Ad Interim

Блисс проснулась, хватая ртом воздух. Она была мокрая, как мышь, и никак не могла отделаться от ощущения, словно её толкнули. Всё, что она хотела сделать потом - это спуститься на кухню и выпить стакан воды. Каким образом она оделась, вышла из дома и дошла до лодочного сарая - вспомнить она не могла. Рассказать об этом кому-то - тоже. Блисс помнила, как зашла в лодочный сарай. А после увидела Пэрриша, на грудной клетке которого не осталось живого места: столько там было пуль. Кажется, потом она узнала, что их было пять, но и этого точно она вспомнить не могла. Помнила она и то, что не смотря на месиво, в которое превратился Пэрриш, он продолжал жить. Не больше минуты, наверное, это она тоже плохо помнила. Пэрриш просто смотрел на неё своими зелеными глазами, горящими так ярко, ярко в своём безумии. Он пытался говорить ей что-то. Умирая, он продолжал говорить только одно слово. «Беги». Беги, беги, беги, Блисс Бромлей, беги и не останавливайся. От чего ей нужно было бежать? Зачем? Этого она тоже вспомнить не могла. В какой-то нелепой, абсурдной попытке она положила руки на пулевые ранения, пытаясь сделать что-то. Что она хотела сделать? Наверное, попытаться остановить кровь. Как же глупо это было: останавливать то, чего в теле практически не осталось. Пэрриш умер у неё на руках. В какой-то момент он просто затих, смотря в прохудившийся потолок пустыми глазами. Блисс помнила их тусклый блеск, помнила черное небо, лунный свет и звезды, которые можно было увидеть сквозь зияющую пустоту крыши. Помнила то, что не верила: Пэрриш теперь этих звёзд не видит. Кайл Пэрриш лежит у неё на руках и он умер из-за неё. Эту мысль она тоже помнила отчетливо. - Что именно заставляет вас ощущать чувство вины? - спросил её Ламбер Франц в одной из их бесед. - У вас не было пистолета, вы не направляли его на Кайла Пэрриша, вы не стреляли из него. Вы появилась там после того, как всё произошло. - Если я разрыдаюсь, устрою истерику и начну причитать, что если бы в тот день мы были вместе, то он был бы жив, вы отпустите меня, наконец? - сухо спросила Блисс. Ламбер Франц её не раздражал, но легкую ненависть она к нему испытывала. Эта ненависть была ей даже нужна в каком-то роде: она была отголоском эмоций. Отголоском чего-то, что раньше было ярким и завораживающим. Блисс вспомнила те дни, когда могла улыбаться, громко смеяться, испытывать всепоглощающие чувства: и не могла поверить, что это была она. Сейчас она чувствовала только своё тело: как сердце гоняет кровь, как сушит глаза свет от лампы кабинета доктора Франца, как воздух поступает в легкие, и как неприятно становится, если задержать дыхание. Она могла встать и походить по кабинету, тогда её ноги бы разогнулись. Она могла поднять руку и помахать, как это делать, она тоже помнила. Это было её тело, она была разумным человеком, а в остальном: сгусток органов, крови и костей. - Почему вы считаете, что такие действия автоматически будут означать, что наши приемы закончатся? - с интересном спросил Франц. Ему было с ней интересно. Блисс его не понимала, Блисс ненавидела его интерес. - Потому что мне пятнадцать... шестнадцать, - машинально поправила себя Блисс. - У меня умер парень. Я должна себя так вести. Ламбер Франц ничего не говорил: Блисс знала, что это он делает лишь для того, чтобы она начала говорить, чтобы её прорвало. Знала, не хотела давать ему этого, но поделать с собой ничего не могла. - Я ведь так и хотела, - произнося эти слова, Блисс чувствовала свои потрескавшиеся губы. - Хотела плакать, устраивать истерики, кричать о том, как несправедлив мир и какие отвратительные люди живут на этой планете. - Вы хотели этого, потому что это казалось правильным? - Нет. Я думала, что если буду вести себя так, то родителям будет проще. Мама теперь часто заходит ко мне в комнату, когда я делаю уроки, или просто читаю. Говорит, что мне нужно выговориться, поплакать на её плече, она меня поймёт. Как-то раз она сказала, что понимает меня, потому что не представляет, как вела бы себя, случись что с папой. - И как, в вашем представлении, вела бы себя ваша мать? - Нормально. Так же, как должна вести себя я. - Розалинда не подросток, в отличие от вас. - Но механизм боли всегда одинаков.Есть, конечно, исключения: деспотичные семьи, которые поколение за поколением учат своих детей скрывать эмоции, социопаты, психопаты. Я - не они. Моя мать - тоже. - Но для каждого человека норма - нечто своё. Вы же знаете об этом, не так ли? - Знаю, -растянула губы в улыбке Блисс. - Когда у моей матери умер отец, она вела себя... странно. Я бы сказала, что так же, как сейчас веду себя я. У неё есть привычка называть мертвых людей «телом». Сохранять спокойствие при других. Так ей легче справляться со смертью. Но есть другая её часть. Та часть, которая остается за стенами её комнаты, та часть, которую она пытается скрыть, та часть, которая не может сдержать слёз и скорбит по ушедшим. Но у стен есть уши, а у нас с отцом - и подавно. Мы знали, как тяжело ей было справиться, мы знали, что она притворялась. А я... я не хочу притворяться. Но вместе с тем я понимаю, что моё поведение не должно быть таким. - В таком случае, как, по вашему, вы должны себя вести? - Я потеряла дорогого мне человека, свою первую любовь. Мне не сообщили об этом по факту, нет: я нашла его сама. Ещё живого, с поломанными костями и пробитыми органами. Прежде, чем меня отпустили домой, я вся была в его крови. Скажите, доктор: для такой, как я, слезы не являются чем-то нормальным? На том сеансе Ламбер Франц так и не смог дать точного ответа. - Оглядываясь назад, вы жалеете о чем-то? - Конечно, - согласилась Блисс. - О том, сколь много врала ему. Вы знаете, когда Пэрриш узнал, что я не учусь в школе Салон-де-Прованса, он, разумеется, задал логичный вопрос: где же я учусь? Или я на домашнем обучении? Я могла бы, конечно, воспользоваться вторым вариантом, но это бы выглядело подозрительно: в конце концов, домой с учебы я возвращалась только под вечер, если не глубокой ночью. - И что же вы сказали ему? - Что каждый день Уилл отвозит меня в аэропорт, чтобы я добралась до школы в Париже. Потом - обратно, в Салон-де-Прованс. Я старалась обходить эту тему, давать минимум информации. Как и о большей части своей жизни. Я волшебница. Магия существует, драконы - тоже. Этот мир - не единственный, о котором он знает. Я должна была сказать ему это. - Вы такая умная девушка, Блисс. Вы же прекрасно понимаете, что будь он жив, вы не сказали бы ему об этом, правда? Блисс посмотрела на него пустым взглядом. - Будь он жив - это из какой-то другой истории. В нашей он умер, а вы должны мне помочь справиться с этим. Так справляйтесь со своей задачей, и, пожалуйста, без пафосных слов о том, что пока я сама не захочу помочь себе, вы не в силах что-либо сделать. У вас же бывают пациенты, которые не хотят помогать себе? Теперь у вас на одного больше. Ламбер Франц был хорошим человеком, и Блисс это понимала. Ламбер Франц, не смотря на всё, старался ей помочь, а Блисс, не смотря на то, что делала вид, будто ей помогают их сеансы, всё же мало кого могла обмануть. В основном потому, что делала вещи, о которых не помнила после. Часто ходила на реку. Могла часами сидеть на полу лодочного сарая, бездумно смотря на пятна крови. Или, например, пыталась утопиться. Когда Уилл вытащил её из реки, Блисс почти не чувствовала самой себя, а легкие горели огнем. Кажется, тогда был конец февраля. Уилл, её семья, Ламбер Франц, все верили, что Блисс действительно пыталась утонуть. Покончить с собой. Если бы Блисс могла, она бы рассмеялась им в лицо. Не смотря на то, что она не помнила, как оказалась в воде, а очнулась лишь после того, как её вытащили, одну вещь она понимала прекрасно: она что-то искала там, под водой. Насколько же ей важно было найти это, что она совсем забыла выплыть на поверхность и глотнуть воздуха? Что именно она искала на дне реки? Было ли то, что она искала, всё ещё там. - Блисс, вы знаете, почему находитесь здесь? - спросил Ламбер Франц в их первую встречу. Блисс отлично знала, почему находилась в этом кабинете, и именно в клинике доктора Франца. Он был доктором. И он был волшебником. И если бы не одна деталь, произошедшая после смерти Пэрриша, она могла бы сидеть в кабинете обычного психолога. Или вообще сумела бы обмануть всех, сделать вид, что всё ещё является нормальной, избавиться от постоянных наблюдений двадцать четыре часа в сутки. Она упустила этот шанс. Упустила, когда явилась в полицейский участок в крови Пэрриша: в тот день на смене дежурил Мохиндер. Если бы там был кто-то ещё, он бы, пожалуй, не предал значения словам Блисс. Но Мохиндеру было не наплевать на неё. - Я не помню того, о чём говорила, - наконец сказала Блисс. - Я не склонен вам верить. Не в этом случае. Ламбер Франц повторил ещё раз: - Что вы сказали тому полицейскому, Блисс? - Я не помню. - Что вы ему сказали? - Я не помню. - Что вы сказали тому полицейскому? «Я натравила на них золотых псов. Убийцы Пэрриша мертвы. Их растерзали». - Что вы сказали, Блисс? Мерное тиканье часов. Что вы сказали, Блисс? Запах черного чая с перцем. Что вы сказали, Блисс? Отблеск солнца в стеклянном макете леса. Что вы сказали, что вы сказали, что вы сказали. Что вы сказали, Блисс? - Я говорила о золотых псах, - едва не закричала Блисс. - Я говорила, что убила тех, кто сделал это с ним. - Вы говорили, что золотые псы растерзали тех, кто сделал это. - Мне стоило просто держать язык за зубами, - тихо прошипела Блисс. - Если бы я просто смолчала в тот момент, меня бы не было в вашем кабинете. Вы можете представить, как часто я думаю об этом? Как сильно вас ненавижу? Обычная фраза, которой я не понимаю, обрекла меня на это. На ваше лицо, больничную палату, и эту клинику. Я не сумасшедшая, ясно вам, доктор? У меня умер любимый человек. Я справляюсь с этим так, как могу. - Я верю, что вы не понимаете своей фразы, - было единственным, что сказал Франц. - Но всё же, немного я вам благодарна. Казалось, это удивило Ламберта Франца. - И за что же, позвольте узнать? - За таблетки, - криво усмехнулась Блисс. - Серьёзно, доктор, спасибо вам. Они притупляют меня ещё больше, чем есть на самом деле. Я вам благодарна за это. На следующий день Ламбер Франц полностью исключил из их лечений любые медикаменты. Блисс хотелось расцарапать ему лицо. - Блисс, милая, помнишь свою подругу Эмилию Куапель? - в один из вечеров спросил её Филипп. - Вы вместе учились в Шармбатоне. - Как я могла забыть Эмилию, если она моя подруга? - спросила Блисс. - Да, помню. Следующей осенью мы снова увидимся, не переживай. Филипп промолчал, переглянувшись с Розалиндой. Блисс подумала, что в ней должен был проснуться хоть какой-то интерес. Через три дня Ламбер Франц предложил Блисс поставить блок на все эмоции, связанные с Пэрришем. Поначалу ей даже хотелось отказаться. Ей не хотелось предавать память Пэрриша, не хотелось забывать о нём. Но Ламбер Франц сказал, что она его не забудет. Просто сможет жить дальше, точно так же, как и все подростки. Жить так, как она жила до всех событий. Учиться в школе, радоваться мелочам, влюбляться, ждать своего дня рождения с замиранием сердца - одним словом, стать прежней Блисс Бромлей. И всё же, кое-что её останавливало. Мысли, не дающие ей покоя. Ей надо что-то найти. Ей надо бежать. Кого-то надо спасти. Ей нужно было кого-то спасти. - Я хочу, чтобы вы знали - вас ни к чему не принуждают. Этот выбор - полностью ваш. Если вы хотите, то можете сейчас же встать и выйти из кабинета. И мы больше никогда не увидимся с вами. Но позвольте сказать то, о чем вы, возможно, догадываетесь сами - лучше вам не станет. Мимолетное легче - не всегда лучше. Всегда нужно жертвовать чем-то, чтобы, в конечном итоге, всё наладилось. Именно эти слова сказал ей Ламбер Франц, когда она хотела встать и уйти. Фактически, она поступала неправильно, ужасно. Прямо сейчас, в эту минуту, стоя в кабинете Ламбера Франца, она пускала всё на самотек. Что-то подсказывало ей, что так было делать нельзя. Но при этом, именно этого она хотела больше всего на свете. Нет, даже не избавления от боли. Просто перестать быть пустой. - Я согласна, доктор. В конце мая Филипп сообщил Блисс, что семья Куапель с радостью примет Блисс на два месяца этого лета. Ведь она так дружила с Эмилией, и, разумеется, ей будет так грустно до следующей их встречи. А она произойдет не скоро, ведь все они переезжают в Лондон. Потому, что так будет лучше для бизнеса их отца. Потому, что когда- то Филипп Бромлей учился в Хогвартсе, а значит, теперь и пришёл черед Блисс. Блисс верила. Блисс громко возмущалась, обижалась, громко хлопала дверьми и говорила, что вовсе не собирается менять школу, которая столь во многом им уступает. Блисс едва ли не вопила, что не собирается бросать свой дом и уезжать из Салон-де-Прованса. Блисс чувствовала себя простой шестнадцатилетней девушкой, которая не хотела покидать дом. *** Блисс чувствовала себя непроходимой дурой. Всё было сшито белыми нитками, и не было в этом никаких загадок и тайн. Их переезд, поступление в другую школу, отказ от прежней маггловской жизни на два мира - всё ради того, чтобы запереть её в Хогвартсе, как в клетке. Постоянный контроль учителей, куда более мощная защитная магия, нежели в Шармбатоне, Блисс не удивилась бы, если бы узнала, что её родители приказали кому-нибудь из преподавателей присматривать за ней, чтобы она не сделала чего-то. Не убила саму себя, например. Блисс тут же стиснула зубы. Родителей она обвинять не имела права. Всё, что они хотели сделать, это защитить её, а вовсе не запереть в клетке. Она была уверена, что её отец всего лишь рассчитывал на то, что год в Хогвартсе, подальше от маггловского мира, полностью её восстановит. Заставит забыть обо всём, что было, своего рода укрепление блока Ламбера Франца. Только вот Филипп Бромлей явно забыл, что его дочь - та ещё упрямая девица. Упрямая, нервная, буйная, когда дело касалось её личности или правды, которая к ней относилась. Непроходимая дура. «Ты всегда была непроходимой дурой». - Больно же, Блисс, - послышался спокойный голос. Блисс отдернула руку от волос Малфоя. Кажется, она с силой вцепилась в них, когда задумалась о первопричинах её состояния. Малфою она рассказала многое, но старалась упускать некоторые детали: больше фактов, меньше чувств или чего-то слишком личного. В конце концов, они встречались. Он заслужил право знать, кем была его девушка до того, как они познакомились. - Помнишь, когда ты попала на платформу, то чуть не упала. На тебе были неудобные туфли, и ты запнулась о камень. - Ты сказал, что за мной тянется солнечный свет. - А ещё я сказал, что ты очень честная, и что явно за этим что-то скрывается. - Маленькая девочка с тайной, - сказала Блисс. - Знаешь, о чем я подумала в тот момент? О том, что я даже не знаю своей тайны. Я снова о нём забыла. Так же, как делала это с того дня, как мне поставили блок. Блисс равнодушно посмотрела на воду: пена почти исчезла, оставляя белые мыльные разводы на поверхности. - Тебе дало это что-нибудь? - спросил Малфой, и Блисс услышала что-то в его голосе. Что именно, она пока что понять не могла. - Твой выброс. Может быть, тебе просто стоило чаще думать о... Пэррише. Может быть, это того не стоило. - Стоило, Малфой, - грустно ответила Блисс. - Теперь я знаю, от чего нужно отталкиваться. Теперь я вижу эти белые нити, и вопрос, пусть и немного, но стало меньше. - И от чего же нужно отталкиваться? - А вот от чего. Во-первых, теперь я знаю наверняка: всё началось не в тот день, когда я оказалась в магическом Лондоне, рядом с книгой о рубинах. Всё началось в тот день, когда мне исполнилось шестнадцать. То, что что-то не так, я знала ещё тогда. Но я пустила всё на самотёк. - Ты думаешь, что теперь расплачиваешься за это? - Я не уверена. Может быть, окажется так, что я поступила правильно. Ты не знаешь, в каком состоянии я была, Малфой. Вряд ли у меня были бы силы на то, чтобы просто встать с кровати, не говоря уже о поисках того, что случилось в тот день. - Ты считаешь, что в тот день случилось что-то, кроме убийства, которое совершили несколько бандитов? - Всё, всё что происходит сейчас, началось именно в тот день. От того дня и нужно отталкиваться. Вопрос: что именно произошло? Как умер Пэрриш? Как я дошла до того лодочного сарая? Почему я знала, что там есть нечто важное для меня? И самое главное: что именно произошло в тот день, который и повлёк за собой все последствия. Двадцать восьмое января. Блисс всего лишь хотела отметить свой день рождения. Как иронично складывалась её жизнь. Она снова дотронулась до волос Малфоя, все ещё думая о том, что это какое-то безумие. Сейчас она снова находилась в отеле Барселоны, но всего несколько часов назад её выворачивало кровью, а горло жгло огнем настолько сильно, что хотелось не чувствовать ничего вовсе или впасть в кому. Несколько часов назад она переместилась в поместье Малфоя, лишь крикнув одно слово. «Наутиз». Руна Наутиз, натиск силы. Было ли в её одержимом желании увидеть Малфоя натиск силы? Видимо, был, раз ей удалось попасть в его дом. «Ты изменяла мне с Киллианом Марреем». Хотелось снова вцепиться ему в волосы, да ещё и хорошенько треснуть головой о стену в придачу. И эти мысли волновали её гораздо больше, чем любые абсурдные подозрения Малфоя. Приступы сильнейшей агрессии начались сразу же после того, как доктор Франц разрушил блок. Это - одна из частей её личности? Или побочные эффекты? Она была агрессивной? Она калечила людей? Как часто приступы ярости одолевали её? Было ли это на самом деле? - Малфой, тебе нужно кое-что сделать, - севшим голосом сказала Блисс. - Что именно? - Обними меня. Малфой осторожно взял её за руку. - Ты же знаешь, с этим я тебе всегда помогу. Но, Блисс, ты немного... без одежды, помнишь? - Да плевать мне, - устало ответила Блисс, и, не дожидаясь ответа, схватила его за плечо и затащила в ванную. Малфой обнял её сразу же. Прижал к себе и уткнулся куда-то за ухо, явно хотел что-то сказать, но не мог подобрать слов. Блисс так хотелось разрыдаться в его объятиях, отпустить себя. Но этого сделать она не могла. - Думаю, теперь твоей одежде ничего не поможет. Мне нужно извиниться ещё и за это? - попыталась пошутить Блисс, осторожно трогая мокрый ворот пиджака Малфоя. - Я могу задать вопрос, который будет очень не вовремя? Снова? - неожиданно сказал Малфой. Блисс подумала несколько секунд, пытаясь понять, что именно хочет спросить Малфой. И, кажется, она поняла. - Нет, мы с ним не спали. На тот момент мне не было шестнадцати, и если бы отец каким-то невероятным образом узнал об этом, то Пэрриша убили бы ещё раньше, чем это случилось. Последние два месяца я часто шутила, что двадцать седьмое февраля просто квинтэссенция праздников: мой день рождения, наша годовщина, а в последствии и регулярный секс, причем без угрозы сесть в тюрьму. В итоге, как ты видишь, всё пошло не совсем по плану. Малфой тихо рассмеялся, обнимая Блисс ещё крепче. - Нет, я не об этом. Не совсем, - он снова заговорил серьёзно. - Я только сейчас понял. Твой свитер, желтого цвета, который ты часто носишь. Это же его свитер, да? Блисс кивнула, так и не сумев ответить. Да, её уютный, канареечного цвета свитер когда-то принадлежал Пэрришу. Но даже когда она носила его, то часто забывала об этом: а иногда и не вспоминала вовсе. Её желтый свитер словно был с ней всегда, и принадлежал только ей и никому больше. До этого дня. Теперь она как никогда знала о том, что когда-то он принадлежал Пэрришу. Это её пугало. Её пугали столь многие вещи, которым не было места в её жизни, которые лишали её покоя. И в то же время, был лишь один столп, на который она могла опереться, было то, что всегда оставалось неизменным и правильным. У неё был Малфой. Малфой был с ней рядом, он всё ещё не сбежал от неё, он лежал в этой чертовой ванне и не собирался её отпускать. Что было бы, отпусти он её? Что было бы, скажи он, что им нужно расстаться? Блисс вцепилась в его пиджак. Она не хотела знать ответа на этот вопрос. Ей хотелось залезть Малфою в голову и узнать несколько вещей. Что он к ней чувствует. Насколько дорога она ему. Насколько он не хочет отпускать её. Насколько сильно это соизмеримо с тем, что чувствует она. От тревожных мыслей, которые прочно въелись ей под кожу, отвлек поцелуй. Сначала Блисс не заметила, как ответила на него, а потом и вовсе стало происходить безумие. Безумие, которое могло бы произойти с обычной парой, безумие, которое могло случится только с Блисс. Блисс уже почти сняла с Малфоя рубашку, при этом иррационально стараясь прижаться крепче: лишь бы это длилось дольше, лишь бы он не стал её рассматривать. Последнее её мучило. Малфой был прав: она не подпускала его достаточно близко, чтобы он мог рассмотреть хоть что-то, кроме её лица. И всё же, она не хотела задумываться над этим. Вся эта ночь - разноцветная. Вся эта ночь - частичная, просачивается сквозь пальцы. Вся эта ночь - пыль. Блисс нужно было подтверждение, что всё это - взаправду. Снова обрести свой разум. И точно знать, что в ней нуждаются ровно настолько же, насколько нуждается она. - Блисс, прекрати, - тяжело дыша, сказал Малфой. - Ты не контролируешь себя, не понимаешь, что творишь. Я не хочу вот так. Не хочу, чтобы ты потом жалела. Блисс не отпускала Малфоя, а он продолжал её целовать: ямочку на шее. Ключицы. Лицо. Губы. Малфой пытался говорить что-то ещё. Блисс не понимала, зачем он тратит время на разговоры. - Драко, остановись на секунду. Блисс осторожно отстранила Малфоя и внимательно на него посмотрела. Его глаза были затуманены, должно быть, так же, как и её. Она прошла такой трудный путь, а Малфой разделил его с ней. Она была в здравом уме, и не собиралась забывать ничего, что произойдёт этой ночью. Малфой - тоже. В противном случае, она купит большую чашку горячего кофе и выльет ему на лицо. Блисс тихо фыркнула, зацепившись за последнюю мысль. Пожалуй, нужно будет рассказать Малфою об этих странных припадках. Когда-нибудь. Позже. - Могу я продолжить? - спросил Малфой, смотря на её улыбку. - Ты можешь заткнуться, - ласково сказала Блисс, гладя его по волосам. - Заткнуться, говорить по минимуму весь оставшийся вечер. И, наконец, отнести меня в кровать. *** Утро в Барселоне было мягким. Малфой лениво открыл глаза, когда почувствовал косой луч солнца на своих глазах. Он повернулся на другой бок, чтобы поспать ещё немного, и сразу же потерял себя. Блисс Бромлей приняла свою истинную сущность, Блисс Бромлей была покрыта солнцем, или состояла из солнца вовсе. Её плечи, ключицы, лицо, волосы - вся она была покрыта яркими полосами света, которые пробивали сквозь панорамное окно. Малфой бросил взгляд за стекло. Небо было голубым, с прожилками постельных розовых оттенков и слегка затянутым белыми, перьевыми облаками. Солнце светило на небе, проникая сквозь белый туман. Малфой посмотрел на часы, после чего снова откинулся на подушку. Семь часов. В десять они с Блисс должны быть в поместье семьи Маррей. И ему придется встретиться с её родителями. Со своими родителями. Ему было интересно, как можно было назвать то ничтожно короткое время, за которое с ним случались невероятные события? Феномен Блисс Бромлей? Да, это подходило лучше всего. За одну ночь он увидел Блисс в своём доме, поверил, что это действительно она, успел с ней поссориться, аппарировать с ней в Испанию и узнать о ней больше, чем за всё время их знакомства. Он смотрел на её руки и не мог представить их в крови. Блисс говорила, что зажимала раны. Что пыталась остановить кровь. Разумеется, она должна была остаться на её руках. Малфой ненавидел это. Блисс не заслужила того, что с ней произошло. Не заслужила своих страхов, не заслужила этого вечного бега и расколотой жизни. Теперь он собирался ей помогать, не оставлять её одну. И, насколько бы упряма не была Блисс Бромлей, ничего она с этим сделать не сможет. - Сколько времени? - проснувшись, спросила Блисс, утыкаясь в плечо Малфоя. - Половина девятого. Малфой увидел, как под потолок едва не подлетело сразу две вещи: подушка и одеяло. Правда, Блисс всё же оказалась на полу: запутавшись в одеяле, она просто свалилась. - Я так понимаю, это означает, что нам нужно собираться? - поинтересовался Малфой. - Да, именно так, - ответила ему Блисс, заворачиваясь в гостиничный халат. - В душ первая я. Следующий час прошёл в быстрых сборах: Блисс одновременно одевалась, сушила волосы и собирала свои вещи. Малфою пришлось снова спускаться в один из магазинов отеля: его костюм был безнадежно испорчен. - Сними этот галстук, тебе же не нравится, - вздохнула Блисс, зашнуровывая ботинки. - Он же обычный, - удивился Малфой. - Почему он должен мне не нравится? - Я не про стиль, - покачала головой Блисс. Теперь она внимательно осматривала картину, явно пытаясь принять какое-то решение. - Он тебя душит. Тебе вообще кажется, что все галстуки тебя душат. Так что просто сними его. Блисс не успела коснуться расческой волос: Малфой обнял её со спины и поцеловал в висок. Он видел её недоуменный взгляд в зеркале, и верил ей: верил, что она даже не понимает, что только что сказала ему. Для неё это было ерундой. Блисс привыкла читать людей, и привыкла не замечать этого. Некоторые вещи по-прежнему оставались для неё простыми. Но не были вовсе простыми для него. Они были важными. Нужными. Такими же, как и сама Блисс Бромлей. - Малфой, давай оставим нежности до лучших времен, - сказал Блисс, положив свою ладонь на его руку. - Если продолжим сейчас - не остановимся. А у нас, во-первых, меньше тридцати минут. Во-вторых, нужно кое-что сделать. Малфой горестно вздохнул, но и не подумал отпустить Блисс. - Что именно нужно сделать? - Для начала, нужно оставить картину в камере хранения этого отеля, - сказала Блисс. - У этого отеля есть камеры хранения? - Есть, - кивнула Блисс. - Думаю, я оплачу его до лета, потому что мне она пока что не понадобится, и так будет безопаснее. - Почему ты не хочешь взять её с собой? - спросил Малфой. - Мы могли бы сказать, что это мой подарок. И ты бы просто оставила её Маррей, уверен, ей не составило бы труда её спрятать. - Нет, тут дело в другом, - сказала Блисс, продолжая смотреть в зеркало. - Не знаю, как объяснить. Просто шестое чувство - картина должна остаться именно здесь или что-то в этом роде. Да и потом, не стоит провоцировать лишние вопросы и предположения. У нас и без того проблем хватает. - Какие детали ты хотела обсудить? Блисс начала кусать губы, обдумывая что-то. Малфой смотрел на неё и просто хотел урвать ещё один поцелуй. И продолжать целовать её примерно целый день. - До конца каникул осталось четыре дня, так? - Если убрать этот день, то три. Блисс цокнула языком. - Проклятье. Выходит, у нас есть этот день, чтобы успокоить моих родителей и сделать так, чтобы я не была под постоянным контролем. Затем, завтра же, нам нужно аппарировать в Рим. Там у нас чуть меньше двух дней, и за это время мы должны узнать, как эта фотография связана с собором Святого Петра. Если вообще связана, но это мы выясним на месте. Потом - сразу на Кингс-Кросс. Блисс посмотрела на них с какой-то обречённостью. А потом в её взгляде что-то изменилось. - Тебе вовсе не обязательно идти со мной, - Блисс опустила голову и попыталась вырваться. - И если ты думаешь, что нет никаких «мы» и «нас», то всё хорошо, правда. Я сама не очень люблю, когда... Малфой не дал Блисс договорить: он просто повернул её к себе и наконец поцеловал. Вряд ли она осознавала, что он не смог бы ей ответить: потому, что слушал её голос. Потому, что едва ли не пытался сосчитать все те «мы» и «нас» которые она говорила. Он чувствовал себя жалким. Он чувствовал себя самым счастливым. - Думаю, лучше воспользоваться моим порт-ключом, - сказал Малфой, когда они отошли от Готического квартала. - Если кто-то из наших родителей решит его проверить, то сразу поймёт, что с его помощью телепортировался не один человек. Блисс кивнула, оглядываясь вокруг. Кажется, Малфой её понимал. Барселона словно была её городом, её стихией. Вряд ли ей хотелось снова возвращаться в Англию, особенно сейчас. - Я с тобой, помнишь? - спросил Малфой, беря её за руку. Блисс удивлённо посмотрела на него, а потом улыбнулась. - Да. Вряд ли ты можешь представить, как сильно я рада этому. Пожалуй, в этом Блисс всё же ошибалась. Малфой активировал порт-ключ. В следующее мгновение они покинули Барселону. *** Испания, Барселона, глубокое синие море - всё исчезло в тот момент, когда они коснулись порт-ключа. Блисс растерянно смотрела на белоснежный особняк и всё ещё не могла свыкнуться с мыслью, что она больше не в Барселоне. Или в Болгарии, в своём доме. Она сцепила зубы, быстро помотав головой. Слишком глупые мысли лезли ей в голову. Прямо как тогда, когда она оказалась в доме Малфоя. Как только она сказала, что у неё есть возможность смыть кровь со своих рук, перед глазами на мгновение почернело. А потом, сквозь шумы, послышались слова: «Ты никогда не отмоешься от крови. Все, кого ты любишь, будут мертвы». Тогда она сказала, что, возможно, шанса у неё всё же нет. Но сейчас она не хотела в это верить. Ей казалось, что она вот-вот схватиться за что-то настоящее, а не эфемерное. Осталось только дождаться момента. Не сдаваться. Продолжать бежать. - Напомни, в чем заключается твой план? - спросил её Малфой, приближаясь к главному входу в особняк. - В импровизации, - невинно ответила Блисс, взяв Малфоя за руку. - Ты же сказала МакЛаггену, что у тебя есть план, - судя по голосу, Малфой начал что-то подозревать. - Точнее, половина плана. Может, одна треть. Может, и того меньше. Блисс окинула взглядом всех собравшихся. Бледную, заплаканную Кэтрин. Её родителей, смотрящих на Блисс с холодным презрением и злобой. Посмотрела на Кормака, который не мог сдержать улыбки, когда увидел её. Блисс тоже так сильно хотелось ему улыбнуться. Затем она посмотрела на Люциуса и Нарциссу. Те смотрели на Блисс точно так же, как и родители Кэтрин. Киллиан Маррей смотрел себе под ноги и явно пытался справиться со смехом. Блисс, смотря на него, тоже хотелось громко смеяться. А затем она перевела взгляд на своих родителей, Уилла - и на миг ей стало стыдно. На их лицах было столь много эмоций: непонимание, злость, ярость, бешенство, всё смешивалось причудливым гремучим коктейлем. Но при этом, среди всей это смеси, можно было разглядеть облегчение. И даже какую-то радостью. Блисс знала, что это значило, знала, о чём они думают. С их дочерью всё в порядке. Их дочь - цела и невредима. Успокойся, мысленно приказала себе Блисс. Будь спокойна, будь собрана, говори по делу, не выражайся. - Мама, папа, чего кого? Вас, наверное, интересует вопрос, почему я соврала вам о своём местонахождении? Думаю, у меня есть для вас объяснение. Его зовут Драко Малфой, если вы помните. Мы с ним встречаемся. Я с ним сплю. _____ Brainwash - употребляется в английском сленге, переводится как «промывка мозгов» или «зомбирование».