Ad Interim

Я привязана к каждой главе, которую написала. Некоторые считаю в чем-то лучше, некоторые - в чем-то хуже, но, в основном, желания их переделывать у меня никогда не возникало. А тут я открыла первую главу, которую не открывала с момента начала написания этого рассказа, и словила очень сильный такой фэйспалм. Так что, сообщение для тех, кто всё ещё продолжает читать и для тех, кто любил первую главу - простите, но я её переписала. В ней почти ничего не изменилось, в основном она состоит из диалогов, и мне удалось переписать её так, что на развитие сюжета она по-прежнему не влияет, хотя править косяки в некоторых главах пришлось. Ещё раз - прошу прощения, но видеть я её не могу. P.S. В принципе, вы можете её прочитать, если хотите узнать о том, зачем Блисс забирает сигареты и зажигалки своего отца. Я хотела включить это в новые главы, но теперь не вижу в этом смысла. С этим закончили - возвращаемся к сюжету и бедняге Рэйвенкрофту. ------- Рэйвенкрофт не обратил внимания на спутника девушки - ему казалось, что она - единственная, кто находился в аудитории. Да и будь здесь кто-то другой, кто смотрел бы на всё это - они тоже никого бы не замечали, они тоже смотрели бы исключительно на эту девушку. Она словно не была человеком - скорее гротескным видением. На секунду Рэйвенкрофту показалось, что кровь раскрасила её рот, превратив в сплошное алое месиво. Когда он присмотрелся, то понял, что большинство красного цвета - её помада. Рэйвенкрофт не знал, что делать. Варианты, молниеносно расцветшие в его голове, приводили к смерти этих двоих. Кто бы мог подумать - скрываться столько лет, бояться любого шороха, контролировать каждую мелочь - и так попасться. Его погубила собственная кружка, в которой было то, что поддерживало его жизнь. Четвертая отрицательная. Лучше всего с яблочным соком. - Не настолько же буквально. Девушка с каким-то растерянным видом, скорее машинально, нежели умышленно, провела рукавом своей блузки по рту. Кровь размазалась по её скулам. Рукав рубашки окрасился в красный. - Нет! - закричала девушка, посмотрев на своего спутника. - Да убери ты палочку! Со мной всё хорошо. - Что он с тобой сделал? Этот юноша даже и не подумал послушаться совета своей подруги. Напротив - на кончике палочки стали появляться электрические разряды. - Нужно понять, что это было, нужно найти противоядие... - От чего? От моей неосторожности и неспособности думать прежде, чем действовать? Расслабься, прошу тебя. Посмотри на меня. Не опуская палочку, юноша повернул голову в сторону девушки - и рука его дрогнула, когда он всмотрелся в её лицо. Окно в аудитории Рэйвенкрофта были огромными, и даже ночью можно было не включать свет - всё было видно отчетливо. Что и говорить о светлом времени суток. Эта девушка казалась выбеленной, с двумя оттенками: красным и черным. - Всё хорошо. Правда. Я просто хлебнула крови, - девушка, мягко улыбнувшись, указала на кружку. - В буквальном смысле. Юноша уже начал опускать свою палочку и Рэйвенкрофт сделал шаг вперед. - Пригнись! - Сектумсемпра! Они заговорили одновременно: но крик девушки был быстрее на полсекунды. За следующую секунду Рэйвенкрофт оказался за спиной девушки и, схватив её, отбежал с ней на другой конец аудитории. Рэйвенкрофт хотел заговорить первым, но девушка его опередила: - Применишь заклинание - я тоже пострадаю. Пожалуйста, хватит глупостей. Это же по моей части, да? Рэйвенкрофт чувствовал, как в нём расползается брезгливое раздражение. Он смотрел на этого парня не больше, чем несколько минут, но уже безмерно устал от того, что творилось в его подобии головы. Не мог быть человек настолько безмозглым. Рэйвенкрофт знал, что им нужно успокоиться. Девушка знала это тоже. И только этот парень по-прежнему не убирал свою палочку, не смотря на все слова и действия. - Малфой, где ты потерял голову? - казалось, раздражение было обоюдным. - Мы видимся с этим человеком впервые в жизни, и он ещё не успел узнать меня настолько, чтобы захотеть отравить. Он - вампир. В кружке была кровь, к которой он присасывался. У меня заболела голова и я, не подумав, отпила из неё. Это у него должны быть претензии к нам, а не наоборот. Спустя невообразимо долгие, вечные пятнадцать секунд, этот парень, Малфой, опустил палочку. Девушка немного дернулась, но не для того, чтобы высвободиться, а скорее давая понять, что её не помешало бы отпустить. Он отпустил её мгновенно. Когда девушка отошла, то села на одну из парт таким образом, что оказалась где-то далеко от Рэйвенкрофта и Малфоя, но при этом достаточно близко, чтобы броситься между ними или словить собой заклинание. Рэйвенкрофт не мог понять, что думает об этом, что думает об этой девушке: умная она или просто больная на голову. - Мне жаль, что так получилось, - заговорила девушка, пристально смотря в глаза Рэйвенкрофта. - Я просто хотела поговорить, но... мне жаль. - Не повторяйтесь. Я вам верю. Возможно, после этого обязательно бы приключилось то, что люди называли «неловким молчанием», но девушка, которая даже не девушкой выглядела, а болезненным видением шизофреника, встала со стола и сказала то, что в корне изменило всё: - Какого это - побывать на Титанике? - Откуда вы знаете? - Подробно или детали можно упустить? - Подробно. - Могу я сначала умыться? - Разумеется. Я вас не держу. Девушка подошла к тому, кого называла Малфоем. Как только она оказалась рядом, он снова направил свою палочку на Рэйвенкрофта. Её плечи мелко затряслись: от гнева, смеха, Рэйвенкрофт не мог понять. - Я возьму твою палочку на секунду, хорошо? Этот Малфой даже ничего не успел ей ответить: она просто взяла его руки в свои, а через мгновение палочка оказалась в её руках. - Я умываться, - сказала девушка. - Малфой, не смей делать глупостей. И она ушла, так и не вернув палочку владельцу. - Вы не могли бы сесть? - спросил Рэйвенкрофт через пять минут после ухода девушки. - Мне сложно выносить чье-то мельтешение в дневное время суток. - Меня мало волнуют твои сложности. Рэйвенкрофт едва подавил тяжелый вздох. Вот за это он и не любил общение с подростками. За мнимой холодной оболочкой скрывалась лишь обостренная агрессия на окружающий мир и полное отсутствие желания прислушиваться к окружающим людям, делая всё по-своему. - Пожалуйста, мистер Малфой, присядьте. У вас нет палочки, а у меня начинает кружиться голова. Мне не хотелось бы притрагиваться к вам, но утром я скорее живу на инстинктах, нежели на разуме. - Даже без палочки, я без проблем смогу совладать с вампиром, - в его голосе сквозила явная насмешка и пренебрежение. - Все твои рефлексы и сила станут… Малфой запнулся, и сделал шаг назад. Рэйвенкрофт сразу расслабился - по крайней мере, инстинкт самосохранения у этого парня имелся. Но больше они не смогли сказать что-либо друг другу: хлопнула дверь аудитории. Лицо девушки было слегка влажным, а свои волосы она забрала в высокий хвост. Когда она повернула голову в сторону Малфоя, Рэйвенкрофт заметил, как в её волосах заиграли блики цвета золота. Красивые у этой девушки были волосы. И сама она была красивая: не смотря на впалые скулы, лицо её было мягким и успокаивающим. Только вот глаза с ней не вязались. Загнанные были у неё глаза. - Так что? - спросила девушка, прислонясь к преподавательскому столу. - О чем будет говорить в начале: о Титанике или о том, что нужно мне? - О Титанике. - Решим твои проблемы и уйдём. Они заговорили одновременно. Девушка утомленно прикрыла глаза. - Один из членов моей семьи, Уилл, всю жизнь провёл за починкой или изготовлением разных вещей. Ему всегда требовалось что-то: дерево, железо, инструменты, растения. Бумага. Он никогда ничего не выкидывал - напротив, всегда тащил всё, что теоритически могло пригодиться, в мастерскую. В одной из коробок он хранил газеты. Он и сейчас их там хранит. Множество газет, самые ранние датированы с тысяча восемьсот пятьдесят четвертого года. Мне было шесть, когда Уилл принялся за свою ежегодную уборку. Я пыталась ему помочь, но от меня было больше разрушения, чем настоящей пользы. На секунду девушка запнулась. После чего, едва заметно тряхнув головой, продолжила: - И тогда он усадил меня за ту коробку. Я разбирала эти газеты, попеременно читая их, и откладывая в сторону. А потом я кое-что увидела. Через десять минут Уилл подбежал ко мне, пытаясь понять, что случилось. Потому что я была тихой, не шуршала, так и замерла, сидя на полу. - Хотите сказать, что умели читать в шесть лет? - Сносно читать я научилась, когда мне исполнилось пять, но только на своём родном языке, французском. Нет, дело было в другом. На той фотографии были вы, в окружении своих коллег. Вы были доктором, если я ничего не путаю. - Нет, не путаете. - И на этой фотографии... нет, тогда у этого процесса было другое название. Дагерротип, кажется. В любом случае, это не так важно. Даже на том снимке, черно-белом, едва ли не выжженном, вы выделялись среди других. И я не могла понять, почему. Мне... мне было интересно. - Моё уродство? - Нет. Почему вы так разительно отличались от других. Тогда Уилл мне рассказал о таком понятии, как альбинизм. Она зачитал мне всю статью. Там говорилось о выдающимся человеке, который встретил безвременную кончину на непотопляемом корабле. И звали этого человека Линкольн Рэйвенкрофт. Девушка замолчала, и, забывшись, дотронулась до кружи. И сразу же издала странное фырканье, чем-то напомнив кота. - Оставьте мою кровь в покое, - попытавшись улыбнуться, сказал Рэйвенкрофт. У него никогда не получалось разрядить обстановку, но девушка, после заминки, тихо рассмеялась. Из вежливости, скорее всего, но и это было приятно. - Я начала вспоминать о вас, когда только увидела ваше имя. Знаете, я рада, что взяла вашу кружку. Так я сразу поняла, почему вы по-прежнему живы. Девушка встала, спокойно подошла к Рэйвенкрофту, и внимательно всмотрелась в его лицо. Его уже так рассматривали, как зверушку в одном из зоопарков. Его рассматривали так на протяжении всей жизни, но никогда ему не было так по-детски обидно, как сейчас. - В вашем случае - глаза, ведь так? Рэйвенкрофт вздрогнул. - Простите? - Об этом никто не знает. Но кажется, у вас это глаза. И тогда он понял, о чем говорила эта девушка. Абсурдные у него были чувства: но ему сразу стало легче. - Фотографическая память? - решил уточнить Рэйвенкрофт. - Нет, не совсем. Это... - Гипертиместический синдром. Гипертимезия. - Да. - Знаете, это можно вылечить. В отличие от фотографической памяти, гипертиместический синдром... - Ты соображаешь, что говоришь? Голос этого беспардонного парня был сродни грозе среди ясного неба. Рэйвенкрофт почти забыл, что он находится в одном с ними помещении. С ним, с этой девушкой. - Ты говоришь о её даре, как о какой-то болезни. С чего тебе в голову пришло, что ей хотелось бы вылечить это? Она - не ты. - Даре? - переспросил Рэйвенкрофт. - Даре? Что? В любом случае, что ты себе позволяешь? - девушка выглядела растерянной. - Прекрати оскорблять каждого, кто тебе попадается. - Забавно. Уже пытаешься меня изменить? - Скажу по-другому - прекрати лезть со своими замечаниями к людям, с которыми разговариваю я, и которые к тебе не имеют никакого отношения. Помни о своих чертовых правилах приличия, которые таким, как ты, вдалбливают в голову с детства. - Таким, как мы, - тон Малфоя значительно повысился. - Таким, как мы. - О, прекрати! Я устала от этого извечного разговора, но я не хочу говорить то, что навсегда его закончит. - Может быть, скажешь? - с какой-то злобой спросил её Малфой. - Нет, не скажу. И это - моё главное отличие от вас всех. Я ненавижу расстраивать других. Девушка беспомощно развела руками, и грусти в её глазах было столько же, сколько и загнанности. - Малфой, пожалуйста, подожди за дверью. - С чего ты взяла... - Или уйдём мы. Я так больше не могу. Вся эта злоба и агрессия... я просто хочу спокойно поговорить. Пожалуйста, подожди меня за дверью. Он всё же вышел. Казалось, он вечность смотрел на эту беспомощную, уставшую девушку, а после, не сказав ни слова, вышел, громко хлопнув дверью. Рэйвенкрофт только покачал головой. - Такие отношения ни к чему хорошему не приводят, - сказал Рэйвенкрофт, и едва не закатил глаза от своих же слов. Кому он это говорит? Школьнице, девушке, которая в том возрасте, когда плохие парни кажутся чем-то вроде центра вселенной. - Я бы задумалась об этом, будь я старше. Или если бы хотела семью, - внезапно сказала девушка. - Но я не вижу смысла думать об этом сейчас. Мне шестнадцать, я влюблена в него, и в один день я задыхаюсь от нежности и читаю стихи, а в другой - возвожу глаза к небу и думаю о том, что безгранично устала от всего этого. Думаю, я доживу до того времени, когда буду вспоминать об этом со смехом. - А как же мысли о том, чтобы найти человека, с которым проведешь всю жизнь? Девушка наклонилась к нему, заговорщиски улыбнувшись. - У меня есть тетя... долгая история, поэтому просто скажу, что как-то раз она забыла меня в одном из казино Вегаса. Мне было двенадцать. Совсем недавно я была в Испании, пила вино, ела паэлью... и, знаете, мыслей было слишком много, но уже тогда я немного вспоминала те несколько часов, которые провела в одиночестве того казино, провела слишком озадаченной и слишком ребёнком. - К чему вы всё это говорите? - К тому, что есть люди, которые ищут человека на всю жизнь. А есть те, кто хочет ещё раз посетить Вегас. Девушка замолчала, махнув рукой: - Прошу прощения, я достаточно путано объяснилась. - Не переживайте. Я вас понял. Когда она придвинулась к нему, Рэйвенкрофт услышал едва уловимый запах цветочного масла, и ещё отчетливей - клубничной зубной пасты. - Мне тоже жаль. За кровь. - Попробовать кровь с вишневым соком - тоже своего рода приключение. Но я пришла не для этого. - Вы хотели о чем-то поговорить. О чём? - О нефилимах. - В таком случае, я должен вас огорчить - всё, что я знаю о нефилимах, есть в моём исследовании, которая находится в свободном доступе. Вы же нашли меня с помощью интернета, ведь так? - Да, но вас нашла не я, а мой друг. В какой-то степени, он неплохо меня знает. Он знал, что я буду искать вас. - Но почему? Большего я вам сказать не могу. - Именно поэтому. Люди, одержимые чем-то так сильно, всегда что-то скрывают. И именно сокрытое может быть самым важным. Рэйвенкрофт ничего не ответил. - Раз уж я здесь, и вы настроены для разговора, давайте начнём с малого. Расскажите мне о своём исследовании. О том, что вы включили в него. А потом - посмотрим, что делать дальше. Рэйвенкрофт мог повторить, что всё нужное ей она может найти сама, не прибегая к его помощи. Мог сказать, что он больше не хочет говорить об этом. Мог сказать, что произошедшее с ним - не более чем потрясение от собственного спасения, и не было никаких ангелов, не было золотой пыли. Он мог - но он видел глаза этой девушки перед собой. Глаза эти хотелось забыть. Но и помочь - тоже хотелось. - Вы знаете о Книге Еноха? - Я далека от любого рода религии настолько, насколько это вообще возможно. Рэйвенкрофт подавил очередной тяжелый вздох. Он должен был предвидеть это в тот момент, когда она заговорила о Вегасе. - Слово «апокриф» произошло... - От древнегреческого. Перевести можно как сокровенный и тайный. Да, я знаю об этом. - Помимо этого, апокрифы считаются теми произведениями, которые не вошли в число книг Ветхого и Нового завета. Тем не менее, они имеют права на существование. Книга Еноха считается едва ли не самым значимым апокрифом Ветхого Завета. Я вернусь к этой части позже, а сейчас расскажу о теориях касательно происхождения нефилимов. - Сколько их всего? - Я знаю только о трёх. Первая теория гласит: нефилимы лишь истинно падшие ангелы, прогневавшие предводителя своего нечестивыми мыслями. На протяжении пяти веков они смотрели на землю, и желание спуститься на неё хоть раз наполняло их страшной силой. Они забыли о своих обязанностях, забыли, для чего предназначены, так как всё, о чем они могли думать - это лишь возможность оказаться на землях смертных. Ста ангелам предложили два выбора: спуститься на землю ровно на сто дней, но в течение сотни дней преподнести сто даров во имя Господа. - И каких же даров хотел бог, да ещё и в таком количестве? - Он хотел души. Девушку это не поразило, не испугало, не вызвало отвращение. Она, скорее, стала резонировать любопытством вперемешку с весельем. - Хотите сказать, что бог отпустил ангелов на землю лишь для того, чтобы они убивали других во имя его великого имени? Немного похоже на другое существо, - на секунду девушка задумалась. - Я не знаю всех тонкостей, но... если сопоставить количество жертв, преподнесенных богу и дьяволу, кто из них выйдет победителем? - Ваше мышление достаточно узкое в этом вопросе. - Из-за чего? Первопричин убийств? Из-за того, что убийства во имя господа служат высшим целям? - Я могу вам объяснить... - Но я не хочу слушать ваши рассуждения касательно этого вопроса. Давайте сразу придём к выводу, что моё мышление узкое, и когда я стану старше - я пойму всё. А вы, тем времен, расскажите окончание первой теории. Каков был второй выбор? - Ангелы пожертвуют своими крыльями, - послушно ответил Рэйвенкрофт, одновременно пытаясь понять, насколько сложно было терпеть эту девушку всем, с кем она находилась. - У них не будет возможности вернуться на небо, они станут смертными, но от старости умереть не смогут. Фактически, у них было бессмертие - но закончиться оно могло от простого удара клинка. - И что выбрали ангелы? - Девяносто ангелов согласилось преподнести дары. Остальные десять - лишиться крыльев. - Получается, что, в истории легенды, разумеется, у них была возможность дожить до наших веков? Рэйвенкрофт, припомнив цитату дословно, сказал: - И вся сила крыльев перешла к ангелам падшим в физической форме, и стали они ростом в три тысячи локтей. - Выходит, они стали великанами? - Да. На истребление десяти великанов у людей ушло сто дней. И нефилимы прекратили свое существование. Но из неё вытекает существование второй теории. - Вы, наверное, безвылазно сидели в книгах, чтобы найти всё это, да? - задумчиво спросила девушка. - Я был с книгами на ходу, - подумав, честно ответил Рэйвенкрофт. - Их было недостаточно. Люди знали гораздо больше. - Люди всегда знают куда больше, - печально сказала девушка. - В этом вся и проблема. - Именно эти мысли привели меня к клану индийских монахов. У них была другая трактовка первой теории, но, как по мне, достаточно несуразная. Один из нефилимов, который смог превозмочь обиду на своего создателя и жажду мести, смог добиться от людей вменяемого разговора. Они заключили соглашение: нефилим помогает им истребить девять своих братьев, а взамен они оставляют ему жизнь. И убивали они остальных не сто дней, но сто пятьдесят. - И где же здесь логика? На стороне людей был один из сильнейших. - И он истребил восемь себе подобных, не прилагая к этому особых усилий. Но был ещё один, и по силе они были равными друг другу. - Где-то я слышала похожую историю, - пробормотала девушка. - Так что? Кто победил - добро или зло? - Никто из них не был на стороне добра. Но тот, что был на стороне людей, смог сломить своего врага. А на следующий день он был убит. - Людьми, разумеется. - Именно так. Они замолчали. Девушка вертела в руках его чашку, и смотрела на её содержимое с каким-то апатичным интересом. - Не понимаю. - Чего именно? - растерялся Рэйвенкрофт. - Своего не понимаю, - ответила девушка, смотря в сторону. - Какой в этом смысл? Может, я ищу не там. Всё это время - я ищу не там. - Думаю, на этот вопрос можно легко ответить. - Правда? - насмешливо сказала девушка. - Правда. Стоит только спросить себя, что именно вам нужно найти. - Но в этом и заключается чертова проблема, ведь так? Мы не знаем, что именно ищем. - Но мы можем попытаться. Сформировать свои эмоции в настоящие мысли. И немного, примерно, едва-едва - но понять. Ищите то, что не даёт вам покоя больше всего. Девушка посмотрела на него как-то удивленно. После чего заговорила: - Мне не даёт покоя третья теория. Что у вас с ней? - С ней - хуже всего. Я вытягивал её по крупицам со всего света, и, если возвращаться к началу нашего разговора, многие вопросы становились понятнее благодаря книге Еноха. Скажите, что вы знаете об Адаме и Еве? - Грустная история. - Вы так считаете? - Да. Но в демагогию по этому вопросу вступать не хочу. Почему вы спросили меня об Адаме и Еве? - История Адама и Евы считается первым грехопадением человека. В Книге Еноха рассказывает о событиях, произошедших после этого самого падения. - Вы о рождении людей? - Если быть точнее, о рождении дочерей человеческих, - ответил Рэйвенкрофт и, откашлявшись, процитировал. - И ангелы, сыны неба, увидели их, и возжелали их, и сказали друг другу: «Давайте выберем себе жен в среде сынов человеческих и родим себе детей». - Подождите... вы хотите сказать, что ангелы спустились с небес на землю, чтобы переспать с кем-нибудь? - подняла брови девушка. - Продолжайте! Кажется, в религии всё не так плохо, как я о ней думала. - Вы очень... прямолинейны, - подобрал точное описание Рэйвенкрофт. - С этим могут возникнуть трудности в будущем. Девушка открыла рот, явно намереваясь сказать что-то, - Рэйвенкрофт догадывался, что именно, - но что-то её остановило. Она поджала губы, и, попытавшись улыбнуться, просто махнула рукой. - Что было дальше? - И спустились ангелы на землю, и каждый из них выбрал дочь человеческую себе в жены: и начали они смешиваться с ними, и от блуда их появились существа, которые не являлись людьми, но ими выглядели. - Нефилим означает «которые заставляют других пасть». - Выходит, что-то вы всё же знаете? - Нет... да. Только сейчас... вспомнила. Меня другое удивляет - если в вашей третьей теории нефилимы вовсе не спустились с небес, а были зачаты, каким образом они заставляют пасть других? В чём заключается суть падения? У Рэйвенкрофта была идея на этот счет: нефилимы были детьми, что появились от блуда. Одним своим существованием они заставили пасть своих отцов: тех, кто в тайне желал их. Одним своим существование они заставили пасть своих матерей: тех, кто не смог устоять в своих согрешениях. Но он не успел поделиться этим с девушкой. Она просто прижала руку к шее и, прищурившись, словно поняла что-то, понятное ей одной, сказала: - То, что для людей означает падение, для нефилимов является устойчивостью. - Устойчивостью - с чем? - удивился Рэйвенкрофт. - Со своей жизнью. С рассудком. С тем, чтобы прочно стоять на земле. Не меняться. Быть собой. - Вашу идею можно рассмотреть, но не помешало бы больше деталей и конкретики. - Нет никаких идей и конкретики, - махнула рукой девушка. - Исключительно мысли вслух. Что произошло с этими детьми, зачатыми от ангела и человека? У них были какие-то определенные способности? - Способности? Вы хотите сказать, высшие силы? Магия? - Да. Магия, недоступная другим. - Палка о двух концах, - вздохнул Рэйвенкрофт. - Магия как таковая им была доступна, и доступна в размерах несоизмеримых. Но для этого требовались определённые жертвы. «И стали им мало того, что они имели, и начали нефилимы поглощать кровь людей». - Питье крови - это, скорее, по части таких, как вы. - В данном случае эту фразу нужно воспринимать как метафору. Тут говориться не столько даже о питье - именно о поглощении. Я склоняюсь к выводу, что дело не в крови, а в самой жизненной сущности человека. - Кровь не вода. - Именно так. - Но в чем заключается суть поглощения? Что именно проделывали нефилимы, что насытить свою магию, развить её, стать сильнее? Нет, я понимаю, о чем мы говорим. О жертвоприношениях. Но каким образом? Вряд ли они закалывали человека, поливая его кровью козла и кружась вокруг пентаграммы с бубном. - Вряд ли, - сдержанно кивнул Рэйвенкрофт. - Боюсь, если бы это увидели боги, то самолично прикончили бы того, кто намешал в один ритуал столько религий. - Люблю людей с чувством юмора, - вздохнула девушка. - Но... всё же. Как? - А вот это - самый главный вопрос. - И ответа на него вы, разумеется, не знаете. - Не знаю. Но у меня есть теория. - В следующий раз, когда пойдёте в паб, и попытаетесь снять кого-то, просто начните говорить, что у вас есть теории. Чаще повторяйте, что у вас есть теории. Можете просто подсесть к кому-нибудь и сказать «теория». Поверьте, не пройдёт и часа, как у вас появиться множество непосредственной практики. Они смотрели друг на друга несколько минут: шокировано, с потрясением и какой-то усталостью. Казалось, в этот момент они были зеркальным отражением друг друга. - Мне жаль. Когда я нервничаю, то начинаю... - Много говорить, причем не по делу и не то, что хотели бы сказать, - машинально закончил Рэйвенкрофт. - Я знаю таких людей. Но у вас совсем тяжелый случай. - Может быть, я бы устыдилась, если бы это говорил кто-то, кто не является восьмидесятилетним вампиром-альбиносом с посттравматическим синдромом. И девушка подняла голову, и посмотрела на него с каким-то восхищенным, азартным интересом. То был взгляд маленького ребёнка, которому подсунули головоломку, и ему казалось, что вот-вот, ещё одно усилие, щелчок - и разгадка будет лежать на поверхности. - Как вы выжили? Как же вы выжили, Линкольн? - А не должен был? - Вы же сами знаете, что нет. Рэйвенкрофт не ответил - только отвернулся, будто бы привлеченный солнцем, которое он мысленно проклинал. Обещали же хорошую погоду. Ох уж эти синоптики, а ему теперь мучиться. - Вы... серьёзно? Вы не знаете? - Не было случая купить обучающую литературу. - И как вы живете? Как вообще узнаете, что именно вам нужно для жизни? - Так же, как жил другую жизнь - практикой, - ответил Рэйвенкрофт, почти не обращая внимания на двусмысленность фразы. - Дневное время суток и солнце меня не убивает, но проблем доставляет порядочно. Мне нужна кровь - я достаю. Мне нужно выпить крови - я её пью. Я знаю, что убить меня можно, только найдя нужную точку на моём теле. Кажется, я бессмертен. Для жизни хватает. - Бессмертны? Определенная точка на теле, которая может вас убить? Вы не переносите чистый вкус крови, но не знаете, почему, ведь так? Конечно, так. Вы не знаете, кто вы есть, не знаете, кто вы такой. - Я знаю, кто я такой. Восьмидесятилетний вампир-альбинос, заработавший себе посттравматический синдром, побывав на Титанике. - Я могу сказать тоже самое про себя. Блисс Бромлей, шестнадцатилетняя волшебница, были не очень приятные ситуации в жизни, сейчас учусь в Хогвартсе. Но дело не в этом - дело в понимании того, кто ты есть на самом деле. Почему вы не пытаетесь узнать о себе больше? Почему не хотите знать правду? - Правду о чём? О том, как мне надо жить, потому что кто-то другой считает, как надо жить вампирам и что они при этом должны чувствовать? Уверен, что смогу обойтись без этой правды. - Нет, вы не понимаете! Девушка вскочила со стола, и нервно зашагала из стороны в сторону, от окна к противоположной к нему стене. На её третьем заходе у Рэйвенкрофта сдали нервы. - Мне сложно выносить чье-то мельтешение в дневное время суток. - Вам вообще не стоит появляться на улице в дневное время суток, - хмыкнула девушка, впрочем, снова присев на стол. - Есть риск умереть раньше положенных вам пяти веков. - Пять веков? - переспросил Рэйвенкрофт. - Вы хотите сказать, что вампиры живут пятьсот лет? - О, теперь вы стали задавать вопросы? - притворно удивилась девушка. - Вам же это было не интересно. Не понимаю. Не понимаю, как так можно. - Мне казалось, вы из тех, кто всегда поддерживает выбор других, вне зависимости от их предпочтений. - Так и есть, вы неправильно истолковали мои слова. У меня - исключительно чистый интерес к тому, как вы живёте вот так. Почему не пытались хоть что-то узнать? Почему... - У меня ощущение, что наш разговор идёт на второй круг. Вы всё ещё хотите знать о моей теории? - Да. Мне очень интересно послушать ваши теории. Невыносимая. И перепады настроения - сущий кошмар. - У нефилимов нет крови как таковой. Может быть, что-то, на неё похожее. Имитация, попытка их организма слиться с окружающей средой, но кровь у них - вещь второстепенная или вовсе незначительная. - И кто поделился с вами этой теорией? - Она - полностью моя, - признался Рэйвенкрофт. - Но... кое-что меня на неё натолкнуло. Вы знаете, кто такой Иосиф Бродский? - Поэт и драматург, который родился в России. Но сейчас он живёт в Нью-Йорке, если, конечно, не решил переехать. - Боюсь, он больше не живёт в Нью-Йорке. Бродский скончался почти год назад. - Почти? - Если быть точным, двадцать восьмого февраля. Девушка так и застыла, смотря на Рэйвенкрофта с каким-то странным выражением лица, словно просила сказать его, что это была неудачная шутка. - О мой бог. Как всё это... занимательно, - она глубоко вздохнула, дотронувшись до основания своего хвоста. - Так при чем здесь Бродский, ваша теория и двадцать восьмое февраля, будь оно неладно? - Двадцать восьмое февраля - не при чем, просто пришлось к слову. У Бродского есть одно стихотворение. Натюрморт. Знаете о нём? - Нет, я совсем не знакома с его творчеством. - Вещи приятней. В них нет ни зла, ни добра внешне. А если вник в них - и внутри нутра. Внутри у предметов - пыль. Прах. Древоточец-жук. Стенки. Сухой мотыль. Неудобно для рук. Пыль. И включенный свет только пыль озарит. Даже если предмет герметично закрыт. В недрах буфета тьма. Швабра, епитрахиль пыль не сотрут. Сама вещь, как правило, пыль не тщится перебороть, не напрягает бровь. Ибо пыль - это плоть времени; плоть и кровь. Когда он закончил, девушка смотрела на него с безграничной усталостью и грустью. - Пыль, значит. И что есть эта пыль? Магия? - Нет. Они сами. Они - существа, полностью состоящие из этой пыли. Они - эта самая пыль. И с помощью пыли они управляют собой, другими, подчиняют всю суть своей природы и природы как таковой в целом. Можно назвать это магией, если вам так удобнее, но это не совсем так, если, конечно, вы можете назвать время своеобразной магией. Нефилимы - существа, неподвластные времени. - Бессмертны. Вы это хотите сказать, что они - бессмертны. - Да. - Какова цена? - Простите? - растерялся Рэйвенкрофт. - Какова цена за это бессмертие? За всё в этом мире нужно платить. За вечность - особенно. - Увы, ответа на этот вопрос у меня нет. Да и сама теория того, что есть существа, которые бессмертны, которые состоят из пыли - полностью абсурдна и богохульна. - Богохульна? - Не мои слова. Папы Римского. - Вы лжец. Рэйвенкрофт замер, схватившись за свою кружку, машинально сделав глоток. Хотелось больше крови. Хотелось галлон крови, галлон яблочного сока, галлон затычек для ушей и галлон времени, которое можно повернуть вспять. Это был не он - это были его обостренные чувства вампира, существа, который хотел вырваться, потому что ему что-то не нравилось. Что-то ему казалось странным, непонятным. Эта девушка... он понял, что она имела в виду. Она знала, что он не просто так пришёл к этому. Она знала, что он видел что-то - знала, как знала и то, что рассказывать об этом он не хотел. - Вы видели что-то? - Рэйвенкрофт сохранил спокойный голос. - Себя. Других. Я не верю в это. Не верю, что пыль - нечто плохое. Столько насилия, столько боли, столько разрушенного - но... это... я держусь за это, понимаете? Мне этого не хватает. Я потеряла, я это потеряла, своё потеряла. Никто не виноват, никто не виноват в этом, виновны лишь те, кто использует нечто прекрасное для того, чтобы подчинять других, сломать их. И эта пыль, просто то, из чего кто-то состоит. Тупой псих, помешанный на жажде того, что получить не может и те, кто просто оказался рядом. Вся эта доброта, всё это нежелание причинять боль другим... почему за это нужно расплачиваться таким образом? Что не так с этим миром? Что это такое? У неё были стеклянные глаза: тронешь - и радужка пойдёт трещинами. Вся она пойдёт трещинами, разлетится прямо на этом полу. Распадется. - Бедняжка Джейми. - Джейми? - Все постоянно твердили это. Бедняжка Джейми. Бедняжка Джессамина Доминик. Отвратительное имя. Кому может прийти в голову назвать ребёнка Джессаминой, когда и фамилия оставляет желать лучшего. - Вы говорите с человеком, которого зовут Линкольн Рэйвенкрофт. У вас точно всё хорошо? - Нет, со мной всё плохо. В это Рэйвенкрофт верил. Знал, что она сказала это, не ищя поддержки или сочувствия: просто констатация факта, о которой знала она, да и он теперь - тоже. И что хорошего было в этих знаниях. - Вы найдёте, - сказал Рэйвенкрофт. - Кто ищет, тот всегда найдёт. - Все постоянно говорят это. Но никогда не говорят, что именно. Девушка забарабанила по столу пальцами. Смутно знакомый мотив какой-то песни. - Так, значит, вы не скажете? Не скажете, что видели? Мне это может помочь. - Нет, не скажу. Не хочу говорить об этом. Никогда. - Я бы могла вас заставить. - Так заставьте. От её взгляда хотелось выть: ему самому, вампиру ли - он не понимал. Но какой же она была болезненной, хрупкой, неприкаянной. Что творилось в её голове? Что там было такого, что её так убивало. Что-то серьёзное; типичный подростковый Комплекс Бога; острый приступ меланхолии. Может быть, ему было немного интересно. - Не хочу. Хватит этого. Это было одновременно всем: хватит того, что происходило у неё в голове, хватит этому затяжному общению. И всё же, кое-что ему интересно было. - И? Стоило ради этого разговора приезжать сюда, вместо того, чтобы на несколько часов засесть где-нибудь за компьютером? - Стоило. Может быть, вы не хотите говорить, что видели, но это не важно. Главное, я знаю, что нечто изменило в вас природу вашей веры. Это могла быть только пыль. Именно это пыль и делает. - Меняет веру? - Нет. Не знаю. Девушка легко потянула резинку - волосы легкой волной разметались вкруг её лица, опадая на плечи. Спряталась. - А как на счет правды? Как вам кажется, вы стали ближе к ней? - Нет, не уверена. Я по-прежнему ничего не понимаю, кроме того, что у меня отняли, что я потеряла. То, что я потеряла, не вернуть. Но первое... это - самое важное. Всегда - самое, самое важное. Моё. Когда девушка подошла к двери, то обернулась на мгновение. Вспомнила что-то. И улыбнулась. Невыносимая. Перепады настроения - сущий кошмар. Улыбка - как солнце, смешанное с кровью. Больно смотреть, но и не смотреть - нельзя. Притягивает. - Знаете, в чем заключается прелесть второго круга? - В чём же? - спросил Рэйвенкрофт после секундной заминки. - До девятого осталось всего семь. Она ушла, аккуратно прикрыв дверь. Через пять минут Рэйвенкрофт заметил, что она оставила свои темные очки на столе, рядом с его кружкой. А вернувшись домой, и, сняв её темные очки, Рэйвенкрофт понял, что не знает её имени.