Ad Interim

Малфой наконец смог рассмотреть Блисс вблизи, а не издалека и мельком. Поначалу, увидев её со спины, он даже не сразу её узнал. Всё же, Малфой был человеком, который привык к любым её выходкам, и искренне был уверен, что его ничем не удивить. Но никогда, даже на секунду, он не мог себе представить, что она захочет избавиться от своих волос. Странно было понимать, что со спины он всегда узнавал её именно по волосам - по тому, как бликовали в них отдельные светлые пряди. На этом, впрочем, выходки или же удивления не закончились. Были вещи, к которым Малфой привык. Например к тому, что Блисс могла врезаться в него так, что вышибало весь дух. Или к тому, что, махнув рукой, она могла припечатать этой самой рукой его по лицу. К шутливым тычкам, пусть и сильным - тоже. Но чего он не мог представить, до чего додуматься не мог точно - были пощечины. Почему-то пощечины он всегда считал уделом девушек их крови, девушек, на которых Блисс всегда смотрела снисходительно, с жалостью. До этого момента Малфой искренне полагал, что пощечины Блисс считает чем-то малодейственным, вульгарным и пошлым. Оказалось - нет. Оказалось, пощечины она умела влеплять со вкусом - на эмоциях, болезненно, так, что после второй захотелось прилечь или привалиться к стенке. Слишком уж трещала голова. Через какое-то время голова затрещала сильнее, и пока Блейз не одернул их, Малфой даже не понял, что всё это было из-за криков, с помощью которых происходил их разговор с Блисс. Притчу про волков он знал - но никогда даже не думал соотносить себя с главным героем. А когда Блисс сказала... что же, доля правды в её словах была, но только вовсе не из-за того, что он не мог что-то сделать. Всё было куда хуже - он не хотел ничего делать ей, с ней. И через это он всё ещё не мог перешагнуть, даже после всего, что она сделала, даже после того всепоглощающего унижения, которое он почувствовал. Хуже всего было то, что Блисс даже не думала об этом, не предавала значения, отпустила ситуацию - он это видел. Сейчас она снова была поглощена собой, разбиралась с собой, и все её мысли были сосредоточены исключительно на себе же. На себе - и на Рафферти. Тогда, ослепленный ей всей, он этого не замечал. Рафферти был не просто её лучшим другом, теперь Малфой видел, и знал, что именно чувствует к нему Блисс. А Блисс была на Николасе Рафферти помешана, если быть точнее - на его благополучном состоянии. В этом нужно было покопаться получше - разобраться с Николасом Рафферти. Что он вообще знал о Николасе Рафферти? Голова затрещала сильнее, и в голове началось проявляться что-то, чему он не мог дать объяснения - хотелось вернуться в комнату, сделать домашнее задание, ещё раз потренироваться с аверлиусами, сделать что-то маловажное, но что сейчас казалось слишком значительным. Он не хотел этого делать, он хотел понять, что из себя представлял Николас Рафферти. Что из себя представлял Николас Рафферти? «Николас Рафферти. Перевелся к нам на третьем курсе». «О, Рафферти, да, я знаю его. Перевёлся к нам на третьем курсе». « - Кого ты поставишь на замену, Малфой? - Николаса Рафферти. - А, вспомнил. Он перевелся к нам на третьем курсе». Когда он перевелся к ним? В начале третьего курса? В середине? В конце? Когда мальчика, которого звали Николасом Рафферти, сел перед всем залом, когда на него надели шляпу, когда он под аплодисменты прошествовал к столу Слизерина? Где он учился до этого? Дурмстранг? Школа Красного Креста? Ильверморни? Шармбатон? Салемская Школа? Где-то ещё? Где был Николас Рафферти всё это время? Какие уроки посещал? На какие баллы сдал ЖАБА? Какие предметы выбрал себе на шестом курсе? Почему Малфой вообще решил, что он мог заменить кого-то на квиддичном поле? Как выглядел его отец, тогда, на приёме в доме семьи Бромлей? Где они жили? Почему он считает, что Николас Рафферти - чистокровный? «Рафферти? Это имя или фамилия?». «Рафферти. Какое странное имя». Каким образом человек, в чьем имени постоянно путались, мог вообще принадлежать к чистокровному роду, которые всегда на слуху? «У него постоянно ломаются палочки». Палочки, извечно ломающиеся палочки Николаса Рафферти. Никто не задумывался об этом. Никто не задавал вопросов. Только Нотт каким-то образом заметил это. Нотт, мозги которого были промыты Кружащими портобелло. Который подмечал, замечал и анализировал всё, на что другие попросту не обращали внимания. Прежде, чем Малфой сформулировал очередную мысль, он схватился за голову - такую вспышку рассекающей, пронзительной боли он не ощущал никогда. Пытаясь сфокусировать взгляд, продраться сквозь черные мушки и тошноту, он поднял голову. У Блисс всё время болела голова, начала болеть с момента в конюшне, когда она познакомилась с Рафферти - там всё началось. Там начались её извечные головные боли, которые не давали ей проходу, которые преследовали её на протяжении всей учебы, на протяжении всех городов и стран, на протяжении всего общения. Это было невозможно. Это было странно и как-то неправильно. Каким образом Рафферти, который познакомился с Блисс в начале года, мог быть связан с её состоянием? Каким образом Рафферти, который перевелся к ним на третьем курсе, начал привлекать к себе внимание только на седьмом? Где он был до этого? Кем был Николас Рафферти? *** Блисс казалось, что её дезориентировали. Нет, она догадывалась, знала, что ищет где-то не там; идёт куда-то не туда; трактует что-то не так - но не знала, что настолько. Не знала, что после такого упорства, после таких поступков, после всего можно было ошибаться настолько сильно. - Это не честно, - невольно вырвалось у Блисс. - Что именно - не честно? - спокойно спросил Дамблдор. - Всё. Я столько сделала, чтобы докопаться до истины, чтобы понять, что случилось. Понять, кто я такая, каким человеком являюсь, и являюсь ли вообще человеком, - Блисс говорила судорожно, не следя за словами. - Я старалась не думать, не говорить вслух, но всё это время я думала, что являюсь нефилимом. Я думала, что я - нефилим, которому нужна устойчивость, которому нужны жертвы и связь, чтобы вернуть свою память и быть собой. А теперь... я ошибалась. Я столько раз ошибалась, но эта ошибка стоила мне всего. И что теперь? Начать всё с начала? Возвращаться к одному и тому же? Я не могу так больше. Блисс рассказала Дамблдору всё, начиная с самого начала - рассказала, как обожгла Кормака, рассказала, как металась по школе в попытках найти что-то, что может ей помочь, рассказала настоящую причину большинства обмороков, рассказала про свои видения, про то, какое количество городов сменила в своих поисках, рассказала всё, что было ей известно, предположительно известно и то, что могло быть или не быть вовсе. Рассказала о Кайле Пэррише. Рассказала о рубинах. Рассказала, что желает расправы, убийства и спасения. Не для себя - только для одного человека. - И кто же этот человек, в таком случае? - задала риторический вопрос Блисс. - Кто он? Где же он? Что со мной происходит? Дамблдор молчал, внимательно разглядывая Блисс. Блисс не стала его торопить, не стала говорить, что он обещал ей помочь - она стала пить свой чай. Блисс пыталась успокоиться. Блисс пыталась понять то, что понять не могла. Понимать... не хотела? Что она такого натворила, что не хотела понимать? И где нужно было искать, чтобы понять это? Куда нужно было идти? Куда бежать? - В свой собственный разум. - Это может помочь. - Что может помочь? - вздрогнула Блисс. - Мисс Бромлей, прежде чем я отвечу, давайте и я кое-что расскажу вам, - сказал Дамблдор. - Расскажу, как я вижу эту ситуацию, да и вижу вас. Не знаю, в курсе ли вы, но я владею легелименцией далеко не на школьном уровне. Мысли учеников для меня не секрет - конечно, если они ставят щиты на свой разум, я благоразумно не лезу в их головы, оставляю им право для хранения своих секретов. Но вы никогда не ставили щиты на свой разум, я знаю это. Я пытался прочитать ваши мысли на протяжении всего года. - День честности и откровений, - пробормотала Блисс. - Получается, вы знали обо всём с самого начала? - О, если бы! - на секунду Блисс показалось, что в голосе Дамблдора послышался самый настоящий азарт. - Я не смог пробраться через все помехи. - Помехи? - На вашем разуме стоит плотная завеса из множества точек, - Дамблдор прикрыл глаза. - Вереницы золотых точек. Золотая пыль, плотной пеленой скрывающая всё от постороннего вмешательства. - Но я не знаю, что это, - сразу же сказала Блисс. - В смысле, золотая пыль... я действительно не знаю, что она собой представляет. И потом, я ничего не делала со своими разумом, не применяла никаких заклинаний. - Вы могли бы и не говорить столь очевидных вещей, - тихо засмеялся Дамблдор. - Мисс Бромлей, я абсолютно уверен, что вы ничего не делали для защиты своих мыслей. Кто-то делает это за вас. Дамблдор встал и, направив палочку на один из пустых круглых столиков, трасфигурировал его в классную доску. На темно-зеленой поверхности начал появляться профиль. - Художник из меня неважный, - сказал Дамблдор. - Но кое-что я могу. Допустим, что это - вы. А это - ваши мысли. Рядом с профилем появился пустой шар, заполняемый небольшими штрихами. - Штрихи - завеса, что скрывает абсолютно всё, о чем вы думаете в конкретный момент, - продолжил Дамблдор. - Но иногда, когда вы сильно волнуетесь, злитесь, словом, испытываете нечто очень сильное - завеса начинает идти рябью. Когда волшебник ставит себе завесу, он заведомо знает, что никакие эмоции не смогут её разрушить - только заклинание. - Получается, это не заклинание? - Нет, - ответил Дамблдор. - Это - непосредственное и постоянное вмешательство. Я бы сказал... бессознательное. - Не совсем понимаю. Каким образом вмешательство в мой разум может быть бессознательным? - Предположим, вы бы увидели человека, который стоит на краю пропасти. Стоим ему сделать шаг - и он упадет. Что бы вы сделали? - Попыталась бы его остановить. Предупредить, схватить за руку, - пожала плечами Блисс. - Как-нибудь предотвратить это. - То есть, вы бы не раздумывали? - Нет, разумеется. - Здесь происходит почти то же самое, - задумчиво сказал Дамблдор. - Вряд ли человек, который скрывает ваши мысли, вообще догадывается об этом. Он делает это, потому что считает, что так вы остаетесь в безопасности. - И как вы пришли к таким выводам? - Потому что это поле - почти часть вас самой. Но всё же, это - не вы. Простите, мисс Бромлей, но я не знаю, как объяснить понятнее. Я вижу и чувствую это как легиллимент, и даже будь вы в состоянии читать мысли, вряд ли бы вы поняли, о чем я говорю. Тут нужна позиция именно стороннего наблюдателя. Может быть, профессор и был прав - в любом случае, у неё была возможность докопаться и до этого. Нужно было лишь найти дерево. Может быть, тогда она поймёт. Может быть, ей стоило коснуться и получить четвертое воспоминание. Если, конечно, оно было. - Что же, профессор, - сказала Блисс. - Я рассказала вам всё, что знаю. Да и вы мне тоже помогли. Полагаю, на этом разговор может считаться законченным? - Полагаю, да, - не стал спорить Дамблдор. - Я провожу вас до башни. Отказы не принимаются. Время, что они шли до башни, было сопровождено тяжелым молчанием. - Доброй ночи, профессор, - сказала Блисс, заходя в открывшуюся дверь. - Доброй ночи, мисс Бромлей, - ответил Дамблдор. - Пожалуй, я скажу вам кое-что: кто ищет... - Тот всегда найдет, - перебила его Блисс. - Да, я знаю. Мне уже говорили это. - Кто ищет, вынужден блуждать, - спокойно повторил Дамблдор. - Если я не ошибаюсь, это сказал Мефистофель. - Да, именно он. Но мне сейчас совсем не до Фауста и скрытых символов его произведений, - вздохнула Блисс, уходя в гостиную. Блисс тихо прокралась к кровати и переоделась в пижаму; все её соседки мирно спали. За распахнутым окном витражного окна виднелась полная луна и яркие точки звёзд; ветер колыхал белоснежные невесомые занавески; Черное озеро казалось пропастью. В тот самый момент, когда Блисс показалось, что нужно подойти к окну, выпрыгнуть, добежать до черного озера и плыть к луне, она крепко уснула. Её никто не разбудил - это она поняла, когда бросила взгляд на часы, и, подскочив на кровати, опрометью бросилась в душ. Волосы она сушила на ходу, размахивая палочкой, цепляя отдельные пряди - на полностью сухую голову ушло не больше семи минут. Блисс, вспомнив, как сушила волосы, свесив их на спинку дивана, подумала, что нужно было обрезать их куда раньше. В кабинет Киллиана Маррея она влетела через двадцать минут после начала урока. - Мисс Бромлей, вы сегодня рано! - восторженно сказал Маррей, не оборачиваясь. По классу разнеслись смешки и Блисс, поморщившись, села рядом с Гермионой, сразу же получив несколько теплых взглядов и невербальной поддержки. - Не издевайтесь надо мной, профессор Маррей, - жалобно попросила Блисс. - Когда вы станете пунктуальной - я подумаю над этим, - милостиво ответил Маррей, обернувшись. Подмигнув Блисс, он раскрыл свой учебник и тут же его захлопнул. - То есть, никогда. А вот над тем, что такое лебенвантия, можете подумать и вы, мисс Бромлей, и все остальные в классе. - Профессор Маррей, разве лебенвантия не имеет большего отношения к гербологии? - растерянно спросила Гермиона. - Встречный вопрос, мисс Грейнджер - профессор Стебль хотя бы раз обсуждала лебенвантию с вами? На этом курсе, или на любом другом? - Разговоры о лебенвантии крайне редко происходят в стенах школ, - задумчиво сказала Блисс. - Когда я была на первом курсе, нашего учителя гербологии уволили, потому что он решил, что поговорить о лебенвантии - безобидная затея. - Уволить человека только за то, что он поднял разговор о каком-то темном артефакте? - послышался насмешливый голос Абель. - Не слишком ли изнеженна программа Шармбатона? - Может быть, - не оборачиваясь, громко сказала Блисс. - Но программа Шармбатона дает достаточно знаний, чтобы не считать лебенвантию артефактом, и возможность составить причинно-следственную связь, если разговор зашёл о гербологии. - Если вы расскажете о своих знаниях касательно лебенвантии, я, пожалуй, расщедрюсь на десять очков, - улыбнулся Маррей. - Пожалуй, можно начать с того, что лебенвантия запрещена для выращивания или продажи, - начала Блисс, рассматривая ручку и пощелкивая ей. - Насколько я знаю, её можно достать только контрабандой. И да, если кто-то ещё не понял - это растение. Эбби ничего на это не ответила - как и на предыдущий ответ Блисс. Не хотела подставлять факультет? Или придумывала что-то после того, как закончатся занятия? В любом случае, Блисс не стоило уходить далеко от Гермионы. - Что-нибудь ещё? - напомнил о себе Маррей. - Да, мисс Грейнджер? - Все магические черные рынки тоже предпочитают не связываться с лебенвантией, так что предположение про контрабанду не совсем верно, - сказала Гермиона. - По крайней мере, в Британии - точно. - С этим я соглашусь, - пробормотал Маррей. - Кто-нибудь может сказать, почему даже черный рынок предпочитает не связываться с лебенвантией? Мисс Патил, можете ответить. Пока Падма отвечала на вопрос, Блисс невольно вспомнила о небольшом ростке лебенвантии, который был у её отца. Когда он его покупал, они ещё жили во Франции - и черный рынок был единственным способом достать... это. Волшебники люто ненавидели и не понимали людей, которым могла бы понадобиться Лебенвантия - и на это были причины. Стоило волшебнику дотронуться до Лебенвантии, как магическая сила, заключенная внутри него, мгновенно прекращала действовать. И как было бы хорошо, если бы Лебенвантия просто лишила человека магической силы. Но она словно «запирала» её внутри. Волшебник, который колдует, не задумываясь, внезапно начинал чувствовать магию, запертую в нём. И чувствовал он её словно чужеродный кусок, отдельный от себя. Последствия были непредсказуемы - некоторые оправлялись через сутки. Некоторым было проще покончить с жизнью. Были другие случаи. Случаи, которые преображали восприятие магии в нечто иное. Блисс слышала, что волшебники будто проваливались в мир, который, по их словам, существовал и был гораздо лучше того, в котором они находились. Но эти «миры» были у каждого разные, ни на что не похожие, а действия, совершенные в их несуществующих мирах, отражались на мире реальном. Чаще всего это заканчивалось печально. Отросток, который принадлежал Филиппу Бромлею, и через семь лет не прибавил и дюйма. Блисс помнила, сколько на это было использовано зелий и заклинаний. Всё, что угодно, лишь бы лебенвантия не разрослась до своих настоящих размеров. Не то, чтобы они были большими - всего лишь с хороший куст роз. И экземпляр был всего один - волноваться было не о чем. - Спасибо, мисс Патил, десять баллов Когтеврану, - сказал Маррей. - Желаете ещё что-нибудь добавить? Да, мисс Бромлей? - Лебенвантии чем-то схожи с дельфинами и их эхолокациями. Они распознают себе подобных. Потом распознают тех, кого бы выбрали в качестве жертвы. После чего - объединяются. Блисс достала палочку и, направив её на стол Маррея, применила Декус Оттавио. На столе появился стеклянный горшок, доверху наполненный землей. После чего из него начала расти лебенвантия. Похожая на папоротник, но синего цвета, с пульсирующими прозрачными цветами на каждом из листов. Внутри цветов, сплетаясь и издавая едва слышное гудение, переплетались тонкие розоватые нити. - Для того чтобы несколько лебенвантий почувствовали друг друга, нужно сделать надрез хотя бы на одном цветке каждого из растений, - пояснила Блисс. - Дальше... я точно не знаю, что может произойти. Папа у меня, конечно, тот ещё затейник, но чувство самосохранения у него есть. Блисс не сразу поняла, что сказала это вслух. Закашлявшись, она почесала шею, и, было, хотела спрятаться за волосами - но вспомнила, что теперь это не представлялось возможным. - Уверяю вас, ничего потенциально страшного или опасного не случится, если не дотрагиваться до лебенвантии, - сделав вид, что ничего не слышал, сказал Маррей. - Ещё я могу уверить вас вот в чём - о моём увольнении не может быть речи. Даже с учетом того, что лебенвантия будет использоваться на экзамене. Блисс прикрыла глаза, стараясь отвлечься от зуда в шее, но каждый шепоток, каждый гул, каждое потрясенное замечание только усиливали его. Блисс словно попала в день сурка - точно такая же реакция была в тот день, когда всем им рассказали об аверлиусах. - В этом нет никакого смысла! - крикнула Абель так, что Блисс невольно зажала уши - её голос ощущался, как наждачная бумага. - В чем смысл чего-то настолько опасного и противозаконного? - Противозаконно - пожалуй, - задумчиво ответил Маррей. - Но опасного? Не в коем разе. К счастью или сожалению, лебенвантия - единственный безопасный способ создать коллективный разум и погрузить каждого из вас в ваш собственный мир страхов, а остальных - в вашу же голову. - Мистер Маррей. - Да, мисс Бромлей? - Что ещё нужно помимо лебенвантии и аверлиуса? В смысле, какой ещё элемент? Должен быть какой-то катализатор, что-то, что не даст сойти с ума, безопасно выбраться и воспринимать всё не более чем игру? Маррей ответил только после продолжительного молчания, и всё это время он, не отрываясь, смотрел в глаза Блисс. - Проверочная работа, о которой я, как жестокий учитель, никого не предупредил, - сказал Маррей, отворачиваясь. – Сейчас. Возьмите свои свитки, ручки или ваши отвратительные перья, всё, что угодно. Тему я напишу на доске. Блисс смотрела в листок, изредка щелкая ручкой. Она никак не могла сосредоточиться и написать хотя бы одно слово. Ей нужно было поговорить с профессором Марреем после уроков. Узнать, что он собирается использовать. Узнать, если у него то, что может помочь. Блисс, оставив попытки отгородиться от звука, попыталась к нему прислушаться. И сильно удивилась, когда поняла, что это было не дребезжание - а тихий голосок, напевавший в её голове песенку. «Милая маленькая мертвая девочка. Глупая маленькая мертвая девочка. Что ждёт глупую мертвую маленькую девочку? Смерть, смерть, смерть». Блисс подняла брови и хмыкнула, занеся ручку над свитком. И чего только в голове не появиться, если уже совсем отчаялась. «Милая маленькая мертвая девочка. Глупая маленькая мертвая девочка. Что ждёт глупую мертвую маленькую девочку? Смерть, смерть, смерть». Блисс почесала шею, затылок, щеку. Всё тело невероятно зудело, и она не могла понять, как можно было бы это остановить. «Милая маленькая мертвая девочка. Глупая маленькая мертвая девочка. Что ждёт глупую мертвую маленькую девочку? Смерть, смерть, смерть». - Блисс? Блисс, услышав Гермиону, сразу же повернула к ней лицо и вздрогнула, увидев полный сочувствия и ужаса взгляд. Блисс хотела спросить, что происходит, но не могла. В тот самый момент, когда она попыталась что-то произнести - она уже говорила. Она что-то напевала, и с каждым новой фразой, с каждым новым кругом этой песни, её голос становился всё громче. - Милая маленькая мертвая девочка. Глупая маленькая мертвая девочка. Что ждёт глупую мёртвую маленькую девочку? Смерть, смерть, смерть. Всё время, что она напевала, всё то время, что она повторяла эти слова, Блисс мучительно пыталась понять, что это - заклинание, неудачная шутка кого-то из учеников, или же что-то, скрытое в голове, что-то, что вырывается сквозь слова и пытается её предупредить. Вряд ли это было заклинание - на уроке присутствовали только ученики Когтеврана и Гриффиндора. Если только... - Профессор Маррей, - громко сказала Гермиона растерянному Маррею, который только смотрел на Блисс с занесенной над ней палочкой: он явно пытался понять, какие чары наложили на неё и как можно было безопаснее снять их. - Изъявите палочку у Эбби Абель. Маррей, очнувшись, быстро кивнул. - Мисс Бромлей, выйдите из класса и отойдите от него как можно дальше, - строго сказал он. И Блисс, разумеется, сделала это. Она встала и вышла из класса, после чего, пробежав несколько лестничных пролётов, оказалась в иллюзорной комнате, поняла, что больше не напевает слова уродливой песни и без сил опустилась на диван. Но прежде, чем это случилось, на пересечении слов Маррея и её выхода за дверь, Блисс, взяв учебник Защиты от Темных искусств, размахнулась и со всей силой, на которую была способна, ударила Эбби по лицу. Блисс очнулась в иллюзорной комнате, стены которой были сплошь увешаны белыми листами. Полотно листов - исписанных, зачеркнутых, с чернилами от ручки, с безобразным подчерком или, наоборот, чистых, с аккуратно выведенными буквами. Блисс нужно было понять, что произошло после того, как она ударила Эбби и выбежала из класса. Последнее, что она помнила - как завернула за угол. Потом - ослепляющая белизна, а потом - она здесь. Нужно было подумать над этим прямо сейчас, не откладывать, не заниматься другими вещами. Блисс, достав очередной блокнот и ручку, посмотрела на стены, постаралась выцепить из всей этой мешанины основные, ключевые компоненты. «Мара Меффлёр, четырнадцатый век, психиатрическая лечебница Копенгагена. Связана с Реттом Шварцшильдом. Проблема: доктор при лечебнице. Был слишком предвзят к Маре». «Аврора Андерсен, связана с Десмондом Льюисом. Пятнадцатый век. Проблема: неизвестна». «Джейми Доминик, связана с Райаном Смитом. Бедняжка Джейми. Шестнадцатый век. Проблема: неизвестна». «София Саммер, связана со Стефаном Барбарой. Семнадцатый век. Дом в Болгарии, София. Проблема: Стефан Барбара, предположительно, покончил жизнь самоубийством». «Лидия Керолл, связана с Фаустом. Восемнадцатый век. Проблема: неизвестно». Блисс, увеличив лист, разместила его на свободной стене. И, закрыв глаза, представила его, пытаясь понять, чего именно не хватало. У неё были все куски, кажется, нельзя было узнать больше. Чего ей не хватало? Чего не хватало для успокоения, чего не хватало для себя? Чего не хватало для успокоения? Например, устранения проблем. Возможно, это было не всем, но это было очевидно - хочешь, чтобы тебя стало легче, устрани проблему. «Проблема: предвзятый доктор». "Проблема: неизвестна». «Проблема: неизвестна». «Проблема: Стефан Барбара». «Проблема: неизвестна». «Винсент: постоянно». Последнее вспыхнуло в сознании как-то странно, с приступом легкого укола в голове, с неприятной дрожью во всём теле. «Винсент: постоянно». Блисс открыла глаза, зачеркивая все «неизвестно», зачеркивая всё, что считала «проблемой». «Проблема: Винсент». «Проблема: Винсент». «Проблема: Винсент». «Проблема: Винсент». «Проблема: Винсент». Блисс не знала, зачем она обвела в круг все эти «проблемы», Блисс не знала, зачем, перечеркнув весь этот круг, большими буквами написала «рубин». Блисс было так жаль своё подсознание: она буквально чувствовала, как что-то внутри неё, словно живое и чувствующее, пытается бороться. Пытается не дать докопаться до сути. Пытается едва ли не защитить. Но в этом и была проблема - Блисс не видела защиты в полнейшем незнании ситуации. Блисс больше не желала прятать голову в песок. «Воспоминание: психиатрическая лечебница в Копенгагене». «Воспоминание: дом в Софии». «Воспоминание: Айвори». «Воспоминание: неизвестно». Блисс зачеркнула последнее предложение. «Воспоминание: трещина в подвале Хогвартса. Воспоминание под трещиной в подвале Хогвартса». «Проблема: нужно всё исправить». «Проблема: мне очень жаль». «Проблема: рубины». «Проблема: вернуть». Блисс посмотрела на последние строчки, поморщившись - она не помнила, как писала их, не помнила, как выводила строчки, повторяла их раз за разом. Блисс размашисто зачеркнула их. Нужно было всё соединить. Нужно было достать последнее воспоминание - достать в прямом смысле. Достать из трещины, образованной в полу. До коридора третьего этажа Блисс бежала, и каждый раз считала, что бежит недостаточно быстро. Ей нужно было бежать быстрее и делать что-то быстрее. Сделать что-то, связанное с воспоминаниями. Сделать что-то, связанное с расколом сознания. Сделать что-то, до чего не догадалась Мнемона Рэдфорд. Что она упустила? Что упустил её брат? Что упустила Блисс? В чём именно они ошибались? - Так и знала, что найду тебя здесь. Блисс, вздрогнув всем телом, поскользнулась на чем то и едва не влетела в Гермиону, которая предусмотрительно отошла. - Я настолько предсказуема? - легкомысленно сказала Блисс, даже не думая останавливаться. - Нет, что ты, - ответила Гермиона, поспевая за ней. - Предсказуемость - это после всего, что случилось, пойти в больничное крыло, выпить успокаивающего зелья, а после - сразу пойти спать, вместо того, чтобы пропасть на четыре часа. Ох, подожди... - Мне всегда казалось, что королевой сарказма в любых отношениях являюсь я, - мрачно сказала Блисс, спрыгивая в люк. - Ты являешься королевой драмы, шуточек и тупых ситуаций, но никак не сарказма, - вздохнув, ответила Гермиона. и, обогнав Блисс, открыла дверь. Она так резко замерла на пороге, что Блисс, не успев остановиться, врезалась в неё на полном ходу. К счастью, Гермиона смогла устоять на ногах, сделав шаг в сторону - давая Блисс лучший обзор. Первое время, рассматривая всё, предстоящее перед её глазами, Блисс не могла понять, что происходит. Всё разрушение, которое учинили они с Гермионой, было убрано - но окно по-прежнему было на месте, пропуская сквозь себя лучи стремительно заходящего солнца. Напротив окна стояло зеркало - Блисс, обойдя его, сразу же его узнала. - Зеркало Еиналеж, - сказала Блисс, всматриваясь в надпись, выгравированную на самом его верху. - Ты знала, что у каждого зеркала Еиналеж своя надпись? Двух повторяющихся нет. - Блисс, меня смущает не зеркало... - Во всем мире их не больше двадцати, - продолжила Блисс. - Мой отец пытался приобрести такое, но тщетно. Пожалуй, зеркало - единственный артефакт, который так и не попал к нему в руки. Тебе не кажется это забавным - что некоторые вещи создают своеобразный круговорот или день сурка? Я видела это зеркало, всего несколько месяцев назад. Тогда была зима. - Блисс! - голос Гермионы был преисполнен истерики. - Посреди комнаты стоит электрический стул! Ты думаешь, меня действительно волнует, сколько в мире этих зеркал? - Да, я тоже его увидела, - сказала Блисс, оборачиваясь. - Он... он стоит прямо там, где раньше была трещина. Должно быть, его вытащили. Помолчав, Блисс добавила: - А Маррей молодец, - наконец сказала она. - Идеальная концепция. Зеркало, заключенное в своеобразный квадрат из четырех растений лебенвантий, пожалуй, представляло собой картину даже красивую. Блисс знала, для чего требовалась лебенвантия - им объяснил Маррей. Блисс предполагала, каким образом могут быть связаны лебенвантия, зеркало и аверлиусы. Чего Блисс не могла понять - зачем было оставлять электрический стул, даже если его нашли во время уборки. - Элемент страха? - вслух предположила Блисс. - Знаешь, чтобы ученики ощутили всё сильнее. - Я не знаю, о чем ты, но страха на этом экзамене будет достаточно и без электрического стула, - скептически ответила Гермиона. - Твоя правда, - согласилась Блисс, подойдя к стулу и дотронувшись до его спинки. Золотистая вспышка под веками ничуть её не удивила. В этот раз не было даже ощущения обморока или чувства потери времени. Каким-то образом она сразу оказалась на площади Святого Петра, оказалось ровно напротив собора папы Римского. Закатное солнце освещало мрамор, делая его похожим на розовое молоко. Мимо неё, смеясь и переговариваясь, проходили люди. На улице одуряюще пахло летом и Блисс это чувствовала. Как чувствовала и другая Блисс - та, которая стояла всего на два шага дальше. Та, которая разговаривала с девушкой, у которой были белые волосы, прозрачные голубые глаза и жалостливый, отрешенный взгляд. Та, которую звали Айвори, которая была с Софией Саммер в семнадцатом веке. - А теперь - остановись, - сказала Айвори. - И пойми, к чему всё это привело. К чему привела ты. Стой здесь. Не оглядывайся, не смотри по сторонам. Смотри на меня. И пойми. И Блисс поняла.