Земляника на качелях

Своего мотоцикла я у её дома не нашёл, как и её самой внутри. Никто не спал, все набросились на меня с расспросами, испуганные и взволнованные. «Где она? Ты её видел?», – сыпалось со всех сторон. Клэр похлопала меня по плечам. Я взглянул на неё и не понял, что такого в ней видел раньше. Женщина как женщина, ничего такого. Красивая, да, но не более. – Где твоя куртка? Почему ты в одной жилетке? Я только сейчас понял, что моя куртка всё-таки осталась на ней. – Принесите ему горячего какао! Я привалился к стене, чтобы отдышаться. В двух словах объяснил, что Тея более-менее в порядке, но что мы поссорились, и она укатила куда-то на моём мотике. – Нашли время отношения выяснять! – Рассерженно крикнул на меня Оливер: он был весь взлохмачен и будто не в себе. Клэр погладила его по плечу, но он сбросил её руку. Я впервые видел его таким, и острая вина прожгла внутренности. Это я во всём виноват – Оливер прав. К горлу подкатила тошнота. – Я найду её, обещаю. В этот раз она никуда не убежит! Я выбежал из дома, не отхлебнув и глотка какао. Пронизывающий ветер кричал в ушах. Весь запал разом стих. Куда идти? Где искать? Господи, только бы глупостей не натворила. Как это всё на неё не похоже. Как это всё не похоже на нас! Меня нагнали Джейкоб и Лука. – Куда намылился в таком виде? Хочешь окоченеть раньше, чем найдёшь её? Оба были хмурые и непривычно похожие друг на друга. Они запихали меня на заднее сидение их семейного старенького форда и спросили, куда ехать. Я понятия не имел, что им отвечать. – Ну, есть какие-нибудь любимые места прогулок? Какие-нибудь секретные, о которых только вы вдвоём знаете? Значимые? – Давайте к Голубому озеру попробуем, – особо не веря в удачу, сказал я. Джейкоб резко вдавил педаль газа в пол, отчего моя голова отлетела назад. Пока мы мчались по городу, а потом по просёлочной дороге, начал накрапывать противный мелкий дождь. Я смотрел в окно и ничего не видел. Перед глазами стояло её лицо. Я был растерян и не понимал: кто мы теперь? что значил тот поцелуй для неё, для меня, и как себя теперь вести? Но главное сейчас – её найти. – Да неужели! Я очнулся, только когда захлопнулись передние дверцы, и Лука с Джейкобом уже покинули салон. Я глянул на берег и увидел её. Она стояла босиком на влажном песке с мокрыми волосами и куталась в мою куртку. Я медленно вылез из машины, закружилась голова, и я присел на капот, наблюдая за семейными разборками. Джейкоб что-то кричал, размахивая руками, Лука обнял её и потрепал по макушке. Она обняла его в ответ, вскоре к ним присоединился и Джей. Они простояли так неподвижно минуты две, только губы шевелились. Затем они заставили её надеть ботинки, повели к машине. Столкнувшись со мной взглядом, она на мгновение остановилась, затем медленно побрела дальше, навстречу. – Что ты здесь делаешь? – Недовольно спросила, подойдя ближе, она, и Джей с Лукой обменялись усмешками, будто всё знают. – Жду тебя. – Твой мотик там, – она махнула рукой в кусты за моей спиной. Я смотрел на неё, жадно исследуя глазами бледное, но уже абсолютно спокойное и почти чистое лицо – умылась. Она дёрнула губой, будто в попытке усмехнуться, приподняла брови. – Так что? Я оттолкнулся от капота и встал. Она хочет, чтоб я ушёл? Внезапно на всё тело навалилась смертельная усталость. Будто до этого работала волшебная функция «не чувствовать своего тела», а теперь её кто-то решил отключить. Резко стало мокро, холодно, захотелось есть и спать, заболела с похмелья голова. Я отстранённо подумал, что от меня, наверное, несло перегаром, пока я стоял там, в их коридоре, и когда обнимал её, притягивая к себе хрупкое дрожащее тело. Я глянул на неё в последний раз и медленно побрёл в сторону кустов. – Нильс, ты что же… – Пусть идёт, – перебила Тея удивленного Джея. – Но как же он… – Он справится. Поехали домой. Не дожидаясь их согласия, она залезла в машину на то самое место, где только что сидел я. Сиденье ещё не успело остыть. Я чувствовал вопросительные взгляды братьев на своей спине, но нарочно не обернулся: я не знал, что им ответить. Они уехали. Я вывел мотоцикл из кустов и оставил ближе к берегу. Подошёл к тому месту, где пять минут назад стояла Тея. «Поменялись местами», – подумал я, стягивая ботинки, а за ними носки. Вода оказалась ледяной до рези в щиколотках, и я мгновенно весь с головы до пят покрылся мурашками, зато в голове стало чище. Суматошные непонятные мысли успокоились, осталась только грусть и странная тоска, грызущая грудную клетку. Из носа потекло. Я высморкался, присев на корточки. Забил на всё и уселся чёрными парадными брюками на песок. Минутой позже лёг, раскинув руки и ноги в разные стороны и закрыв глаза. Меня всего трясло от холода, морось умывала лицо. Я пролежал так неизвестно сколько, потом медленно на негнущихся ногах поднялся. Засунул мокрые ступни с застрявшим между пальцами песком в ботинки. Злость, обида, раскаяние – всё вымылось, оставив только холод и пустоту. В конце концов, я сам во всём виноват. Она была рядом четыре года, а я был слишком глух и слеп, глядел на кого угодно, только не на неё. Я не помнил, как доехал до дома, как поднялся по лестнице. Помню, как горячие, обжигающие струи душа заставили мгновенно запотеть кабинку и приятно согрели всё тело. Через полчаса я уснул. Снилось что-то непонятное, расплывчатое. Какие-то ускользающие от меня фигуры, за которыми я гнался сквозь туман и снежную пургу, громкие крики, непонятно откуда взявшиеся серфингисты и океанские волны. Пистолеты, шпаги и фляжка с чистым спиртом в кармане. Я был шпионом, полицейским, преступником, старым и молодым. Нужно было менять одежду, чтобы никто не узнал, кто я на самом деле, и постоянно куда-то бежать. Постоянно отклеивались усы и брови, что безумно раздражало. Когда я проснулся, в окно светили тусклые лучи солнца. Было холодно, меня знобило. Я дополз до аптечки, и абсолютно не удивился, когда градусник показал температуру. Удивительно было бы, если б мои утренние похождения ничем мне не аукнулись. Я лёг в кровать и снова уснул. Проснулся во второй раз уже вечером от прикосновения ко лбу. Надо мной склонилось лицо мамы. – Ты заболел, милый? – Да. – Пил жаропонижающее? – Нет. – Ну, ладно, лежи пока… Не успели её шаги на лестнице стихнуть, как я снова провалился в спасительную полудрёму, в которой можно было не о чём не думать и не заботиться.

~

Я провалялся в постели три дня. Было то холодно, то жарко, я то спал сном младенца, то ворочался всю ночь от адской боли в голове, разговаривать ни с кем не хотелось, выздоравливать тоже. Хотелось лежать так всю жизнь, только без боли и температуры. Я разрывался между жалостью и лютой ненавистью к самому себе, уступая то первой, то второй. Утром четвёртого дня мне позвонила Тея. Я не взял трубку. Через десять минут подумал, что веду себя как полный кретин, но перезванивать показалось уже глупым. На пятый день она без стука вошла в мою комнату. Я в этот момент менял постельное бельё, решив, что провалялся в ничегонеделании достаточно долго, и замер, совсем не готовый к её появлению. На мне была старая стиранная-перестиранная футболка с человеком пауком и клетчатые трусы-семейники; в принципе прежде она меня и не в таком виде видела, но сейчас, после всего, что произошло, мне стало жутко неловко. Она будто бы ничего не заметила. Спокойно прошла на середину комнаты, подняла с пола потерянные мной наушники, кинув их на стол, и села рядом на стул. Я молчал, настороженно за неё наблюдая. Вдруг в горле запершило, и я закашлялся. Когда наконец полегчало, я поймал на себе её внимательный взгляд. Она мгновенно отвела глаза, уставившись в стену, и кашлянула сама, затем сказала: – Я была не в себе. Я молчал, чувствуя, что она собирается продолжить. – Для меня всё это было… неожиданностью. Я не планировала это всё так. – Она сглотнула. – Ты был прав тогда, по телефону. Нужно было меньше пить. Я повела себя ужасно и по отношению к тебе. Ты всего лишь хотел помочь, а я…– она осеклась, поджав губы. Говорила она с трудом, перебарывая себя. Мне не хотелось больше это слушать. – Не нужно ничего говорить, Тея. Всё в прошлом. Она как-то странно испуганно на меня посмотрела. Вскочила. К собственному изумлению я увидел у неё в глазах слёзы. – В прошлом? Я кивнул, попытался улыбнуться. Губы не слушались, отвыкнув выражать какие-либо эмоции за последние дни. Эмоции же на её лице менялись с невероятной скоростью. От испуга и боли к настоящей ярости. Её буквально трясло, и меня затрясло вместе с ней от страшного ненавидящего взгляда, которым она меня пронзила. – Вот значит как… – она скривила губы. – Быстро же ты меняешь друзей… – Не понял… Я даже сделал шаг к ней от страха, охватившего с ног до головы. Показалось, что она подумала что-то настолько неправильное и далёкое от реальности, что между нами прямо сейчас разрастается громадная пропасть. Знаете, как во всех этих фильмах про землетрясения и апокалипсисы, когда главные герои остаются по разные стороны внезапного разлома. Только в фильмах один из них успевает прыгнуть, пока дыра ещё не настолько громадна, и второй хватает его за руки, не давая упасть. И около минуты прыгнувший болтает ногами над чёрной пропастью, а второй пытается его вытащить. Так было и у нас, только я, кажется, не успевал прыгнуть, а Тея вовсе не желала меня ловить. – Тея…я…– я подумал вдруг, что терять особо нечего. Наша дружба пошла по швам; не сегодня, завтра мы станем совсем чужие. Я не знал, с чего я это взял, но это страшное осознание и предчувствие висело в воздухе. Как раньше уже никогда не будет. Я вдруг понял, что пропасть начала расти не сейчас, она разверзлась в том страшном доме, в комнате на втором этаже с алыми пятнами на простыне. Сейчас уже мы были друг от друга невероятно далеко по сравнению с тем днём, когда гуляли и обсуждали Хэллоуинский бал, а завтра станем ещё дальше. Я набрал в грудь побольше воздуха. Она замерла, обняв себя руками. – Я тебя люблю. И это правильно, чёрт возьми! Она вся вздрогнула, распахнула изумлённо глаза. Потом нахмурилась, недоверчиво скривила губы, уже готовясь отпустить какую-нибудь едкую шуточку. Я был готов. Я знал, на что иду. Внезапно она сделала шаг вперёд, вглядываясь в мои глаза. – Ты это серьёзно? – Очень тихо спросила она наконец, и её голос предательски дрогнул. Меня словно толкнул кто-то в спину, и я, недолго думая, шагнул к ней и сжал её в объятиях. Она не сопротивлялась, а после нескольких секунд неподвижности оплела мою шею руками и вжалась носом между ключиц. Всё напряжение спало, и она расслабилась в моих объятиях, только громко стучащее в мою грудную клетку чужое сердце выдавало пережитое ею волнение. Через минуту она что-то пробормотала. – Что? – Не разобрал я. – Я соврала, – она вскинула голову, и её дыхание коснулось моего лица. От неё пахло мятой и имбирём. Тоже болела? Соврала? Сердце пропустило удар. – Я кое-что помню. У меня неприятно ёкнуло в груди. – Это было так мерзко, – она передёрнула плечами и выпятила нижнюю губу, явно пытаясь сделать вид, что уже забыла, что всё это уже неважно, и говорит она просто так, чтобы что-нибудь сказать.– По-моему, секс сильно переоценён. Я прижал её крепче к себе, жалея, что не сделал это гораздо раньше. Сердце сжалось от мысли, что я так сильно опоздал. Но я поспешил отогнать эти горькие, ненавистные и прокрученные сотни раз в голове «если бы» прочь и как можно непринуждённее фыркнул. Я видел, что и в её голове творится что-то подобное, что ей ещё не всё равно, что мерзкие воспоминания отбрасывают тень на настоящее, как бы ей не хотелось это отрицать, но она ухмыльнулась, ограждаясь от них. Играя в прятки. Я подумал, что мы обязательно должны будем об этом поговорить: от прошлого нельзя убегать, его нужно принять и смириться, лишь тогда станешь по-настоящему свободен от воспоминаний. Мы обязательно поговорим о том, что случилось с ней в ту злополучную хеллоуинскую ночь. Но потом. Позже. – Не согласен? – Нет, и даже готов доказать тебе обратное. Я потянулся к её губам, она к моим, и мы столкнулись носами. Она рассмеялась. – Как-то ты не пышешь опытом. Я порывисто вздёрнул её подбородок двумя пальцами и поцеловал снова. Её губы под моими растянулись в улыбке, а щеки коснулось что-то мокрое и горячее. Плакать, улыбаться и целовать – так только Тея может. Моя Тея.