Вернись на миг

— Уверен. Кусачки разрезали провод с еле слышным щелчком. Лампочка погасла. Серега с облегчением выдохнул и разжал кулак: рука Розова, упав, стукнулась об пол, и маленький цилиндрик выкатился из расслабленной ладони. — Багира, бомба обезврежена. Розов тоже. — Что с заложником? — Сейчас узнаю. — Кот подошел к Валерию, отклеил серую ленту скотча и спросил, все ли с ним в порядке и нужен ли ему врач, тот ответил, что не нужен, и попросил его развязать. — Багира, все в порядке. Физик оттащил Розова к ограждению, приковал наручниками и, разрезав поддерживающие лямки, расстегнул пояс и осторожно снял его. Еще раз осмотрел схему, перерезал на всякий случай пару проводов. Затем бесцеремонно похлопал не пришедшего еще в себя мужчину по щекам. Тот вздрогнул, вдохнул шумно воздух, похлопал глазами, несколько секунд непонимающе озираясь, и уставился на Серегу. — Ну что? Теперь ты нас видишь? Получивший свободу передвижения Валерий с разъяренным рыком бросился к брату, Кот успел только с криком «Стоять!» схватить его сзади за шкирку. Отчаянно отбивающегося спасенного Вася с трудом усадил обратно на палубу и прикрикнул, что свяжет его обратно, если тот еще раз выкинет нечто подобное. Валерий, не обращая внимания на Кота, продолжал выкрикивать обвинения и оскорбления в сторону брата и все порывался вырваться из крепкого захвата. Вася одной рукой вытащил наручники из кармана и приковал Валерия к ограждению борта. Среди неулетевших обрывков разрезанного скотча нашел полоску, ранее содранную со рта заложника, и вернул ее на прежнее место. «Так посиди, а то больно резвый» — проговорил Ионов Валерию, похлопав того по груди. Тот что-то промычал, но дергаться перестал. Серега тем временем отошел от Олега — тот ему так и не ответил и вообще еще ни слова не произнес, а потом они оба отвлеклись на крики Валерия. — Багира, их бы разделить, — произнес Кот, нажав кнопку связи, — братьев, а то заложник слишком сильно недоволен своим похитителем! — Хорошо, отправляйся с ним на катер, а Физик пусть доставит Олега сюда. «Лучше бы наоборот...» — подумалось с досадой Коту. — Понял, — ответил Вася и повернулся к Сереге, тот все слышал и молча кивнул. — Я за снаряжением, пригляди за ними. Кот дошел до кормы, по пути надевая капюшон, и, подняв на лицо маску, прыгнул в воду. Серега невидящим взглядом смотрел куда-то вдаль. Внезапно пришедшая сразу после задержания кратковременная апатия — спало напряжение, преступник обезврежен — сменилась совсем другими эмоциями. Где-то в глубине души, с самого дна, что-то поднималось — что-то очень темное и холодное... Он не смотрел на Розова — но ощущал его присутствие. Весь мир сейчас уменьшился до этой маленькой точки пространства: небольшого катера и двоих человек. Него и... того, кто виновен в смерти Бизона. Спроси сейчас кто-нибудь, что он чувствует, Серега не нашел бы ответа. Ненависть? Очень похоже, но не совсем. Презрение? Наверно, но слишком мелко. То, что медленно заполняло все его сознание, было куда больше. Больше, чем ненависть. Со стороны кормы послышался плеск воды, Серега усилием воли вытащил себя из омута тяжелых мыслей, подхватил с палубы оставленный Васей пистолет и, бросив взгляд на Розова, отправился помогать Коту. Загрузив снаряжение, они встретили подошедший полицейский катер, пришвартовались, и Кот отправился отстегивать Валерия, пока Серега передавал девушкам акваланги. Отклеив скотч, он пригрозил, что залепит ему рот снова, если тот будет орать, но Валерий предусмотрительно молчал. Он даже относительно спокойно прошагал мимо брата и с помощью ребят перебрался на катер. Кот спросил у Физика, пойдет ли он переодеваться, тот кивнул и молча отправился вслед за горе-заложником. Не взглянув на пытавшихся ему помочь Муру и Уму, ушел в каюту. Вася — не оставляя Розова без внимания — дождался его возвращения, вгляделся в странно сосредоточенное лицо друга и на всякий случай спросил, все ли в порядке. Против обыкновения, Серега бросил лишь короткое «Да» и, не глядя на Кота, дождался, когда тот взберется на соседний борт, затем поймал брошенную Мурой веревку и, даже не махнув им рукой, отвернулся, сматывая канат и закрепляя его на корме. Кот озадачился было таким несвойственным поведением Физика — слишком тот был мрачным и напряженным, но списал все на обстоятельства двух последних дней. «Возвращаемся!» — крикнул он капитану и отправился в каюту, очень хотелось влезть в сухую одежду. Серега смотрел на удаляющийся катер. Теперь без его прожектора стало совсем темно, свет шел лишь от луны и отражался в воде. Мир сузился еще больше. Серега медленно повернул голову в сторону Розова. Бизон погиб лишь потому, что этому человеку захотелось поиграть в войнушку. В бессильной ярости он сжал стальной поручень ограждения, сжал изо всех сил — лишь бы не сжать руки на шее этого... А искушение было слишком велико. И никто не сможет помешать или остановить. Они одни. Вокруг только темная вода, над ними черное небо и больше ничего. Вдали горят огни Питера, очень-очень далеко, до них километров пятнадцать, а с другой стороны десять километров до Кронштадта. Только дамба, вон, сияет цепочкой фонарей. Ни одного человека на многие километры вокруг и темнота такая, что себя-то с трудом видишь! Подчиняясь мелькнувшей в сознании мысли, Серега обернулся к берегу. Очень темно, но на фоне видневшихся фонарей видна пристань. Багира наверняка там, ждет их. Наблюдает за ними в бинокль, хотя ничего сейчас рассмотреть невозможно. Серега даже не удивился бы, если б сейчас в ухе раздалось тихое Ритино «Физик, не смей». А если бы Багиры не было?.. С бешено бьющимся сердцем он с той же яростью поднял голову вверх, устремляя взгляд в небо. За что?!.. Ни за что. За годы службы он это понял. Серега опустил голову и уставился в бездну темной воды. Сейчас ему казалось, что такая же бездна плещется у него внутри — толща черной, непроглядной тьмы. Она поднимается откуда-то с самого дна. Обжигающая ледяная волна, от которой все сжимается внутри. Почему?! Почему он не смеет сделать то, чего часть его души так жаждет?! Сколько их на его счету? Сотни?.. Одним больше, одним меньше! Ответ... Ответ Серега знал. Но впервые в жизни до безумия хотел послать его к черту. Тяжело дыша, он вдыхал холодный морской воздух. Ледяной ветер, увы, нисколько не остужал пылающей головы. На одной чаше весов колоссальное чувство ответственности, приказ доставить живым, офицерская честь и оставшееся вопреки выработанным инстинктам понимание: боец — это боец, это солдат, а не убийца. На другой — зашкаливающие эмоции. Непоправимость произошедшего в полной мере обрушилась на Серегины плечи только сейчас. Эта операция закончена и дальше начнется новая жизнь. Новая — потому что в ней никогда больше не будет Бизона. Может быть, принять это было бы легче, умри Бизон в бою, а не вот так, из-за глупой игры чокнутого придурка, решившего, что ему мало в жизни адреналина! Нет, можно, конечно, в два шага дойти до него и дать волю рукам, главное, чтоб жив остался, но... Почему-то Серега чувствовал, что это не принесет облегчения. Не это. Впервые хотелось убить. Он с трудом разжал ладони, повернулся к салону, намереваясь пройти к штурвалу... и вдруг услышал сзади: — Раз уж у нас такой здесь тет-а-тет, может, поговорим? Даже не сразу понял, что его удивило больше: что Розов, в принципе, заговорил или такая... витиеватость фразы. Обернулся. — О чем? — Серега все же подошел к прикованному к поручню мужчине. Катер покачивался на волнах, пришлось подыскать подходящее устойчивое положение, найдя центр тяжести, чтобы стоять ровно. Розов молчал, но не сводил с Физика глаз. Тот еле удержался от желания пнуть его ногой. Посильнее. «Если начну — не остановлюсь». — Чего ты хочешь? — Встать для начала... — проговорил Олег, схватившись рукой за поручень и пытаясь подняться. — Сидеть! Любого другого этот окрик остановил бы: не услышать в нем выплескивающуюся ярость было невозможно. Но именно она заставила Розова продолжить движение. — Да мне просто любопытно очень... — на лице пойманного диверсанта промелькнула улыбочка, наглая и издевательская. — Как же ваш спец так лоханулся, что подорваться сумел?.. Натянутым подобно тетиве лука нервам только это и было нужно... Молниеносный рывок. Правой — боковой в голову. Левой — два прямых в живот. Поднять за шкирку — и еще один в голову. Опомнился Серега, только когда увидел размазанную кровь на запрокинутом к лунному небу лице Розова. Отпустил. Тот согнулся пополам, стоя на коленях, прижимая свободную левую руку к животу и отплевываясь. Шаг назад. Небольшой. Отойти от него совсем Серега не смог. Мыслей не было, только оглушительно билось сердце. — Там же... четыре минуты... Любой дурак за это время бомбу разминирует... Сквозь затуманенное ненавистью сознание прошла мысль: Розов его провоцирует? Зачем? — ...Или он пулю словил? — Сереге подумалось, что ему это померещилось, но нет: Розов действительно смеялся. Слушал смех убийцы Бизона и изо всех имевшихся сил старался себя сдержать. — Череп... Череп же стрелять не умеет... Тоже мне спецназ... Словить пулю от фраера... — Заткнись, сволочь! — еще один удар Физик остановить не смог. Мозг послал сигнал рукам раньше, чем включился. Но тут же рывком поднялся, отошел на два шага, покачиваясь то ли от качки, то ли от неуравновешенности собственного сознания и состояния. Приказ. Приказ доставить живым. По возможности. «Если я его убью, возможности не будет. А если не остановлюсь — убью точно. Тем более, что этот псих, похоже, этого и добивается». Розов хрипел, стонал и... молчал. «Вот так-то лучше». С отвращением вытер руку об штаны. Дошагал до кормы, придерживаясь за поручень, и зашел в салон. Заводя мотор, услышал в ухе Багирино «Физик, ну тебя долго ждать?!», ответил: «Сейчас буду» — и взял в руки штурвал. Голова была еще не совсем ясной. Слова про пулю от фраера еще продолжали звучать в ушах. Серега изо всех сил вцепился в черный пластиковый обод. И направил катер к берегу.

***

Что произошло, Олег понял не сразу. Слишком резким оказался переход. Только что он стоял, держась рукой за ограждение, и раздумывал — выбросить Валеру за борт, чтобы его подобрали спецы, или... или нажать кнопку прямо так. В следующее мгновение он оказывается сидящим у борта, а прямо перед ним возвышается мужик в камуфляже. Почему-то — в мокром. Как?! Как они это сделали?! В чем он ошибся?! Олег оглянулся по сторонам (вертеть шеей было неприятно, справа что-то болело): странно, но катер спецов как был на том месте, так и остался. Понимание приходило весьма медленно. Вдруг Розов резко вспомнил про бомбу, огляделся — пояс с тротилом лежит в стороне. Понятно. Разминировали. Черт! Черт!! Черт!!! За происходящим далее Олег наблюдал без особого интереса. Что-то там кричал Валера, пока второй мужик-спецназовец не привязал его обратно и не заклеил тому пасть. Потом они что-то делали, разговаривали, ходили туда-сюда... Розов не особо обращал на них внимание. Он напряженно и сосредоточенно пытался придумать: как себя убить до того, как его заберут отсюда. До — потому что потом навряд ли представится возможность. Пытался — потому что чертовски трудно спокойно думать, а не мысленно материться то ли по поводу своего недосмотра, то ли по поводу крутого спецназа, черт бы их всех побрал! У него был идеальный план! Идеальный!!! Если бы борт не был таким высоким, можно было бы попытаться опустить голову в воду… Хотя нет, все равно не достал бы... рука-то пристегнута... Да и представление процесса вдыхания воды вызывало панику и отторжение. Решение решением, а инстинкт самосохранения никто не отменял! Вот если б можно было целиком в воду прыгнуть — тогда еще он мог бы попытаться. Но как это сделать? Бомба — бывшая бомба! — далеко, да и ничего там уже не сделаешь. Во всяком случае, быстро и незаметно — точно ничего. Отсюда видно, что все перерезано, вон, куски проводов торчат. Да и не дотянуться до нее. Сволочи. Больше никаких идей. Никаких. В голову лезли какие-то бредни про перерезанные вены, яды и даже веревку с мылом. Олег с завистью проводил глазами отбывшего на другой катер брата. Наверняка там он смог бы что-нибудь придумать! Подвернулась бы какая-никакая идея! Здесь же, на этом малюсеньком катере, на этой абсолютно голой палубе, на которой он сидит, — придумать невозможно ничего! «Почему он не заводит мотор? Чего ждет?» Розов косился в сторону оставшегося с ним спеца. Теперь, когда тот переоделся, Олег его узнал. Вчера в «Лауре» он был с какой-то бабой-командиршей. Что? Что с ним можно сделать?! Подкупить? Подговорить убить? Подкупать нечем, все имевшиеся деньги — а их и так немного — остались в доме и их наверняка уже нашли. А кроме денег, у него все равно больше ничего нет! Да и наверняка у них задача доставить его живым к начальству! От одной перспективы допросов замутило до сжавшихся внутренностей. Он не хочет никаких допросов, он не хочет видеть эти противные рожи! Он хочет только одного — умереть! Сейчас же! Олег вдруг вспомнил о своих эсэмэсках спецназу. Да они же его порвать должны были за них! За одни только эти эсэмэски! А у них же еще и коллега подорвался. Они же такое не прощают! Почему он до сих пор еще жив?! Спокойно. Надо подумать. Этот подорвавшийся спец — единственная надежда. Перспектива быть избитым не радовала никак. Перспектива быть избитым настолько, чтобы от этого умереть — тем более. Но что еще можно придумать?!.. Сейчас они поплывут к берегу, там, небось, уже ОМОН ждет не дождется. И все. Больше шансов не будет. Никаких. А вдруг он, мужик этот... как это?.. психически неустойчив? Вдруг он вообще за пистолет схватится от одного лишь намека? О чем-то же он там думает! Не ночным же заливом любуется. Может, решает, убить его или нет. Идея была так себе. Говоря прямо, ужасной. Но альтернативы поддавшийся отчаянию Олег найти не мог! Действительность оказалась еще хуже. Как он ни готовился к удару, — знать бы еще, куда бить будет! — реальность оказалась куда больнее. В голову еще ладно, ударам по голове Олег даже радовался — вдруг там что-нибудь произойдет, какое-нибудь кровоизлияние в мозг или еще какая-нибудь хрень, что приведет к смерти! Весь его героический расчет на то и был! Удары в живот были мучительно болезненными, а главное, было совершенно, очевидно понятно, что ими все и закончится. Тюрьмы без драк не бывает. Он бил сам и били его. Правда, давно, по началу, пока приоритеты не расставил. А в последний год — когда голова начала болеть сильнее — необходимости вступать в драки не было. От так часто возникающей сильной головной боли организм устал и ослаб. Не могло это не сказаться и на нервной системе. Все эти дни Олег прожил на подстегивающем азарте, адреналине сбывающейся мечты. От принятого решения о смерти, от того, что этот момент скоро наступит, он казался себе всемогущим, всесильным. Никакого страха, никаких последствий. Сейчас же наступил спад. От отчаяния, что не удалось воплотить задуманное — жизненно... нет... смертельно важное задуманное! — накатывала непонятная слабость. Не в силах сдержать стон, тяжело и часто дыша через рот (через нос дышать было трудно) и выплевывая невесть откуда взявшуюся там кровь (вроде зубы целы), Розов не мог понять: радоваться, что больше бить не будут, или на свой страх и риск продолжить начатую провокацию. Увы, к несчастью Олега, он не знал, насколько точны удары его слов, насколько точно он попадает в цель. Знай он об этом, знай он подробности произошедшего в усадьбе, еще две-три верно сформулированных фразы... И кто знает, может быть, его мечта сбылась бы... Когда катер причалил, Олег разглядел на пристани женщину — ее он тоже узнал. Внутри живота что-то горело и ныло, сильно болела скула с левой стороны — казалось, что на ее месте должна быть вмятина... размером с кулак. Разбитая губа казалась мелочью, но и от нее хватало достаточно неприятных ощущений. Нос Олег трогать не рисковал, опасался навредить. Но что-то там явно болело и сильно кровило. Продолжать провокацию не было никакого желания. Инстинкт самосохранения орал благим матом, убеждая хозяина: погоди, придумаем что-нибудь попозже... — Встать! Спецназовец так сильно дернул Олега вверх, удерживая только что отстегнутую от ограждения руку, что тому показалось, будто он услышал хруст собственных костей. Мыщцы плеча пронзила острая боль. — Пошел вперед! Нет. Это была совсем плохая идея. Надо было быть идиотом, чтобы придумать, будто спецназ забьет его до смерти! Эти уроды будут причинять ему боль, вымещать ненависть, но умереть не дадут — хотели бы убить, убили бы сразу. Значит, он нуж... А! Черт!!! Женщина ударила его сразу, как только он перешагнул на пристань — идти вдвоем было неудобно и спец отпустил его руку. Удар в и так уже порядком пострадавший живот оказался совершенно неожиданным. Они умеют бить куда-нибудь еще, кроме живота?! За первым тут же последовал второй. По сгорбленной спине. — Багира! Олег рухнул на колени, он даже не успел понять — его сбили или у него просто подкосились ноги. Попытался оттолкнуть разъяренную — вот уж кого и провоцировать не пришлось! — женщину и тут же получил коленом снизу в нос. Сильно. Очень сильно. Он бы взвыл от боли, если б мог дышать — ему казалось, что не может. На какое-то счастливое мгновение даже обрадовался, что это и есть конец! Потом верх одержал все тот же чертов инстинкт самосохранения, и Олег начал часто хватать холодный воздух ртом. Он закрыл глаза при ударе и так и не решался их открыть. Поэтому занесенный над ним кулак не видел. Не видел и того, как спец перехватил руку женщины: — Багира, хватит... Он, похоже, наоборот, этого и добивается. В затуманенном болью сознании проплыла ленивая мысль о том, что, если этой бабе сказать сейчас тоже что-нибудь «приятное», она, может, и сумеет его добить. Хотя вряд ли... По представлениям Олега бить надо куда-то в районе затылка. А туда его навряд ли ударят. Да еще и с нужной силой. Глаза он на всякий случай открыл. Инстинкт заставил. Как раз успел увидеть, как спец оттащил сопротивляющуюся — правда, не сильно — женщину. Все, больше бить не будут. Жалеть или радоваться — Розов не знал. Обессиленно опустил голову и оперся руками об мокрый и грязный дощатый настил пристани. С носа тут же закапала кровь. Олег машинально вытер ее рукой и сплюнул кровь изо рта. К горлу подкатывала тошнота. Идиотская идея. Промолчи он там, на катере, сейчас боль была бы ровно в два раза меньше. Черт... Почему так больно?!.. Два года назад он решил, что умрет. Никогда еще за эти два года он не жаждал этого настолько сильно, как сейчас!

***

Омоновцы приняли пойманного диверсанта, упаковали его в прибывший автозак и обещались доставить вместе с освобожденными из «плена» сообщниками в КТЦ. Багире не особо нравилась идея — привыкла нести полную ответственность за все сама, но от представления транспортировки Розова в их Виано, в компании себя и Физика, становилось как-то... омерзительно. И он сам был ей омерзителен. Она даже руки пыталась вытереть после того, как слегка побила его. Казалось, что прикасалась к чему-то липкому и противному. На камуфляжных штанах и так была его кровь — на правом колене. Отчего хотелось поскорее переодеться. Еще хотелось домой. Рита знала, что там ей будет еще хуже, но изображать сильную Багиру за сегодняшний день не осталось сил. Физик уговорил Риту, что поведет машину, мол, она сюда ехала, к тому же плохо себя чувствует. Рита температуры не ощущала, но некоторую слабость все же чувствовала. Сказались стресс, нервное напряжение, бессонная ночь и вся их сегодняшняя беготня. Поэтому она решила уступить. Серега, садясь за руль, надеялся, что дорога хоть немного даст отвлечься. Какое там! Как будто невозможно думать, следить за машинами, поглядывать в зеркала и снова думать. Тем более, что ехали не так уж чтоб очень быстро. Конечно, не ползли, как на встречной половине шоссе (народ возвращался в пригороды после рабочего дня), но и не летели, как хотелось бы. Хотелось бы... Хотелось как можно поскорее добраться до КТЦ. Хотелось надеяться, что после этого они будут свободны. Хотелось домой. Хотелось остаться одному. Он сойдет с ума от своих мыслей, когда останется один, но еще раньше он сойдет с ума, если будет молча терпеть и ждать, подавлять эмоции и изображать обычное хладнокровие. Черный пластиковый круг руля под руками напоминал о штурвале злополучного катера. Тут же вспоминались прозвучавшие там слова, а руки сжимали руль, как тогда — штурвальное колесо. Серега знал, что поступил правильно, но где-то в глубине души оставалось сожаление. — Спасибо, — в полной тишине вдруг произнесла Багира. Серега уже открыл было рот, чтобы спросить, за что, когда она пояснила сама: — Что остановил. Серега лишь молча сглотнул, поразившись одинаковости их мыслей. Об одном и том же думали. Признаваться в своем срыве на катере ему не хотелось (что Рита успела заметить разбитый нос Розова перед тем, как его ударить, Серега уверен не был). Но, с другой стороны, ведь и Багира не лучше… — Я сам его чуть не убил, — тяжелым низким голосом поведал Серега, не отрывая взгляда от дороги. Рита взглянула на его сосредоточенное лицо. Говорить ничего не стала. Все и так понятно. И вдруг вспомнила: — А что ты сказал тогда?.. Что он добивался, чтобы его избили? — Да. Он сам меня спровоцировал. Как будто специально хотел добиться... такой реакции. Что именно мог сказать Розов, Рите представлять не хотелось. Да и Физика не хотелось лишний раз травмировать расспросами. Понятно же, каково ему там пришлось. Если он сорвался, значит, этот гад бил в самое больное — в потерю. «Хорошо, что он не знал, как Физик себя винит...» Остальная дорога прошла почти в молчании. Рите вспомнилась предыдущая такая же — странно, что это было тоже сегодня, кажется, что так много времени прошло. Тогда тоже ехали в молчании. Вспомнился Акела и стихотворение. Что-то сжалось внутри. Лучше бы она сама вела! Хотя бы отчасти голова была бы занята дорогой! Ты за меня лизни ей нежно руку, За все, в чем был и не был виноват… Желтые огни проплывающих навстречу фонарей размывались в бесформенные пятна...

***

Раздвинувшиеся двери лифта открыли Багире и Физику картину небольшого столпотворения в коридоре. Мура и Ума сидели на корточках перед Мишей Баринчуком и о чем-то его расспрашивали. Рядом топтался несколько растерянный Кот. В небольшом отдалении стоял Пригов с какой-то женщиной в деловом костюме и расстегнутом пальто. Звук открытия дверей привлек внимание Миши и, тут же позабыв про развлекавших его тетю Женю и тетю Олесю, с которыми вежливый мальчик уже успел познакомиться, он радостно закричал: — Дядя Сележа!!! Самым первым порывом Физика было желание нажать кнопку любого другого этажа. Нет, только этого еще не хватало! Он не может. Его силы не бесконечны. Накатившее чувство очень сильно напоминало панику. Каким чудом он ее в себе подавил — и сам не понял. Перешагнул порог лифта, сделал пару шагов навстречу мальчику и опустился перед ним на колено. — Привет, Миша! — откуда в нем есть силы улыбаться Серега искренне не понимал, но откуда-то взялись. Правда, что-то активно подсказывало, что они — последние. Вместе с приветствием он протянул малышу руку и тот, сначала внимательно на нее посмотрев, как-то замялся. — Ты не умеешь здороваться за руку? — удивился Серега. — Умею... — тихо произнес Миша, отчего-то стесняясь, но подумал-подумал и протянул ручку. Серега аккуратно ее пожал. — Как у тебя дела? — Холошо. Мы сесясь с тетей Олей поедим кататься. Толька жалка, что папе низя с нами, — грустно поведал малыш. Тему папы Серега благоразумно решил не затрагивать. — А тетя Оля — это кто? — Он пытался вспомнить, известно ли ему имя московской сестры Баринчука. Вроде нет. — Тетя Оля плиехала за мной. А папа сказал, что я буду жить в доме, где многа маеньких деток. И я буду с ними иглать. — Почему-то сейчас Физик заметил, что Миша в другой одежде, не той окровавленной курточке, которая была вчера. О том, что на той была кровь Бизона, думать было нельзя. Но он, конечно же, подумал. — О, играть — это здорово! — Да. — Ты любишь играть? Вслед за мальчиком подошли Мура, Ума и Кот, сзади так и была Багира, а на первый приветственный Мишин крик женщина в деловом костюме подошла поближе, за ней подошел и генерал. Всей этой собравшейся публики Физик как будто бы не видел. Все его и так весьма малочисленные силы были собраны на то, чтобы нормально поговорить с Мишей, пережить этот разговор и дождаться, когда его оставят в покое. Какой-то частью сознания он понимал, что мальчика отправляют, по всей видимости, в детдом, и он ему обязательно сочувствовал бы, если б... если б мог, если б было чем. — Да-а-а. У меня много-много машинок! И галаж есть бошой-бошой! — и Миша ручками показал, какой большой. Но так ими взмахнул, что немного потерял равновесие, и Серега инстинктивно поймал его. И почему-то отпускать его Сереге не захотелось... Он осторожно привлек малыша к себе и хотел ответить что-нибудь про «бошой-бошой галаж», но Миша вдруг произнес, близко-близко смотря на него: — Дядя Сележа, я хотел сказать тебе спасибо за то, что ты меня спас! Серега перевел дыхание, вздохнул и задумался над ответом. А что тут можно ответить? — Пожалуйста, — не объяснять же трехлетнему ребенку, что это его работа? — А дядя Боля уже плиехал? К чему-то подобному он уже был готов. Поэтому ответил почти спокойно, лишь мелькнула мысль: «За что мне это второй раз?» — Нет, Миша, он еще не приехал. — Но я хочу сказать ему спасибо!.. — расстроился мальчик, поджав губки и опустив светлую головку. — Я... я передам. — А ты не забуишь? — длинные черные реснички тут же взмыли вверх, открывая полный надежды взгляд расстроенных серо-зеленых глазок. — ...Не забуду, — «Никогда не забуду». Обмен последними фразами происходил в полнейшей тишине, но ни Серега, ни малыш не замечали странных взглядов, которыми обменивались стоявшие рядом с ними люди. Впрочем, странными они показались бы только Мише. — Дядя Сележа, а можно я тебе на ушко что-то скажу? — почти шепотом проговорил малыш. «О, Боже». — Скажи, — Серега опустил второе колено и наклонился к мальчику. Миша, поднявшись на носочки, обнял его за шею и прошептал: — Дядя Сележа, не глусти! Ты очень холоший! Серега закрыл глаза и прижал малыша к себе. Нет, он больше не выдержит ни секунды! Это выше его сил. Выше любых человеческих сил. Дышать не получалось. Он с трудом перевел дыхание. — Спасибо, малыш! Пусть у тебя все будет хорошо, — Серега не особо понимал, кому это говорит, навряд ли трехлетний ребенок мог бы понять глобальное значение этой фразы. Но ему очень хотелось, чтобы у Миши все было хорошо. Он отпустил ребенка и поймал взгляд женщины — «тети Оли». Что-то было в его глазах такое, что она тут же сделала шаг ближе и заговорила: — Мишенька, пойдем уже. Нам с тобой ехать пора. Миша обернулся к ней, потом повернулся обратно к Физику: — Пока, дядя Сележа, — и помахал ему ручкой. — Пока... «Тетя Оля» за ручку с Мишей обошла Багиру и нажала кнопку лифта, тут же послышался шум открывшихся дверей. Пригов что-то говорил им. Физик так и остался сидеть, не в силах пошевелиться. Кот молча ободряюще похлопал его по плечу. Серега кивнул, поднялся и так же молча отправился в комнату «Смерча». Мура и Ума переводили ошарашенные взгляды с удаляющегося Физика то на Багиру, то в сторону закрывшихся дверей лифта, то друг на друга. Поразили и вопросы мальчика про «дядю Борю», и выдержка Сереги. В комнате отдыха он оказался один. Никто за ним не шел. Видимо, остальные остались там, у лифта, то ли Пригов их задержал, то ли обсуждали его разговор с мальчиком, но за счет этого у него появились хоть несколько минут передышки. Он действительно больше не может! Обнявшие его маленькие ручки и детский шепот стали последней каплей. Еще одно малейшее подавление истинных эмоций и он сорвется. Что при этом будет, он не знал. Но что-то подсказывало, что до этого лучше не доводить. Переодеться. Как можно быстрее переодеться и уехать отсюда. Хорошо, что Багира еще по дороге выяснила у Пригова, что они все свободны. Причем, у всех, кроме Ионова, завтра выходной. Переоделся Серега действительно быстро. Когда в комнату зашли Кот и Мура, о чем-то тихо разговаривая, он уже рассовывал по карманам джинсов ключи, деньги и телефон. Не вслушиваясь в разговор, молча перекинул через руку пальто, закрыл шкафчик… и молча вышел, почти вылетел. Лучше потом он извинится за невежливость, чем сейчас вступит пусть даже в самый незначительный диалог. Хотя навряд ли Вася с Женей будут предъявлять претензии. Багира как раз собиралась войти в комнату, когда резко распахнулась дверь, и теперь она обеспокоенно провожала глазами идущего по коридору Физика. То, что тот явно не в порядке, было очевидно. Серега был уже на подходе к лифту, когда с другой стороны коридора появилась Кристина. Когда она прошла мимо Багиры с явным намерением догнать того, Рита ее остановила. И когда девушка, смутившись, подтвердила, что хотела поговорить с Физиком, Рита посоветовала ей сегодня того не трогать и дать ему остаться одному.

***

До дома он доехал на автомате. На автопилоте. На автосуществовании. Дорога до жути напоминала ту, позавчерашнюю. Всего лишь позавчерашнюю! Позавчера он ехал домой уставший, хотел спать и его главной проблемой была всего лишь эсэмэска, на которую он не знал, как ответить... Сейчас он едет домой уставший, он хочет спать, но точно знает, что заснуть не сможет, и его главная проблема... Никаких у него проблем уже нет. Ничего нет. Свернув к круглосуточному магазину, Серега долго искал, где припарковаться. По случаю позднего времени все уже было забито машинами близживущих автовладельцев. И только когда наконец приткнул машину в узенькое свободное место, Серега вспомнил, что десять часов вечера скорее всего уже миновали — а значит, продажа алкоголя закрыта. Бросил взгляд на часы у спидометра — 22:13. От характерного — такого же! — начертания цифр тут же вспомнилось зеленое свечение таймера. Вчерашнего. В магазин он все-таки сходил — в отдел готовой кулинарии. Дома из приготовленного не осталось ничего, а делать что-то сейчас он не был способен в принципе. От вида выложенных на прилавках продуктов — поджаренных кусков сочного мяса, затейливо украшенного нарезанными помидорами и укропом, желтых шариков отварной картошки, тоже с неизменным укропом, и упругих, зеленых, пупырчатых маринованных огурчиков — Серегу немедленно замутило. Есть хотелось и не хотелось. Желудок сутки не ел и требовал еды, тем более его к ней непосредственно привели и показали! Разум искренне отказывался понимать, как сейчас можно хотеть есть. Но пришлось уступить желудку. Перспектива пить теплую водку — а дома есть только такая — приводила в еще более муторное состояние. «Зато опьянею быстрее. Так даже лучше». Квартира встретила темнотой, тишиной и долгожданным покоем. Серега устало вылез из пальто, стянул ботинки и, не спеша дойдя до кухни, выложил из принесенного пакета продукты. Решив, что водку все-таки лучше хотя бы ненадолго засунуть в холодильник, полез в нижний шкафчик, где, по обыкновению, хранился алкоголь. Присел, открыл дверцу... и замер, уставившись тяжелым взглядом на полупустую бутылку коньяка. Этот коньяк принес Бизон. Летом. Звонок друга в пол-одиннадцатого вечера Серегу не удивил, удивил вопрос, можно ли к нему приехать. Еще днем, когда, возвращаясь с полигона, все обсуждали сегодняшний вечер, — перспективный тем, что был накануне выходного — Бизон сказал, чтобы на него не рассчитывали, мол, у него свои планы. Девчонки тут же заулыбались, а Ума недолго думая напрямую поинтересовалась, не появилась ли у командира девушка, и оставшуюся дорогу Олеся обиженно сопела на слишком грозный командирский взгляд, полученный в ответ. Девушка, не девушка, но планы-то у Бори действительно были! Он приехал через полчаса. С порога сунул в руки Сереги бутылку, велел найти какой-нибудь закуски и спросил: «Выход на крышу еще не замуровали? Или надо было пару веревок захватить?» Бизон как обычно шутил, но что-то было и в тоне, и во взгляде… Значит, неспроста. И бутылка, и внеплановый приезд. Серега предоставил гостю в распоряжение свой холодильник, а сам отправился доставать из шкафа пледы — хоть и лето, но уже ночь, да и наверху холоднее гораздо. Вид с крыши Серегиного дома открывался потрясающий — Нева, Смольный собор, Большеохтинский мост, полная огней набережная... Из-за этого вида он и облюбовал себе местечко на крыше, где можно было в редкие часы досуга посидеть, подумать, отдохнуть... Даже скамейку принес. Вскоре про посиделки на крыше прознали и Бизон, и Кот — пришлось организовать еще одно посадочное место и запастись теплыми пледами. Но чаще, конечно, Серега здесь оказывался один. — Ого! Красотища какая! — восхищенно произнес Боря, глядя направо: над излучиной Невы догорал желто-серо-фиолетовый закат. Само солнце уже спряталось за низкими черными тучами, но его лучи освещали расположенные выше облака. Бизон аккуратно примостил на скамейку тарелку с закуской, обернулся и ушел к краю крыши — любоваться. Серега поставил бутылку и бокалы, оценил аппетитно уложенные ломтики сыра и горку оливок («где он их нашел?..») и уселся ждать. И возвращения, и объяснения. Вернулся с обозревательного пункта Боря быстро, а вот объяснений Серега тогда так и не дождался. О чем-то говорили, как обычно довольно быстро найдя подходящую тему для разговора. О том, что именно его привело, Бизон так и не заговорил. Когда друг в раз пятый горестно вздохнул, перед тем как сделать глоток, Серега не выдержал: — Что-то случилось? Боря резко к нему повернулся, вскинул глаза, помолчал... и вернул взгляд вновь к бокалу: — Извини, Серег... Не могу сказать... Просто... — было очевидно, что Бизон пытается подобрать правильные слова. — Ну... — Это связано с работой? На пару секунд Бизон все же задумался, но ответил: «Нет». Если не с работой, то что-то личное. В личное без разрешения Серега лезть не мог, поэтому расспрашивать дальше не стал. Лишь спросил: — Я могу чем-то помочь? — Увы... Ситуация такая, что я сам ничем не могу помочь... Потому и плохо... — договорив, Боря вроде как очнулся от собственных мыслей, повернул голову к Сереге, улыбнулся и, похлопав его по плечу, произнес: — Спасибо, дружище. Все это Серега вспомнил за один миг. Коньяк, оливки, закат и чем-то расстроенный друг. Вспомнил очень ярко — до ощущения вкуса коньяка и запаха летнего, немного болотного, ветра с Невы. До ощущения присутствия Бизона рядом... Его никогда больше не будет рядом. Это воспоминание — такое живое, яркое, реалистичное! — стало последней каплей, наконец, перевесившей терпение и выдержку. Вся боль, тщательно подавляемая им целый день, загоняемая вовнутрь бешенными усилиями воли — вырвалась на свободу. Прорвала оборонительные щиты, снесла их мощным разрушительным потоком. Как цунами. Или тайфун. Боль заняла все его существо. Она была только внутри, а ему казалось — везде. Даже воздух будто пропитался ею! Так тяжело вдруг стало дышать. Никогда. Больше никогда. Перед глазами вереницей летели кадры: чертов таймер, раненый Бизон, взрыв, Розов на катере, Миша в коридоре КТЦ... И сквозь все это — улыбка и «Спасибо, дружище!»... Боль полностью лишила сил. Всех. Серега закрыл глаза, зажмурился, — казалось, что от этого боль исчезнет! — чувствуя, как сжалось все внутри. Ему казалось, что эти мгновения надо переждать. Как приступ физической боли. Мгновения шли, а разрывающая на части боль никуда не уходила. Она не уйдет. Никогда. Сереги хватило только на то, чтобы подняться и достать с полки стакан. Сел обратно, прямо на пол, возле раскрытого шкафчика. Почему-то боясь даже прикоснуться к бутылке с коньяком, достал водку. Налил. На глоток. Налил и, тяжело дыша, уставился на стакан в руке. Что-то душило. Что-то мешало дышать. Собрался с силами — как будто они у него есть! Выдох. Глоток. Вдох. Выдох. Не заметил, что теплая. Не заметил, как противно и трудно глотать. Только по пищеводу, прямо там, среди сжатых внутренностей, где крутило, выворачивало и резало, разливалось слегка ощутимое тепло. Почему-то от этого стало еще более тошно. Что-то давило на горло, мешая воздуху проходить в легкие. Будто водка осталась здесь, в глотке, не опускаясь ниже. И теперь обжигала. Что-то где-то горело. В горле, в сердце и в глазах. Вот она бутылка, которую они тогда распивали. Кухня, на которой не один раз вели беседы. Разговаривали, спорили, смеялись, шутили... Больше никогда им не разговаривать и не спорить. Последний разговор окончился вчера. Попытка спора — тоже. — Бизон... — Мне сказать: «Это приказ»? Серега будто слышал его голос. Слышал сквозь противный ужасный писк таймера. Морщась от этого звука, желая его заглушить, Серега налил еще и тут же выпил. Резко втянул воздух, стараясь перебить отвратительный спиртовой запах. Зажмурился, сжал кулаки, не дышал — что-то сдавливало грудь... Подвал, приказ, безумное чувство собственного бессилия. Он был рядом и ничем не смог другу помочь. Всего лишь вчера Боря был жив, шутил, улыбался, давал советы — теперь его нет. Навсегда. А он, Серега, ничего не смог сделать!.. Он не мог, просто больше не мог об этом думать — но разве можно себя остановить, когда уже нет никаких тормозов... Открыл глаза и не заметил горячих слез, медленно стекающих по щекам… Ничего не замечал, кроме разрывающей душу боли. Ничего не хотел, кроме одного. Не думать. И ничего не чувствовать...