Без начала и конца

      Енох с особым злорадством смахнул с гладкой поверхности стола пустую стеклянную банку. Крупные прозрачные осколки остались лежать кучкой на обшарпанном паркете, мелкое же стеклянное крошево разлетелось во все стороны. Потревоженные страшные куклы зашевелились, окружили Еноха. Под многочисленными лапками хрустело битое стекло, всё новые и новые куклы упрямо двигались по направлению к своему создателю.       Енох оглядел свою почти-живую армию, коротко взглянул в сторону полок с влажными препаратами, похлопал по столешнице. Несколько кукол отделились от остальных и с тихим стуком передвигаемых ножек засеменили к нижним полкам большого шкафа. Вскоре, стремясь обогнать друг друга, марионетки, держа вдвоём небольшую банку с крохотным сердечком, с раболепной покорностью передали её Еноху. — Мои прекрасные создания, — взглянув на страшных немых кукол, юноша подцепил пинцетом мышиное сердце, поднял его на уровень глаз, разглядывая. — Ненавижу, — прошептал он, отчаянно скалясь, склоняясь над новой, мерзкой, обездвиженной куклой. Стыд сжигал его изнутри. — Пусть только не жалеют, это хуже всего, — так же шёпотом добавил он, чувствуя жгучие слёзы. — Не дать себя сломать. Я не жалок. Нет, я не такой. Как она это сделала? — спросил Енох в пустоту, отвлекаясь от своей работы.       Истерзанное сердечко кровило, капало кровью и спиртом на стол.       Как ей удалось за сутки сделала то, чего он пытался достигнуть десятилетиями? Как все они приняли её?       Рука чуть дрогнула, но аккуратно, совершенно точно опустила сердце в зияющую дыру в груди. — Они не нужны мне, — вполголоса повторял он. — Они не нужны мне. Они не приняли меня. Вы всегда будете рядом, пока я этого хочу. Вы — моё искусство. Вы лучше, чем все они. Правда?       Уродливая кукла шевельнулась и открыла глаза.       Енох, ухмыльнувшись, опрокинул вторую банку со стола. Хрупкое стекло рассыпалось сотней осколков, и юноша коротко, злорадно хохотнул.

***

— У тебя всё в порядке? Выглядишь уставшей, Рисса.       Эмма, проснувшаяся намного раньше обычного, стояла у окна в своей комнате, когда заметила сгорбленную фигурку девушки, медленно бредущей по тропинке со стороны озера. Заинтересованная девушка сразу же спустилась, столкнувшись с Риссой на кухне — всё равно сон не шёл.       Сама Рисса действительно выглядела не лучшим образом. Под глазами залегли уже довольно заметные тени, кожа слегка побледнела. — Я — ладно, — отмахнулась девушка, — для меня важнее было бы знать, всё ли в порядке у Еноха. — У кого?! — Эмма удивлённо вскинула брови. — А с ним-то что не так? Ему, кажется, живётся лучше всех, — она указала пальцем куда-то вверх, очевидно, имея в виду логово Еноха. — Существует в своём микромире на третьем этаже, собирает кукол.       Рисса наклонилась к девушке, положив руки ей на плечи. — Я слышала, как он... Смеётся. Один. Ночью, — доверительно прошептала девушка, оглядываясь, будто кто-то мог их подслушать в половине седьмого утра.       Эмма в странном жесте подняла бровь. — Да он уже крышей едет от одиночества, наверное. Не обращай внимание. Или... Он мешает спать, да? Поэтому ты так рано уходишь на прогулки?       Рисса широко распахнула глаза, от удивления даже пропустив вопросы мимо ушей.       Как можно было так легко говорить о том, что он одинок? Неужели все его совсем перестали считать человеком? Пытался ли хоть кто-то понять его чувства? — А если ему нужна помощь? — предположила Рисса, пока Эмма нагревала руками до блеска натёртый чайник. — Да что ты всё заладила? — раздражённо воскликнула Эмма. — Может, поговорить, может, помочь, а может, просто перестать думать об этом? Он с самого начала избегал нашего общества, его поведение сейчас лишь следствие его асоциальности. — Но ведь должна же быть причина такого его поведения! — не унималась девушка. — Просто ищет способ обратить на себя внимание, — отрезала Эмма.— Важнее то, что он не даёт тебе спать. Надо сказать мисс Перегрин. — Не надо! — воскликнула Рисса, тут же испуганно зажав себе рот.       Они замолчали. Прислушались. В доме царила абсолютная тишина. — Не надо рассказывать мисс Перегрин, — шёпотом повторила Рисса. — Она его накажет. — И правильно сделает, — нахмурившись, тихо ответила девушка. — Если что, можешь ночевать у меня в комнате, пока Енох не привыкнет. Такого давно уже не было, наверное, перед тобой рисуется. — Вряд ли. — Точно-точно, — уверенно сказала Эмма. — Может, специально тебя донимает. Мы все уже привыкли, даже Джейк, теперь твоя очередь, думаю, он так узнаёт тебя. Перетерпишь или покажешь характер? Пожалуешься мисс Перегрин или в ответ будешь по потолку шваброй стучать? — Очень небанальный метод узнать человека получше, — удивилась Рисса. — Пожалуйста, Эмма, не рассказывай мисс Перегрин, — взмолилась она. — Я только хотела узнать, всегда ли он так себя ведёт и можно ли с ним поговорить?       Эмма приглушённо засмеялась, её смех скрылся в бульканье закипающего чайника. — Поговорить?! — всё ещё широко улыбаясь, громким шёпотом переспросила девушка. — Да скорее я начну видеть пустот, чем он выслушает тебя. Он всегда, сколько его помню, жил для себя и только для себя, он не был общительным и сговорчивым, это не говоря о том, как он над нами подшучивал! Представь, как он несёт в банке вывернутые наизнанку мышиные тушки, пока мы обедаем, или как рассказывает малышам какие-то мерзости про организм. О, когда-то давно придумал совсем дикость, на мой взгляд, от скуки заговаривал своих кукол, чтобы под столом заползали на колени или ночью в кровать. Спасибо, что тех, у которых не лезвия вместо конечностей. Боже мой, когда я у себя на подушке впервые увидела эту тварь, думала, умру. Мисс Перегрин тогда была действительно зла.       Рисса ничего не могла на это ответить. Это было мерзко, и некоторые его забавы показались девушке действительно стоящими нехорошей репутации, но изощрённое упрямство Еноха в желании что-то испортить было достойно уважения. — В любом случае, Рисса, мне не нравится то, что ты это терпишь, — Эмма выглядела серьёзной и не скрывала негодования. — Сколько бессонных ночей у тебя уже было? Это вредит тебе, я не хочу, чтобы с тобой что-то случилось только из-за того, что тебе по какой-то неведомой причине захотелось покрывать Еноха. — И всё же, со мной ничего не случилось, пока что, — заметила девушка. — Всё равно у меня выдаётся за ночь два-три часа относительно спокойного сна. — Конечно, — ядовито согласилась Эмма. — А потом ты уходишь на озеро досыпать, ты великолепна. Почему ты так яро его защищаешь? Он что, тебе... Нравится?! — голос девушки сквозил таким неподдельным удивлением, словно говорилось о симпатии не к молодому человеку с характером, а, как минимум, к самому дьяволу.       Рисса от такого неожиданного предположения опешила. — Вовсе нет, — просто и честно ответила она. — Мне кажется — я надеюсь, — что если не буду создавать ему неприятности, то он будет мне доверять. Моё мнение может расходиться с вашим, но я считаю, что Енох не так ужасен, как мне о нём говорят. — Потому, что он намного хуже, чем о нём говорят, — Эмма усмехнулась, но тут же вернула серьёзное выражение лица, устыдившись своих слов. — Конечно, всё совсем не так. Енох действительно удивительный. Он обладает совершенно уникальным, хоть и страшным, даром. К тому же, он, в глубине души, любит всех нас, мы ведь одна семья. Когда на нас напали пустоты, он сражался с нами, и если бы не он и его сердца, мы бы вряд ли смогли победить. Мы любим его, — совсем тихо добавила Эмма, и взгляд её потеплел. — Но он сам нас отталкивает. Енох делает всё возможное, чтобы его избегали. С ним тяжело, он нестандартен в общении, так что мы уже оставили попытки наладить с ним отношения. Мы не сможем с ним общаться, пока он сам этого не захочет, — заключила девушка.       Рисса задумчиво рассматривала чашку перед собой, подперев щёку. — Знаешь, мне не понять твоего желания, но если тебе так хочется, то попробуй. У тебя больше шансов, ведь ты у нас совсем недавно и ещё не успела надоесть Еноху. Ничего дурного не произойдёт, если ты хотя бы попытаешься подружиться с этим ворчуном, — мягко сказала Эмма, и добавила шутливо-серьёзным тоном: — Надеюсь.       Рисса спрятала довольную улыбку в фарфоровой кружке.

***

— Ты сегодня тоже какой-то уставший, Гораций, — заметила Эмма за завтраком. Рисса взволнованно повернула голову к мальчику, коря себя за невнимательность: Гораций действительно был задумчив, отрешён и даже тише, чем обычно, а она, Рисса, не заметила этого, хотя негласно стала его другом. А какой она друг, если не видит очевидного? — Сны, — коротко ответил Гораций, помешивая ложкой липкую кашу. — Кошмары? — взволнованно спросила мисс Перегрин, хмурясь. Даже разговаривать на тему ужасов из будущего, которые предвидел мальчик, было страшно.       Гораций чуть улыбнулся, развеивая жуткие догадки. — Нет-нет, скорее, наоборот. Мисс Перегрин, я бы хотел почитать литературу с описанием людей со схожими с моей странностями. Хочу знать максимальные границы своих возможностей. — Что всё это значит, Гораций? — всё больше настораживалась имбрина. — Хочу уметь фильтровать и обрывать видения, — невнятно пробормотал мальчик, стараясь спрятать розовеющие щёки.       Старшие дети засмеялись, даже спустившийся ровно к завтраку Енох позволил себе ехидно улыбнуться. В отличие от малышей, они могли догадываться, что мог увидеть Гораций. Мальчик, сам того не желая, подкинул пищи для размышлений всем детям на целый день: одни гадали, что видел мальчик, а другие — кого. — Я не уверена в успехе этой затеи, но вся библиотека в твоём распоряжении, — предложила мисс Перегрин, укоризненно глядя на смеющихся детей.       Рисса помогла Эмме с уборкой в столовой, хотя девушка удивлялась такому рвению и считала Риссу на кухне лишней, указывая на Джейка и уверяя, что они и сами справятся. В конце концов Риссу перехватил Гораций и предложил составить компанию в поиске полезной информации о его странности. Девушка с радостью согласилась и заодно решила утолить свой интерес, впрочем, не надеясь на развёрнутый ответ. — Ты не расскажешь мне о своих снах, верно? — предположила Рисса, устроившись с Горацием в библиотеке. Мальчик уже успел проговориться, что сон вовсе не переступал границы приличия, и Гораций мог рассказать девушке, что же там увидел, но, кажется, просто не хотел этого делать. Рисса уже сгорала от любопытства и появившихся идей, надеясь услышать хоть какую-то подробность, но молодой человек упорно держал оборону, не спеша сдавать позиции. Определённо, там было что-то очень необычное, раз Гораций так загорелся желанием научиться выныривать из своих видений. — Я не думаю, что тебе было бы интересно слышать это сейчас, — только и отвечал он, устало отмахиваясь от вопросов.       Рисса обиженно кусала губы, но сидела тихо, не мешая Горацию и наслаждаясь его компанией. Времени до занятий с мисс Перегрин оставалось совсем чуть-чуть, и девушка не отвлекала Горация, чтобы он успел найти и узнать как можно больше.

***

      В этот раз Фионы не было — девочка в компании Хью и Бронвин выращивала овощи и фрукты в своём удивительном саду. Эмма, получившая разрешение пропустить занятие, отправилась на прогулку с Джейком — в последнее время им редко удавалось пробыть более получаса наедине. Зато всё время, отводимое на занятие, полностью принадлежало Риссе, и девушка надеялась на то, что проведёт его с пользой. — Твои способности телекинеза неплохо развиты, но, разумеется, нельзя останавливаться на достигнутом, — говорила мисс Перегрин, улыбаясь. — Одно из направлений телекинеза — так называемый «сдвиг взглядом». И сегодня мы попробуем его тренировать. Ты когда-нибудь пробовала это делать?       Рисса отрицательно помотала головой, разглядывая лежащую перед ней монетку. — Как видишь, начнём мы с малого. Раньше ты подвергала предмет воздействию с помощью направленного потока энергии, исходящего из твоих ладоней. Наша цель — научить тебя тому, чтобы ты умела так же перемещать предметы одним лишь взглядом, то есть силой мысли. Для этого тебе требуется та же концентрация, ясность ума и, конечно же, гармония с самой собой. Давай, смотри на монетку и представляй, как она медленно движется. Не думай о том, что у тебя может не получиться, не думай о посторонних вещах. Не думай вообще ни о чём, кроме как о предмете и о том, что он должен переместиться.       Рисса уставилась на монетку, изо всех сил концентрируясь. Она тяжело и медленно дышала, впиваясь ногтями в ладони и вытаращив красные от усердия и недосыпа глаза.       Через несколько минут её плечи затряслись, как при лихорадке, глаза заслезились, и девушка раздражённо утёрла их манжетой серой рубашки. Монетка даже лежала на том же месте. — Не получается, — нахмурившись, разочарованно простонала Рисса. — Ничего страшного, попробуй ещё, — поддерживала мисс Перегрин. — Разве получается у всех всё с первого раза?       Однако, ни со второго, ни с третьего, ни даже с пятого и десятого раза монетка не сдвинулась. Однажды, правда, когда Рисса окончательно разозлилась, она подпрыгнула и задержалась на пару мгновений в воздухе, но стоило девушке отвлечься на это, и монетка снова упала в короткую траву.       Примерно в тот же момент Рисса почувствовала сильное головокружение, и занятие было решено немедленно прекратить. Мисс Перегрин предположила, что недомогание девушки связано с упадком сил, и потому попросила Горация проводить Риссу до столовой, где можно приготовить почти что плацебо, сладкий чёрный чай с лимоном.       Преданный взволнованный Гораций сделал всё, что было в его силах. — Тебе уже лучше? Хочешь что-нибудь ещё? — бесконечно спрашивал юноша, присаживаясь возле Риссы. — Не сильно, — честно призналась девушка. — Я не очень хорошо сплю в последнее время, кажется, от этого устаю ещё быстрее. — Может, тебе стоит подняться к себе? — предложил Гораций, сверяясь с часами. — До обеда ещё достаточно много времени.       Рисса покачала головой, отставляя пустую чашку. — Я чувствую себя неловко от того, что приношу столько неприятностей, и сама начинаю ощущать себя немощной развалиной, — смущённо призналась девушка и, не давая Горацию времени для опровержения её слов, предложила, — ты, кажется, хотел ещё раз посетить библиотеку? Если ты не против, я бы посидела с тобой. Может быть, в тишине мне станет лучше.       Гораций внимательно оглядел девушку, раздумывая, точно ли ей не станет хуже от этого. — Я не против.       Уже через час мальчик упал духом, а спустя ещё некоторое время окончательно признал провал своей затеи. — Кажется, у меня нет шансов, — Гораций глубоко вздохнул, захлопывая очередной пыльный фолиант. — Я не нашёл ни одной записи о том, как развить в себе способность ограничивать видения. Пойми, разные ситуации бывают! Иногда я не только из-за собственного нежелания не хочу видеть некоторые вещи.       Рисса понимающе кивнула, прислонившись к огромному шкафу, у которого стоял мальчик. — Это очень сложно, да? — печально спросила девушка. — Очень, — ответил Гораций, вновь тяжело вздыхая. — Я вижу разные вещи, хочу я этого или нет. Это даже не похоже на то, когда ты сидишь в первом ряду партера. Скорее, я нахожусь в своём сне, но будто наблюдаю за действиями со стороны. Это ужасно, — признался он. — Мне приходится лицезреть чужие беды и радости, расставания и встречи, войны, потери, смерть... Даже особенно личные сцены, в которых я — невольный свидетель. Иногда я вижу несколько вариантов развития одного и того же сюжета, хотя я даже не могу быть уверенным, где есть просто сны, а где — пророческие. Порой приходится выбирать самому из нескольких вариантов, подталкивая людей к определённым свершениям, и это особенно страшно. От моего выбора может зависеть жизнь дорогих мне людей, ведь я так или иначе способствую перенесению сновидения в реальность, — он замолчал, обдумывая следующие слова. — Я понимаю, почему за мой дар меня могут недолюбливать. Мне приходится проецировать все свои сны, какого бы содержания они ни были, иначе я плохо себя чувствую. Другим может не понравиться то, что они о себе увидят. Они не говорят мне об этом, но я-то это вижу. Не все мои сны столь же безобидны, как Бронвин и Олив, играющие в саду за домом, — Гораций невесело усмехнулся. — И если во время проецирования видение ещё можно остановить, то в своей голове я этого сделать не могу. Вне зависимости от моего желания видения никак не обрываются, а иногда именно этого мне хочется больше всего. Мой дар — моё проклятье.       Рисса не знала, что и сказать. Она смотрела на хрупкого бледного мальчика перед собой, но видела сильного волевого человека, для которого ночь является самым страшным мучителем. Он не мог знать, когда увидит что-то доброе, а когда — страшные кошмары, от которых нигде нельзя было укрыться. Все люди и даже животные видят сны, но ряд отличий между Горацием и всеми другими разумными существами заключался в том, что он не мог забыть то, что увидел, не мог знать, где проходит граница между сном и вещим сном, не мог даже проснуться, когда ему было очень нужно. Рисса, слушая его рассказ, даже забыла о своей слабости. Её недомогание казалось жалким перед мучениями Горация. — Боже, — девушка потянулась к юноше, прижавшись к нему и обвивая руками, словно пытаясь защитить его от его же кошмаров. Гораций тихо вздохнул, пряча лицо в воротнике её рубашки и утыкаясь носом в слегка отдающую красными яблоками и, кажется, корицей, ткань — результат смешения лёгких духов и неповторимого природного запаха кожи, удивительный нежный и пряный запах Риссы.       Риссе действительно было нечего сказать, но здесь это и так было ненужно — слова были бы лишними.

***

— Я точно, определённо, абсолютно не обижаюсь, Эмма! Ничего страшного в том, что ты провела время со своим молодым человеком, нет! — Мне так стыдно перед тобой, — сокрушалась девушка, театрально приложив руки к груди и, кажется, совсем не слушая. — Я сегодня почти не виделась с тобой, и вот, снова ухожу. — За два часа со мной ничего не произойдёт, Эмма, не переживай так, — настаивала Рисса. — Иди же, мисс Перегрин с детьми ждут тебя, а ты передо мной столько времени извиняешься. — Точно?       Рисса закатила глаза, поудобнее перехватывая тяжёлую стопку книг в руках. — Я, как видишь, сама тороплюсь, так что беги уже! — Я найду способ загладить свою вину, обещаю! — донеслось уже по другую сторону хлопнувшей двери.       Рисса снова закатила глаза, едва ли не наощупь направляясь к лестнице. Тяжёлые, толстые сборники сказок, книг на тему ужасов, детективных и фантастических романов разных времён почти полностью перекрывали обзор, и девушка уже успела пожалеть, что решила взять столько книг за один раз.       На самом деле, Рисса понятия не имела, какую вину будет заглаживать Эмма. После обеда дети уговорили мисс Перегрин сходить на прогулку к лугам, находящихся примерно в получасе ходьбы. Как Рисса поняла, дом и близлежащие к нему территории были совершенно не обжиты людьми, и современные технологии двадцать первого столетия ещё не касались этих мест. Кажется, они были единственными людьми на паре гектаров вечнозелёной земли, что было ещё одним положительным пунктом к расположению дома. Рисса должна была пойти со всеми, но её состояние не улучшалось и не располагало к длительной прогулке. Правильным было оставить девушку дома, разрешив запереться в своей комнате с книгами. Мисс Перегрин посчитала, что чтение не навредит здоровью и не усугубит ситуацию. Тем более, что если что-то произойдёт с Риссой, то ей сможет помочь Енох, хорошо смыслящий в медицине, который всё же не мог оставить девушку в беде из благородных чувств. Эмма не сдержала смешка, когда мисс Перегрин со всей серьёзностью говорила это. Енох, правда, был решительно не согласен с этим, горячо утверждая, что никакую клятву Гиппократа он не давал, благородным себя не считал от слова совсем, а девица сможет и сама заварить себе крепкий чай. То, что Енох останется дома, даже не обговаривалось, так как было ясно как день. Юноша с завидной периодичностью пропускал необязательные совместные прогулки и любые мероприятия в принципе, если те требовали контакта с внешним миром и людьми. Неудивительным было и то, что после короткого диалога с мисс Перегрин Енох закрылся в своей комнате и затих.       Вероятность того, что эти двое за два часа хоть раз пересекутся в доме, была ничтожно мала, но странности случаются даже в странном мире.       Никто не мог предположить, что нагруженный банками, как Рисса своими книгами, Енох в это же время будет осторожно спускаться по лестнице с третьего этажа, уверенный в том, что ничто не помешает ему провести этот вечер в спокойствии, тишине и своих делах.       Так и Рисса, ковыляя по лестнице на подгибающихся ногах и периодически смаргивая цветные круги и звёздочки, кружащие перед уставшими глазами, не могла предположить такого.       Столкновение произошло на площадке второго этажа и было непредотвратими. Словно в замедленной съёмке Рисса видела, как слетают одна с другой книги, открывая всё больший и больший обзор, как распахиваются тёмные глаза напротив и как выскальзывают стеклянные банки из разжавшихся от неожиданности рук. И как они — штук семь, не меньше! — зависают в воздухе над самым полом, сверкая в золотистом свете ламп.       От такого незначительного потрясения в Риссе открылась новая грань её странности. Она даже успела пожалеть, что не столкнулась с Енохом раньше. Никто не мог предположить, что именно он станет катализатором для её новых достижений.       Однако радость Риссы длилась недолго и со звуком сдувающегося шарика улетучилась, напоровшись на острый взгляд юноши, не предвещающий ничего хорошего. — Енох, — ахнула девушка, окончательно освободив руки от книг, продолжая рассматривать то одну левитирующую банку, то другую, чаще, правда, возвращаясь к колючему взгляду напротив.       Молодой человек, за пару мгновений оглядев пустые парящие банки и не найдя никаких видимых изъянов, вернул себе способность говорить и анализировать, с неясным удовольствием вглядываясь в красноватые напуганные глаза с бегающими зрачками. — Что ты, чёрт тебя дери, творишь?       Рисса резко опустилась на пол, торопливо подбирая разбросанные книги и снова их, разволновавшись, роняя. Енох, неуверенно коснувшись пальцем банки в воздухе, стал аккуратно и быстро складывать их у себя в руках, как только удостоверился, что они не бьются током и не рассыпаются от прикосновений. — Прости, мне очень жаль, — неясно бормотала где-то внизу Рисса, ползая по ковру на коленях и собирая на чёрные джинсы так хорошо заметную на них пыль. — Я не хотела, так получилось... — Так бы не получилось, если бы ты не решила вынести за раз половину библиотеки, — злобно процедил Енох, едва не выронив хрупкое стекло снова. — Если бы ты не набирал своих склянок выше головы, то этого тоже можно было бы избежать, — парировала девушка, моментально прикусив язык. Она хотела добиться его расположения, а не рассориться с ним окончательно.       Енох медленно оскалился, недобро прищурившись. — Ну-ка повтори, что ты там сказала?       Рисса замерла, уставившись на ботинки юноши перед самым её носом. Она медленно подняла голову, посмотрела на него снизу вверх и ответила так чётко, как только смогла. — Я сказала, что в этом тоже есть часть твоей вины, и тебя точно не будет красить её отрицание.       Глядя на вытянувшееся от такой нечеловеческой наглости лицо Еноха, девушка снова себя одёрнула. — Прости, — снова извинилась она, быстро поднимаясь вместе с охапкой книг и тут же коря себя за такое стремительное действие. Голова закружилась, перед глазами на несколько секунд всё потемнело. Это не укрылось от цепкого взгляда Еноха, но он ровным счётом ничего не почувствовал, задумавшись над несовершенностью человеческого тела и его хрупкостью. Енох даже не сразу понял, что Рисса стоит к нему непозволительно близко, а осознав это, резко отшатнулся, опять выронив самую неустойчивую банку. Девушка стремительно выставила вперёд руку, предотвращая падение стеклянного сосуда, но вновь выронила книги. — Иисус, — прошептал Енох, запрокидывая голову назад.       Рисса шагнула в сторону, открывая дверь своей комнаты, и переправила по воздуху тяжёлые фолианты, мягко приземлившиеся на постель. — Позволь мне помочь, — попросила Рисса, сжимая в руках блестящую банку. — Нет, — жёстко отрезал Енох, отворачиваясь от девушки и продолжая спускаться по лестнице. — Но ты же не сможешь перенести их всех, их слишком много, — твердила она, пристраиваясь за юношей и идя за ним. — Сам справлюсь, — отозвался он раздражённо. — Не упрямься, — девушка обогнала его на середине лестницы, остановившись прямо перед ним, и, подумав, добавила, — Пожалуйста.       Рисса вложила в последнюю просьбу всю себя, и голос её не подвёл. Эта мольба вышла такой нежной, чувственной и настойчивой, что Енох слегка опешил, ища подвох в этом необузданном желании помогать, но, не найдя его, выдохнул небрежно: — Как хочешь.       Рисса в душе уже отпраздновала первую маленькую победу над холодностью Еноха. — Разреши, — она аккуратно подняла три верхние банки. Они повисли в воздухе, выстроившись в ряд, и поплыли по воздуху в направлении кухни.       Енох, увидев, что у них оказалось по четыре банки, забрал себе пятой ту, что Рисса всё ещё крепко сжимала в руке. Девушка покосилась на него, неопределённо пожав плечами в ответ на многие вопросы, крутившиеся в её голове в тот момент. — Так зачем ты несёшь их вниз? — спросила Рисса, чувствуя себя неуютно в абсолютной тишине. Енох смерил её снисходительным взглядом, переступая порог кухни. — Отношу лишние, — нехотя пояснил он, когда девушка уже и не надеялась услышать ответ. — Птица говорит, их в быту мало, так как большая их часть хранится у меня, и если есть те, которые я не использовал, я должен возвращать их обратно. Она не жалует те, в которых уже плавали органы или побывал формалин.       Они вдвоём быстро расставили всё по шкафам. — Откуда у тебя столько раствора формалина? Ты где-то его покупаешь или производишь сам? Насколько я знаю, формальдегид, входящий в его состав, весьма токсичен.       Енох долго безэмоционально рассматривал девушку, прежде чем спросил. — И?       Рисса нервно заломила пальцы, не понимая, к чему отнести это странное «и». — Пары веществ, с которыми ты работаешь, могут вызвать хроническое отравление ими при постоянном контакте. Это серьёзно вредит здоровью и, что хуже, действует на центральную нервную систему. — И? — повторил Енох, ощетиниваясь.       На этом моменте следовало бы оборвать свой поучительный рассказ, но Рисса намёка не поняла, или же только сделала вид. — Большую часть дня ты проводишь в своей комнате. Ты просто травишь себя. Раздражительность, головные боли, плохой сон, потеря веса... — Енох, злобно прищурившись, надвигался на незамолкающую девушку, слегка поднимая плечи, точно дикий кот перед прыжком. — Достаточно, — нетерпеливо прошипел он, уверенно хватая девушку за предплечье и таща к лестнице. Рисса даже сквозь одежду чувствовала, насколько ледяные у него руки, но насколько горячее тело, находящееся чуть ближе к девушке, чем Еноху хотелось бы. — Температурная асимметрия, — добавила Рисса, стараясь вырваться из болезненной хватки.       Енох сам отпустил её, напоследок подтолкнув к первой ступени лестницы. — А теперь, будь любезна, потрудись запереться у себя в комнате и не маячить у меня перед глазами, — процедил он, ещё больше прищурившись. Риссе подумалось, что помимо всего прочего у него ещё и расстройство зрения, что также бывает при работе с этими химикатами. — Но... — Просто. Оставь. Меня. В покое, — чётко произнёс юноша, выделяя каждое слово. — Ты не мой лечащий врач, так что кончай умничать. И сними эти чёртовы штаны, — вдруг добавил он. — Сидят, как вторая кожа. И чёлку убери. Выглядишь неприлично и неухоженно.       Девушка едва не открыла в изумлении рот. — А ещё — вульгарно, безвкусно, растрёпанно, — продолжал Енох, и на лице его выразилась некоторая злая насмешка. — Не то, чтобы я был старомоден, но некоторые стандарты конца девятнадцатого века и до середины двадцатого я считаю классическими эталонами женской красоты. И ты в них явно не вписываешься, — заключил юноша, уже не не скрывая самодовольства.       Рисса от таких заявлений выпала в осадок, начиная закипать и раздумывая, а стоит ли расположение Еноха этих унижений. — А ты внезапно модельером заделался? — парировала девушка в ответ. — На оскорбления мог бы не переходить, — процедила она, глубоко вдыхая и подавляя волну справедливой ярости. Рисса уверенно развернулась к Еноху спиной, вытянувшись в струнку и плавной походкой поднимаясь наверх. — Это не оскорбления, а констатация фактов, и чем скорее ты это поймёшь, тем легче тебе будет жить, — холодно ответил Енох и, подумав, выпалил, — Совершенно непривлекательная.       Девушка обиженно развернулась, но тут же приняла гордый вид и ответила тихо: — Кто бы говорил.       Еноху было всё равно на её детский лепет, но то, каким взглядом она него посмотрела, стоя на середине лестницы и снисходительно разглядывая его, как букашку под ногами, вызвало не просто волну горячей ярости. Это был практически Девятый вал. — Принцесска, — противно протянул Енох, вложив всё презрение в это прозвище. — Ты правда так считаешь? — усмехнулась девушка. — Не вижу ничего обидного в том, чтобы быть особой королевских кровей. — Вот только такой как ты точно не суждено иметь высокий статус в обществе, — съязвил Енох, тут же от досады прикусив губу, как только всплыла в памяти биография и родословная Риссы.       Возможно, он должен был внимательнее слушать девушку за столом, чтобы точно знать, с кем он имеет дело и куда при случае можно было бы надавить, чтобы сделать больнее. Хотя... — Мне совершенно, абсолютно всё равно, кто ты, кто твои предки и во что ты одета, ясно? — окончательно вышел из себя Енох. — Если ты не захотела отстать от меня — твои проблемы, потому что теперь я уже точно не оставлю тебя в покое. Видеть, как ты каждую ночь мучаешься — лучшая награда для меня. Интересно, насколько выносливо твоё тело?— его губы расползлись в змеиной усмешке. — И когда ты побежишь к мисс Перегрин, прося её переселить тебя? — Такой радости я тебе не предоставлю, — уверенно произнесла девушка, в пару прыжков преодолев лестницу и хлопнув дверью своей комнаты. — Мерзавка, — прошипел Енох ей вслед, мгновенно теряя запал.

***

      Стоит ли говорить, что упрямцы так мастерски делали вид, что никакого разговора не было, что не то что мисс Перегрин с детьми ничего не заметили, но и даже они сами едва не поверили в то, что всё это им привиделось? И, пожалуй, совсем не обязательно говорить, что эта ночь была у Риссы бессонной. Более того, следующая была такой же, а практически весь день до отбоя девушка провела в кровати, отказываясь от пищи и безуспешно пытаясь уснуть. Напряжённый мозг, несмотря на страшную усталость, никак не хотел отправить разум в мир грёз, но периодически отключался, стоило Риссе выйти из своей комнаты. Мисс Перегрин давала девушке снотворные лекарства, но от них становилось только хуже: девушка отключалась не дольше, чем на пятнадцать-двадцать минут, а потом просыпалась от усиливающейся тошноты, ещё более слабая, чем засыпала.       Гораций и Эмма приносили Риссе лёгкую пищу, объясняя, что без еды организм совсем ослабнет, но девушка не могла даже смотреть на блестящий поднос. Мисс Перегрин, крайне взволнованная, но успокоенная Горацием, — который просто утверждал, что такое бывает и проходит само, — или дети, когда Рисса просила, сидели с ней, что-нибудь тихо рассказывая, и пару раз такие беседы имели наилучший исход, когда убаюканная приятным голосом девушка проваливалась в короткий, беспокойный, но сон. Хотя, сном это можно было назвать с большим трудом. Скорее, это было глубокое беспамятство. Рисса не видела нормальных сновидений. Это была чудная и выматывающая фантасмагория, и часто после таких видений девушка просыпалась уже уставшая от того, что видела.       Ещё Рисса удивлялась самой себе. На её памяти с ней никогда не случалось ничего подобного. Она и подумать не могла, что пара ночей без сна сотворят с ней такое. Хотя, на самом деле, Рисса никогда не была здоровым ребёнком и росла крайне болезненной, к тому же, накануне она пережила много часов пути, и это, возможно, дало свою почву для будущей болезни. И всё же, резервами её истощённого организма можно было восхищаться.       Более же всего девушка была поражена малодушием Еноха, который хоть и не знал всех подробностей того, как она себя ощущает, но должен был догадаться, что не так хорошо, как могла бы, если она уже вторые сутки не ходит дальше душевой. После всех предупреждений Эммы он притих, но своей работы не прекратил. Острый слух девушки по-прежнему резало лязгание металла, частый стук ножек и глухие падения. Хотя, Рисса почти не винила его: нормальный человек не будет обращать внимание на такие мелочи, и в своей особенности была виновата только она сама. Енох и так уже перестал назло шуметь по ночам, за что ему можно было целовать руки.       Гораций, поглаживая прохладные руки девушки, говорил, что совсем скоро всё закончится, что нужно потерпеть ещё совсем чуть-чуть.       И это случилось на утро четвёртого дня, когда Эмма по обыкновению зашла в незапертую комнату девушки, справившись о её самочувствии и предложив сладкой каши, но в ответ получила тишину. Сначала девушка подумала, что Рисса, наконец, уснула, но на просто спящую она не была похожа. До синевы бледная, отощавшая и застывшая, и, что было страшнее, с открытыми, красными глазами. — Рисса? — недоверчиво прошептала Эмма, едва не выронив серебряный поднос. — Рисса!