выдала она первое, что пришло на ум.       – Тая, – эхом отозвался Голос, – тогда и ты перестань звать меня «ваше величество».       Княжна кивнула.       – Хорошо, ваше… то есть господин Трандуил.       – «Господин» добавлять тоже необязательно. Имени достаточно.       Девушка отчего-то смущенно опустила ресницы, заставив Голос призадуматься об истоках женской логики. И он бы их непременно отыскал, если бы яркий оранжевый луч, пробившийся сквозь неплотную завесу облаков и полог леса, не расчертил сначала спокойную зеленоватую воду, затем их самих, поляну с пасущейся на ней кобылой. Последней тот оставил след на крупе, разрисовав его в теплые краски заката.       Вечерело.       – Тебе пора домой, – Голос звучал ровно, и в нем не слышалось ни радости, ни сожаления.       А вот Таис не так умело скрывала свои настроения, потому удрученно вздохнула, думая о предстоящем объяснении с матушкой, учителем и, в конце концов, с князем. Она совсем потеряла счет времени, и в лучшем случае ее снова ждала ссылка в обитель печей, котелков и поварешек.       – Да, пора, – согласилась она.       Кукла не сопротивлялась, очевидно, устав от столь длительной и продуктивной прогулки. Кобыла успела набить брюхо до такой степени, что подпруга не затягивалась на привычные дырочки, а княжна всерьез обеспокоилась здоровьем своей подопечной.       – Если будешь сегодня животом мучиться, в следующий раз приеду на Гарце, а ты останешься жевать свое пыльное сено, – не выдержала Таис.       Услышав нешуточную угрозу, кобыла втянула живот и уступила еще одну дырочку. Голос, с улыбкой наблюдавший препирания девушки и ее лошади, пожалел, что не имеет рук, чтобы помочь. Там всего-то немного подтянуть оставалось.       – Ну, – возвестила лихо заскочившая в седло княжна, оправив юбки и разобрав в руках поводья, – до свидания, Ваше Превосходительство. Спасибо за приятную компанию. Теплого вам вечера и спокойной ночи.       Голос не нашел в себе сил, чтобы возразить на «Превосходительство».       – До встречи, Тая.       Девушка еще раз окинула взглядом пустое место, еще раз подивилась ощущению присутствия, еще раз пожалела о том, что время столь скоротечно… да развернула кобылу прочь.       – Тая, – окликнул ее Голос за секунду до того, как княжна собиралась ударить лошадь в бока. – Ты ведь вернешься?       Сама не зная почему, княжна улыбнулась, однако посчитала улыбку эту неуместной и слишком уж красноречивой. Она насилу сделала лицо серьезным, обернулась, и по-королевски учтиво кивнула.       – Приложу все усилия.       Кукла послушно засеменила цветастыми ножками, и княжна скрылась в подлеске, цепляя кустарник пышными юбками. А Голос долго еще смотрел, как плещется в заводи брусничный закат, разливаясь тонкой полупрозрачной завесой на ее поверхности. Он так давно этого не видел.